Послесловие: об Ольге Седаковой и поэтическом мышлении
Для тех из нас, кто интересуется непрерывной историей русской поэтической культуры, заново открывающей себя в постсоветском, постмодернистском мире, Ольга Седакова представляет собой самое лучшее в продолжаемой ею традиции – то, что, как сказал бы Владимир Соловьев, существует потому, что достойно существования. Для работы над подобным сборником всегда полезно для начала увидеть его героиню в свете ее личных путеводных звезд – Пушкина, Мандельштама, Хлебникова, Данте, Рильке, св. Франциска, бабушки Седаковой, Аверинцева и т. д., – то есть тех, кто, можно сказать, «открывает» ее нам путем параллельных исследований и ассоциаций. На основе ее упоминаний о том, что эти личности значат для нее, как она полюбила их и как усваивала их уроки, мы и строим свое понимание ее места на небосводе культуры. Вообще говоря, она есть то, что она читает и о чем размышляет, она – это ее «поэтическая биография», а потенциальная драма ее личного положения один на один с мощью государства и его институций оставлена, в нашем случае, вполне сознательно по большей части на заднем плане.
В этих заключительных замечаниях я хотел бы некоторым образом изменить такое объяснение от истоков и поговорить о том, почему способ мышления Седаковой не только сам по себе является в высшей степени здоровым и, так сказать, «достойным роста», но и, возможно, хранит в себе секрет того, каким образом поэзия как письменный феномен выживает в мире, кажущемся – и я говорю об этом без всякой ностальгии и без пристрастия – все более и более постлитературным.
|
|
|
Чтобы поместить мои замечания в определенный контекст, я хочу включить в обсуждение двух мыслителей, которые стояли на диаметрально противоположных позициях – однако оба в свое время рассуждали о том, какие именно явления культуры должны выжить в борьбе за существование и сохраниться в будущем. Они тонко чувствовали, каждый в своем контексте, те тенденции, которые со временем оформились в концепцию, говоря языком современных ученых‑неодарвинистов, биохимической эквивалентности, то есть коэволюции биологии и культуры посредством взаимно перекрывающихся «сигналов» с разных уровней – генетического, клеточного, организменного, семейного и группового. Иными словами, в наши дни понемногу воскресает усовершенствованный ламаркизм, становящийся противовесом классическому дарвинизму, – та идея, что движущей силой может быть передаваемая путем обучения информация и процесс обучения («культура»), распространяющиеся от особи (отпечаток ДНК в фенотипе) к спутнику, группе и далее. Случайность и пассивность дарвиновского алгоритма (субъект отбора – природа) все чаще видятся как опосредованные до степени, которую мы пока не можем оценить, актами культурного выбора, которые мы совершаем в течение жизни. В этом пространстве между Ламарком и Дарвином огромное значение приобретает поэтическое мышление Седаковой и ее традиция – ее культурный «клан».
|
|
|
Наш первый собеседник – Дмитрий Писарев, жупел культурного истеблишмента 1860‑х, написавший следующие строки после выхода «Что делать?» Чернышевского (1863) и «Записок из подполья» Достоевского (1864) и до публикации «Преступления и наказания» в периодической печати (1866):
Когда читатели познакомятся с идеями Дарвина, даже по моему слабому и бледному очерку, тогда я спрошу у них, хорошо или дурно мы поступали, отрицая метафизику, осмеивая нашу поэзию и выражая полное презрение к нашей казенной эстетике. Дарвин, Ляйель и подобные им мыслители – вот философы, вот поэты, вот эстетики нашего времени[872].
Второй – Владимир Соловьев, в своем роде столь же непримиримый критик, который в поразительном очерке о Дарвине («Красота в природе», 1889) доказывал, что культуру не объяснить одной лишь биологией и что функция красоты в живом мире не сводится к инстинктам продолжения рода и самосохранения и не объясняется ими в достаточной мере:
|
|
|
Вопрос о том: что есть известный предмет? – никогда не совпадает с вопросом: из чего или откуда произошел этот предмет? Вопрос о происхождении эстетических чувств принадлежит к области биологии и психофизиологии; но этим нисколько не решается и даже не затрагивается эстетический вопрос о том: что есть красота? <…> Разложение эстетических явлений на первичные элементы, имеющие свойство полезности или приятности, может быть очень интересно; но настоящая теория прекрасного есть та, которая имеет в виду собственную сущность красоты во всех ее явлениях, как простых, так и сложных[873].
Эти две позиции, на мой взгляд, и есть две границы, между которыми осциллирует Седакова – иногда как волна, а иногда как частица, – когда пишет и размышляет о прошлом, настоящем и будущем «поэтического» в широком смысле этого слова.
Писарев указывает в одном направлении, Соловьев – в другом. Направление Писарева, если перенести его на почву эстетического и сформулировать словами самой Седаковой, таково:
Мне явственно ощутима инертность движения вниз, этого уже многовекового вектора искусства, «спекуляции на понижение». Вероятно, уже с Ренессанса искусство озабочено тем, чтобы расширить область «эстетического», чтобы преобразовать в новый – более сложный, более пряный – род гармонии то, что, как полагали прежде, гармонизации не поддается… Но путь в одном этом направлении стал дурной инерцией… Когда Бодлер открывал красоту тривиального и даже злодейского, это захватывало читателя, как расширение опыта, как своего рода кенозис.
|
|
|
У Рильке недаром рядом с этим проклятым поэтом – poete maudit – возникает образ Юлиана Милостивого, который целует прокаженного.
Вы понимаете, что, говоря о том, что искусство вольно не искать своих предметов среди хаотического, чудовищного, низкого и т. п., я вовсе не имею в виду, что все эти вещи вообще исключаются из внимания – и мы возвращаемся к идиллическим Хлоям и антологическим розам. Это было бы просто нечестно. Нет, я думаю, что, держа это в уме, зная об этом, новый опыт можно выражать через саму интенсивность художественной речи… Меня волнует только интенсивность слова, семантическая, фонетическая, грамматическая, и здесь я вижу возможность новизны <…>. В безобразном, в зле, в хаосе нет образа, и поэтому сознание не может с ними продолжительно беседовать. «Взглянул – и мимо», как советует Вергилий Данту в начале «Inferno»[874].
Писарев утверждает, что его поколение отрицает метафизику, осмеивает поэзию и выражает «полное презрение к… казенной эстетике», потому что эти категории явно принадлежат к когнитивной «надстройке», которая почему‑то менее реальна, чем научное, эмпирическое, измеримое. Он определяет эстетическое как нечто избыточное, чисто декоративное; хочет же он, чтобы эстетическое относилось к достижениям науки. Седакова на это отвечает, что такая ставка на «движение вниз», такое обесценивание эстетического ради более грубой и упадочной реальности может, если зайдет слишком далеко, перерасти в «дурную инерцию». Под этим она подразумевает, что эстетическое слишком близко к полному истощению и что «интенсивность слова» оказывается под угрозой и может утратить свою уникальную способность означать. И здесь нам как раз и нужны такие мыслители, как Соловьев, указывающие в другом направлении.
Соловьев, этот причудливый неоплатоник, объединяет поэзию и мысль с пониманием ценности современного научного знания, не впадая при этом в догматизм и фундаментализм. «Истина», «красота» и «добродетель» для него не абстрактные сущности, отдельные от языка, их выражающего, или от действий, их воплощающих; они – потоки жизнеутверждающей энергии, льющиеся из единого источника (который он назвал бы тремя ипостасями Бога, если бы вынужден был ограничиваться богословскими терминами) в меняющийся, приспосабливающийся материальный мир («София»). Проблема для Соловьева, а после него и для Седаковой состоит в том, что эти потоки энергии, подобно гейзенберговой волне, не ухватить словами (гейзенберговыми частицами), потому что они всегда в движении и их не зафиксировать в стоп‑кадре. Однако для понимания культуры нам нужны и волна, и частицы, и в этом отношении нам не обойтись без поэтического языка и поэтической мысли, воплощающей движение посредством неподвижных знаков на странице.
Здесь в дело и вступает прекрасное. Соловьев возвращает это понятие в дискуссию об открытиях Дарвина, отмечая безобразие (безобразное = лишенное образа), присущее червю – организму, определяемому преимущественно инстинктом размножения («мощные половые органы»[875]) и питательным инстинктом (эндосмос, всасывание питательных веществ всей поверхностью тела). Безобразное, таким образом, есть то, что происходит в мире природы, когда прекрасное, выраженное в гармонии частей и целого, еще не развилось в достаточной мере из первобытных инстинктов выживания. Так, представим себе замысловатые узоры на раковине моллюска, прячущей неприглядное и уязвимое существо. Поэт в Соловьеве понимает, что пение соловья и крики влюбленного кота на крыше – не одно и то же. «Вопрос о том: что есть известный предмет? – никогда не совпадает с вопросом: из чего или откуда произошел этот предмет?» Ученый отвергает контраст между соловьем и котом на крыше как беспочвенные мечтания о разумном замысле; поэт же видит в этом различии основание для бытия.
Таким образом, если не явно, то подспудно поэтический язык и поэтическая мысль всегда понимали, куда движется современная астрофизика со своей логикой: вселенная началась с мощнейшего толчка, энергия которого рассеивается на протяжении бесконечных тысячелетий, постепенно теряя тепло и свет. И поскольку культура отражает природу, а все живое по определению умирает, ее тепло и свет тоже со временем рассеиваются. «Движение вниз», о котором говорит Седакова, – реакция культуры на постепенное удовлетворение потребностей выживания: отказ от религиозного мифа и все большее усвоение «пряной гармонии» обыденного и банального – породило обратную и равную по силе реакцию: ее герои – Данте, Пушкин, Мандельштам, Хлебников, Рильке – должны поднимать эту все более тяжкую ношу посредством поэтического слова, соизмеримого по силе. Данте, если взглянуть на него с такой точки зрения, – предтеча Стивена Хокинга; только энергия Большого взрыва, доказывающая, что Бога нет, возвращается в черную дыру («белую дыру»?) эмпирей, слова Дантова «Рая» – как астрофизика, где топливом служит любовь. «Меня волнует только интенсивность слова, семантическая, фонетическая, грамматическая, и здесь я вижу возможность новизны». Вопрос в том, можно ли все еще найти поэтические слова, равные по силе.
И это подводит нас к проблеме личности, поэтической индивидуальности, сосуществования формы и содержания, личности и ее стиля. Известны слова Гоголя о Пушкине как о русском человеке идеального склада, каким он станет через двести лет. Под этим он имел в виду, помимо прочего, идеальное, бесшовное совпадение Пушкина‑личности и Пушкина‑художника / писателя. Мандельштам – возможно, любимейший после Пушкина герой Седаковой – был в равной мере исполнен поэтического, и ее замечания о гармонии между личностью и стилем в случае Мандельштама отражают самую суть ее собственной системы ценностей в отношении роли поэзии как противовеса «движению вниз» приходящей в упадок культуры. «…вчерашний день еще не родился… Я хочу снова Овидия, Пушкина, Катулла…» – это и то, что чувствует сама Седакова, говоря о своем герое. Однако, размышляя о понятии поэтического «я», мы, критики, повторяем одну и ту же ошибку: мы объясняем Мандельштама и его творчество отсылками к «утробному миру» рижских бабушки и дедушки, миру, от которого он «бежал, всегда бежал». Тем самым мы снова объединяем крик кота с песней соловья. Седакова же, к счастью, все понимает абсолютно точно:
Стиль – это не «человек» как «самобытность», а человек как ограничивающее и открывающее себя, выходящее за пределы своей самобытной данности путем ее сужения и приспособления к чему‑то, без сомнения понятому как внешний императив и внутреннее желание вместе и сразу[876].
Личность, описанная здесь, внутренне противоречива («ограничивающее и открывающее»), потому что она стремится к образцу, который никогда не бывает завершен, и потому что одновременно ощущает и силу, и необходимость приспосабливаться к этой силе. В этом мире все учтено, ничего не упущено – заметим это всеохватное «движение вниз». Эстетическое определяется достаточно широко, чтобы стать этическим; пафос и дешевая, рассчитанная на эффект сентиментальность – это, по Пушкину, дурновкусие[877]. В этой личности есть целомудренность, нежелание обнажать уязвимую, пульсирующую плазму под изысканным панцирем – целомудренность, связанная, по сути, с тем, что раковина и моллюск, стихотворение и человек, форма и содержание неотрывны друг от друга, являются друг другом. Это контур обратной связи часть – целое и целое – часть, или, в Аристотелевой терминологии, энтелехия, неотъемлемо присущая ламаркизму, с одной стороны, и поэтическому мышлению, с другой. Этот жираф – самый известный Ламарков пример – выживает в каждом поколении homo sapiens, отращивая себе «шею культуры» – то есть в жертвенном акте любви объединяя личность поэта, его язык и его место во времени.
Если мы теперь взглянем на врезающееся в память стихотворение Мандельштама о Ламарке (7–9 мая 1932 года)[878] в контексте замечаний Седаковой о целомудренности поэта, мы на миг увидим, как возникает «красота в [человеческой] природе»:
Был старик, застенчивый как мальчик,
Неуклюжий, робкий патриарх…
Кто за честь природы фехтовальщик?
Ну, конечно, пламенный Ламарк.
Если все живое лишь помарка
За короткий выморочный день,
На подвижной лестнице Ламарка
Я займу последнюю ступень.
Здесь мы видим немыслимые контрасты, определяющие поэтическую природу: старик, застенчивый, как мальчик, неуклюжий патриарх. Они ничего не «объясняют». Однако стоит собрать их вместе, извлечь из них звук и смысл – и мы получаем пламенного ученого, который со шпагой в руках отстаивает честь и славу Природы. Силой метемпсихоза, той духовной волновой структуры, которая превращает самого Мандельштама и в фехтовальщика, и в тот мир, которому он дает имена, поэт с готовностью занимает последнюю ступень (она же – высшая, о чем он из скромности умалчивает) на эволюционной лестнице.
К кольчецам спущусь и к усоногим,
Прошуршав средь ящериц и змей,
По упругим сходням, по излогам
Сокращусь, исчезну, как Протей.
В этом Ламарковом царстве поэт движется по «сходням» и «излогам» к низшим разрядам, к истокам жизни, где он исчезнет в протоплазме, подобно Протею – или Пушкину. Однако, поскольку тут еще важно, что и Сталин предпочел Ламарка Дарвину, перемены, которые произведет в поэте этот исторический момент, будут болезненными, даже мучительными. Вообще, физические метаморфозы, которым поэт с готовностью подвергает себя в следующих строфах («Роговую мантию надену, / От горячей крови откажусь, / Обрасту присосками…»), звучат как нечто не слишком важное в сравнении с навеянными Книгой Исайи жестокими преобразованиями, каким подвергает тело поэта серафим в пушкинском «Пророке».
Он сказал: довольно полнозвучья, –
Ты напрасно Моцарта любил:
Наступает глухота паучья,
Здесь провал сильнее наших сил.
И от нас природа отступила –
Так, как будто мы ей не нужны,
И продольный мозг она вложила,
Словно шпагу, в темные ножны.
И подъемный мост она забыла,
Опоздала опустить для тех,
У кого зеленая могила,
Красное дыханье, гибкий смех.
В сталинскую эпоху, когда Мандельштам писал эти стихи, Бог / естественный порядок мертв. В ней нет места музыке Моцарта – строка, предвосхищающая знаменитую апофегму Адорно о судьбе поэзии после Аушвица. Природа отступала, поскольку все происходящее противно природе. Человек жесток к человеку в гораздо большей степени, чем необходимо для выживания; это апокалипсис. Продольный мозг, предположительно определяющий человека, вложен в череп, как шпага в темные ножны; помещенная туда, эта шпага становится недоступна пламенному фехтовальщику. Мост поднят, и проход перекрыт; от Ламарковой магии остаются лишь словесные следы принесения живого в жертву: зеленая могила (живое прорастает из мертвого?), красное дыханье (выпады шпаги пламенного фетовальщика?), гибкий смех (гибельный юмор поэта?). Колебаться между частицей и волной, быть внутри истории и вне ее – обычно это трагедия.
Мысль Седаковой наследует мысли Мандельштама и Пушкина. Эпоха ее – иная, и отклик поэта на эпоху тоже иной. Сосредоточиваясь на частицах, пытаясь фиксировать отдельные моменты: покрытая шипами роза ее экуменического христианства, библейские мотивы, не перерастающие в сюжет или личный миф, чуткое прочтение больших поэтов‑современников, тихая виртуозность в сложных дисциплинах философии, филологии и фольклора, – мы теряем из виду волну и ее направление. Да, важно собрать «кусочки» поэтического облика (личности, языкового контекста), который и есть Седакова, будь то отсылки к Данте или Рильке, юношеская дружба с «Веничкой» и его блудным сыном «жизнетворчеством», культурный «потлач» с Папой Иоанном Павлом II, поколенческие связи с Еленой Шварц и Виктором Кривулиным в глухое время вслед за отъездом Бродского на Запад и так далее. Они реальны. И все же куда движется волна и где в ней этот облик? Я бы сказал, что она движется прочь от воспевания героической личности – частая тема у Бродского – к героизму максимально скромному и незаметному, воплощающему жертвоприношение и боль современного существования, но не несущему на себе отражение страдания: «это уже не обо мне». Не так ли Седакова определяет «лирическую материю»? Это похоже на соловьевскую гармонию, пытающуюся родиться из безобразия. Это в буквальном смысле органическая форма, в которой зарождается сознание, достойное выживания. Это не «о» жизни, это и есть жизнь.
Она [лирическая материя] существует только при условии излучения изнутри какого‑то смысла, при обнаружении внутри личности поэта той необходимой «моментальной личности», вся суть которой и сводится к прямому восприятию этого смысла[879].
Авторизованный перевод с английского Евгении Канищевой
Хронология
1. Olga Siedakowa. Anioł Reims i inne wiersze. Wrocław – Wojnowice: Kolegium Europy Wschodniej, 2016.
2. Ольга Седакова. Заметки и воспоминания о разных стихотворениях, а также Похвала поэзии. СПб.: Академия исследований культуры, 2015.
3. Olga Sedakova. Chinese reis en andere gedichten. Amsterdam: Pegasus en Stichting Slavische Literatur, 2015.
4. Olga Sedakova. In Praise of Poetry. Rochester, NY: Open Letter, 2014.
5. Ольга Седакова. Стелы и надписи. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2014.
6. Olga Sedakova. Three Journeys. Тбилиси: Кавказский дом, 2014.
7. Ольга Седакова. Завжди е крок. Киïв: Видавничий дiм Дмитра Бураго, 2014.
8. Olga Sedakova. Les Métamorphoses d’Olia. Paris: Actes Sud, 2014.
9. Ольга Седакова . Сад мирозданья. М.: Арт‑Волхонка, 2014.
10. Филипп Жакоте. В комнатах садов (перевод Ольги Седаковой). М.: Арт‑Волхонка, 2014.
11. Пауль Тиллих. Мужество быть (перевод Ольги Седаковой). Киïв: Дух i Лiтера, 2013.
12. Ольга Седакова . Три путешествия. М.: Новое литературное обозрение, 2013.
13. Ольга Седакова . Апология разума. М.: Русский путь, 2013.
14. Olga Sedakova. Elogio della poesia. Versi e saggi di Olga Sedakova. Roma: Aracne, 2013.
15. Olga Sedakova. Portar. Fönster. Valv. Stockholm: Wahlström & Widstrand, 2012.
16. Джон Донн. По ком звонит колокол… (перевод Ольги Седаковой). М.: Энигма, 2012.
17. Ольга Седакова. Найкращий університет. Епоха, особа, традиція. Киïв: Дух i Лiтера, 2011.
18. Ольга Седакова . Четыре тома. Т. I. Стихи. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2010.
19. Ольга Седакова. Четыре тома. Т. II. Переводы. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2010.
20. Ольга Седакова. Четыре тома. Т. III. Poetica. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2010.
21. Ольга Седакова. Четыре тома. Т. IV. Moralia. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2010.
22. Olga Sedakova. Freedom to Believe: Philosophical and Cultural Essays. Lewisburg: Bucknell University Press, 2010.
23. Франсуа Федье. Голос друга (перевод Ольги Седаковой). СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2010.
24. Ольга Седакова . Всё, и сразу. Книга стихотворений. СПб.: Издательство Пушкинского фонда, 2009.
25. Olga Sedakova. Apologia della ragione. Milano: Edizioni La Casa di Matriona, 2009.
26. Ольга Седакова. Апология разума. М.: МГИУ, 2009.
27. Ольга Седакова. Хрюнтик Мамунтик. М.: Тим Партнерс, 2009.
28. Olga Sedakova. Solo nel fuoco si semina il fuoco. Bose: Edizioni Quiqajon, 2008.
29. Ольга Седакова. Словарь трудных слов из богослужения: церковнославяно‑русские паронимы. М.: Греко‑латинский кабинет Ю.А. Шичалина, 2008.
30. Ольга Седакова. Две книги. Старые песни. Тристан и Изольда. СПб.: Издательство Сергея Ходова, 2008.
31. Olga Sedakova. Voyage à Briansk. Le don de la liberté. Quelques mots sur la poésie sur sa fin, son commencement et sa continuation. Paris: Clemence Hiver, 2008.
32. Ольга Седакова . Как я превращалась. М.: Тим Партнерс, 2006.
33. Ольга Седакова. Посредственность как социальная опасность. Архангельск, 2006.
34. Olga Sedakova . Lëkurës rrjedh shikimi. Poezi. Tirane: Bodimet ideart, 2006.
35. Ольга Седакова. Музыка. Стихи и проза. М.: Русский мир, 2006.
36. Ольга Седакова . Два путешествия. М.: Логос, 2005.
37. Ольга Седакова. Путешествие волхвов. Избранное. М.: Русский путь, 2005.
38. Ольга Седакова . Церковнославяно‑русские паронимы. Материалы к словарю. М.: Греко‑латинский кабинет Ю.А. Шичалина, 2005.
39. Olga Sedakova. Voyage à Tartu & Retour. Poésie & antropologie. Quelques remarques sur l’art de la traduction. Paris: Clemence Hiver, 2005.
40. Ольга Седакова . Поэтика обряда. Погребальная обрядность восточных и южных славян. М.: Индрик, 2004.
41. Olga Sedakova. Kinesisk Rejse og andre digte. Copenhagen: Borgens, 2004.
42. Ольга Седакова . Старые песни. М.: Локус‑пресс, 2003.
43. Olga Sedakova. Poems and Elegies. Lewisburg: Bucknell University Press, 2003.
44. Ольга Седакова . Двухтомное собрание сочинений. Т. 1. Стихи. М.: Эн Эф Кью / Ту Принт, 2001.
45. Ольга Седакова. Двухтомное собрание сочинений. Т. 2. Проза. М.: Эн Эф Кью / Ту Принт, 2001.
46. Ольга Седакова . Китайское путешествие. М.: Грааль, 2001.
47. Olga Sedakova. Le voyage en Chine et autres poèmes. Paris: Caracteres, 2001.
48. Ольга Седакова . Путешествие волхвов. Избранное. М.: Итака; Логос, 2001.
49. Olga Sedakova. Éloge de la poésie. Paris: L’Age d’Homme, 2001.
50. Olga Sedakova . Reise nach Bryansk. Zwei Erzählungen. Wien: Folio Verlag, 2000.
51. Поль Клодель. Извещение Марии (перевод Ольги Седаковой). М.: Сasa di Matriona, 2000.
52. Olga Sedakova . The Old Songs. Jerusalem: Carmel Publishing House, 1997.
53. Olga Sedakova. The Wild Rose. London: Approach Publishers, 1997.
54. Ольга Седакова . Стихи. М.: Гнозис, Carte Blanche, 1994.
55. Olga Sedakova. The Silk of Time. Bilingual Selected Poems. Keele: Ryburn Publihing, Keele Univ. Press, 1994.
56. Ольга Седакова . Китайское путешествие. Стелы и надписи. Старые песни. М.: Carte blanche, 1991.
57. Ольга Седакова. Врата, Окна, Арки. Париж: YMCA‑Press, 1986.
Библиография
Аверинцев С. Метафизическая поэзия как поэзия изумления // Континент. 2004. № 120. С. 397–399.
Аверинцев С. «…Уже небо, а не озеро…»: риск и вызов метафизической поэзии // Седакова О. Двухтомное собрание сочинений. Т. 1. Стихи. М.: Эн Эф Кью / Ту Принт, 2001. С. 5–13.
Айзенштейн Е. Из моей тридевятой страны. Статьи о поэзии. М.: Издательские решения, 2015. С. 167–208, 229–234, 260–269.
Айзентшейн Е. «Вдоль островов высоких и веселых»: о поэзии Ольги Седаковой // Нева. 2014. № 12. С. 205–242.
Бавильский Д. Маленькая вечность // Постскриптум. Литературный журнал. 1996. Вып. 3 (5). С. 109–132.
Бибихин В. Грамматика поэзии. Новое русское слово. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2009. С. 267–590.
Войцкая И. Чудо как нравственный долг. О лирике Ольги Седаковой // Дерево и Царство. О поэтике богословия. Минск: Новые мехи, 2003. С. 97–164.
Голубович К. Путешествуя в путешествия // Седакова О. Два путешествия. М.: Логос, 2005. С. 7–12.
Голубович К. «Тристан и Изольда» в исполнении Ольги Седаковой. [Электронный ресурс.] Режим доступа: http://magazines.russ.ru/volga/2011/9/go14.html (дата обращения: 27.08.2015).
Жолковский А. Неужели..?: Ольга Седакова. Китайское путешествие // Звезда. 2007. № 11. С. 180–190.
Звегинцова M. Концепт «сад» в лирике О. Седаковой // Русская филология. Харьков, 2013. № 1–2. С. 73–78.
Князева Е. Влияние китайской пейзажной лирики на поэзию О. Седаковой // Проблемы межкультурной коммуникации: Межвуз. сб. науч. тр. Пермь: Пермский государственный университет, 1999. С. 66–73.
Князева Е. Эпиграф к циклу в поэзии Ольги Седаковой // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. 2009. Вып. 4. С. 88–92.
Копелиович М. Явление Седаковой // Знамя. 1996. № 8. С. 205–213.
Кудрявцева Е. Анализ и интерпретация поэтического цикла «Китайское путешествие». [Электронный ресурс.] Режим доступа: http://www.jfsl.de/publikationen/2004/Druckversionen/koudrjavceva.pdfDocument11 (дата обращения: 16.02.2015).
Марков А. Семиотика истории: Б.А. Успенский и О.А. Седакова. [Электронный ресурс.] Режим доступа: http://syg.ma/@alieksandrmarkov/siemiotika‑istorii‑b‑a‑uspienskii‑i‑o‑a‑siedakova (дата обращения: 11.08.2016).
Мегрелишвили К. Ольга Седакова: «Чувство насущной необходимости русского Целана». Перевод как опыт расширения сознания // Имидж, диалог, эксперимент – поля современной русской поэзии / Ред. Х. Шталь, М. Рутц. München; Berlin; Washington: Verlag Otto Sagner, DC, 2013. С. 451–461.
Медведева Н. Образ Китая в русской поэтической традиции (Гумилев, Бродский, Седакова) // Вестник Удмуртского университета. История, филология. 2008. Вып. 1. C. 53–72.
Медведева Н . «Тайные стихи» Ольги Седаковой. Ижевск: Удмуртский университет, 2013.
Москаленко Н. Пространственные аспекты в поэтологии О. Седаковой // Вісник Дніпропетровського університету імені Альфреда Нобеля. Серія «Філологічні науки». 2014. № 2 (8). C. 105–110.
Перепелкин М. Творчество Ольги Седаковой в контексте русской поэтической культуры: Смерть и бессмертие в парадигме традиции. Самара, 2000. [Электронный ресурс.] Режим доступа: http://www.dissercat.com/content/tvorchestvo‑olgi‑sedakovoi‑v‑kontekste‑russkoi‑poeticheskoi‑kultury‑smert‑i‑bessmertie‑v‑par#ixzz3Aavd54AcDocument11 (дата обращения: 26.12.2015).
Седакова О. Соловей, филомела, судьба (предисловие Вячеслава Иванова) // Дружба народов. 1998. № 10. С. 121.
Славецкий В. Дороги и тропинка // Новый мир. 1995. № 4. С. 224–231.
Славянский Н. Из полного до дна в глубокое до краев: о стихах Ольги Седаковой // Новый мир. 1995. № 10. С. 233–237.
Степанцов С. Послесловие // Седакова О. Стелы и надписи. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2014. С. 21–40.
Шталь Х. Стихотворение Пауля Целана «Мандорла» в польских и русских переводах // Found in Translation: Transformation, Adaptation and Cross‑Cultural Transfer / Eds. K. Tateoka; V. Gretchko; Y. Kitamura. Belgrade: Logos, 2016. P. 146–171.
Файбышенко В. Чтение чтений. О герменевтике Ольги Седаковой // Два венка. Посвящение Ольге Седаковой. М.: Университет Дмитрия Пожарского, 2013. С. 64–73.
Эпштейн М. Вера и образ: религиозное бессознательное в русской культуре 20‑го века. Tenafly, NJ: Hermitage, 1994. C. 26–32.
Эпштейн М. Парадоксы новизны: о литературном развитии XIX–XX веков. М.: Советский писатель, 1988. С. 159–166.
Эпштейн М. После будущего. О новом сознании в литературе // Знамя. 1991. № 1. С. 217–231.
Badoual G. L’éthique, elle aussi, est sans fond. Méditation d’une remarque d’Olga Alexandrovna Sedakova // Philosophie. 2013. No. 116. P. 78–93.
Hertl J. Ol’ga Sedakova: Vesna // Die russische Lyrik / Hrsg. v. Bodo Zelinsky. Köln; Weimar; Wien: Böhlau, 2002. S. 394–401.
Kelly C. A History of Russian Women’s Writing 1820–1992. Oxford: Clarendon Press, 1994. P. 423–433.
Khotimsky M. Singing David, Dancing David: Olga Sedakova and Elena Shvarts Rewrite A Psalm // Slavic and East European Journal. 2007. Vol. 51. No. 4. P. 737–751.
Paloff B. The God Function in Joseph Brodsky and Olga Sedakova // Slavic and East European Journal. 2007. Vol. 51. No. 4. P. 716–736.
Polukhina V. Ol’ga Sedakova // Russian poets of the Soviet Era / Ed. K. Rosneck. Detroit: Gale Cengage Learning, 2011. P. 234, 1 column.
Polukhina V. Ol’ga Sedakova // Russian Women Writers / Ed. C.D. Tomei. New York: Garland, 1999. Vol. 2. P. 1445–1450.
Renner‑Fahey O. Mythologies of Poetic Creation in Twentieth‑Century Russian Verse. Diss. The Ohio State University, 2004. P. 138–189.
Sandler S. Introduction: Poetry at Heaven’s Edge // Slavic & East European Journal. 2007. Vol. 51. No. 4. P. 668–674.
Sandler S. Introduction // Sedakova O. In Praise of Poetry / Ed. and trans. by C. Clark, K. Golubovich and S. Sandler. Rochester (NY): Open Letter, 2014. P. 5–16.
Sandler S. Mirrors and Metarealists: The Poetry of Ol’ga Sedakova and Ivan Zhdanov // Slavonica. 2006. Vol. 12. No. 1. P. 3–23.
Sandler S . Pushkin among Contemporary Poets: Self and Song in Sedakova // Two Hundred Years of Pushkin / Еd. J. Andrew and R. Reid. Amsterdam; New York: Rodopi, 2003. P. 175–195.
Sandler S. Questions of Travel: Joseph Brodsky and Olga Sedakova // Russian Literature and the West / Ed. A. Dolinin, L. Fleishman, L. Livak. Berkeley: Berkeley Slavic Specialties, 2008. Part 2. P. 261–281.
Sandler S. Thinking Self in the Poetry of Olga Sedakova // Gender and Russian Literature: New Perspectives / Ed. R. Marsh. Cambridge: Cambridge University Press, 1996. P. 302–326.
Sedakova O. Statement // Third Wave: The New Russian Poetry / Eds. K. Johnson and S.M. Ashby. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1992. P. 129–131.
Wachtel A. The Youngest Archaists: Kutik, Sedakova, Parshchikov // Rereading Russian Poetry / Ed. S. Sandler. New Haven; London: Yale university press, 1999. P. 270–286.
Yastremski S. Freedom in «Post‑Everything» Culture: The Religious Philosophy of Olga Sedakova // Sedakova O. Freedom to Believe: Philosophical and Cultural Essays / Translated From the Russian by S.I. Yastremski and M.M. Naydan. Lewisburg: Bucknell University Press, 2010. P. 9–24.
Yastremski S. A Revealed Miracle: An Introduction to Olga Sedakova’s Life and Work // Sedakova O. Poems and Elegies. Lewisburg: Bucknell University Press, 2003. P. 21–31.
Сведения об авторах
Дэвид Бетеа – профессор кафедры славянских языков и литературы Университета Висконсин‑Мэдисон, США. Автор 5 книг о русской литературе. На русский переведена книга «Воплощение метафоры: Пушкин, жизнь поэта» (2003). Сфера научных интересов: Пушкин и его эпоха, современная русская поэзия (в частности, Ходасевич и Бродский), литература русской эмиграции, англо‑американский и русский модернизм, теория русской литературы 20 века. Является главным редактором продолжающегося 15‑томного издания сочинений Пушкина.
Ксения Голубович – писатель, переводчик, литературный критик, кандидат филологических наук. Председатель жюри литературной премии имени Александра Пятигорского. Один из переводчиков и соредактор сборника стихов и прозы Ольги Седаковой «In Praise of Poetry» (США, 2014). Автор статей о поэзии Ольги Седаковой и нескольких интервью.
Эмили Гросхольц – поэт, профессор кафедры философии Университета Пенсильвании, США. Автор 10 поэтических книг, книг по философии науки, философии математики. Готовит к публикации книгу о поэзии и математике. Вместе с Ларисой Волохонской перевела 6 стихотворений и эссе Ольги Седаковой. Автор предисловия к книге Ольги Седаковой «Poems and Elegies» (США, 2003).
Эндрю Кан – профессор русской литературы Оксфордского университета, Великобритания. Автор книг о Пушкине и Карамзине. Сфера научных интересов: литература русского Просвещения в европейском контексте, поэзия Пушкина, русская поэзия 20 века. Переводил на английский Карамзина и Мандельштама, а также письма Екатерины II. Работает над книгой о Мандельштаме и (в соавторстве) над новой «Историей русской литературы» для Oxford University Press.
Марта Келли – доцент кафедры германской и русской филологии университета Миссури, США. Научные интересы: поэзия, религия, визуальное искусство. Автор книги о религиозной эстетике русского модернизма. В настоящее время работает над книгой об Ольге Седаковой «How to Be a Russian Poet: The Public Life of Olga Sedakova.»
Илья Кукулин – доцент школы культурологии Высшей школы экономики, Москва, литературный критик, поэт. Научные интересы: современная русская литература, социология современной русской культуры, методология исследований литературы, история советского и постсоветского общества, русская литература 1910–1930‑х годов. Автор книги о русском модернизме, книги стихов.
Александр Кутыркин – кандидат философских наук. Область научных интересов: философия, богословие, теория культуры.
Кетеван Мегрелишвили – сотрудник Института славистики Гейдельбергского университета, Германия. Научные интересы: проблемы перевода поэзии, русско‑немецкие литературные связи, история русской поэзии 20 века. Автор статьи о Пауле Целане и Ольге Седаковой.
Бенджамин Палофф – доцент кафедры славянских языков и литератур и кафедры сравнительной литературы Мичиганского университета, США. Автор книги о русской, польской и чешской поэзии 20 века, двух книг стихов, переводов с польского, русского и чешского. В сферу научных интересов также входят поэтика, теория перевода, литературный модернизм. Автор статьи об Иосифе Бродском и Ольге Седаковой.
Вера Поцци защитила диссертацию по философии в Миланском университете, Италия, в 2015 году. Научные интересы: философия, православная мысль 18 и 19 веков, а также второй половины 20 века и постсоветского времени. Автор перевода на итальянский эссе Ольги Седаковой «The Light of Life».
Сара Пратт – профессор кафедры славянских языков и литератур Университета Южной Калифорнии, США. Автор книг о Заболоцком, Тютчеве и Баратынском и статей о русской поэзии 19 и 20 века. В сферу научных интересов также входят труды Лидии Гинзбург, русские женские автобиографии, взаимосвязь иконы и поэзии 20 века.
Стефани Сандлер – профессор кафедры славянских языков и литератур Гарвардского университета, США. Автор двух книг о Пушкине, в том числе переведенной на русский «Далёкие радости: Александр Пушкин и творчество изгнания» (1999). В сферу научных интересов также входят современная русская и американская поэзия, женщины‑писатели и теория феминизма. Автор статей об Ольге Седаковой. Один из переводчиков и соредактор сборника стихов и прозы Ольги Седаковой «In Praise of Poetry» (США, 2014). Работает над книгой «The Freest Speech in Russia: Poetry Since 1989» и (в соавторсте) над новой «Историей русской литературы» для Oxford University Press.
Мария Хотимская – старший преподаватель, руководитель программы по русскому языку на факультете Глобальных исследований и языков в Массачусетском Технологическом Институте, США. Сфера научных интересов: русская поэзия 19 и 20 века, история и теория поэтического перевода, современная русская поэзия, литературный билингвизм. Автор статьи о Елене Шварц и Ольге Седаковой.
Наталья Черныш – доцент кафедры сравнительной филологии восточных и западноевропейских стран Днепропетровского национального университета, Украина. Автор диссертации “«Китайское путешествие» Ольги Седаковой в контексте диалога традиционных культур». Научные интересы: современная и классическая поэзия Китая, поэтика, а также проблемы художественного перевода.
Хенрике Шталь – профессор кафедры славистики Трирского университета, Германия. Сфера научных интересов: русский символизм, русская религиозная философия, современная русская поэзия. Автор монографии об Андрее Белом. Организатор исследовательских и издательских проектов в названных научных областях.
[1] Седакова О. Опыт и слово (интервью, данное Ксении Голубович) // Текст и традиция. Альманах. Т. 1 / Под ред. Е. Водолазкина. Санкт‑Петербург: Росток, 2013. С. 416. Насколько широко при этом понимается сам «наш исторический момент» и подход к его разгадке, хорошо видно из замечаний Седаковой в эссе «Благословление творчеству и парнасский атеизм» (2000): она описывает здесь скептический склад ума, способный эффективно блокировать эстетическую новизну, однако отказывается идеализировать прошлое. В настоящем, замечает она, человек думает: «“Сказано уже так много, едва ли не все! Что еще может добавить к этой великой сумме наш небогатый современник?” О том, что наше время – художественное время – скудное, нищее, как будто сошедшее с дистанции, никто уже, кажется, не спорит. Но и в эпохи, не признававшие себя такими безнадежно бедными, отношения культуры и нового творчества не были бесконфликтны. Ведь явление нового вдохновения – это сдвиг всего наличного и прошлого, сдвиг порой очень решительный, в котором есть риск утраты и который поверхностный взгляд может не отличить от разрушения. То, что в подлинно новом опыте сохраняется и продолжается, это не вошедшие в привычку формы и каноны, а сама традиция человеческого вдохновения» // Седакова О. Четыре тома. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2010. Т. 4. С. 334.
[2] Седакова О. Наш читатель не понимает модернизм [Интервью Евгении Коробковой] // Вечерняя Москва. 2015. № 3 (14 января). С. 5.
[3] Целан П. Меридиан. Пер. А. Глазовой. [Электронный ресурс.] Режим доступа: http://www.topos.ru/article/2774 (дата обращения: 5.01.2016).
[4] Целан воображает это комплексное воздействие как нечто более соматическое, как Atemwende , поворот дыхания. Этот образ, как всегда у Целана, яркий и выразительный, соединяющий в себе множество значений, сохраняет идею духа, которую я подчеркиваю в работе Седаковой, учитывая глубинную этимологическую связь между дыханием и духом.
[5] Stewart S . The Poet’s Freedom: A Notebook on Making. Chicago: University of Chicago Press, 2011. P. 13.
[6] К голосам Целана и Стюарт можно было бы прибавить и голос Иосифа Бродского, многократно утверждавшего, что поэт служит языку, а не наоборот; особенно выразительно эта мысль прозвучала в заключительных словах его нобелевской речи: «Пишущий стихотворение пишет его прежде всего потому, что стихотворение – колоссальный ускоритель сознания, мышления, мироощущения. Испытав это ускорение единожды, человек уже не в состоянии отказаться от повторения этого опыта, он впадает в зависимость от этого процесса, как впадают в зависимость от наркотиков или алкоголя. Человек, находящийся в подобной зависимости от языка, я полагаю, и называется поэтом». Цит. по: Бродский И. Набережная Неисцелимых: тринадцать эссе. М.: Слово, 1992. C. 192–193.
[7] Седакова О. Прощальные стихи Мандельштама. «Классика в неклассическое время». [Электронный ресурс.] Режим доступа: http://www.olgasedakova.com/Poetica/1584 (дата обращения: 5.01.2016).
[8] Мандельштам О.Э. Полн. собр. стихотворений / Ред. А.Г. Меца. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1995. С. 635. Процитированное стихотворение см. на с. 287–288. Его эпитет «прекрасная», в разговорной речи означающий просто одобрение, примечателен также как термин, в философском дискурсе означающий красоту; возможно, именно эти слова Мандельштама подсказали Седаковой вывод, что это «новая мысль о красоте».
[9] Stolen Air: Selected Poems of Osip Mandelstam / Tr. Ch. Wiman. New York: Ecco Press, 2012. P. 69.
[10] Benjamin W . Über den Begriff der Geschichte // Benjamin W.Gesammelte Schriften: 7 vols. In 15. Frankfurt am Main: Suhrkamp Verlag, 1972. Vol. 1. P. 691–704; Беньямин В. О понятии истории / Пер. с нем. и коммент. С. Ромашко // Новое литературное обозрение. 2000. № 46. С. 84.
[11] Седакова О. Наши учителя. Михаил Викторович Панов. К истории российской свободы //Седакова О. Четыре тома. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2010. T. 4. C. 709–710. Дальнейшие цитаты из четырехтомного собрания сочинений Ольги Седаковой приведены в тексте c указанием в скобках номера тома и страниц.
[12] Как подсказала мне Мария Хотимская, на этом месте можно было бы сделать очень обширное отступление на тему «Пушкин и свобода» (и я пользуюсь случаем поблагодарить ее за множество глубоких и ценных замечаний, которыми я воспользовалась в этом эссе). К взгляду Седаковой на пушкинское отношение к свободе очень близок взгляд Владислава Ходасевича, что особенно хорошо видно в его стихотворении 1938 года «Не ямбом ли четырехстопным»:
Ему один закон – свобода. В его свободе есть закон.
Цит. по: Ходасевич В. Стихотворения / Ред. Н.А. Богомолова и Д.Б. Волчека. Л.: Советский писатель, 1989. С. 302. А речь Александра Блока 1921 года «О назначении поэта», в числе прочих текстов, выражает очень похожую точку зрения на то, что Блок называл «тайной свободой». См.: «О назначении поэта» в: Блок А. Собр. соч.: В 6 т. Л.: Художественная литература, 1980–1983. T. 4. C. 413–420. Это выражение, «тайная свобода», станет очень важным, в частности, для Ходасевича, который будет ассоциировать его с Блоком и со всем, что стремилась сохранить эмиграция.
[13] Седакова О. Сергей Сергеевич Аверинцев: к творческому портрету ученого // Сергей Сергеевич Аверинцев, 1937–2004 / Ред. Н.П. Аверинцевой, Н.Б. Поляковой, В.Б. Черкасского. М.: Наука, 2005. C. 8.
[14] Там же.
[15] О воплощении этой запомнившейся свободы в «Пушкинском доме» и в коротких экспериментальных текстах Битова я пишу в кн.: Sandler S. Commemorating Pushkin: Russia’s Myth of a National Poet. Stanford: Stanford University Press, 2004. P. 266–299. В ней же в главах, посвященных Ахматовой, Цветаевой и др., подробнее изложены некоторые из высказанных здесь соображений об освобождающем влиянии пушкинских произведений на поэтов Серебряного века и многих других.
[16] Седакова О. Разговор о свободе с А.И. Кырлежевым (4: 30–64, цит. с. 55). Последующие отсылки к интервью приведены в тексте с указанием страниц.
[17] Сначала словарь вышел под названием «Церковнославяно‑русские паронимы. Материалы к словарю» (М.: Греко‑латинский кабинет Ю.А. Шичалина, 2005), а в 2008 году был переиздан там же как «Словарь трудных слов из богослужения: церковнославяно‑русские паронимы».
[18] Здесь я не могу удержаться от автобиографической ремарки. Переводя «Старые песни», я посылала Ольге Седаковой варианты переводов, а она мне в ответ – свои комментарии. В частности, Седакова проницательно отметила, что больше всего хлопот в некоторых стихах «Первой тетради» мне доставлял глагол «бывать». Трудно представить более простое языковое явление, чем спряжение этого глагола; даже самая его семантика – привычность, повторяемость, зачастую регулярность – отражает ту самую языковую повседневность, о которой сейчас идет речь.
[19] Culler J. Theory of the Lyric.Cambridge: Harvard University Press, 2015. P. 140.
[20] Culler J. Op. cit. P. 167. Каллер цитирует Авирама по следующему изданию: Aviram A. Telling Rhythm: Body and Meaning in Poetry.Ann Arbor: University of Michigan Press, 1994. P. 232–234 и 21.
[21] На это отличие мне указала Эмили Гросхольц, любезно согласившаяся прочесть более раннюю версию этого эссе.
[22] Stewart S. Op. cit. P. 57. Стюарт цитирует по‑имажинистски впечатляющий отрывок из эссе Валери «Поэзия и абстрактная мысль»: «Внезапно меня захватил некий ритм, который не давал мне покоя и вскоре вызвал ощущение какого‑то чужеродного автоматизма. Точно кто‑то воспользовался в своих целях моей жизненной машиной. Затем к этому ритму подключился второй и с ним сочетался; и два эти порядка связались какою‑то поперечной связью» (Валери П. Об искусстве / Пер. В. Козового. М.: Искусство, 1976. C. 410). Каллер приводит очень похожий пассаж с метафорой «жизненной машины» («machine‑à‑vivre») из той же статьи Валери (Culler J. Op. cit. P. 136), цитируя французский оригинал – «Poésie et pensée abstraite»: Valéry P. Oeuvres / Ed. J. Hytier. Paris: Gallimard, 1957. Vol. 1. P. 1322. Мне не кажется, что эта яркая метафора «жизненной машины» так уж близка творчеству Седаковой, однако направленность захваченности ритмом и интригующая дополнительная подробность о втором ритме, подключившемся к первому, выглядят здесь уместными и достойными упоминания.
[23] Еще один такой «росчерк» дает музыка, действующая как структурирующий принцип в сборнике «Дикий шиповник», где ряду стихотворений присвоены музыкальные темы или музыкальные термины в заглавиях; есть, конечно же, и другие.
[24] О теме путешествий и перемещений в поэзии Седаковой я уже писала; см.: Sandler S. Questions of Travel: Joseph Brodsky and Olga Sedakova // Russian Literature and the West / Ed. A. Dolinin, L. Fleishman, L. Livak. Berkeley: Berkeley Slavic Specialties, 2008. P. 2. P. 261–281. Стихотворение, о котором там шла речь, заслуживает гораздо более подробного обсуждения; это «Странное путешествие» (1: 76–77). К этой теме относятся и замечательные путевые записки поэта «Путешествие в Брянск» и «Путешествие в Тарту и обратно», см.: Седакова О . Два путешествия. М.: Логос, 2005. См. также прекрасное введение к этому сборнику «Путешествуя в путешествия» Ксении Голубович. С. 7–12.
[25] См., например: Сваровский Ф. Все хотят быть роботами. М.: АРГО‑РИСК, 2007; Сваровский Ф. Путешественник во времени. М.: НЛО, 2009; стихотворения М. Степановой «Невеста» и «Летчик» см. в кн.: Степанова М. Стихи и проза в одном томе. М.: НЛО, 2010. С. 14–22; Степанова М. Проза Ивана Сидорова. М.: Новое издательство, 2008. Оба пишут преимущественно нарративную поэзию, поэтому можно найти сравнительно мало примеров, где, как у Седаковой, эти фантастические категории разрабатывались бы в лирических стихах. Удачным сравнением были бы мистерии, сны, или «труды и дни» Елены Шварц. См., например, ее «Труды и дни Лавинии» в кн.: Шварц Е. Соч.: В 5 т. СПб.: Пушкинский фонд, 2002–2013. Т. 2. С. 168–221.
[26] Здесь стоит отметить загадочную интерпретацию жизни праведника – как и в стихотворении «Легенда седьмая. Смерть Алексия, Римского Угодника», и в других стихах с аналогичными названиями. Загадочность каждого такого стихотворения подчеркивается еще и тем, что легенды рассеяны по всей книге «Дикий шиповник», а не собраны в один раздел, хотя ритмы этого большого тома несомненно подсказывали поэту именно такое решение. Они акцентируют и разделяют другие категории стихов в сложной оркестровке «Дикого шиповника». Любопытны также пробелы в нумерации: почему, интересно, мы читаем легенды 2, 6, 7, 9, 10, 11, 12, но нигде, ни в каком издании, не находим легенд 3, 4, 5, 8 или любой номер начиная с 13‑го? Легенда 1 относится к ранним стихам поэта, во многом отличается от легенд «Дикого шиповника» и датирована 1975 годом: «Первая легенда. Святой Юлиан на охоте» (1: 55).
[27] Объясняя свою идею «свободы как соучастия в творении», Светлана Бойм указывает на основополагающую роль разнообразных форм приключения: оно, по ее словам, «открывает полые пространства пограничных зон, порогов, мостов и дверей». См.: Boym S. Another Freedom: The Alternative History of an Idea. Chicago: University of Chicago Press, 2012. P. 6. Эпиграф к этому эссе я взяла с четвертой страницы того же источника. Пользуюсь случаем отдать дань памяти и признательности Светлане, блестящему ученому и бесстрашному мыслителю, человеку, с которым мне выпала удача многократно беседовать о свободе, поэзии и многом другом.
[28] Размышляя о четырехстопном хорее, Михаил Гаспаров указывает на гораздо более широкий спектр значений и употребления этого размера в пушкинских текстах, в том числе в сказках, а также в лирических стихотворениях, очень непохожих друг на друга, например, «Зорю бьют… из рук моих…», «Утопленник», «Ворон к ворону летит…» и «Рифма, звучная подруга…». Он напоминает нам о тенденции этого размера к повествованию, что хорошо заметно в балладах, и предлагает ряд семантических ореолов и тематических задач для этого размера. Более узкое и детальное наблюдение делает Юрий Лотман в «Анализе поэтического текста». Исследуя одно стихотворение, «Зорю бьют… из рук моих…», он отмечает существенный тематический и риторический признак стихов, написанных четырехстопным хореем: переход от реалистического к нереальному, включая грамматические категории оптативного и когнитивные категории воображаемого и фантастического. См.: Гаспаров М.Л. Метр и смысл. М.: РГГУ, 1999. С. 194–202 и Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста // Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб.: Искусство‑СПб., 1996. С. 155–163, особенно с. 163.
[29] Levinas E. Reality and its Shadow // The Levinas Reader. / Ed. Seán Hand. Malden, MA: Blackwell Publishing Group, 1989. P. 132–133. Отрывок, который цитирует Стюарт, далее включает в себя следующее: «Мы действительно получаем внешность внутреннего. Удивительно, что феноменологический анализ никогда не пытался применить этот фундаментальный парадокс ритма и сна, который описывает сферу, расположенную вне сознательного и бессознательного, сферу, роль которой в экстатических ритуалах продемонстрирована этнографами». Цитату Стюарт см.: Stewart S . Op. cit. P. 57.
[30] Библейские аллюзии в стихотворении продолжаются, по большей части без имен (только в части 7 упоминается Лаван). Так, в части 2 «некий царь», зовущий музыкантов, очень напоминает царя Саула, ждущего песен Давида. Сравним это со стихотворением Седаковой «Давид поет Саулу» (1: 221–223). В своей статье об этом стихотворении Елена Айзенштейн предположила, что важным подтекстом в нем служит ахматовская «Рахиль» (1922); и действительно, в этом стихотворении Ахматовой тоже, как и у Седаковой, есть мотивы пыли, колодца, камня, воды (встречаются они и в Библии). Но Ахматова в этом стихотворении сосредоточивает внимание на любви Иакова к Рахили, точно так же, как в стихотворении «Лотова жена» (1922–1924) – на преданности Лотовой жены дому и семье. А взгляд Седаковой сфокусирован на природе сновидения и на открытии в нем природы поэтической истины. См.: Айзенштейн Е. «Вдоль островов высоких и веселых». О поэзии Ольги Седаковой // Нева. 2014. № 12. С. 205–242.
[31] См., например, стихотворение, в котором легко узнать ведущую в небо лестницу Иакова и ангелов на ней: «Мне часто снится смерть и предлагает…» в сборнике «Дикий шиповник» (1976–1978, 1: 99). Этот сон мимолетно проскальзывает и в конце более позднего стихотворения «Начало» (в «Элегиях», 1987–2004, 1: 386–387). Сюда же можно отнести и замечательное стихотворение «Легенда десятая. Иаков» из «Дикого шиповника» (1: 130) с ее отчетливыми, настойчивыми повторениями простого утверждения о том, что Иаков спал («Он быстро спал… он спал и спал… спал исчезая, спал в песке, / спал рассыпаясь, как песок»). В последних четырех строках Бог нисходит в сонное сознание спящего Иакова, словно устав ждать возможности явиться.
[32] Ср. обсуждение в кн.: Луцевич Л. Память о псалме: sacrum / profanum в современной русской поэзии. Варшава: Изд‑во Варшавского университета, 2009. C. 245.
[33] По словам Сьюзен Стюарт, «как мы знаем из еврейских псалмов, хвалa построена на звучании – ее воздают посредством речи и пения, “радостных звуков” лир, цимбал и тамбуринов, хлопанья в ладоши и ритмичных возгласов» (Stewart S . Op. cit. P. 35).
[34] В том числе сон Людмилы в «Руслане и Людмиле», сон Татьяны в «Евгении Онегине» и начало позднего стихотворения «Родриг» («Чудный сон мне Бог послал»). Мария Хотимская обратила мое внимание на то, что эти примеры последовательно проводят нас через ключевые этапы пушкинского творчества. Хотя это выражение встречается и у других поэтов (например, «Новинское» Баратынского), богатый пушкинский контекст видится более вероятным; и если у Седаковой это действительно цитата, на что может указывать курсив, то это лишь укрепляет те связи свободы и пушкинского наследия в русской литературе, о которых говорилось выше. В этом случае свобода – это и свобода видеть сны, и возможности, которые открываются в приснившемся путешествии.
[35] Часть 8 начинается со строки 75, так что «чудный сон» возвещен заранее, задолго до частей 8–14.
[36] При этом я оставляю без внимания еще один пример понимания поэтом нашей стесненной свободы: в стихотворении полно отсылок к смерти, но нашей бесстрашной сновидице открыто преодоление смертности в божественной вселенной. «Ты подумай: / смерти больше не бывает», – говорит ей пастух (1: 270).
[37] Давая определение церковнославянскому слову пёніе, Седакова формулирует его второе значение как «восхваление, хвала, предмет хвалы»: см. Седакова О. Церковнославяно‑русские паронимы. С. 292.
[38] Stewart S. Op. cit. P. 36.
[39] О глазах в этом стихотворении можно сказать еще многое, в том числе о загадочных «многооких руках» (1: 267). Этот образ появляется во второй части, где описано (по всей вероятности) повеление царя Саула привести ему музыканта (1 Цар. 16: 15–23); Седакова подробнее описывает этот библейский эпизод в стихотворении «Давид поет Саулу» (1: 221–223) – стихотворении, открывающем сборник «Ворота. Окна. Арки». «Сказка, в которой почти ничего не происходит», напротив, завершает этот сборник, и таким образом поэт возвращается к отправной точке. О стихотворении «Давид поет Саулу» см.: Khotimsky M. Singing David, Dancing David: Olga Sedakova and Elena Shvarts Rewrite a Psalm // Slavic and East European Journal. 2007. Vol. 51. No. 4. P. 737–752; Луцевич Л. Память о псалме. С. 245–255.
[40] Fortounatto M., Cunningham M.B. Theology of the Icon // The Cambridge Companion to Orthodox Christian Theology / Ed. M.B. Cunningham and E. Theokritoff. Cambridge: Cambridge University Press, 2008. P. 136–149, цит. на. p. 136. Я привожу этот источник, поскольку его формулировки идеально выражают мою мысль, но он к тому же основан на авторитетном исследовании Успенского, Лосского, Пеликана и других.
[41] «Вновь и вновь раздираемый нами, Бог есть место, которое заживает» (возможно: «исцеляет»). Сонеты к Орфею. Перевод мой. – К.Г.
[42] Седакова О. Посредственность как социальная опасность // Седакова О. Четыре тома. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2010. Т. 4. С. 376–417. Здесь и далее произведения Седаковой цитируются по этому изданию с указанием в скобках номера тома и страниц, если не указано иначе.
[43] Если говорить о поколенческом споре, то Ольга Седакова не раз говорила, что она в споре Солженицына и Шаламова становилась на сторону Шаламова. В лагере у Солженицына безусловно остается человек, наделенный волей, протестом, способностью думать. У Шаламова главная фигура лагеря – это «доходяга», отход лагерного производства, человек, «лишенный всего», самой человечности. И вот он‑то и есть точка отсчета для всей системы, ее этическое мерило, как «мусульманин» в нацистских лагерях есть подлинное свидетельство нацизма (об этом см.: Агамбен Дж. Homo Sacer. М.: Европа, 2011).
[44] Седакова О. Два путешествия. М.: Логос, 2005.
[45] Здесь и далее наши размышления во многом навеяны работой В.В. Бибихина, связанной с прочтением «Дневников» Льва Толстого. См.: Бибихин В.В. Дневники Льва Толстого. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2013.
[46] Толстой Л. Что такое искусство? // Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1951. Т. 30. С. 28–203.
[47] Размышления на эту тему см.: Conliffe М. Natasha and Kitty at the Bedside: Care for the Dying in «War and Peace» and «Anna Karenina» // Slavonica. Vol. 18. No. 1. April, 2012. P. 23–36.
[48] Из дневника 1859 года от 14, 15, 16 октября: «Видел нынче во сне: Преступление не есть известное действие, но известное отношение к условиям жизни. Убить мать может не быть и съесть кусок хлеба может быть величайшее преступление. – Как это было велико, когда я с этой мыслью проснулся ночью!» (Бибихин В.В . Указ. соч. С. 61).
[49] Здесь и далее мы опираемся на издание: Витгенштейн Л. Логико‑философский трактат. М.: Наука, 1958.
[50] Ключевое понятие, выделяемое В.В. Бибихиным в работах Людвига Витгенштейна. Собственно, этому понятию и посвящена книга Бибихина «Людвиг Витгенштейн. Смена аспекта» (М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2005).
Проиллюстрировать такую смену можно, взяв конкретный пример из Витгенштейна – в рисунке, который можно прочесть и как вазу, и как два профиля, обращенных друг к другу, открытие одного прочтения мгновенно перекрывает возможность другого. Ты не можешь видеть одновременно и вазу, и профили. Но в тот момент, когда происходит «смена», ты как будто бы получаешь толчок, озарение, которое позволяет тебе видеть «еще что‑то», видеть незримое – «другую возможность», прежде чем даже она наполнилась конкретным содержанием. Ты видишь «то же самое» в различии с самим собою, «чистую форму», которую зафиксировать в рисунке не получится никогда; это мы и назвали «уколом».
[51] А. Швейцер. Цит. по: Седакова О. Свобода. Доклад на конференции «Религия и политика». Парма, Университет Пармы, 1 декабря 2011 года. [Электронный ресурс.] Режим доступа: http://www.olgasedakova.com/Moralia/1048 (дата обращения: 20.04.2016).
[52] «Ne pas céder sur son désir» – формула‑лозунг Жака Лакана, которой он придерживался на протяжении всех курсов своих занятий. Цит. по: Kristeva J. Psychanalyse et liberté. Un peu d’histoire, Freud et Lacan. [Электронный ресурс.] Режим доступа: http://www.kristeva.fr/psychanalyse‑et‑liberte.html#_ftn7 (дата обращения: 19.04.2016).
[53] Беккет С. Три диалога // Как всегда – об авангарде: Антология французского театрального авангарда. М.: Издательство ГИТИС, 1992. С. 120–128.
[54] Седакова О. Церковнославяно‑русские паронимы. Материалы к словарю. М.: Греко‑латинский кабинет Ю.А. Шичалина, 2005.
[55] Седакова О. «По‑церковнославянски “теплый” – значит огненный…». Интервью Александру Кырлежеву. [Электронный ресурс.] Режим доступа: http://magazines.russ.ru/continent/2005/123/kn20.html (дата обращения: 20.04.2016).
[56] Седакова О. Трудные слова богослужения: как появился словарь. [Электронный ресурс.] Режим доступа: http://www.pravmir.ru/trudnye‑slova‑iz‑bogosluzheniya‑kak‑poyavilsya‑slovar/ (дата обращения: 10.01.2016).
[57] Не вдаваясь здесь в анализ, мы просто хотим подчеркнуть важное сходство в методологии поэзии Рильке и Ольги Седаковой. У Рильке тоже действует техника расширения смысла, придания новой перспективы знакомому. Он также говорит о переводе смысла из мира живых в мир мертвых, о едином кровотоке понятий, о странничестве слов. По сути, то, что Рильке называет «ангелом», и есть единство здоровой формы, за тем исключением, что в нем нет того укола совести читателя, который соединяет поиски Ольги Седаковой с другим учителем из прошлого – Данте Алигьери.
[58] В частности, о порочном понимании «причин» см.: Седакова О. Мужество и после него (4: 122–123). О забытом мышлении под знаком «надежды»: Седакова О. Данте и мудрость надежды (4: 31).
[59] Один из примеров таких головоломок, которую люблю складывать лично я:
Поэт есть тот, кто хочет то, что все
хотят хотеть: допустим, на шоссе
винтообразный вихрь и черный щит –
и все распалось, как метеорит.
Есть времени цветок, он так цветет,
что мозг, как хризопраз, передает
в одну ладонь, в один глубокий крах.
И это правда. Остальное – прах.
(«Стансы первые», 1: 275)
[60] Справедливости ради надо сказать, что, по свидетельству Ольги Седаковой, ее стихотворение имеет в виду скорее стихотворение Пастернака «Больной следит. Шесть дней подряд…», чем «В больнице». Однако наш анализ, как ни странно, движется против такого свидетельства. Тема «драгоценности» явно присутствует в стихотворении Ольги Седаковой и гораздо меньше, чем в раннем цикле «Болезнь» Пастернака. И в прямом диалоге, и в споре (как с Рильке) это стихотворение стоит скорее именно с поздним пастернаковским решением, с темой понимания драгоценности, которая трактуется иначе. Позволим себе привести цитату из позднего Пастернака о его понимании болезни: «Не сам он, а что‑то более общее, чем он сам, рыдало и плакало в нем нежными и светлыми, светящимися в темноте, как фосфор, словами» (Пастернак Б. Доктор Живаго // Пастернак Б. Полн. собр. соч.: В 11 т. М.: Слово, 2004. Т. IV. С. 391).
[61] Пастернак Б. Темы и вариации. СПб.: Азбука классика, 2006. С. 33.
[62] Мандельштам О. Собр. соч.: В 4 т. М.: ТЕРРА‑TERRA, 1991. Т. 1. С. 12.
[63] В своем поэтическом посвящении Иван Жданов создает портрет Ольги Седаковой, и главная роль в нем отводится именно боли: «Что боль поет, как взгляд поет в ресницах». См.: «Вода в глазах не тонет – признак грусти…». [Электронный ресурс.] Режим доступа: http://www.vavilon.ru/texts/prim/zhdanov1–1.html#10 (дата обращения: 10.09.2015). Этим замечанием мы обязаны Ольге Седаковой.
[64] См. сноску о Солженицыне и Шаламове.
[65] Седакова О. Два путешествия. С. 72.
[66] Возьмем хотя бы более поздний сборник стихов «Недописанная книга», состоящий всего лишь из трех стихотворных шедевров. Не вдаваясь в более детальный анализ, заметим, каков порядок стихотворений. Сначала призыв к равному, к брату, даже «жениху», с кем можно было бы жить вместе в «леторасли земной», к умершему поэту, Велимиру Хлебникову, прийти в «Бабочке или две их», затем уже приход издали поэта, но уже не равного, приход «старца Варлаама» к юному царевичу Иосафу. Затем Хильдегарда пишет о том, что происходит с «детских лет», – о мире состраданья, но пишет уже к отцу, то есть к старцу как бы от себя‑ребенка («Хильдегарда»). Три стихотворения – это три позиции, три взгляда на одно и то же. Из близи вдаль, из дали вблизь, и снова из близи вдаль, но меняя векторы времени. И это только три стихотворения. Там, где их больше, больше и перемен «аспектов».
[67] Имеется в виду позднее стихотворение «Дождь» из сборника «Начало книги»:
– Дождь идет,
а говорят, что Бога нет! –
говорила старуха из наших мест,
няня Варя.
Те, кто говорили, что Бога нет,
ставят теперь свечи,
заказывают молебны,
остерегаются иноверных.
Няня Варя лежит на кладбище,
а дождь идет,
великий, обильный, неоглядный,
идет, идет,
ни к кому не стучится.
(1: 399)
[68]
И все будет хорошо,
И всякой вещи будет хорошо,
Когда языки пламени свернутся
В венценосный узел огня
И огонь и роза будут одно.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 375; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!