Путешествие Ольги Седаковой по «Книге перемен»
Заявленная тема данной работы не покажется экстравагантной, если понимать ее как результат и путь исследовательского прочтения поэтической книги «Китайское путешествие». Такое прочтение открывает новые и неожиданные смысловые связи поэтической книги с древнекитайской философской мыслью. Мы увидим, что древнекитайская культура открывается поэту как священная книга, чтение которой оказывается увлекательным путешествием поэта и читателя в мир классического Востока.
Такое прочтение поэтической книги существенно отличается от уже предпринятых попыток рассматривать «Китайское путешествие» в соотнесении с лейтмотивами, образностью, символами китайской культуры[681]. Каждая из таких работ интересна сама по себе, но мало связана с темой нашего исследования. Наш путь – в пошаговом следовании за раскрывающимися смыслами «Китайского путешествия» от стихотворения к стихотворению благодаря поясняющей силе древней «Книги перемен». Но сначала несколько важных наблюдений.
Уже первое стихотворение «Китайского путешествия» задает тон следующего чтения. Перед нами не диковинная страна джонок, пагод, изогнутых крыш – известных приобретений восточной культуры, хотя эти образы и появятся в поэтической книге чуть позже. Первое и поэтому самое сильное впечатление от путешествия «туда» – это встреча с таким деревом, как дóма:
Родина! вскрикнуло сердце при виде ивы:
|
|
|
такие ивы в Китае,
смывающие свой овал с великой охотой.
(1: 327)[682]
Так начинается путешествие на Восток, культура которого станет любимым учителем и другом, как и все, что вызывает восхищение у поэта. Дальнейшее осторожное прикосновение к культурным дарам не потревожит их первоначальный смысл, и тогда вещи как будто сами начинают разговаривать. Именно так и представлена восточная классическая мысль в «Китайском путешествии», любовно и аккуратно.
Первое читательское восприятие поэтической книги – это видимые картины китайской живописи: «медленно плывет джонка в каменных берегах», «карликовые сосны, плакучие ивы», «путник в одежде светлой, белой», «крыши, поднятые по краям, как удивленные брови». Взгляд читателя отдыхает как перед китайской картиной, основным посылом которой является не вызов сильных эмоций, а умиротворение, покой и просветленность. Именно эти качества древневосточной культуры окажут неизгладимое впечатление на Ольгу Седакову. Она скажет в одном из выступлений: «восточная культура – это богатый и тихий мир, не экзотичный, но другой общечеловеческий путь развития, здесь природа познается, а не переделывается, здесь главное внимание, а не активность. Этот мир устроен тонко и кротко, и насилие здесь неуспешно»[683].
|
|
|
На начальном этапе формирования образа Китая в русской поэзии проступает восприятие Востока как мира экзотического, райского, другого . Индия и Китай объединяются под общим названием Поднебесная – место под покровительством Неба, тем самым формируется образ Востока как духовного прибежища. Собственно «китайского» в русской поэзии вплоть до конца XIX века очень мало. И в начале ХХ века отношение к Востоку скорее отстраненное, есть интерес к экзотическим образам, к новым формам стиха. Пожалуй, первый, кто в русской литературе заговорил об особенностях китайского взгляда на мир, – это Лев Толстой, который в разное время совместно с другими переводчиками работал над переводом книги «Дао дэ цзин». Для него эта книга вместе с индийской и древнегреческой мудростью станет «актуальным чтением», «лично ему интимно знакомым опытом», заметит Ольга Седакова[684]. Такое отношение к китайской мудрости, вслед за традицией Гете и Пушкина[685], подхватит Ольга Седакова в «Китайском путешествии», сохранив развитую талантом Пушкина способность к «всемирной отзывчивости».
В «Китайском путешествии» Ольги Седаковой можно найти и скрытые мифологические образы Паньгу или дерева Цзянму, прочитать темы Лао‑цзы и мудрость Конфуция, найти переклички с первой поэтической антологией «Ши цзин», но самым неожиданным окажется открытие внутренней связи с основной тайной Древнего Китая – «И цзин», «Книгой перемен». Классическая мысль – вот основной ландшафт «Китайского путешествия». Классическая мысль – это огромное старое дерево:
|
|
|
задыхается, бегом бежит сердце
с совершенно пустой котомкой
по стволу, по холмам и оврагам веток…
(1: 329)
Для нее время не властно, поэтому «падая, не падают, / окунаются в воду и не мокнут длинные рукава деревьев» (1: 329). Вся древневосточная мудрость Китая спрятана в свернутом виде в небольших восемнадцати стихотворениях «Китайского путешествия»[686].
Эпиграф «Китайского путешествия» – это слова из четвертой главы «Дао дэ цзин»[687] в переводе Ян Хин‑шуна, напоминающие загадку для знатоков. На эти слова Ольга Седакова отзывается в четвертом стихотворении тоже формой загадки:
Величиной с око ласточки,
с крошку сухого хлеба,
с лестницу на крыльях бабочки,
с лестницу, кинутую с неба,
с лестницу, по которой
никому не хочется лезть;
|
|
|
мельче, чем видят пчелы
и чем слово есть.
(1: 330)
Попробуйте отгадать, что это! Интересным покажется сопоставление двух стихов тому, кто обратит на это внимание.
В центре древнекитайской традиции находится человек, обладающий знаниями и культурой (цзюн‑цзы – благородный муж), которого Конфуций противопоставил ничтожным людям (сяо жень). Многие суждения Конфуция исходят из этого противопоставления. В «Китайском путешествии» нет упоминания имени Конфуция, но контур конфуцианского человека культуры обозначен в поэтической книге русского поэта. Это такой человек, который доверяет тому, кто сам может знать и понимать: «Люди, знаешь, жадны и всегда болеют…», «Знаете ли вы, карликовые сосны, плакучие ивы…», «Знаешь что? Мне никто никогда не верил…», «Ты знаешь, я так тебя люблю…». Здесь доверительность такого рода, когда сообщается нечто, что обычно никому не рассказывается, только самым дорогим и любимым. Кульминацией этой дружественной связи «знающих» служит тринадцатое стихотворение, в котором усиливается значимость «знающих» четырехкратным повторением: «Знающие кое‑что о страсти… / знающие кое‑что о мире… / знающие, что… / знающие, откуда…» В стихотворении этот ряд замыкается семантически насыщенным словом «любящие»: «любящие быть вместе», что вводит слова знающие – любящие в один общий ряд. Здесь «знающие» и «любящие» противопоставляются «простым скупцам и грубиянам» – ничтожным людям, по Конфуцию.
«Китайское путешествие» как отдельное самостоятельное произведение в композиционном плане откликается на мысли Конфуция о назначении поэзии, который был составителем первой поэтической антологии «Ши цзин» – «Книги песен». Структура этой книги хорошо изучена, кратко ее можно представить как «нисходяще‑восходящее движение», которое имеет свою строгую логику развития. В Древнем Китае поэтическое творчество понимается как восхождение (син 
) от грубых материальных форм в мир духовного обновления: «…поднявшись из глубин множества сердец, он (дух. – Н.Ч. ) как бы сосредотачивается в едином дыхании единых уст»[688].
«Китайское путешествие» начинается картинами радостного узнавания и открытия: «спокойны воды», «медленно плывет джонка в каменных берегах», «отвязанная лодка / плывет не размышляя». Но уже в седьмом стихотворении иначе:
Лодка летит
по нижней влажной лазури,
небо быстро темнеет
и глазами другого сапфира глядит.
(1: 333)
По‑видимому, нижней композиционной точкой «Китайского путешествия» являются девятое и десятое стихотворения, затем ведущим окажется движение вверх и достижение в восемнадцатом стихотворении «в едином дыхании единых уст» состояния благодарности, от первого слова‑действия «похвалим» к последнему слову‑состоянию «хвала». Здесь хоровое исполнение гимна во славу высокого единства. Как дальше будет видно, в восемнадцатом стихотворении собраны образы и темы всех предыдущих стихотворений в соответствии с символикой восемнадцатой гексаграммы «Книги перемен», в которой сказано: «восстановить отношения с предками» путем «жертвоприношения у западной горы» в форме похвалы всем носителям «положительных сил» и «достижений предыдущих позиций»[689].
«Книга перемен» – основная книга Древнего Китая, не имеющая аналогов в других культурах, ее первый автор неизвестен, но известно, что Конфуций проявлял к ней необычайный интерес, так что «кожаные завязки три раза рвались на этом экземпляре». Первый император Китая, запретивший все конфуцианские книги, оставил эту книгу как практическое руководство для пользования. Книга, основанная на символах, обрастала комментариями на протяжении тысячелетий. Сегодня она представлена на русском языке классическим переводом Ю.К. Щуцкого, выдающегося ученика известного китаеведа В.М. Алексеева.
«И цзин» – «Книга перемен», где «И» – это перемены, а «цзин» – каноническая книга, основополагающий трактат. Иероглиф «цзин 
» в первом словарном значении – основа ткани, нить основы, основной канал, главная жила, кровеносный сосуд . Именно такой основой является «Книга перемен» для «Китайского путешествия».
Ольга Седакова не дает названия своим стихотворениям, подобно трактату «Дао дэ цзин», где стихи самостоятельны и не имеют связи между собой. Но в «Китайском путешествии» дело обстоит иначе. Осмелимся предположить, что названия восемнадцати стихотворений существуют, и это – названия первых восемнадцати гексаграмм «Книги перемен», а сама древнекитайская книга является основой той ткани, которую вышивают уже русские слова современного нам поэта. Заметим, что связь названий гексаграмм с темой стихотворения становится более очевидной предположительно с девятого стихотворения. В первой половине «Китайского путешествия» эта связь завуалирована, что можно объяснить особенностями композиции поэтической книги, первая часть которой более «китайская», чем вторая, где явственно проявляются темы и образы христианской культуры.
Насколько поэт осознанно обращается к «Книге перемен», прояснила нам сама Ольга Седакова в одном письме, в котором она написала, что «Книгу перемен» листала, но с гексаграммами всерьез не знакома. Тем интереснее наблюдать прямые и непрямые схождения тем и образов «Китайского путешествия» с первыми гексаграммами самой древней книги.
Особенностью китайской книги «И цзин» является неоднородность, многослойность текста, принадлежность к разным авторам, работавшим над ней в разное время. Основной текст книги включает в себя ряд комментариев, «которые издавна уже как бы срослись с основным текстом»[690]. Обратим внимание на то, что в «Китайском путешествии», особенно в стихотворениях 3, 5, 9, 10 и 11, идет диалог, как правило, второй части стихотворения с первой, комментируется, усиливается заданная тема или противопоставляется ей другая мысль. В небольшой поэтической книге можно говорить о диалоге христианской и дальневосточной культур.
Кроме переклички частей внутри стихотворения, в связи с принципом построения «Книги перемен» отметим еще одну структурную особенность «Китайского путешествия». Хотя до сих пор остается неизвестным принцип последовательности гексаграмм по системе Вэнь Вана, на неслучайный характер такой последовательности указывает то, что гексаграммы идут одна за одной парами, где первая (четная) сторона имеет характеристики янского типа (активное, солнечное, действующее), а вторая (нечетная) соответственно характеристики иньского типа (пассивное, лунное, принимающее). В «Китайском путешествии» прослеживается тот же принцип: пары стихотворений вступают в своеобразные диалогические отношения, как Инь и Ян, дополняют друг друга, и возникает общее смысловое единство. Особенно интересно сопоставить первые фразы из стихотворений:
1 . И меня удивило
2 . Пруд говорит
3 . Падая, не падают
4 . Там на горе
5 . Знаете ли вы, /карликовые сосны, плакучие ивы?
6 . Только увижу / путника в одежде светлой, белой
7 . Лодка летит / по нижней влажной лазури
8 . Крыши, поднятые по краям, как удивленные брови
9 . Несчастен
10 . Велик
11 . С нежностью и глубиной
12 . Может, ты перстень духа
13 . Неужели и мы, как все, как все / расстанемся?
14 . Флейте отвечает флейта
15 . По белому пути, по холодному звездному облаку
16 . Ты знаешь, я так тебя люблю, что если час придет
17 . Когда мы решаемся ступить не зная, что нас ждет
18 . Похвалим нашу землю
Это, вероятно, те «кванты смысла», о которых говорила Ольга Седакова в одном из интервью[691]. «Китайское путешествие» предстает, подобно древним книгам, зашифрованным текстом, который можно долго и внимательно читать, а книга все равно будет казаться не прочитанной до конца. Это удивительное свойство поэзии Ольги Седаковой.
Напомним, что «Книга перемен» – это не только мантический текст, по которому может заниматься гаданием любой желающий, но и серьезный философский текст. Это огромный пласт словесного творчества, вокруг которого сложилась многочисленная комментаторская литература и который лежит в основе развития всей китайской и – шире – восточной культуры. «Книга перемен» – многослойное произведение – имеет необычную структуру, в основе которой лежат очень абстрактные символы из сплошной и прерывистой черт. Соединение этих черт в биграммы, триграммы и гексаграммы образует новые ситуации и значения. Многочисленные комментарии вокруг этих символов – это своего рода осуществленный «разговор в веках», а сама книга является некоторым методологическим пособием высокого уровня, основанным на символических знаках, которые можно трактовать по‑разному. Поэтому «Книга перемен» в Древнем Китае была основой китайской медицины, техники, градостроительства и т. д. Эта книга учит стройно мыслить образами и символами, она не терпит пассивного или любопытствующего взгляда, для такого подхода она остается закрытой и непонятной. Чтение такой книги предполагает ответную работу читателя, готового думать образно и символически, и тогда она раскрывает бесконечный источник творческого начала, пробуждает духовную (мыслительную) силу, дает направление возможного следования, методы возможных решений.
Ю.К. Щуцкий отмечает, что стихия «Книги перемен» – это стихия образности. Например, стандартизованный образ, своего рода формула, – «Благоприятен брод через великую реку» – описывает ситуацию, которая предрасполагает к какому‑нибудь крупному предприятию[692]. Авторы основного текста «Книги перемен» использовали фольклорный материал «Книги песен». Как замечает Чжан Сюэ‑чэн, в «Книге песен» образы‑метафоры прежде всего воздействовали на эмоцию. Образы «Книги перемен» имели воздействие на осознание основной идеи изменчивости или движения, и поэтому образ «Книги перемен» понимается как образ предвидения чего‑то еще не познанного .
Карл Юнг соотносил «Книгу перемен» с психологическими ситуациями вопрошания. Он заметил, что «Книга перемен», как частица природы, ждет, когда ее разбудят[693]. И тогда она сможет дать «столь человечески понятный ответ» на все проблемы общечеловеческого свойства, которые хранятся в ней. Для Юнга «Книга перемен» – не книга наставлений и предписаний. Она не находит понимания у «сознания», навстречу ей выходит бессознательное, ибо она «в соответствии со своей природой связана с ним даже более тесно, нежели с рационализмом сознания»[694]. При этом удивительным ее свойством является то, что человек неожиданно для себя открывает важную роль своих мыслей или действий: «Поэтому в последнем случае можно испытать потрясение из‑за того, что вопреки ожиданиям человек в ходе гадания сам оказывается действующим субъектом, о чем текст иногда сообщает в недвусмысленной форме»[695].
Каждая гексаграмма «Книги перемен» – это символическое описание жизненной ситуации, имеющей в основе своей начало, переломный момент и завершение. Ю.К. Щуцкий пишет: «…в теории “Книги перемен” рассматривался процесс возникновения, бытия и исчезновения»[696]. Любое стихотворение, как известно, в разной степени подчинено подобному композиционному принципу. «Книга перемен» – это книга об изменчивости всего сущего (变), книга о движении всего сущего (动) – так комментирует Ю.К. Щуцкий. Таким образом, последовательность гексаграмм повествует о возможных правилах такого движения. Ю.К. Щуцкий подробно исследовал традиционно‑каноническую систему Вэнь Вана[697], она и представлена в его знаменитом труде, от которого мы отталкиваемся и с которым, как нам стало известно, знакома Ольга Седакова.
* * *
Попробуем пойти по следам путешествия Ольги Седаковой, где компасом служит «Книга перемен».
1. 
乾Цянь. Творчество. Это название первой гексаграммы происходит из символических значений шести сплошных (янских) линий, нижней и верхней триграмм с общим значением «творчество». Первым и самым древним ее разъяснением являются слова: «Изначальное свершение, благоприятна стойкость». Гексаграмма в основе своей несет идею творческого начала всего сущего: «…акциденция неба как олицетворения творческой силы, которая лежит в начале всего существующего»[698]. Такое творчество благоприятно для всего окружения, особенно благоприятна «встреча с великим человеком». Однако «необходимо вполне управлять ими (сильными чертами, ситуациями. – Н.Ч. ) и не допускать, чтобы они главенствовали». Если в начале проявлять стойкость, то в конце будет счастье.
У Ольги Седаковой в первом стихотворении, в его начале, – встреча . Но потом совсем неожиданно: «ибо только наша щедрость / встретит нас за гробом». Оказывается, стойкость прочитывается как щедрость . Изначально благоприятна творчеству – щедрость (!): «Такие ивы в Китае, / смывающие свой овал с великой охотой».
2. 
坤 Кунь. Исполнение. Вторая гексаграмма соотносится с первой по статическому принципу – противоположности. Все шесть черт иньские, нижняя и верхняя триграммы имеют значение «исполнение». Во втором слое основного текста говорится: «Изначальное свершение; благоприятна стойкость кобылицы». Ю.К. Щуцкий пишет: «Даже самое напряженное творчество не может реализоваться, если нет той среды, в которой оно будет осуществляться. Но и эта среда, для того чтобы осуществить абсолютное творчество, должна быть тоже абсолютно податливой и пластичной. Кроме того, она должна быть лишена какой бы то ни было собственной инициативы. Но вместе с тем она не должна быть бессильной <…>. Поэтому она – вполне самоотрешенная сила – выражается в образе кобылицы , которая, хотя и лишена норова коня, но не уступает ему в способности к действию»[699]. Такой податливой и пластичной средой осуществления творческого начала служит в тексте второго стихотворения образ пруда : «были бы у меня руки и голос, / как бы я любил тебя, как лелеял». Образ кобылицы древнего текста хорошо соотносится с образом комнатной зверушки текста Ольги Седаковой: «положил бы я тебе руки на колени, / как комнатная зверушка», – тот же образ податливой и пластичной среды осуществления творческого начала!
Середина данного стихотворения также является отголоском комментария к пятой черте гексаграммы: «Пятая черта в данном символе хотя и является главной, но, занимая самое выгодное положение в верхней триграмме, обозначающей внешнее, она символизирует все же возможность проявления вовне. Внешнее проявление – это своего рода одежда»[700]. Во втором стихотворении Ольги Седаковой видим следующее: «Люди, знаешь, жадны и всегда болеют / и рвут чужую одежду / себе на повязки». Но уже в следующем стихотворении читаем: «Шапка‑невидимка, / одежда божества, одежда из глаз». То, что на поверхности, и то, что внутри («одежда из глаз»), не одно и то же.
Данное стихотворение, вероятно, сообщает нам о качественном состоянии творчества – не насилии, «ведь нежность – это выздоровленье», тогда как название данной гексаграммы и есть – Исполнение .
В двух рассмотренных нами случаях статической пары выделим следующие соответствия (гексаграмма – стихотворение):
1. Стойкость. – Щедрость .
2. Кобылица. – Комнатная зверушка .
3. Одежда как внешнее проявление. – Чужая одежда .
4. Исполнение. – Выздоровление .
3. 
Чжунь. Начальная трудность. Ю.К. Щуцкий начинает комментарий третьей гексаграммы так: «Собственно, именно с этой гексаграммы начинается повествование о взаимодействии света и тьмы, ибо первые две гексаграммы показывают внутреннее развитие света и тьмы вне их взаимодействия. Поэтому основная мысль данной гексаграммы – это взаимодействие в первый момент его возникновения»[701]. Во втором слое основного текста сказано: «Начальная трудность. Изначальное свершение; благоприятная стойкость». Третья гексаграмма состоит из нижней триграммы «гром» (молния, движение) и верхней – «вода» (облака, опасность). Вот как это комментирует Ю.К. Щуцкий: «…начало всякого действия состоит в преодолении предшествующего состояния. Отсюда – трудность данного положения, выраженная в самом названии гексаграммы»[702]. И далее: «…и в самой познавательной жизни отдельного человека дело обстоит так же: в самый первый момент своего появления познавательная мысль движется под покровом непознанности и извне облекается в образы представлений. Это выражено в символах данной гексаграммы: внутри – молния, гром, вовне – облака. Молния познающей мысли облекается облаками представлений, и эти представления играют роль помощников мышления»[703]. Эти слова хорошо проясняют третье стихотворение Ольги Седаковой, где под «облаками представлений» читаются: деревья, пагоды, дороги , а молнией мысли служит сердце :
задыхается, бегом бежит сердце
с совершенно пустой котомкой
по стволу, по холмам и оврагам веток
в длинные, в широкие глаза храмов,
к зеркалу в алтаре,
на зеленый пол.
(1: 329)
Образы ствола, холмов, оврагов веток, храма и зеркала в алтаре прочитываются как тексты, которые оставила более чем тысячелетняя история культуры человеку и освоение которой представляет человеку начальную трудность! Начальной трудности также может сопутствовать нерешительность, так что образы «Книги перемен» основного текста трижды (!) говорят: «Колесница и кони вспять!» Ольга Седакова пишет:
Не довольно ли мы бродили,
чтобы наконец свернуть
на единственно милый
никому не обидный
не видный
путь?
– после чего стихотворение снова возвращается к своему началу, повторяя: «падая, не падает…» На данном участке можно и свернуть обратно, что подкрепляется символической самодостаточностью цифры 3, называющей это стихотворение. Но клубок «Книги перемен» разматывается дальше, так что требуется следовать дальше за условиями древнего канона, ведь достигнутого еще не достаточно.
4. 
蒙 Мэн. Недоразвитость. Черты данной гексаграммы по принципу фань (обратности) как бы зеркально отражают предыдущую гексаграмму, теперь внизу – триграмма «вода» (опасность, погружение), вверху – триграмма «гора» (пребывание, незыблемость). Во втором слое основного текста сказано: «Недоразвитость. Свершение. Не я ищу юношей, юноши ищут меня». Четвертое стихотворение Ольги Седаковой начинается с образа Горы , и этот образ прочитывается в стихотворении как образ Учителя, но такого Учителя, о котором не все понятно «недоразвитому», то есть ученическому уму:
Там, на горе,
у которой в коленях последняя хижина,
а выше никто не хаживал;
лба которой не видывали из‑за туч
и не скажут, хмур ли он, весел, –
кто‑то бывает и не бывает,
есть и не есть.
(1: 330)
У Ю.К. Щуцкого сказано: «По названию гексаграммы – это недоразвитость, непросвещенность. Однако вместе с тем и преодоление этой недоразвитости – просвещение непросвещенных. Поэтому здесь развертывается процесс, происходящий между учителем и учеником, между знанием, уже собранным прежде, и новым познавательным актом»[704]. В комментарии к четвертой черте этой гексаграммы Ю.К. Щуцкий говорит о сожалении, что «человек здесь находится в чрезвычайно затруднительном положении. Он окосневает в своей недоразвитости»[705]. Ольга Седакова как будто отзывается на эту мысль: «… с лестницу, кинутую с неба, / с лестницу, по которой / никому не хочется лезть»[706].
Другие образы второй части стихотворения: «величиной с око ласточки, / с крошку сухого хлеба, / с лестницу на крыльях бабочки, <…> мельче, чем видят пчелы / и чем слово есть» – прочитываются в данном контексте как Знание, существующее «там, на горе», которое само «крошечное», о котором мы можем сказать только, что оно есть, но не более того: «мельче, чем слово есть». Так в стихотворении переосмысливаются нами отношения Учителя и Ученика, данные в названии гексаграммы как «Недоразвитость».
5. 
需 Сюй. Необходимость ждать. Пятая гексаграмма с таким названием комментируется во втором слое основного текста следующим образом: «Обладателю правды – изначальное свершение. Стойкость – к счастью. Благоприятен брод через великую реку». Нижняя триграмма обозначает «Творчество» (крепость, Небо). Верхняя – «Вода» (опасность, погружение). Представляется, что мысль «обладание правдой» является темой всего пятого стихотворения, которую можно обозначить и как преодоление привязанности к миру – одно из глубочайших знаний, о чем сообщают образы отвязанной лодки и обломанной ветки :
отвязанная лодка
плывет не размышляя,
обломанная ветка
прирастет, да не под этим небом.
(1: 331)
В тексте «Книги перемен» сказано: «Сильная черта на втором [месте], / ожидание на [прибрежном] песке. / Будут небольшие толки. / В конце концов – счастье». В стихотворении: «Знаете ли, вы, / карликовые сосны, плакучие ивы? / Отвязанная лодка / не долго тычется в берег».
Прочитываются удивительно тонкие связи стихотворения с еще одним «темным» местом этой гексаграммы: «Наверху слабая черта. / Войдешь в пещеру. / Будет приход трех неторопливых гостей. / Почтишь их – и, в конце концов, будет счастье». У Ю.К. Щуцкого эти «три неторопливых гостя» выступают как силы молодости, «накопленные на первых трех подготовительных ступенях ожидания ». Эти три силы молодости у Ольги Седаковой представлены образами Радости, Жалости и Разума. Но важно здесь то, что они сочетаются в стихотворении с частицей ни (и ни радость, и ни жалость, и ни разум), тем самым они как бы умаляются, преодолеваются: «отвязанная лодка / не долго тычется в берег». Есть нечто превосходящее эти добродетели: «простого восхищенья / ничто не остановит, / простого восхищенья, / заходящего как солнце». Это нечто, названное Ольгой Седаковой «простое восхищенье», и есть то «обладание правдой», которое служит творческим импульсом, выраженным нижней триграммой – «Творчество».
Возможна и другая интерпретация образов «трех неторопливых гостей»: Радость, Жалость и Разум соответствуют трем периодам человеческой жизни – детству (Радость), зрелости (Жалость) и старости (Разум). Тогда «восхищенье», «как заходящее солнце», связано с Западом, а значит, с образом иного мира. Этому пояснению служат и другие образы стихотворения и данной гексаграммы: отвязанная лодка, обломанная ветка, брод через великую реку. Заметим, что старое значение слова восхищать – это возносить ввысь , а в Священном Писании идея Восхищения – это событие, когда Бог забирает с земли всех верующих.
6. 
讼 Сун. Суд (Тяжба). Данная гексаграмма во втором слое основного текста имеет довольно пространное описание: «Обладателю правды – препятствие. С трепетом блюди середину – к счастью. Крайность – к несчастью. Благоприятно свидание с великим человеком. Не благоприятен брод через великую реку». Эта гексаграмма по отношению к предыдущей построена по принципу фань (обратности), то есть она зеркально отражает пятую гексаграмму, что выглядит как то, что триграммы поменялись местами и теперь внизу – «Вода», вверху – «Творчество». Между ними – «Тяжба» (Суд). Обратимся к интерпретации Ю.К. Щуцкого: «…если не поддаваться ее (воды. – Н.Ч. ) тяготению, а взирать на небо как на высший человеческий идеал творчества, если свидеться с великим человеком , то будет благополучие, и обратно: его не будет, если ринуться самостоятельно в поток жизни »[707]. Все шестое стихотворение «Китайского путешествия» описывает такую встречу с великим человеком , который несет в себе высшее свойство крепости и стойкости, выраженные триграммой «Творчество» (Небо), где действия не предпринимаются: «не благоприятен брод через великую реку». Эта мысль повторяется и в третьем слое основного текста: «Может быть, следуя за вождем, будешь действовать, / [но ничего] не совершишь [сам]»[708]. Здесь происходит суд между собственным активным действием и простым следованием за вождем. Приходит момент, когда «обладающему правдой» необходимо определиться в дальнейших действиях – самому идти или следовать за великим человеком. Это высокий суд человека над самим собой. У Ольги Седаковой читаем:
шла бы я за ним, плача:
сколько он идет, и я бы шла, шагала
таким же не спорящим шагом.
(1: 332)
7. 
师 Ши. Войско. Седьмая гексаграмма от предыдущей отличается верхней триграммой, вместо «Творчества» – «Исполнение». Во втором слое основного текста говорится: «Войско. Стойкость. Возмужалому человеку – счастье. Хулы не будет». Гексаграмма с таким названием интерпретируется Ю.К. Щуцким как действие после возможного неправого суда (шестая гексаграмма) в ситуации мрачной опасности (внутренняя гексаграмма – вода). Ю.К. Щуцкий отмечает: «…общим остается требование стойкости: устойчивого пребывания на правом пути и незапятнанной совести»[709]. Это ключевой момент к прочтению стихотворения Ольги Седаковой. Опасность в стихотворении прочитывается в первых четырех строчках:
Лодка летит
по нижней влажной лазури,
небо быстро темнеет
и глазами другого сапфира глядит.
(1: 333)
Лодка – войско, время.
Влажная лазурь, темное небо – другой мир.
Опасность связана с тайной, которую сообщает ребенок – пример чистоты и незапятнанной совести. Тайна, в которую «никто никогда не верил», передается тому, кто может и не поверить. Осуществление передачи. Речь может идти и о передаче традиционного тайного знания. Опасность неправильного восприятия. Вот почему: «возмужалому человеку – счастье». В третьем слое так сказано: «Старшему сыну – предводительствовать войском. Младшему сыну – воз трупов». Ю.К. Щуцкий отмечает: «важен смысл слов, а не сами слова, что смысл этот должен быть основательно усвоен, точно издавна усыновлен. Это старший сын, который противопоставляется младшему сыну, олицетворяющему лишь поверхностное ознакомление с литературой. Для последнего стойкость равносильна косности, которая может погубить успех познания»[710]. Лодка летит – это время, в котором знание передается от сердца сердцу: «как ребенок ребенку», – пишет Ольга Седакова в седьмом стихотворении. Обратим внимание на то, что стихотворение заканчивается, в отличие от начальных строк, светлыми тонами:
пока лодка летит, солнце светит
и в сапфире играет
небесная радость.
8. 
Би. Приближение. Гексаграмма с таким названием от предыдущей отличается по принципу фань (обратности): внешняя триграмма седьмой гексаграммы – «Земля» – становится внутренним принципом, тогда как «Вода» теперь описывает внешний порядок. Во втором слое текста говорится: «Счастье. Вникни в гадание. Изначальная вечная стойкость. Хулы не будет. Не лучше ли сразу прийти? Опоздавшему – несчастье». Мы видим, что в начале гексаграммы – счастье. Из контекста предыдущей гексаграммы – счастье приближения к принятому дару, знанию, которое у Ольги Седаковой снова (и всегда) предстает как удивление и радость узнавания: «Что вы? неужели? рад сердечно!» Ю.К. Щуцкий пишет: «Отношения здесь, в начале сближения, еще чрезвычайно просты, лишены вычурности и искусственности»[711]. Следующий этап приближения описан во втором слое книги так: «Вникни в гадание». Это место восьмой гексаграммы в восьмом стихотворении прочитывается через образность террас :
Террасы, с которых вечно
видно всё, что мило видеть человеку:
сухие берега, серебряные желтоватые реки,
кустов неровное письмо – любовная записка,
двое прохожих низко
кланяются друг другу на понтонном мосту
и ласточка на чайной ложке
подносит высоту…
(1: 334)
Это описание иного мира? Такого мира, в котором существует, наличествует каноническая книга, например «Книга перемен», в которой можно найти все, что необходимо человеку, вплоть до целебного знания: ласточка – вестница счастья.
Сухие берега – страницы книги.
Серебряные желтоватые реки – бегущие строки.
Кустов неровное письмо – гексаграммы, иероглифы.
Двое прохожих – комментаторы книг.
Понтонный мост у разных народов выступает в качестве метафоры связующего звена между непостижимым и доступным постижению. В конце стихотворение делает поворот, обозначенный вводным словом впрочем : «Впрочем, в Китае никто не болеет». Есть место, где нет «болеющих» (Ольга Седакова), «опаздывающих» («Книга перемен»).
9. 
小畜 Сяо чу. Воспитание малым. В переводе‑трактовке второго слоя основного текста сказано: «Свершение. Плотные тучи – и нет дождя; [они] – с нашей западной окраины». Гексаграмма состоит из нижней триграммы «Небо» (Творчество), характеризующей внутренний процесс, и из верхней, внешней, – «Ветер», «Дерево» (проникновенность). Центральной темой девятого стихотворения является тема творчества, встречающего на своем пути препятствия, слабости. Ю.К. Щуцкий пишет: «здесь слабость начинает преодолевать силу, ставя последней препятствия»[712]. «Плотные тучи и нет дождя» – творчество не может проявить себя в полной мере, заслоняют «плотные тучи». Здесь оказывается не совсем ясным, почему иероглиф 畜 чу Ю.К. Щуцкий переводит как «воспитание», сопоставляя с понятием «препятствие». Прямое словарное значение этого иероглифа – домашнее животное, домашний скот. Так, В.М. Яковлев и переводит название данной гексаграммы как «мелкий скот»[713]. Тогда более понятным становится высказывание Оу‑и, приводимое Ю.К. Щуцким: «Совершенномудрый, правя миром, не презирает ограниченный народ. Будда, спасая всех, не пренебрегает и демонами. И созерцающее сознание, победоносно двигаясь вперед, разве устрашится временных препятствий? Они точно булыжники, которые не могут задержать колесо повозки; они точно удар по колоколу, который заставляет его звучать; точно точильный камень для ножа, на котором он становится острее. Когда свиньи подходят к золотой горе, это увеличивает блеск ее; когда иней и снег увеличиваются, тогда прекраснее сосны и кедры. Вот почему здесь речь идет о развитии»[714]. Такая забота о «мелком скоте», как и мысли «о завтрашнем деле», становится препятствием на пути к развитию, и только воспитание их (Ю.К. Щуцкий) и прощение их (Ольга Седакова) могут «пролить дождь», напоить жаждущих, и тогда можно узнать, «как шар золотой сам собой взлетает / в милое небо над милой землей». Ведь сказано в третьем слое основного текста в комментарии к последней черте: «Уже идет дождь, уже [все на должном] месте. Почтение носителю достоинств».
10. 
履 Ли. Наступление (Поступь). Как мы видим, данная гексаграмма зеркальна по отношению к предыдущей, таким образом, внутренняя триграмма принимает здесь внешнее положение – это «Небо» (творчество), а нижней триграммой теперь служит «Водоем» (разрешение): «Наступи на хвост тигра; если не укусит тебя – свершение», – говорится во втором слое основного текста. Заметим, что центральным образом данной гексаграммы является тоже животное, но уже не домашнее, как в предыдущей гексаграмме «мелкий скот», а дикий зверь, который в китайской мифологии рассматривается как владыка всех наземных животных, царь зверей, с присущими ему достоинством, храбростью и свирепостью.
Десятое стихотворение «Китайского путешествия» продолжает тему творческого вдохновения, но уже совершенно в другом ключе – как прославления вдохновенного состояния. Ситуация отсутствия вдохновения, когда «покидает дух», разворачивается как описанная в предыдущей гексаграмме необходимая «тягловая сила»:
кто десятый раз на мутном месте
ищет чистый ключ.
(1: 336)
Но здесь не кружение на месте, а именно целенаправленное Наступление , заданное самим названием десятой гексаграммы. Ю.К. Щуцкий пишет: «В основном ведь все касающееся наступления уже достигнуто, и, исходя из приобретенного знания и умения, необходимо все вновь и вновь действовать (выделено мной. – Н.Ч. ), имея перед глазами свой прежний опыт и обращая внимание на то, что приводило к самому благому исходу»[715]. На многократность действий указывает и сам иероглиф названия Ли 履, где графема 复 имеет значение многократного повторения. Такого рода Наступление оправдывается тем, что именно с него может начаться настоящее творческое действие, ведь вдохновение – это вера в чудо, говорит Ольга Седакова:
кто выпал из руки чудес, но не скажет:
пусты чудеса! –
перед ним с почтением
склоняются небеса.
11. 
泰 Тай. Расцвет. Во втором слое основного текста сказано: «Малое отходит, великое приходит. Счастье. Развитие». Данная гексаграмма представляет собой самое гармоническое соединение основных категорий «Книги перемен» – света и тьмы. Нижняя триграмма («Небо», «Творчество») является силой света, которая идет вверх, тогда как верхняя триграмма – «Земля», «Исполнение» – тяготеет вниз. Как замечает Ю.К. Щуцкий, здесь, более чем где‑либо, силы света и тьмы «приходят во взаимодействие, имея самый широкий доступ друг к другу. Можно это рассматривать и с другой стороны: внутреннее здесь заполнено чистой силой творчества, а вовне ему предстоит исполнение, т. е. полная возможность осуществления творческого замысла, которому ничто не оказывает сопротивления, а внешняя среда в полнейшей податливости подчиняется ему»[716]. В связи с этим замечанием Ю.К. Щуцкого образы десятого стихотворения «Китайского путешествия» – нежность и глубину – можно прочитать как перетекающие образы света‑нежности и тьмы‑глубины, взаимодействие которых совершенно очевидно выражается в первой части стихотворения:
ибо только нежность глубока,
только глубина обладает нежностью.
(1: 337)
Ю.К. Щуцкий в комментарии к пятой черте гексаграммы говорит о двух ее качествах: во‑первых, качество податливости и отсутствия косности, во‑вторых, качество взаимопонимания высших и низших (выраженное в «соответствии»)[717]. О втором качестве идет речь во второй части стихотворения, где в «соответствие» вступают образы Солнца и Фонаря (Луны) как символы Божественной любви (первое, последнее Солнце [718]) и человеческой (фонарь, капкан мотыльков ). Одиннадцатое стихотворение сообщает и о полном взаимодействии, взаимопонимании, гармоническом перетекании сил Света / Тьмы и Божественной силы любви: «солнце нежности и глубины», что задано самим названием данной гексаграммы – Расцвет.
12. 
否 Пи. Упадок. Здесь мы видим зеркальное отражение предыдущей гексаграммы, внизу оказывается «Земля» (исполнение), вверху – «Небо» (творчество), которые никак не соприкасаются друг с другом, нет взаимодействия, присущего предыдущей гексаграмме, а человеку здесь необходимо преодолеть громадные ограничения. Во втором слое основного текста говорится: «Великое отходит, малое приходит. Не благоприятна благородному человеку стойкость». Данная гексаграмма выражает полное несходство и полное отсутствие связи между Светом и Тьмой, между Небом и Землей: «Свет – великое – отходит, а Тьма – малое – приходит». Ю.К. Щуцкий описывает данную ситуацию упадка так: «после достижения высот познания происходит срыв и все тормозящие силы, все реакционное начинает действовать». Тормозящей и реакционной силой оказывается здесь «ничтожный человек», который для исправления ситуации должен примкнуть к идущему вперед человеку, самому испытывающему на пути громадные ограничения. Ольга Седакова пишет:
но что же с плачем мчится
крылатая колесница,
ветер, песок, побережье,
океан пустой –
и нельзя проститься,
негде проститься с тобой.
О, человек простой –
как соль в воде морской…
(1: 338)
Колесница у разных народов, так же как и лестница, лодка, мост, – средство передвижения в мир горний. Так, например, в христианстве колесница – повозка, ковчег, телега – символизирует церковь как средство «передвижения» верующих на Небеса: два ее колеса – это, согласно Данте, желание и воля, благодеяние и благоразумие . Заметим, во всех случаях символизм колесницы выражен в парности ее составляющих. Два колеса, соединенные осью, – это Солнце и Луна в солярных мифах. В десятом стихотворении Ольги Седаковой акцентируемый названием десятой гексаграммы Упадок выражен так: «но что же с плачем мчится / крылатая колесница». Ю.К. Щуцкий отмечает: «На этой гексаграмме заканчивается процесс самостоятельного развития личности. Для дальнейшего плодотворного развития ей необходимо погрузиться в общество, прийти к подобным личностям для совместной деятельности. Это выражено в названии следующей гексаграммы: “Единомышленники ”»[719]. В целом все двенадцатое стихотворение похоже на плач о простом человеке, который, «не имея к кому обратиться, причитает сам с собой». Так, описывая третью, критическую черту гексаграммы, Ю.К. Щуцкий говорит о чувстве стыда, охватывающего человека, который осознает свое бедственное положение, и ему остается лишь мужественно переносить это чувство[720].
13. 
同人 Тун жэнь. Единомышленники (Родня). В этой гексаграмме видим, что нижняя триграмма – «Огонь» (сцепление), верхняя – «Небо» (творчество). Во втором слое основного текста сказано: «[Родня] на полях. Свершение. Благоприятен брод через великую реку. Благоприятна благородному человеку стойкость». Ю.К. Щуцкий комментирует второй слой основного текста – благоприятен брод через великую реку – как дальнейшие действия, крупные и опасные, которые совершаются совместными усилиями. Здесь главное действовать «в ритмическом созвучии с другими». У Ольги Седаковой тоже идет тема «единомышленники», которые оказываются перед необходимостью расставания: «Неужели и мы, как все, как все / расстанемся?» Так и в третьем слое основного текста в комментарии к первой черте сказано: «Единомышленники [находятся] в воротах», что Ю.К. Щуцким объясняется так: «процесс здесь только начинается»[721]. И еще ранее он замечает: «Для такого совместного действия необходимо, чтобы эти люди обладали тождественным положением и тождественным целеустремлением»[722]. В стихотворении Ольги Седаковой близкая тема преломляется в осознании единомышленниками своего тождества: «знающие кое‑что / о страсти <…> / Знающие кое‑что о мире <…> / знающие, что <…> / знающие, откуда…» При таком полном тождестве единомышленников они все равно оказываются наравне с невеждами, скупцами и грубиянами перед неминуемым: «как все, как все». Противопоставление знающих невеждам отсылает к известному в конфуцианстве делению людей на благородного мужа (цзюнь‑цзы) и ничтожного человека (сяо жень). Важным здесь оказывается то, что в стихотворении необходимость расставания передается в форме троекратного вопроса: «Неужели и мы…?», подготавливающего ответ, а следовательно, и надежду на возможную встречу в будущем. Так, в третьем слое к пятой черте сказано: «великие войска побеждены, [и будет] встреча».
14. 
大有 Да ю. Обладание великим (Владение многими). Данная гексаграмма зеркально отражает предыдущую, так что «Небо» (творчество) оказывается внизу гексаграммы, внутренним принципом, а «Огонь» (ясность, свет) выступает верхней триграммой, внешним принципом. Во втором слое основного текста сказано кратко: «Изначальное свершение». Название гексаграммы – владение многими – символически выражено пятью янскими, световыми чертами, тяготеющими к одной, иньской, пятой черте. «Она обладает ими всеми. Это и есть обладание великим, то есть всеми элементами света. Они действуют все сообща, поэтому, как и в предыдущей ситуации, совместимость действий здесь особо подчеркивается»[723]. В четырнадцатом стихотворении Ольги Седаковой такая совместимость прочитывается как «сообщительность» всех вещей:
Флейте отвечает флейта,
не костяная, не деревянная,
а та, которую держат горы
в своих пещерах и щелях,
струнам отвечают такие же струны
и слову слово отвечает.
И вечерней звезде, быстро восходящей,
отвечает просьба моего сердца…
(1: 340)
Параллель «звезда – сердце», являясь центром стихотворения, уводит еще к одному тексту – письму П. Флоренского В.В. Розанову. В нем он описывает свое впечатление о глубине образа Венеры – Утренней и Вечерней Звезды, названной им «две тайны, два света»[724].
В стихотворении Ольги Седаковой:
Ты выведешь тысячи звезд,
вечерняя звезда,
и тысячами просьб
зажжется мое сердце,
мириадами просьб об одном и том же:
просыпайся,
погляди на меня, друг мой вдохновенный,
посмотри, как ночь сверкает…
(1: 340)
Эти строчки прочитываются как продолжение мысли‑образа П. Флоренского. Данная перекличка проясняет и комментарий к шестой черте гексаграммы, в котором Ю.К. Щуцкий объясняет, каким образом надо понимать слова: «Само небо благословляет на это»: «Тяготение всех предыдущих позиций к пятой было окрашено общим тоном подъема к высшему. Однако и шестая позиция представляет здесь силу, которая, несмотря на высоту своего положения, склоняется перед низшей, но в данной ситуации главной силой пятой черты. “Трудно дается это человеку, поэтому небо должно непременно помочь ему в этом”, – восклицает по поводу данного текста Ито Тогай»[725].
15. 
谦 Цянь. Смирение. Во втором слое основного текста сказано: «Благородному человеку обладать законченностью». Данная гексаграмма состоит из нижней триграммы «Гора» (незыблемость, пребывание) и верхней – «Земля» (самоотдача, исполнение): «Такой необходимый отказ от личных достижений называется “смирение” и выражается в образе самой гексаграммы, в которой под знаком земли (Кунь ) помещен знак горы (Гэнь ). Гора должна вообще возвышаться над землей, и если она находится под землей, то в этом с предельной лаконичностью выражен образ смирения»[726]. Удивительно точно соотносится поэтический текст стихотворения Ольги Седаковой с третьим слоем основного текста «Книги перемен». Здесь смирение можно увидеть в том, как поэт словно шаг за шагом идет за древней мыслью, ничего не придумывая лишнего, что отвлекло бы от смиренного следования, и это пример смирения самого поэта:
Необходимо заметить, что китайские образы карающего нападения, войска выражены через символизм действия «как необходимость подчинить себе то, что вышло из повиновения»[727]. Так же они прочитываются и в стихотворении Ольги Седаковой, однако ее действием оказывается смирение, сострадание и прощение .
16. 
豫 Юй. Вольность. Второй слой основного текста сообщает следующее: «Благоприятно возведению князей и движению войск». Мы видим, что данная гексаграмма – зеркальное отражение предыдущей: теперь внизу – «Земля» (самоотдача), вверху – «Гром», «Молния» (подвижность). От состояния смирения (предыдущая гексаграмма) через самоотдачу (триграмма «Земля») к активности («Гром», «Молния»). Ю.К. Щуцкий отмечает: «Ничто не предстоит и не препятствует этой активности. Она находится в условиях полной свободы – вольности»[728]. Именно в таких условиях и возможна совершенная открытость миру, готовому тебя услышать:
Ты знаешь, я так тебя люблю,
что если час придет
и поведет меня от тебя,
то он не уведет…
(1: 342)
Ведь сказано в третьем слое основного текста в комментарии к основным, второй и пятой, чертам: «Крепче, чем камень», «постоянное не умрет» – и даже более того, в комментарии к четвертой черте сказано: «не сомневайся». Надо отметить, что тема смерти / бессмертия, неоднократно звучавшая в предыдущих стихотворениях, здесь снова заявлена, но иначе. Проследим, как эта тема развивалась: от троекратного вопроса («Неужели и мы, как все, как все / расстанемся?» (тринадцатое стихотворение)), через отстраненное знание («Там все, говорят, и встретятся, убеленные / млечной дорогой» (пятнадцатое стихотворение)), к полной уверенности, знанию сердца («что если час придет / и поведет меня от тебя, / то он не уведет»), ведь сказано в древней книге к данной гексаграмме: «не сомневайся».
17. 
随 Суй. Последование. Во втором слое основного текста сказано: «Изначальное свершение: благоприятна стойкость. Хулы не будет». Нижняя гексаграмма – «Гром», «Молния» (подвижность), верхняя – «Водоем» (разрешение, радостность). Ю.К. Щуцкий замечает, что предыдущая гексаграмма «подготавливает данную ситуацию свободного и радостного последования»[729]. Но такая последовательность не должна быть беспринципным подчинением, «только стойкость дает правильное и счастливое начало процесса последования»[730]. Понятие стойкости красной нитью проходит через «Книгу перемен», в разных местах определяя счастье или несчастье. В первом случае стойкость – некоторая опора, не дающая хаосу завладеть ситуацией, во втором случае – это косность, мешающая воспринимать новое, жизненно необходимое. И только человек может (самостоятельно или с чьей‑то поддержкой?) разобраться, на данном этапе стойкость «благоприятна» или нет, является необходимой опорой или мешающей косностью. Это и есть тема данной гексаграммы – последование . Ольга Седакова пишет:
Когда мы решаемся ступить
не зная, что нас ждет,
на вдохновенья пустой корабль,
на плохо связанный плот,
на чешуйчатое крыло, на лодку без гребцов,
воображая и самый лучший
и худший из концов
и ничего не ища внутри:
там всему взамен
выбрасывают гадальные кости на книгу перемен.
(1: 343)
Обратим внимание, что образность этого отрывка указывает на шаткость положения: «пустой корабль», «плохо связанный плот», «чешуйчатое крыло», «лодка без гребцов». Эти образы являются метафорическими отсылками к «Книге перемен»:
1) пустой корабль, лодка без гребцов – «Книга перемен», не имеющая другого путеводителя, кроме себя самой;
2) плохо связанный плот – «Книга перемен», имеющая многочисленные комментаторские ответвления, а также многослойную основу;
3) чешуйчатое крыло – гексаграммы или панцирь черепахи, по которому гадали.
Завершающим аккордом в этом ряду оказывается нарицательное упоминание самой Книги без маркировки кавычками, что, возможно, указывает не на ее мантическую природу, но на доступность любому гадателю, внимающему жизненным переменам. Осмелимся предположить, что все семнадцатое стихотворение сообщает о доминанте христианского взгляда на мир, в котором божественное начало стоит над движущимися силами Тьмы и Света, поэтому и заканчивается стихотворение такими строчками: «если бы знал он, смертный вихрь, / и ты, пустая гладь, / как я хочу прощенья просить и ноги целовать». Причем смертный вихрь и пустая гладь как раз и есть символы данной семнадцатой гексаграммы – «Гром» (смертный вихрь) и «Водоем» (пустая гладь) . В тексте третьего слоя к шестой черте сказано следующее: «…свяжись с тем, что добыто, соединись с тем, за кем следуешь. Царю надо совершить жертвоприношение у западной горы». Эта фраза предваряет следующее и последнее стихотворение поэтической книги «Китайское путешествие».
18. 
Гу. [Исправление] порчи. Во втором слое основного текста идут такие слова: «Изначальное свершение. Благоприятен брод через великую реку. [Будь бдителен] за три дня до начала и три дня после начала». В предыдущей гексаграмме в третьем слое основного текста к последней черте сказано: «Царю надо совершить жертвоприношение у западной горы». Ю.К. Щуцкий так комментирует: «…жертвоприношение у западной горы – равнозначно восстановлению отношений с предками, т. е. связи с достигнутым развитием в предыдущем»[731]. Как отмечает ученый, идеограмма 
изображает собой чашку (сосуд) минь 皿, в которой «оттого, что ею давно не пользовались», завелись черви чун 虫. Это указывает на основное содержание гексаграммы – исправление порчи: «…мир и спокойствие, которые слишком долго сковывали косной спячкой страну, приводят к процессам порчи и разложения в ней»[732]. Необходимо «исправление доведенного отцами до порчи». Так и в третьем слое основного текста к восемнадцатой гексаграмме сказано: «Слабая черта на пятом [месте]. Исправление испорченного отцом. Необходима хвала (выделено мной. – Н.Ч. )». Ю.К. Щуцкий комментирует это так: «Пятая позиция – позиция максимального раскрытия внутренних сил и способностей вовне. Здесь объединяются все положительные достижения предыдущих позиций. С этой позиции легче всего управлять всеми носителями положительных сил. Именно в данный момент возможна похвала им»[733]. «Восстановление отношений с предками» путем «жертвоприношения у западной горы» должно осуществиться похвалой всем носителям «положительных сил» и «достижений предыдущих позиций», что и осуществляется поэтически выверенно в восемнадцатом стихотворении, выдержанном в речевом жанре хвалы.
«Достижения предыдущих позиций» – это образы, встретившиеся в разных стихотворениях поэтической книги и вновь прозвучавшие в последнем стихотворении:
Восемнадцатое стихотворение по выделенным нами частям напоминает гексаграмму, в которой шесть янских черт, – Творчество.
* * *
В поэзии Древнего Китая есть упоминания «Книги перемен». Все писатели со времен эпохи Хань (III в. до н. э. – III в. н. э.) были знакомы с ней. Но еще в «Книге песен» (V в. до н. э.) упоминается гадание, предсказывающее счастье или несчастье: «Ты на щите и тростнике гадал – / Несчастья нам не будет, говорят»[734]. В этой книге древние поэты не только постигали тайны мироздания, но и черпали силу вдохновения. Поэт Оу‑ян Сю восклицал: «Я – в опале. Что ж, буду изучать “И цзин”!»[735] Для Мэн Цзяо это «Тайна из тайн, которой не ведают люди, / Все подтверждается мне из каждого знака»[736]. Чжоу Дуньи отмечал духовное величие книги: «О, как величественна “Книга перемен”! / В ней – источник сущности и рока»[737]. «Китайское путешествие» Ольги Седаковой – это не поэтический комментарий символических черт и не поэтическое переложение гексаграмм «Книги перемен». Каждое стихотворение «Китайского путешествия» представляет собой завершенное отдельное целое, которое значимо в себе самом и может вполне существовать как отдельная цельная единица. Интерес представляет композиционная связь этих самостоятельных единиц, которая может раскрыть самостоятельную единицу другого порядка, называемую Ольгой Седаковой «стихотворная книга». А это, в свою очередь, указывает путь к прочтению как отдельного стихотворения, так и отдельного слова, образа: «Композиция служит каждому из составляющих ее слов»[738]. Создается впечатление, что принципы построения образа в «Книге перемен» как бы накладываются на развернутые образы «Китайского путешествия», выявляя в русском тексте новые смысловые грани, глубинные пласты содержания, независимо, может быть, от сознательной воли поэта. Явные или неявные схождения и переклички с «Книгой перемен» дают основание предположить, что написание «Китайского путешествия» осуществлялось автором с опорой на композицию и образность «Книги перемен» в ее русском варианте Ю.К. Щуцкого. Но важно здесь увидеть еще и другое. В «Китайском путешествии» проявляется основной дух древней книги – действие перемен, не хаотичное действие, но подверженное некоторому порядку, неким законам, которые в восемнадцати стихотворениях, как и в первых восемнадцати главах древней книги, рассказывают о движении вниз – вверх[739]. Если в «Книге перемен» сообщается о бесконечных превращениях, о том, что необходимо быть очень осторожным в своих действиях, действия могут быть успешными или нет, то последняя, шестьдесят четвертая глава «Книги» повествует о начале нового витка перемен, все снова начинается, ее название – «еще не конец». Тогда как «Китайское путешествие» заканчивается именно «исправлением порчи» – хвалой всему живому, действие «похвалим нашу землю» переходит в состояние «хвала»: «как садовник у сада, – / у земли хвала». Над всеми переменами – хвала. Вот, может быть, главное сообщение стихотворной книги Ольги Седаковой.
Остается признать удивительную роль «Книги перемен» для углубленного понимания поэтической книги «Китайское путешествие». Ведь она служит ответом любому запрашивающему уму, если этот вопрос был правильно задан.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 301; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!