Как и почему возможна национальная философия?



Национальная философия (философия отдель­ного народа) — столь же естественное образование куль­туры, как национальное (русское, китайское, немецкое и т. п.) искусство. И этим она тоже отличается от науки (те­орема Пифагора или законы Ньютона одинаково действуют, одинаково справедливы для всех). Национальное свое­образие философии определяется национальными особен­ностями социального, исторического опыта, который при­обрел именно этот народ, а лучше сказать — который его выстрадал.

Что же такое — национальный опыт? И всякий ли опыт национальной истории интересен всему человечест­ву? Всякий ли такой опыт способен стать и предметом, и стимулом высокого философского творчества? Какой, на­пример, опыт запечатлен в идеях, обобщениях француза Руссо, англичанина Гоббса, русского философа Вл. Со­ловьева? На эти и подобные им вопросы можно ответить в самом общем виде так.

Национальный опыт есть условия, особенности быта и жизни поколений людей, сформировавшие как их пред­ставления об общественном идеале, так и о путях, сред­ствах его достижения. Эти представления являются ско­рее нравственно-психологическим, нежели идеологиче­ским образованием духа нации (народа), но они задают, определяют тональность, в которой работают все — вклю­чая и самые высшие — формы и уровни национального сознания. Чем более сложен и более решителен путь со­циальных и духовных обновлений, чем круче его изви­вы, тем больше в таком пути общечеловеческой судьбы, больше глобального, всеземного содержания. Но между национальными культурами может быть и определенное “разделение труда”: самое глубокое осмысление француз­ской революции XVIII века дали философы соседней стра­ны — Германии. Философия Канта, по словам Маркса, — есть немецкая теория французской революции. Это, ко­нечно же, относится и к философии Фихте, и к филосо­фии Гегеля.

Только на европейском социально-политическом опы­те Нового времени могла возникнуть и развиться теория естественного права и общественного договора (Гоббс, Спи­ноза, Монтескье, Руссо). Можно ли, однако, считать слу­чайностью, что в “английском варианте” этой теории, где более ярко выражен жестокий опыт ранних буржуазных преобразований и гражданской войны, естественное состо­яние общества рисуется как состояние войны всех против всех — в то время как французские социологи не оставля­ли еще надежду на возможность вернуться людям к ис­тинному, естественному состоянию общественных отно­шений — без столь разительного имущественного нера­венства, без частной собственности? Могла бы идея всее­динства русского философа Вл. Соловьева возникнуть, развиться в другой стране, у другого народа, не имевшего бы столь уникальной судьбы — связать собою два единых, но несхожих мира: Запад и Восток, христианскую и не­христианскую цивилизацию?

Вот почему национальная философия, убеждаемся мы, есть срез национальной культуры.

Как, в чем объективируется (или “воплощается”) философское знание?

Любое знание объективируется в деятельнос­ти, поступках людей, а через них — в вещном или знако­вом мире культуры. Инженерно-техническое знание во­площается в технике и технологии материального произ­водства, знание врача — в профилактике и лечении болез­ней, знание как идентификация (различение и узнавание) вещей, предметов, лиц и т. п. — в широчайшей практике личной и общественной жизни, в реальности бесконечно­го многообразия жизненных ситуаций. В чем же объекти­вируется мысль, слово философа?

Прежде всего поставим вопрос так: а какова “аудито­рия” у философа, кто “слышит” его? Каждый ли философ — трибун? Или он предпочитает оставаться “наедине с собой”, никому из посторонних не доверяя свои заветные мысли, как не доверял их никому римский философ-стоик Марк Аврелий (II век)? Да и что, как изменилось в человеческом мире под влиянием, под воздействием идеи и речей фило­софов?

Долгое время, пока философия оставалась элитной формой знания, а фигура самого философа казалась зага­дочной и исключительной, граница между философским и массовым сознанием была достаточно видной и не на­рушалась ни одной из сторон. Философы писали для фи­лософов. Народ жил не философией, а мифами. Были, конечно, и опосредующие звенья между элитным и мас­совым знанием (религиозное реформаторство, художес­твенная литература, философская публицистика), но и они были доступны все еще меньшинству.

Первый “прорыв” философских идей на площадь, на улицу произошел во Франции конца XVIII века — в канун и разгар якобинской революции. Якобинская идеология — прямая наследница Просвещения. Идеи Просвещения (Ра­венства, Свободы и Братства) на практике обернулись мас­совым террором, жесточайшим истреблением — во имя светлых идеалов будущего — всех инакомыслящих.

Но настоящая “встреча” теоретического и массового сознания произошла у нас, в России, в начале нынешнего века: теоретическое учение Маркса, которое массы не зна­ли и знать не могли, было воспринято ими “на веру” как зов к свободе и социальной справедливости. Россия, до­лгое время вынашивавшая мессианскую идею освобожде­ния всех народов мира от зла и насилия, инстинктивно почувствовала в марксизме созвучие в главном — ведь мар­ксизм тоже утверждал особую роль нового исторического спасителя, хотя им был уже не народ, не страна, а соци­альный класс: пролетариат.

На деле, как показал уже русский философ Н. А. Бер­дяев (1874—1948), “смесь” философского и массового со­знания мало была похожа на науку. Она представляла со­бою в целом интернациональное (псевдорелигиозное) об­разование, для которого культ вождей был выше всякой логики, важнее объективной истины. Но было бы неверно, несправедливо свысока отно­ситься к глубоко самой по себе прогрессивной тенденции философского разума — войти в плоть и кровь самых широких масс людей, во все “уголки” их жизни. Но ста­новление в человеческом мире разумности происходит не так просто и легко, как представляли себе просветители. За каждый шаг своего прогресса человечество платит вы­сокую цену.


Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 1198; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!