ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ И РАСТЕНИЙ 77 страница
Рассмотренные сосудц срубного времени с их соответствиями греческим» прежде всего, и арийским календарям и богам являются существенным поясненной к подчёркиваемой Геродотом [История IV. 8, 17, 108] исконности некоторая: эллинских племён и обычаев Поднепровья и Подонья. Теперь следует с большим доверием и вниманием отнестись к сообщению о святилищах «эллинских богов J статуями, алтарями и храмовыми зданиями», где обитавшие в Полонье гелокы я будины раз в три года (так же, как и Дионисийские триэтерии в Дельфах [845 г.. 129]) «справляют празднество в честь Диониса» [IV. 108]. Эти «скифо-эллины» моги быть остатками древней греко-арийской обшности или соответствующего сока племён, уходяшего во времена контактов ингульской и донецкой катакомбгая культур. Во всяком случае скифы-скотоводы, потомки иранской ветви ариес~ земледельческий культ Диониса категорически отвергали, считая его сугЛ эллинским и осуждая «за вакхические исступления» |ІѴ.79—80].
В заключение раздела следует подытожить закономерности развития основных типов орнаментации энеолита и бронзы, от возникновения до угасания курганного обряда Юго-Восточной Европы.
От времён формирования ямной культуры до конца раннекатакомбного периода в формах и орнаментации керамики господствовала идея праяйца, неразвитости потустороннего мира, однородности годовых циклов и пространства. Влияния более развитых, уходящих в земледельческие цивилизации Ближнего Востока культур Балканского и Кавказского ареалов, а также законы внутреннего развития вносили идеи антропоморфизма Вселенной и наличия в ней основополагающих начал; эти идеи стали господствующими с позднекатакомбного периода.
|
|
|
Следует признать плодотворность мысли Н. А. Чмыхова и др. исследователей
о том, что распространение доминирующих элементов в орнаментике — одно из ярчайших свидетельств высокого уровня развития духовной культуры и всего общества. Одиако выводы о возможности таких доминант «лишь при глубоком социальном расслоении общества и возникновении в нём руководящего элемента
■ виде власти (вождя-царя) предгосударетвенногоили государственного уровня» и в этой связи о том, что «на территории Украины в эпоху палеометалла орнамент с доминирующим элементом был присущ трипольским и катакомбным памятникам» (911, с. 352] представляются слишком уж оторванными от фактов и упрошенными. Возьмём примеры ямной культуры. Доминанты, да ешё в совокупности со сложными календарями и обрядами появились здесь (в вышерассмотренных погребениях у Политотдельского, Бережновки, Каменной Могилы) уже в период формирования культуры; с развитием ее в этих же районах доминанты угасли. А в к. 11—1 к/гАккермень они резко возросли, но не совершился же, право, переход от первобытнообщинного строя к «предгосударственному уровню» в промежуток между п. 3 и п. 12. Или возьмём примеры из синхронных, опять-таки докатакомбкьех культур Кавказского ареала, тесно связанных с государствами Ближнего Востока. Да, в орнаментации куро-араксской керамики периода расцвета действительно «чётко проявляется значение утвердителя порядка, что, по-видимому, было связано с развитием социальных отношений*. Однако в конце культуры и в возникшей на се основе алазано-беденской наблюдается обеднение, десакрализаіхия орнамента (917, с. 6—7,18]. несмотря на явный (в погребальном обряде) прогресс социальных отношений. То же можно сказать о генезисе орнаментации керамики срубной — бслозерско-киммерийской—скифской культур Юго-Восточной Европы. А в майкопской керамике доминирующие элементы так и не появились—она осталась вообще без орнамента, несмотря на богатейший декор (без выраженной, кстати, доминанты) двух металлических сосудов из грандиозного Майкопского кургана жреца-вождя [28.с. 46—47; др.]. Выводы отсюда такие: состояние орнаментации (во ■сяком случае керамики) далеко не всегда адекватно отражает социальный процесс; для её понимания необходимо, прежде всего, учитывать состояние общества {стабильное — напряжённое) и качество культуры (рациональная — экстазная). Приведённых в данном разделе примеров достаточно для выдвижения гипотезы о том, что при сдвижении состояния и качества ко вторым полюсам орнамент (как одно из выразительнейших проявлений духовности) усложнялся, наделялся доминантами и насыщался образами подсознательного; соответственно должна изменяться и методика исследования (что я и пытаюсь делать со ссылками ш разработки Ф. Б. Я. Кёйпера, В. С. Семенцова, P.JI. Кызласоваи яр.; подтверждением результативности при этом являются выходы на соответствия образам Варуны. Диониса и др. мифологических персонажей явно экстазно-шаманского кругам Между тем Н. А. Чмыхов, В. В. Евсюков и др., обнаруживая в орнаментах* поразительные сходства даже совершенно не связанных между собой культур (вроде Триполья Днепровского Правобережья и Яншао Китвя), пытаются объяснять их однимтолько «сходствомсоциально-экономических и культурных условий» [225. с. 34].
|
|
|
|
|
|
Можно полагать, что резкое сокращение орнаментации в позднесрубный период было обусловлено рядом причин: сокращением миграций и усиление* оседлости и земледелия, а главное (если говорить о механизмах преломления этих и др. исторических условий в духовной культуре) — спадом напряжённое!* общественного бытия и обусловленным этим обстоятел ьствомростом рационализм, вытеснением экстазно-шаманских культов и образов. Наиболее очевидный показатель такого вытеснения—резкое сокращение следов человеческих жетаоприношениж. Чтоже касается орнаментики и форм керамики, даже в обеднённом (по сравнения» с позднекатакомбным — раннесрубным периодами) виде, за ней, судя п> этнографическим данным потомков ариев [166; 400], сохранились доволъш» разнообразныеи глубокие мифологические представления, которые были рассмотрем выше.
|
|
|
5. Пиктограммы и мифологические сюжеты
Выделение данного раздела несколько искусственно: трудно отчленнж» указанный уровень орнаментации от рассмотренного в предшествующем разделе. Но поскольку он оказался и так перегружен, я счёл необходимым рассмотреть наиболее сложные орнаменты отдельно — тем болве, что в ряде случаев ош уникальны и выпадают из общих характеристик орнаментации того иди инот периода.
Приступая к рассмотрению пиктограмм степных культур Восточной Евроші эпохи энеолита и бронзы, необходимо иметь в виду, что наиболее ранние из них, бытовавшие на керамике трипольской и куро-араксской культур, сопрягались уш с зачатками письменности [297, с. 33; 756, с. 135—142; 917, с. 11 ]. Влияния этих лвчі высокоразвитых культур изредка обнаруживаются на сосудах синхронной ракнеямшв культуры.
Наиболее ранняя и притом выразительная из таких пиктограмм представляй на сосуде типа Михайловка II из п. 13 к. 9 у с. Софиевка под Каховкой, которв находилось в стратиграфическом окружении довольно ранних кеми-обинскогоі
і и старосельского п. 11 [954, с. 32—36, рис. 1:3—5; 962, с. 67]. Зигзв рассматриваемого сосуда (и треугольники меньшего сосуда из того же захорода ния) могли отразить аналогичные элементы росписи гробницы п. 1, а знак Тел ца (рогатый кружок) на дне и преву ал ирование числа 7 в орнаментике каменный
«ѵкраний в ряду 7 камней жертвенника над п. 11. Из культурных традиций обоих сопутствующих захоронений мог быть воспринят основной сюжет интересующей EJC пиктограммы птица и бык, которые с различной степенью реализма представлены в календарно сельскохозяйственной символике и трипольской [564] и куро- араксской культур [411, с. 166, рис. 21.5, 54:39]
Вторая аналогия ближе и по стилистике, и по изображению журавля—в виде шииы с длинными ногой и клювом, размыкающей собой 5-частный и упирающейся «"-частный зигзаги, прочерченные на тулове сосуда. Эта композиция символизирует, несомненно, противостояние неблагоприятного и благоприятного полугодий
• солнечно-зодиакального календаря [915, рис. 16:1]) и содействие наступлению второго вернувшимся по весне журавлём. Рогатый круг на дне сосуда невыразителен, сн лишь намечен наколами; надо полагать, что этот символ означал потустороннего Тельца — невидимого (в лучах Солнца) в период весеннего равноденствия, т. е. в начале благоприятного полугодия и, вероятно. Нового года. Не исключено, что вышеочерченная семантика распространялась и на 9 треугольников меньшего сосуда, которые могли означать месяцы беременности, вегетативный период озимых
■ связанные с ними мифологические представления вроде 9 небесных сфер, преодолеваемых воскресающей душой.
Весьма соблазнительно связать изображение журавля с истоками Псевдо-
■ -меровской «Гераномахии» — битвы с журавлями «некого племени, негреческого по своему этническому составу, которое греки именовали пигмеями» [1003, с. 250]. На возможность такого сопоставления, помимо вышеприведённых аналогий в куро- араксской культуре, указывает тяготение истоков этого мифа к кавказско- малоазийскому ареалу. Сходные сюжеты зафиксированы в мини-нартском эпосе Iі003, с. 252]. а также в мифологии армян [917, с. 8—9]. В последнем случае аист галяется спутником умирающего и воскресающего Ары (знакомого уже нам по семантике I кромлеха Великоалександровского кургана, отразившего контакт докуро- лраксской и трипольской культур и формирование на их основе кеми-обинской
іьтуры). Перед весенним возврашением на родину этот аист убивал одного из своих птенцов и приносил его в жертву Не такая ли участь постигла и младенца из наделённого рассматриваемыми сосудами п. 13 к. 9, предшествовавшего стпросельскому п. 11 периода возвращения носителей этого типа в Закавказье? — где. кстати, посуда с изображениями аистов часто ставилась в погребения, символизируя аиста Ары и вместилище душ предков [917, с. 9]. Сходным значением наделались у греков журавли- они ассоциировались «с выходцами из потустороннего мира, душами умерших», с противоборством жизни и смерти, и потому
* юоражалисъна посуде, использовавшейся в погребальной обрядности дионисийско- -•зфического круга [1003, с. 252]. Эти представления близки детскому п. 13 разработкой сюжета о начале войны журавлей с пигмеями вследствие каприза Артемиды или Іеры, которая превратила в журавля одну из пигмсянок—забывшую исчастл ивом браке о культе богини. Младеі іец изп. 13 мог послужить искупительной жертвой богине.. К сожалению, рассмотренная пиктограмма пока уникальна, — жотя следы культа журавля (?) проступают в петроглифах пл 37 и грота «Подкова» Каменной Могилы, тесно связанных и с Кавказским и с Центральноевропейскими регионами [191, с. 66—67; 509, с. 131—133:678, с. 77—80, рис. 52]. Подобия журавлей в даже соответствия гераномахии можно отыскать и в изображениях на керамике
— включая срубную 1592, рис. 4:8, 7:1—4, 8:1, 9:2—3], так что при специально* разработке этого вопроса удастся, вероятно, заполнить лакуну между античны* оформлением данного мифа и его индоевропейскими истоками, обнаруживающим» (по совокупности вышеприведённых данных) тесную связь с арийско-грекс»- армянским диалектическим единством. j
Менее специфичны пиктограммы на ямных соеудах с «древом жизни* я. змеевидными зигзагами по сторонам. С. Н. Ляшко, выделившая этот сюжет, сочжш такие зигзаги изображениями подлинных змей—«символомплодоносящего начала, исходящего от земли» [453, с. 55]. Знаком последней исследовательница определил* «прорастающие ростки» год венчиком сосуда, поставленного вверх дном у темеіві одного из двух погребённых в позднеямном п. 9 к. II у с. Жовтневое Токмакскогв) р-на Запорожской области, а-лакже заштрихованные квадраты ниже плечикаг синхронного сосуда из насыпи к. Зу с. Привольное Баштанского р-на Николаевской области. Нормальное положение горшочка тоже, по-видимому, опрокинутое полосы под венчиком символизировали при этом, вероятно, подземные воды, а заштрихованный треугольник, покоящийся основанием на одном из квадратов* обращённый вершиной к округлому донцу, больше походит на «гору», а не на «древо». Более определённое древо на сосуде из п. 25 Долгой Моги ля (Запорожская обл.) С. Н. Ляшко сочла «потоками воды, омывающими четыре стороны света и оплодотворяющими землю». |
Разнообразие значений «древа» заставляет усомниться и в однозначности «змей». Их Понимание облегчает пиктограмма на сосуде из позднеямного л.9 с 3 у с. УрсоваяКаушанскогор-на МССР [877, с. 119—120]. Здесь «змеи» изображен^ сначала в виде дважды повторенного 3-образного знака, затем парой таких знакс^ с тройным начертанием, образовавшими подобие 8, затем две центральные «змем были преобразованы в «лрево», а четвёртую в знаке «змею» наделили третьим изгибом. Конечный знак сопоставим с образом йогических Пингалы и Или. проходяших 6 чакр вдоль позвоночника (364, с. 37—38]; формирование этих «вс»! от змеи Кундалини и представлено, по-видимому, в данной пиктограмме. Этотш экстазно-шаманский архетип преломился, очевидно, и в орнамент»* вышерассмотренных сосудов, причём, опрокинутость первых двух могло отрз >м m «эмбриональное развитие человеческого существа, ... когда головной моя функционирует как «сиденье» сознания индивидуума, в то время как психичеоош компоненты более низкого, скажем филогенетического, пласта допустимолокаликві^ в нижнем конце оеи» [294, с. 137—138]. Можно согласиться с С. Н. Ляшко. «соеуды этой группы имел и не утилитарное значение, а использовались в различи ■ обрядах... «знатоками Вед»» ]453, с. 57]
Ввиду архетипного, экстатического происхождения рассматриваемого сюжсгд] истоки его можио — и небезуспешно — искать в орнаментике раннеямной и древней, инокультурной керамики [190, рис. 9—21; 479, табл. LVI:l8, ІѴ:ін| Наиболее развитым выражением этого же сюжета представляется соче ша позднеямных (а в восточных регионах—и катакомбных, а также северокавка«~ип(| сосудов с молоточковидными булавками, особенно когда они украшеіви соответственно, «ёлочными» и ромбическими знаками. В п. 13 к. 3—III у с. Сокод-вв (Орельско-Самарское междуречье) сосуд оказался, к тому же, перевёрнут икя ли ом. а острие булавки (XI предмет в надетом на шею покойницы ожеі ~ і завершали «три соединённые сферы» (символизировавшие, на мой взгляд, капли семени) [466. с. 57—58]. Подобной семантикой были наделены,* очевидно, две медные бляхи от нагрудной перевязи рассмотренного выше п. 12 к. 3—I у с. Кзлиновка Жовтневого р-на Николаевской области [897, с. 26—27]: одна из блях выла украшеназмеевадным меандром, другая — «древом с плодами», а булавка при бляхах — 12+12 календарными насечками.
Итак, пиктограммы с «древом и змеями» можно считать выражением архетипа «пренатального коррелята дерева», наиболее выраженного в йогическом учении о жеях-венах Пингале и Иде, поднимающихся вдоль позвоночника (формирующегося эмбриона, а на ментальном уровне — и взрослого человека) [294, с. 137—139]. Учитывая кавказское происхождение булавок (тем более — орнаментированных), можно предположить соответствующий импульс, полученный носителями ямной кѵтьтуры в развитии вышеозначенного экстазно-шаманского сюжета. Другой ■мпульс обнаруживается в антропоморфных стелах Нижнего Подунавья. испытавших влияния малоазийского региона; здесь встречаются изваяния, спина или пояс ноторых моделированы 1—3 линиями с 1—2 зигзагами между ними [536, с. 35, 37, рис. 21:4, 5; І097, рис. 3].
В раннекатакомбный период рассматриваемый сюжет становится редкостью. На двух сосудах, пиктограммы которых отразили знание центрального сюжета щ> мерской «Поэмы о Гильгамеше», остановимся ниже. А здесь заметим лишь их отдалённые аналоги на пл. 22 Каменной Могилы [503. с. 153—156; 506, с. 252—253; 6"S. табл. XVI]. Вопреки определению Б. Д. Михайлова [506, с. 252], я не считаю эти петроглифы воспроизведениями деревьев и «богини плодородия, охраняемой двумя змеями». Выше было указано на мужской аналог такой «богини» на одной из месопотамских печатей III тыс. до н. э. [1040, 1479]. К этому следует присовокупить, что воздетые руки, переходящие в рогатое завершение др. переонажей петроглифов, соответствуют джаварам Кавказа и подобным «шестамс рогульками» или же фигуркам-тостерам Сибири и т. п. атрибутам шаманского культа. В первом случае обнаруживается из связь с Тельцом и другими ночными светилами [60, с. 170—175], во втором Л. Р. Кызласов в качестве аналогий указывает на парные индоарийские божества Пурушу-Вираяж и Ардханармншвари (одно из воплощений Великой Матери Шакти —’Энергии’), которые сочетали всебе-мѵжское и женское начала [413, с. 255,262]. Сравнительное такими концепциями петроглифы (ямно- катакомбного времени?) пл. 22 Каменной Могилы выглядят архаичнее и более соответствующими «пренатальному корреляту дерева». - -
Угасание данного архетипа в ранне- и расцвет в позднекатакомбный период
- уже в новой этнокультурной среде, вне связи с пиктограммами позднеямного периода—следует объяснять усилениями рационального (у ранних «кагакомбников») или же подсознательного начал (у двух других) в духовных представлениях степного населения Восточной Европы. Материалы Нижнего Подиепровья и прилегающих областей позволяют выстроить типологический ряд, показывающий связь рассматриваемого сюжета с нарастанием экстазно-шаманских обрядов в позднекатакомбный период.
Трудно сказать, было ли п. 1 і к. 8 у с. Филатовка Красноперекопского р- на Крымской области [74, с. 48, 51, рис. 7:1,4—5] разрушено или же представляло собой захоронение остатков жертвоприношения, однако крайнее восточное расположение его в кургане и помещение сосуда во входной яме свидетельств) юг о' неординарности обряда. Г„оршок был украшен 4 треугольниками вершинами к® дну, их стороны образовали 4—6 линий. Центральный треугольник начертан 6—€ линиями, и в нём изображён « перевёрнутый колос* 174, с. 53], символизировавший, очевидно, жатву в определённый (близкий к летнему солнцестоянию) период годового цикла. Принимая вывод В. Н. Корпусовой и С. Н. Ляшко [367, с. 172] ® том, что пиктограмму в целом «можно трактовать как своеобразный земледельческий календарь, в котором четыре треугольника могут означать четыре солнечные фазы зимняя—без изображения внутри; весенняя—вертикальной линией, летняя, время урожая. — колосом; осенняя ‘ вертикальной линией*, следует особо учесть 5-5 линий «весны» и незамкнутость её треугольника. По-видимому, это отражение представлений о разрушении 5-месячного (по солнечно-зодиакальному календарю» неблагоприятного полугодия и росте зерновых. 4+4,5 линий «осени» и замкнутость ее треугольника — свидетельство завершения вегетативного цикла озимых. 4—5 линий «зимы» были наделены, возможно, сходной семантикой и отразили количестве месяцев между весенним равноденствием И зимним солнцестоянием. Вместе с тем. треугольники с «колосом» и «стержнями» по его сторонам сопоставимы с архетипом «пренатального коррелята дерева».
Подобный сосуд был обнаружен в однокультурном и тоже разрушенном ил жертвенном п. 20 к. 2 у с. Соколовка неподалёку от с. Старогорожено Баштанскся» р-на Николаевской области [931, с. 92—105]. Это погребение входило в ряд друг** позднекатакомбных погребений, сосредоточенных у южной полы кургана. Типологически близкое ему п 14 занимало противоположную, восточную сторону ряда, и тоже, помимо основного покойника, содержало «сложенные в кучу остатки второго погребения», причём их тазовые кости соприкасались. Опрокинутый ввер* диом сосуд у выхода из камеры был украшен пояском с бахромой, на фоне которот» пара «повернутых дугами вверх шевронов» с вертикальной чертой посрелиж выглядит символом женского начала [931, с. 100, рис. 14:2].
Промежуток между вышеуказанными п. 20 (п. 17) и п. 14 занимали п. 27 и я 6. В первом было совершено жертвоприношение из черепа взрослого и четыре^ детских черепов. На жертвоприношение в п. б (или изъятие останков из захоронен»»* указывают находки в камере мелких обломков костей При этом в юго-запвлне» углу (со стороны заката зимнего солица) найдены скопление охры, кремневый отщеп, 2 створки речных раковин и около 90 просверленных речных улиток-бусіпа. а также амфорка. 6 горизонтальных «ёлочек» на шейке и плечиках в сочетании с Зѵ*- частным крестом на днесвиаетельствуют о календарно-хтонической основе орнаментации (соответствующей в этом находкам и, возможно, количеству раковин- тулово же было украшено 4 ушками с вертикальными «древами жизни» под нима. перемежающимися разнообразными треугольниками, семантику которых, как и на трёх предыдущих сосудах, можно трактовать как нечто среднее между «змеями*, органами воспроизводства и головами (чтосогласуется с жертвоприношениями^ отвечает концепции «пренатального коррелята дерева ►>).
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 183; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!