ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ И РАСТЕНИЙ 72 страница
Сосуд из окружённого кромлехом—подобно майкопским и многим новоданиловскнм погребениям — п. 12 у с. Осокоровка на р. Базавлук [6S3, рис. 6:3] имел поя венчиком пару отверстий, которые Н. А. Чмыхов счёл приспособлениями для астрономически» наблюдений [9! |,с. 213—215]. Однако ввиду проходящей между отверстиями трещины их можно считать свидетельством обычной починки. Более очевидноастрономическое предназначение, а вместе с тем буквальное выражение идеи «глазков* (сопоставимых с глазами звездочётов, использовавших этотсвоеобразный секстант)—обнаруживается в чаше из раннеямного п. 15 к. 12 у с. Политотдельское, где два отверстия были «просверлены по сухой глине» под венчиком целого сосуда [727. с. 267, рис. 22:16]. К тому же в орнаментике этой чаши и вторсго, яйцевидного сосуда из п. 15 обнаруживается календарь. Чаша была украшена 4+5 рядами ёлочкоподобных оттисков зубчатого штампа +1 рядом вдоль дна. сопоставленным из 22+6 отпісков [727, рис. 22:17]. чтс отвечает 1/2 сароса, продолжительности усреднённого лунного месяиа и 28-летне№ «кругу Солнца**. Дно горшка украсили лучеобразными оттисками гребенчатого штампа, расположив выше этого астрального знака 117 рядов ваавлений лопаточкой; 1+1 рядз подобных вдавливаний снаружи и изнутри венчика дополняли этот числовой символ *Отиа существ’ Праджапати [711. с. 127] до 19-летнего сароса — количества лет. необходимых для прихода в соответствие солнечного и лунного календарей [912- с. 203; яр.]. Примерно такое же количество «жемчужных» налепов (3x6?) украшало плечики амфоры из Новоданиловского могильника.
|
|
|
Капендарность основ орнаментации вышерассмотренной керамики не покажется нам столь невероятной, если учесть зодиакальные (от греч. 'шествие зверей'» изображения на металлических сосудах .Майкопского кургана [28, с. 47] и существование в индоевропейской ойкумене по крайней мере с VII—IVтыс. дон. э. системы святилиш-обсерваторий [975, с. 101—11C].
Репликойзверей-созвездий Майкопскогокѵрганаявляются рельефные изображения человека, собаки, кошачьего хищника и козлов на куро-эраксском сосуде из п. 2 к. I Сунженского могильника [676, с. 54] и могли стать зооморфные символы на сосуде из Михайловского кургана у Запорожья [190, с. 89, рис. 59:5]; впрочем, вопреки утвердившемуся мнению, эти знаки напоминают не столько животных, сколько излучающие свет оерпы Луны или созвездия. Последние (особенно 3 звезды пояса Ориона, породившие образведийскогоТишьи и арестийскогоТиштрьи в облике лучника, коня иля златорогого быка [406, с. 46—47]) могли обозначаться также «глазками», «жемчужинами» и лунками вышерассмотренных сосудов и петроглифов.
Горизонтальные ёлочкообразные ряды, выполненные на сосудах изп. 15 к. 12 у с. Политотдельского штампами из раковин и деревянной или костяной лопаточко* («веслом»?), могли ассоциироваться не только с годами и яр. проявлениями времени, но также с космическими водами. Я уже указал на возможность воплошения в яйцевидном горшочке образа Праджапати; не исключено, чтопарасосудовдолжна бьт означать половинки скорлупы (где горшочек — Земля, а чаша — Небо) ^Золотого Зародыша’ Хираньягарбхи, породившего Праяжапаггаи ставшего исходным материалом для сотворения над Праокеаном двух основных половин мироздания. Следующий этап развития этих же мифологем представлен, вероятно, в орнаментации сосуда из п. 22 к. 5 у с. Бережновканар. Еруслан, левобережном притоке Ннтэіей Вол ги [718, с. 71—"2’ Лучеобразный знак наего дне принял вид креста из 4x4 ил« 4+4 рядов оттисков ногте 4+(ЗхЗ) таких же рядов заполняли промежутки между 4 зигзагами, разделившими на горизонтальные пояса тулово и шейку сосуда. Здесьтоже обнаруживаютсязакономерности
|
|
|
• 4-сезонного ІЗ-месячного4-недельного 29-су точного лунного) календаря, а крест на дне сопоставим с образом заключённого в Праяйце зародыша Праджапати (символи- міровавшегося числами 16 или 17 [711, с. 127]). Помещение сосуда в могилу вверх дном подчёркивает его магическую суть. Находки подобных сосудов на Северном Кавказе [422, с. 65—66; 190, с. 68—69] дополняют вышесказанное о контактах ямной и майкопской культур, а также позволяют привлечь для объяснения происхождения семантики этих сосудов Кишпекский курган с его конструкцией в виде «луны-ладьи» и медной ладьей—или луновидной (овальной) чашей с крестом на дне [75, с. 77; 900], и другие материалы «той обширной, но недостаточно изученной культурно-историчес- кой области, которую представляется возможным называть кавказо-малоазийской» [422, с. 42]. На правомерность такого привлечения указывает и поза адоратш вышерассмотренных п. 15 и п. 22: она несвойственна ямной, зато характерна для ближневосточных культур [761, с. 15—16].
|
|
|
К той же каспийско-днепровской фазе В. Н. Даниленко отнёс комплекс из п. 2 к. 27 Ар.чаринского могильника (правый берег Нижней Волги), включавший лошадиноголовый скипетр и сосуд [ 190, с. 47,52,95—96]. Последний был украшен довольно реалистичными изображениями деревьев. Ввиду широкого распространения подобных новоданиловских захоронений со скипетрами (см. выше), можно полагать, что столь уникальный орнамент был позаимствован у земледельцев кавказского или балканского ареалов Однако более вероятнъ(м представляется здесь проявление подсознательного архетипа: можно присоединиться к гипотезе Ф. Б. Я. Кёйпсра, «что пренатальный коррелят дерева, поднимающегося из первоначального холма, следует искать в развивающемся спинном мозгу» [294, с. 137]. Данное предположение подтверждается такими характерными признаками «пренатального (‘предшествующего рождению’, т. е. эмбрионального) древа» как изображения растений вершинами вниз между землёю и небом (соответственно, насечки по краю венчика и 3 линии), их количество (6 или 7. чтосоответствует не только продолжительности лунной недели и количеству месяцев полугодия, но и количеству медитативных чакр вдоль позвоночника и головы [364, с. 37—38]). В качестве вышеупомянутого Прахолма мограссматриваться сосуд, а скипетр при нём (связанный, возможно, с женской инициацией и концепцией плодородия [310; 413, с. 191—192,290]) символизировал, вероятно, ваджру-’ фаллос’ Индры-’Яйца’; в таком случае комплекс инвентаря из новоданиловского п. 2 к. 27 можно считать одним из наиболее ранних соответствий «оплодотворяющей деятельности сперматозоида», зрхетип которого лёт в основу главного мифа арийской Ригведы [294, с. 131—141].
|
|
|
Необходимо отметить, что опрокинутостъ древовидных («ёлочкообразных») символов чаще всего передавалась горизонтальным их размещением. При этом суть таких изображений могла не исчерпываться архетипом «пренатального древа», а включать и другие значения. Так, семантика (срубленного, воистину потустороннего) лрева выясняется в горизонтальной «ёлочке» раннеямного сосуда из п. 4 к. 31 Павловского могильника на Среднем Дону по комплексу найденных в этом же погребении металлических плотницких инструментов кавказского происхождения [711, с. 25—26, 125—126, 165—167]. Предложенную А. Т. Синюком мифологическую параллель погребённому мастеру—индоарийского твориа (плотника и др.) вселенной Вишвакармана—можно распространить и на сосуд. Возможно, что и во многих других случаях под «ёлочками» подразумевалось прадрево-скамбха — нечто среднее между прпяйиом-Хираньягарбхой и жертвенным прачеловеком-Пурушей. из которого самозародиласыші была создана Вселенная.
Исследователи вслед за В. Н. Даниленко и Н. Я. Мерпером [190, с. 32—80; 492. с. 30—54] выстраивают типологический ряадреанейшей керамики ямной культуры, в который после сосудов из иижневолжских п. 15 к. 12 у Политотдельского, п. 22 к.
5 у Бережновки. п. 2 к. 27 у Архара ставят сосуды из п. 1 к. 7 у ст. Кубанской [190. с. 68—69], п. 7 и п. 9 к. 1—XVIII у с. Верхняя Маячка в Орельско-Самарском междуречье [333, с. 7S—79. табл. Х:4, XII: 7^8], п. 3 к. I у Каменной Могилы [507. с. 213. рис. 5]. п. 4 к. 31 —VII у хут. Попова на Нижней Волге [738. с. 384—387. рис. 27:6] и др. Особый интерес представляют сосуды из двух последних захоронений.
На п. 3 к. I у Каменной Могилы мы останавливались при рассмотрении человеческих жертвоприношений. Вспомним, что сочетаясь с отчленённым черепом (вполне наглядным свидетельством обращения жреиов к подсознанию) и антропоморфной стелой (с отчленяющим голову кинжалом в руке?!, этот сосул был включён в сюжет, отвечающий основному мифу Ригведы. Изображение на дне сосуда подобия деревз- отмежеванного зигзагом («землёй») отёлочной орнаментлиим тулова. возвращает нас к образам л. 2 к. 27 у с. Архара, но в данном случае акцентировано, по-видимому, про* тивостояние потустороннего и небесного (связанногос космическими водами и потому тоже потустороннего) «древ жизни©, связанных с идеей «небесной бадьи». 12+1 элементов первого отвечают количеству месяцев полного годового цикла (лунного календаря), a 6+1 второго — месяцев благоприятного полугодия Орнаментика этого сосуда продолжает традицию всех предшествующих ему в вышеуказанном списке: с сосудом из п. I к. 7 возле Кубанской его сближает также совместное расположение с человеческим черепом нз перекрытии могилы.
Не исключено, что кости ребёнка из п. 4 к. 31—VII у хут. Попова были не «перемещены грызунами», а тлкже представляли остатки жертвоприношения: на это указывают наличие «лишенной обоих эпифизов плечевой кости» іі костришеіюд циновкой в заполнении могилы. Эта камышовая ішновка всеверном углу символизм ровалэ- вероятио. брасман, представленный также в оригинальной, решетчатой орнаментация сосуда. Здесь такой орнамент вполне мог отвечать шумерскому знаку возделанного пол* или благоустроенной земли [ 186, рис. 47]. как прослежено и в орнаментике подобного сосуда среди петроглифов пл.4 Каменной Могилы [678. табл. IV; 975. с. 180—183]. При этом измельчённые кости жертвенного ребёнка могли символизировать посев и магически содействовать урожаю [S54, с. 320—326]; этой же цели служило, очевидно, множество перемешанных с останками костяных бусин. Орнаментика наибольшей из 5 больших бусин (по числу «решеток* на сосуде) в виде 11+11+(5x3) насечек обнаруживает календарное значение: 1/10 количества суток года и, вероятно. 11 -месячный годовой цикл (наиболее укоренившийся затем в греческой Атпіке). К сказанному надо добавить, чго горизонтальные полосы между полями -«решеткам и» могли означать воду, вертикальные чёрточки поверх них — всходы, а насечки на венчике — зёрна.
Предполагаемая семантика «решёток» хорошо подтверждается орнаментикой рогатых ѵсатовских амфорок. В тех случаях, когда ручки сосудов или выступы на их крышках-чашах имеют двурогую форму [606, с. 112, рис. 25:1; 1019, рис. 29:3, 33:21 или же на туловах имеются изображения «рогаток»-быков [1019, рис. 41:2, 55:4], то становится вполне очевидным, что сопряжённые с ними «решетки* или «сетки» означают возделанное поле.
Рассмотренный типолого-семантический ряд оянокультурных, относящихся к становлению ямной культуры сосудов обнаруживает сложность представлений, закладывавшихся даже в визуально простые орнаменты.
Нетрудно заметить, что уже в самом начале формирования курганного обряда идея Праяйиа потерпела существенные изменения. Она нескалькоантропоморфизировалась ••глазки» майкопской и контактировавших с нею культур; «пренатальное древо жизни* п. 2 к. 27 у с. Архара и следующих за ним поіребений) и, согласно выводу М. В. Андреевой [28, с. 47], обрела «генетически связанный с ним, но значительно более сложный образ мандолы». 'Кругу' последней ]800] отвечает уже не только форма сосуда и размещение орнаментики, ной наличие довольно развитых калачакр ('колёс времени', представленных вышерассмотренными календарями). Скипетр-ваджра из п. 2 к. 27. ножевидная пластина в сочетании с изображением кинжала из п. 3 к. 1 у Каменной Чогплы. чаша-ваджра [АБр IV. 1.4] из п. 15 к. 12 у Политотдельского в сочетании с изображениями на дне сосудов из двух последних и п. 22 к. 5 у Бережновки отвечают помещению «ваажр» (символов мужского начала) в центре мандал. Вследствие этого примыкающие к центральной орнаментальные зоны следует считать «янтрами» — символами женского начала. В яйцевидном горшке из п. 15 под янтрой подразумевались космические воды (порождающие—согласно рассмотренной выше семантике данного сосуда, а также ведийских её соответствий - 'Золотой зародыш’ Хираньягарбху), в остальных случаях — время и земля (сочетание которых соответствует ведической Адити —воплощавшейся ариями в сосудах ]АВ XVIII.4.30; ШБр 6.5-1 —7]). Показательно, что знак валжры на дне сосудов встречается редко, тогда какянтра на верхней их половине —дело обычное; сосуды, таким образом, символизировали преимущественно женское начало (см. выше об Адити). Сопоставимые с ваджрой изображения на дне сосудов в виде астральных знаков (лучей п. 15 и креста п. 22, который впоследствии станет едва ли не единственной ваджрой). а также древа жизни (п.З) следует считать символами *і>жского начала, древо жизни, впрочем, гораздо более характерно для янтр и выступает обычно символом женским.
Такие, в обших чертах, мифологемы бытовали в орнаментации керамики из древнейших курганов Юго-Восточной Европы. Будучи куда менее развитей докѵро- лраксской, а тем более трипольской орнаментики, она. тем не менее, уже вполне отвечала ведическим представлениям, явившись, по-видимому, одним из компонентов их формирования; при этом важно учитывать ближневосточные истоки и влияния вышерассмотренной орнаментации.
Переходим к рассмотрению орнаментации керамики последующих периодов.
Всреднестоговско-нижнемихайловский период наиболее активизировалась «азово- черноморская линия развития степ ног о энеолита®, соседствовавшая, а той переплетавшаяся (как в новоданиловскомтипе) с формирующейся ямной культурой [190, с. 87—106]. В Великоалександровском и Старосельском курганах прослежено, как вступили в контакт носители локуро«араксской и трипольской кѵльтур. породив кеми-обинскую гт . как этот же контакт, а затем кеми-обинская культура стимулировали переход от среднестоговской к ямной культуре, и как сосуществование кеми-обинской и ямной жудьтур было прервано приходом старосельского типа алазано-беденской культуры J954; 956]. Всё это влекло за собой взаимовлияния и изменения орнаментики, но ввиду крайней скудности керамики в погребениях раннеямного периода (Михайловка II) об этом можносудить, преимущественно, на основании росписей кеми-обинских гробниц.
Переход от древнейших неорнпментированных к развитым, расписанным охрой н сажей, а иногда и покрытым рельефным орнаментом гробницам кеми-обинской культуры осуществился, по-видимому, не без влияния керамики и проч. куро- арпксского и усатовского ареалов. В первом из них обнаруживаются все основные элементы, а отчасти и сюжеты кеми-обинской орнаментики [532, табл. ХІІѴ —ХМ; 85”. рис. 2:2]; прототипами кеми-обинских гробниц могли стать дома-святилиша с расписными стенами и гробницы, подобные Нальчикской [41 I.e. 165; 899]. Последний памятник особенно важен антропоморфными стелами и лунным календарём, характерными также для кеми-обинских гробниц [195]. Эти же особенности всё более выявляются и в усатовской культуре. Уже прослежена связь между антропозооморфны- ми изображениями на керамике, статуэтках и знаменитой стеле из к. 3—I возле Усатово [606. с. 77—81.112]. На ней «изображено рогатое человекоподобное сушество женского пола, наделенное л абрисовидными и л унарными знаками» [612, с. 20] — прообраз Артемиды ]|89, с. 221] или же Дьявы ]975, с. 119—120]. Специфические антропо- к зооморфные, а также геометрические аналоги изображениям Усатовской стелы. Нальчи кской и Новосвободненской (к.28) гробниц бытовали затем ворнаментикекеми-. обинских каменных ящиков [390. рис. 3; 1008, рис. 2—4; 195, рис. I; 954, рис. 2; др.].' В перечисленных памятниках, а также в моделировке стел [563, рис. 21—23; І09"| особенно важны признаки антропоморфности и соотношения различных символов с частями тела и убранства, что при всей зыбкости таких соотношений (см. ■ предыдущем разделе об орнаментации трипольских статуэток) всё же облегчает анализ семантики орнаментированной керамики.
Важнейшее значение придавалось косому кресту, мужская природа которого (ск выше о «ваджрах» на дне сосудов) подтверждается иконографией лучника над входом вдольмсн к. 28 у Новосвободной [667, с. 28, рис. 1:2]. Этот персонаж (сопоставленный мной при анализе луковс ведийским Кришану) связан и с небесным, и с потусторонни* мирами: с первым — крыльеподобным оформлением трёхпалых рук, со вторым —1 сломанностью левой руки и отсутствием головы, т. е. признаками жертвенности. Жертвенник, напоминающий и рассмотренную фигуру, и куро-араксские курильницы, довольно реалистично изображён под косым крестом на плите 4 (южная часть западной стенки гробницы) п. 9 к. 4 у с. Рахмановка Криворожского р-на Днепропетровской области ]390, рис. I]. Точка над жертвенником могла обозначать и потустороннее; светило, и голову антропоморфного существа Окало 12 таких существ (10 из них — безголовых) изображены на всех плитах гробницы—за исключением вышеназванное
4 и противоположной ей 2. В общем же вырисовывается сюжет, сходный с изображенным на синхронной месопотамской печати 2316—2240 тт. до н. ж жертвоприношением Думузи. где жертвенник с человеческой головой помещён паі солярно-зодиакальным знаком в виде прямогокреста с косым крестом из 3x4 лучей ]9Щ с. 22, рис. 2:3; 975, рис. 22]. Семантика обоих памятников близка стеле из к. 3—Івоіж Усатово: воснову еётоже положеныкалендарные представления, бычья голова (Телоьш с лабрисом над рогами и Луной ниже их) на женском теле отражает жертвенное* божества. Немаловажно размещение стелы у юго-западной полы кургана, т. е cm стороны заката зимнего Солнца: в этом же направлении располагалась плита 4 п. 9 к. А и большинство Х-образных знаков на стенкак кеми-обинскй* гробниц [954, рис. II 966, рис. 3'.4; др.]. Подытоживая анализ семантики косого креста, можно сказать, ч* в нём сочетались признаки антропоморфизма, мужского начала, владыки потусторсв- него мира и его входа-выхода, жертвенности, потустороннего (закатного, зимнего) солнца, причастности к годовому шіклу; дополнительные признаки могут конкретизировать значение этого символа.
Здесь уместноостановнться на конкретике Х-образного жертвенника внутри чаши *з предусатовского поселения Черкасов Сад II [606, с. 48—49], послужившей, быть ноже т. одним из прообразов арийского Валы. Отверстие под венчиком и прошволежашая «лемкл-вхол (вэту мадельсвятилиша), предназначавшиеся, очевидно, дляастрономических наблюдений — пересекли модель жертвенника так, что в совокупности с ним должны аыли представляться Ж-образным символом (изображения которого встречаются в орнаментации кеми-обинских яшиков, ямных стел и керамики различных культур). Этот символ связан с обрядом акрогннііи, «с земледелием—плодородием и влагой» [564, е. 139—140]; вместе с тем рассматриваемый сосуд указывает на сочетание в нем •посредством наблюдений за светилами, атакже раскладывавшегося на жертвеннике огня и производившихся возлияний) огненной и водной стихий, небесного и потустороннего миров.
Если рассмотренная чаша действительно отразила один из прообразов Валы, то Х-образный жертвенник внутри неё — прообраз заключённого внутри Валы “Солнца'- Сѵрыіи и Агни-’Огня’. Важно, что это изделие можно поставить в основу типологического ряда расписных чаш, чаш-крышек (антропозооморфных амфорок), вередко сопровождавших усатовские погребения и жертвоприношения, а также курильніш нижнемихайловской и последующих степных культур. Рассмотрим орнаментацию некоторых из них.
В отличие от 3-4-«лепестковой* орнаментации чаш и крышек из погребений усатовской культуры, двурогая (Тельцовая) чаша-крышка из единственного погребения к. 3—II возле Усатово [603, с. 83—85] была орнаментирована 7+1 «лепестками», расписанными внутри, соответственно, М-образными знаками (быков
■ проч. [473, с. 160; 564, с. 138—139]) и двумя продольными линиями (как и круг ■центре орнамента). Последние два знака можно трактовать как символы рождения, а первый как символ божественной сути уже рождённых существ. Эта мифологема перекликается с I слоем плит и 7 слоями разных камней на перекрытии могилы, которые перемежались остатками жертвоприношений и были покрыты костром. В описанном ритуале (а значит и в орнаментике чаши) прослеживаются соответствия образу 'Огненного Зародыша’ и, главное,'Яйца мёртвого' Мартанды—прародителя смертных, VIII сына праматери Адитн, отринутого сю или преданного семью старшими братьями [294, с. 119; 1019, с. 66, 94]. В таком случае чаша-крышка «•голова» на поставленной в могилу антропоморфной амфорки?) символизировала саму Адити или её прототип, а рогатость рассмотренного сосуда и божества заставляет сопоставить их с женским быкоголовым персонажем на стеле из к. 3—I возле Усатово. (Это, кстати, ешё один аргумент в пользу отождествления указанного персонажа с Дьявой или Дьяусом-Притхиви—Отцом-’Небом’ и Матерью-’Землёй’, дочерью и воплощением которых считалась Адити [788, с. 45; др.]).
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 192; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!