ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ И РАСТЕНИЙ 67 страница
Уже рассмотренные случаи использования (керамической) посуды в древнейших обрядах энеолита степным населением Восточной Европы показывают её полисемантику уподобление и вместилищам вселенских благ, и праяйцу, и обители, и солнцу, и огню, и органам космогонических чудиш. О такой полисемантике надо помнить и дальше. —не упускать из виду того обстоятельства, что наши реконструкции значений в каждом конкретном случае неполны, а выделяют из древней системы признаков лишь те элементы, которые выделили участники обрядов и (или) которые оказались наиболее доступны современному исследованию (таких осовремениваний древних значений я стараюсь здесь избегать).
По мере развития курганного обряда использование посуды в тризне над могилой менялось. На фоне резкого увеличения подкурганных захоронений ямного и катакомбного времени заметно сокращение разбитых или поставленных над ними сосудов; в срубное же время, как мы увидим ниже, этот признак как бы возвращается ко временам грунтовых могильников и древнейших курганов. Это колебание находится, очевидно, в связи с господством земледелия в трипольской и сабатиновской культурах, з скотоводства —в образовавшихся между ними культурах; с соответствующим распространением и сокращением долговременных поселений с их более и менее выражен* ными культовыми местами; с усилением и с ослаблением общественной значимости погребений и действий над ними (тогда как кульминация действий в ямной и катакомбной культурах постепенно переносится в могилы и обретает не так : общественный, как интимный — жреческий и семейный характер). Попытаемся проследить соответствующие изменения в символике посуды.
|
|
|
С началом ямной культуры, когда усиление подвижного скотоводства привело к резкому сокращению поселений и связанных с ними культовых мест, функции последних были перенесены на распространившиеся в связи с этим курганы, причем, наряду с преобладающими погребальными, появились и курганы-святилища. Иі культового места за пределами S-образного кромлеха раннеямного к. 1 ѵі с.
Волонтеровкавпойме р. Кальмиус происходят яйцеаидный горшочек и одноручная (антропоморфная?) чаша [359, с.65—66]. Расположение сосудов в северо-восточном конце продольной оси кромлеха указывает на использование их в почитании восхода летнего солниа {-стояния). Одно из древнейших и выразительнейших святилиш выявлено под полой к. 9 у пос. Каланчак неподалеку от Перекопа [665. с.
21—22]. Это святилище представляло собой круглую площадку внутри рва, обращённого проходом на юго-запад — в соответствии с традицией усатовской культуры
|
|
|
позянейшегоТриполъя. Очевидно, в соответствии с почитанием заката зимнегосолнца, а отнюдь не вследствие разрушения святилища враждебными племенами [760, с. 9, 15—17], были свергнуты антропоморфные стелы святилиша. Их не бросили, а похоронили во рву, посыпав охрой и присыпав землёй. Очевидно, что стелы были уподоблены при этом человеческим жертвам; такая замена довольно отчетливо прослежена в Старосельских курганах [965]. О замене свидетельствует и специфика III стелы: она была снабжена «выдолбленным на торце пазом для вставки головы, выполненной, по-видимому, из дерева. Под этой стелой найден обломок стенки сосуда* [665, с. 22], который, на мой взгляд, и служил головой идола. Во всяком случве данное сочетание фрагмента сосуда со столь специфической стелой находится в ряду таких фактов, как чаша из человеческого черепа и череп быка из тризны постмариупольского к. 3 у с. Булаховка на севере степного Поднепровья [322, с. 14], аналогичная чаша вместе с керамическими сосудами из позднекатакомбного п. 19 кургана у с. Пслагеевка (Поишулье) [929, с. 87—89}, кострише «с обломками черепа и фрагментами горшка» над основным раннеямным п. 1 к 7 у ст. Кубанской, содержавшим в могиле еше 3 сосуда [190, с. 68]. Присутствие в последней елочной орнаментации — равно как гробницы из каменных плит [863, с. 20], а также человеческие жертвоприношения при рассматриваемых ниже погребениях— можно считать прояв- лениемкеми-обинских влияний.
|
|
|
Семантическое схождение антропоморфной стелы, сосуда и черепа довольно отчетливо отразилось в комплексе находок на перекрытии раннеямного кенотафа 3 к.
2 у с. Новофилипповка вблизи Каменной Могилы [507, с. 210—213]. Не исключено, что яйцеообразныи уступ вокруг овальной ямы имитировал праяйио, а единственная кремнёвая пластинка в могиле —инструмент для его разбивания; стелу поперёкиентра могилы и подпрямоугол ьную плиту над её северо-восточным краем можно трактовать как половинки скорлупы (“Золотого зародыша’ Хираньягарбхи'?). Пол плитой, в направлении восхода летнего солнца были помещены «фрагменты черепа, ребер и конечностей, по-видимому, детского костяка, обильно покрытые ярко-красной охрой. Рядом стоял лепной, с ракушкой в тесте сосуд яйцевидной формы* [507, с. 210]. Кэтому следует присовокупить ножевидностъ указанной выше пластинки, а также намеченное на стеле «изображение согнутой в локте руки, держащей в ладони асимметричный кинжал*. Выстраивается, таким образом, ряд дуальных пар (пластинка—кинжал, яма
|
|
|
— уступ, стела—плита,...), в котором довольно очевидно схождение сосуда и черепа. При этом «растительный рисунок» на дне первого [507, с. 211, рис. 5] впол не сопоставим соследами прокрашенных охрой причёсок на некоторыхчерепах синхронной усатовской культуры [249, с. 32, рис. 1:4, 5, 9; 3:7]. Полный ряд вышеотмеченных схождений обнаруживает родство, с одной стороны, с арийским мифом о возникновении мира из Хираньягарбхи, ас другой — о срубании Индрой головы Вритры и раскалывании затем Валы. Соответствием мифу оХираньягарбхе можно считать половину округлого сосуда, найденную в кострище наа позднеямным п. 5 соседнего к. 1 [501].
Элементы семантики вышерассмотренных п. 3 и п. 5 прослеживаются затем в размещении сосудов на перекрытиях и возле головы погребённых, - хотя в этих же сосудах, как увидим мы ниже, проступают и другие элементы.
В тризнах ямной культуры встречены не только керамические, но и другие сосуды. Чаши, поставленные на уступ п Л 3 к. 3 у с. Щевченкова Килийского р-на Одесской обл. в направлении восхода и заката летнего солнца, оказались «из полосок белой коры.
переплетённых крест-накрест. Внутри чаш находились белые растительные волокна и остатки мелких костей, по всей вероятности, птиш> [13, с. 44]. Эти сосуды были поставлены на обожженную кору поверх женской и мужской (?) стел, уложенных лицевой стороной вниз и ориентированных на юг и на север. Женская определена И. JI. Алексеевой по тому, что «на іруди углублениями переданы бусы», которые, по мнению исследовательницы, следует «интерпретировать... накаменнык антропоморфных . стелах как священный символ урукской богини Инанны, царицы неба (лагашской Баба, урской Нингаль). Ожерелье было необходимым атрибутом и ниппурской богини Нинлиль... Если же стелы находят в погребениях парами... то здесь, очевидно, умирающее и воскресающее мужское божествосопровожгшлосьженским в расчете, что последнему предстоят оживляющие функции или, как это было у древних египтян, содействие вознесению на небо в будущем» [13, с. 44, 47, 49}. Трудно принять или опровергнуть эту гипотезу, не располагая, ктому же, полной публикацией захоронения. Но бсаіее приемлемым, близкимккомплексу фактов представляется отождествление чаш с половинами'Огненного зародыша’ Хираньягарбхи, астел—с созданными (покойником —Праджалати?) из них Матерью-Землейи Небом-Отцом [294, с. 119]. Это «сотворение мира», судя по ориентации чаш, приурочивалось к летнему солнцестоянию и сбору урожая. Календарным значением были наделены также «бусы» женской фигуры: по 3 ряда каждой половины их содержали 26x2 точек, что соответствует количеству недель в гопу; 5 дополнительных точек на левой половине, образующих здесь неполный четвертый ряд, могли обозначать особые недели или же даты.
Какое-то изделие из кожи, орнаментированное зигзагами и «ёлочками*, было обнаружено в юго-восточной части уступа п. 7 к. 1 у с. Холмское Арцизского р-на Одесской области; оно было помещено в чашевидное углубление [177; 178, с. 38—41]. Эта чаша (?) располагалась слева, к закату летнего солнца от антропоморфного заклада и погребённого. И если 3 колеса вдоль правой стороны символизировали «трёхколёсную колесницу» Ашвинов, то одно колесо возле чаши (?) можно связать с тем, которое было отнято Индрой у Сурьи [1019, с. 56,59]. Инаре, в таком случае, посвяшалась и чаша (?і. То обстоятельство, что в углублении помимо неё находился костяной ножевидный предмет, что она — как и участок под черепом была посыпана мелом, указывает на семантическую связь чаши (?) и головы. Не исключено, что первая была изготовлена (посредством «ножа»?) изскальпа второй; в любом случае указанная связь ассоциируется с обычаем Индры сносить голову поверженным врагам. С невыясненным содержимым чаши (? ) каким-то образом сочеталось, очевидно, то обстоятельство, что стенки могилы оказались «затертыжидкой глиной», а «захоронение происходило вненастную погод>. либо поверхность вокруг поіребальной ямы была специально смочена водой*’ [178, с. 38—39]; все это можно считать признаком Варуны.
Если п. 13 к. 3 у Шевченково связано с ареалом ближневосточных цивилизаций ненадёжным схождением антропоморфной стелы с Инанной, то связь с ним же п. 7 к. 1 у Холмского уже очевидней — благодаря принадлежности этого захоронения к старосельскому типу закавказской алазано-беденской культуры [956; 969}- К родственному новотитаровскому типу относится погребение к. 9 к/г «Три брата» у Элисты, к которому мы неоднократно обращались; оно ешё тесней связано «с Кавказом и переднеазиатской цивилизацией» [717, с. 157 и др.}, — откуда (из куро-араксской и майкопской культур) и распространился, возможно, обычай помещения сосудов над погребениями [273, с. 173, 182, 187].
В отличие от всех более ранних, рассмотренных выше захоронений, в к. 9 было
3 группы сосудов, включавших 1 +2,1,2+1 экземпляров. Первая группа, у правой кисти «риентарованногона юг погребённого, состоялаизкерамическогоорнаменгарованного сосуда с округлым туловом, здесь же находился подобный по форме деревянный сосуд к такая же чаша с четырьмя бронзовыми пластинками —; скрепами. С той же стороны, Ближе кступням, в обращённом к восходу летнего солнца углу могилы была поставлена чаша—«курильница (?)«• на кольцевой ножке, но с крестовидным орнаментом на дне. Она, по-видимому, символизировала одну из связей (представленных, кроме того, костями змей, быков, коров и др., а также повозкой над могилой и повозочкой в жертвеннике) между погребением и вершиной кургана. Под едва присыпанным костришем на вершине располагалась площадка с костями животных и двумя керамическими сосудами, перекрытыми каменной плитой; над плитой затем соорудили шалашик, а в стороне поместили глиняную модель кибитки (без колес), которую, как выяснено выше, можно рассматривать в качестве индоарийского кода (рус. коша: особого вида повозки и др.), обозначающего наполненную «небесную бадью», черпающею блага из потустороннего мира [294, с. 156]. Сопутствовавшие повозочке неорнаментированный горшок и орнаментированная кружка означали, вероятно, поднятую на небо и опрокинутую оттуда на землю «бадью». В таком случае срединная в рассматриваемом комплексе чаша — «курильница (?)* должна выступать главным «подъёмником». Если даже признать, что этот сосуд использовалсяисключительно для возжиганий (знаком которых, и вслучаеврёменныхиспользований его для возлияний, является крест снизу ножки), то и тогда помещение его рядом со змеями «на плотно глинистой массе» укажет на близость «курильнипы( ? ) » также к воде. К этому сочетанию признаков воаы-и-огня следует присовокупить орнаментику, 7 вертикальных линий на ножке; 3+4 вертикальных оттисков шнура от венчика ко дну, перемежающиеся округлыми вдавлениями (пальцев?) между ними и таким образом покрывающих поверхность всей чащи. И тогда она обнаружит схождение с общим лоном семи небесных вод или рек-сестёр («хотя обычно сёстрами называют палыіы жреца, добывающего огонь трением). Возможно совмещение обоих планов»,
— замечает по этому поводу Т. Я. Елизаренкова [671, с. 689]); планов которые «восприняли одного зародыша* — Агни [РВ III. 1.3—6]. Последующие стихи 13—14 можно использовать для интерпретации изначальной группы сосудов
— двух деревянных и керамического:
Зародыша вод, приятного на вид, (зародыша) растений,
(Его), имеющего разные формы, породил счастливый кусок дерева для трения...
За (тем), кто словно тайно вырос в своем сиденье,
В безбрежном океане (следуют коровы), доящиеся
амритой.
С этими коровами сопоставимы и заштрихованные треугольники на керамическом сосуде, и кости трёх соответствующих животных, помещённые вместе с парой сосудов под плиту на вершине кургана. Сочетание керамического сосуда с парой деревянных — это соответствие не столько «куску дерева» для добывания трением «зародыша вод» Агни — ‘Огня’, сколько «древу жизни», произрастающему из para — ‘сосуда’, подобного «фундаменту земли», а также Вале [294, с. 156]. Вскрывая Валу,
Иняра какбы открывает доступ к благам этогососуда, отождествляемогос потусторонним положением «небесной бадьи» (круговращение которой более подвластно Варуне и др. богам, на чем остановимся ниже). Не сам. а «десятью (пальцами) Вивасвата» — прародителя смертных и самого бога загробного шрства Ямы—«Инара подтянул небесную бадью» [РВ VIII. 72.8]; с другой стороны, «желая коров, мы, жреиы, подтягиваем к себе Инару для союза,... словно (мы подтягиваем) бадью в колодце» [РВ IV. 17.16]. Здесь мы возвращаемся к уподоблению небесных потоков пальцам жреца — и можем презподожііть.что таковым был (воплощавший Вивасвата?1 покойникрассьшриваемосо к. 9 к/г «Три брата»; рассмотренный комплекс из семи сосудов при нем символизировал «небесную бадью» в различных её ипостасях. Не исключено, что жрец этот происходил из рода Готамы, основоположниккоторого, риши, подвигнул Марутов заставить «забить колодец вкось, в эту сторону» (РВ 1.85.11]; рол Готамы прославлен Ригведой [1.88.4 и сл.] как причастный к «небесной бадье» и способный вызвать дождь 1294. с. 160]:
В течении дней (Маруты), алчные, кружили Около этой божественной молитвы, создающей дождь.
Люди из рода Готамы. слагая магическое заклинание.
Подталкивали кверху бадью (своими) песнями — для питья.
Надо полагать, что усилия жрецов были отнюдь не напрасны. Подобно совершённому «в ненастную погоду» п. 7 к. 1 возле Холмского — и многим захоронениям алазано-беленского круга — рассматриваемое погребение из к. 9 тоже «было совершено в осеннее время или ранней весной», вследствие чего «на сырой глине* вокруг могилы отпечатался покрывавший кибитку ковер и прочее 1717, с. 155].
Вышерассмотренный образ «небесной бальи» отчетливо прослеживается и в некоторых погребениях ямной культуры. Так, в п. 21 к. 11 у Мелитополя сосуд был поставлен вверх дном у края могилы [424, с. 20]. Таксе же местоположение двуручной амфорки вп-11 к. 5—1 у Новосельского (близ одноименной переправы через Нижний Дунай) было дополнено богатоукрашенным горшкомечетырьмя ручками, поставленные за головой погребенного [745, с. 23].
Вышерассмотренный к. 9 к/г «Три брата» относится к началу катакомбного времени, когда алазано-беденская культура и её типы продолжали существовать ["О", с. 160; 956, с. 113]. И чашу — «курильницу (?)». и пару сосудов под крестом на вершине к. 9 можно сопоставлять с настоящими курильницами и жаровнями из фрагмента» сосудов, которые ставились обычно поближе к выходу из камеры, а то и во входной яме [722, с. 14: др.]. Возникнув в позднеямной культуре [501], распространившись* новотитаровском типе апазано-беденской культуры [135. с. 39], жаровни из фрагментов сосудов становятся характерными для катакомбного времени,—возможно, вследствие заключенной в них идее расколовшегося “Огненного (золотого) яйца’ Хираньягабархи.
о чем сказано выше.
Входные ямы катакомбных могил отчасти заменили места надмогильных тризн ямной культуры, чтобы, вевою очередь, оказаться замененными культовыми площадками при могилах раннесрубного периода [281, с. 87]. Древнейшая, ещё не сформировавшаяс* плошадка раннесрубного периода представлена округлым уступом рассматривавшегося выше п. 26 к. 2 у с. Новокаиры [819, с. 48~50]. Вспомним, что захоронение жрегв сопровождалось тремя жертвами с увеличивающимся (справа налево) числом отчлененных конечностей. При этом первые два были снабжены сосудами, а сосуд третьего— подростка без рук и ног — поместили над засыпкой могилы, под дерном на вершине кургана. Располагаясь, таким образом, между камышовымнастилом(на уступе, вместе с жертвами) и корнями растений навершине кургана, последний сосу а мог уподобляться поднятой (тогда как два предыдущих—поднимаемой) «небесной бадье», а вместе с тем
— вместилищем «сада Адониса» (см. выше).
Следы тризн на культовых площадках раннесрубного периода состоят обычно из травянистых или камышовых (т. е, брасманных) подстилок, костриш, фрагментов керамики, кремниевых орудий, костей. От площадок предшествующих времен они отличаются, пожалуй, большей выразительностью и ббльшимсоответствиям ведическим канонам. Так, в центре раннесрубного или культуры многоваликовой керамики кургана у с. Новолакедемоновка обнаружена яма с костями жертвенных сушеств, а у её края — плошадка, на которой не менее пяти раз могло происходить «прощание с умершим»; она была выстлана тростником, на ней разжигались костры и совершались тризны, от которых остались комочки охры, кости животных и рыб, а также обломки посуды. Подобные комплексы, обнаруженные и в других курганах Миусского полуострова Азовского моря [281, с. 51—53, 86—S7], раскрывают совместное почитание потустороннего и небесного мнров. первый из которых представлен ямой, а второй кострами и брасманом; важно, чтососуды здесь соотнесены с небесами (а их разбивание, очевидно, с восходящим огнём). Подобная символики прослеживается и в «жертвенном месте* XXIf к. I—I! Кузнецовского могильника на Нижнем Дону. Впущенная в южную полу яма имела, на мойвзгаяд, антропоморфные очертания. В её головной, обращённой к западу части дважды разжигали костер и приносили в жертву домашних и диких животных; среди них найдено немало раковин, кремниевых отщепов и фрагментов многоваликовой керамики. Затем, «накормив* хтоническое божество, яму засыпали. К этому же, ноболее развитому кругу жертвоприношений раннесрубного периода следует отнести К V слои к. I ѵс. Маяая Белозерка Васильевского р-на Запорожской области [964,с. 29]. Рас-сматривая жертвоприношения животных,а затемтрупосожжения, мы пришли к выводу о заключенном в низ образе 'Семени’ —Ваджи, «сердце которого в строении четвёртой досыпки кургана было представлено рёбрами крупного животного и типичным для срубной культуры баночным сосудом. Есть основания полагать, что он предназначался для (приемки с небес) сомы: в таком случае данный сосуд можно отождествлять с ее божественной ёмкостью kalaia, подвластной Вяшну» [294, с. 1 10], образ которого про-явится затем в соседнем к. 6 [980, с. 40—43]. Подчеркивание сосудами органов фигурных конструкций курганов I—II и 1 продолжило (или вновь создало?) ту трудноуловимую при раскопках традицию, истоки которой представлены в вышерассмотренном поая-нетрипольском к. 4—1 у с. Усатово.
Обрашённостьсосудовкнебесамвтризнахсрубноговремени наиболее выразительна в кургане уст. Дурновской на р. Бузувлук [497[. Дуализм потустороннего и небесного миров выражен здесь помещением покойников в могилеи на её краю, камней у могилы я костей животных в нзсыпи, но особенно — трёх змей вокруг основного покойника и трёх сосудов севернее («к зениту») бревенчатого настила брасмана под вершиной кургана. Сосуды были специально изготовлены для тризны, и орнамент их вряд ли случаен. Двойной зигзагна одном, косые кресты на другом и оставленный без орнамента третий символизировали, по-видимому, вод ную, огневую и воздушную стихии небес. Не исключенатакжесвязь этогокерамическогокомплекса с ведийским заклинанием, с которым жрец ставил горшок на огонь: «Тьг — небо, ты — земля, ты — сосуд
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 166; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!