ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ И РАСТЕНИЙ 66 страница
Магическими инструментами предстают и булавки, а также сопутствовавшие им ожерелья и бляхи. Прослеживается, что они заменяют и переводят в разряд шаманской атрибутики распространившиесянемного раньше повозки, концентрируя при этом в себе их функции передвижения не только в пространстве, но также во времени, чему служат элементы календаря в орнаментике булавок, в количественных соотношениях пронизок, их подобия небесным телам, орудиям и фаллосам (не столько, пожалуй, антропоморфных, сколько зооморфных божеств). Бляхи и медальоны сопрягались с магией не только астральной, но и «третьего глаза*, проникающего в скрытую сущность вещей.
Подвески и фишки, наряду с приобщением к благим силам и предохранением от пагубных сил, предназначались ешё для кодирования судьбы человека (живого ы погребаемого?), а игральные кости, помимо возможности её изменения, наделялись также свойствами оружия (во имя зашиты и обретения в потустороннем мире общественных интересов). Вотивные изделия, будучи привнесены из трипольской и др. земледельческих культур, не прижились в среде скотоводов, оттесненные б> лавками, подвесками, бляхами. Тем не менее в антропоморфной пластике древнейших подкурганных захоронений прослеживается замена женских божеств мужскими, что отразило угасание матриархальных и утверждение патриархальных отношений.
В убранстве погребаемых прослеживаются две противоположные тенденции: обнажение и одевание. В первой из них довольно явственно акцентируется приобщение к утробе матери-земли, во второй — наделение покойника функцией связи между мирами. Синтез этих тенденций (с приоритетом всё же второй) выразился в распространении поясов и перевязей. При этом наиболее распространившиеся в'раннесрубный период пряжки, весьма специфические и довольно однотипные даже за пределами Юго-Восточной Европы, уподоблялись жертвенникам (сообразно приобщённости перевязей-поясов кжертвоприношениям). Чрезвычайный интерес представляют следы причёсоки раскраски лиц, обнаруженные
|
|
|
> Усатовском и Маяцком могильниках позанетрипольской культуры. Эти следы позволяют ставить вопрос не только об этнической, но даже племенной принадлежности погребённых.
Особослсдует подчеркнуть, что эти категории инвентаря, как никакие иные, обнаруживают хоть и завуалированные (Трипольем, а также культурами Кавказа), но довольно выразительные влияния ближневосточных цивилизаций.
Мифы и образы, которые удаётся воссоздать при анализе некоторых комплексов или даже отдельных изделий, ближе всего к арийским.
В скипетрах и моделях средств передвижения, особенно в спаренных колесиках, прослеживаются соответствия Ашвинам. При этом рождению их от “Мёртвогояйца’ ( Ѵіартанды соответствуют камешки, найденные в повозочках из новотитаровского погребения к. 9 к/г «Три брата» у г. Элиста и позднекатакомбного п. 3 к. 3—ѴіИ у р. Чограй на р. Верхний Маныч. В совокупности с Ашвинами проявляются образы Ушас и «небесной бальи». Воплощения последней обнаруживаются в моделях повозок (кошей), а также в уникальном комплексе из бляхи, вотивных сосудиков и проч.. сопровождавшем северокавказское п. 13 к. 11 уст. Суворовской в Верхнем Прикубанье. В подвесках и ожерельях, а также игральных костях обнаруживаются соответствия Вааже. Наиболее примечательны в этом отношении позднеямное п.
|
|
|
12 и позднекатакомбное п. 32 к. 2 у с- Новокаиры Бериславского р-на Херсонской области.
Образ Индры проявляется и в моделях средств передвижения (особенно одиночного колесика), и в игральных костях (особенно сопровождающихся оружием, как в п. 2 к. 2 у пос. Николаевкаи п. 2 к. 12 у г. Сватово на Донеччине), а также в спиральных (змеевидных) пронизках и кольцах (особенное совокупности с оружием, как это было в старосельском п. 17 к. 1 у с. Старогорожено Баштановского р-на Николвевской обл.).
|
|
|
Семантика последнего комплекса, наряду с бляхами и ожерельемиз позднеямного п. 9 к. 36 у хут. Отрадного неподалёку от Старогорожено и др., обнаруживает родство с иранским фарном и грузинским твали. В индоарийской культуре спиралевидные кольца в 1,5—3,0 и более оборотов соответствовали, вероятно, позже распространившемуся (в йоге) учению о Пингале и Инде, о Кундалине и чакрах. В молоточковидных булавках выявляются признаки повозки и фаллоса, сближающие их с образом Пушана. Особенно важны в этом плане старосельское п. 1 к. «Лукьяновка» у г. Кривой Рог, новотитаровское п. 4 к. 3—II у ст. Батуринская в Степном Прикубанье я др., где булавки сочетаются с повозками, а также старосельские и позднеямные п. 8, п. 10 к. 1 и п. 13, п. 9 к. 4 у с. Староселье, где прослежен переход от повозок к булавкам. Образ Пушана обнаруживает в данной часта наибольшее количество соответствий — не только в булавках, но также е орнаментике медных обойм от перевязей позднеямного п. 12 к. 3—1 и ранне- катакомбного п. 35 к. 4—11 с.. КалиновкаЖовтневого р-на Николаевской обл., и др. С ним же оказались связаны грузинский Пусд, греческие Пан и Приап. Последний вполне самостоятельно и весьма выразительно проявился в характерной антропоморфной пластике усатовской культуры, обусловившей распространение статуэток «серезлиевского типа» в энеолитических культурах Степного Поднепровья. фигуркой Приапа-трифаллуса можно считатькостяную пряжку одного из древнейших в культуре многоваликовой керамики к. 38—VIII ур. Чограй. В характерных пряжках этой культуры прослеживается семантика жертвенника, связанного с ритуалом ашвамедхи, с представлениями о земных и небесных набхи, бандху и йони, а также
|
|
|
о сотворении ‘Отцом существ’ Праджапати двух половин мироздания из праяГшг Хираньягарбхи.
В иеломприближенные кчеловеку вещи делают очевиднее экстазно-шаманский характер рассматриваемых культур; медитативную предназначенность погребённых —их роль посланцев от земного к небесному или потустороннему миру. В этом свете вещи, которые археологическая традиция отиосит, в основном, к украшениям (булавки, ожерелья, спиралевидные колечки, пряжки и т. п.), оказываются скорее магическими инструментами или, по крайней мере, амулетами.
VI. СЕМАНТИКА И ОРНАМЕНТАЦИЯ ПОСУДЫ
1. Использование н семантика посуды в обрядах 404
2. Материалы и формы посуды 419
3. Основные принципы орнаментации 433
4. Изобразительные мотивы и их мифологемы 437
5. Пиктограммы и мифологические сюжеты 470
Посуда, в особенности хорошо сохраняющаяся керамическая, составляет основную категорию инвентаря неолита и последующих эпох—и по численности, и по инфор-мативности. Можно сказать, что это наиболее изученная категория. Однако изучена она неравномерно. Исследователи интересуются керамикой преимущественно как индикатором при выделении культур, типов, периодов. Вопросы функционирования посуды в обрядах, технологии ее изготовления и форм, содержимогои размещения решаются в основном, попутно. Специально исследуются, преимущественно формы и, отчасти, орнаменты —'особенно развитой трипольской, поздней катакомбной, многоваликовой и срубной культур. Помимо керамической в последние 15 лет стали изучать деревянную посуду, а также состояшую из толченых раковин, пережжённых костей и др. магических смесей.
Рассматривая семантику посуды, мне предстоит в какой-то мере восполнить указанные выше пробелы. При этом целесообразновзятьза основу характеристики, предложенные Е. В.Антоновой для культур с ранним производящим хозяйством [39, с. 40[.
1. Использование и семантика посуды в обрядах
В степях Восточной Европы посуда в погребениях распространилась еще в докурганных и раннекурганных культурах, но нев могилах, а в тризнах над ними [322. с. 50—51; др.].
Этот сохранившийся и вдальнейшем наряду с другими (см. ниже) обычай связан, очевидно, с культовыми местами трипольской, среднестоговской и последующих кулыур [67, с. 30; 514; 759, с. 36, 44—47; др.]
Однако в отличие от культовых мест поселений и могил посуду тризн разбивали гораздо чаще, что нельзя не связатьсосмертьюи стремлением уничтожить оскверненную ею утварь, как полагалось на Древнем Востоке [39, с. 62]. Но этнографические данные свидетельствуют и об иных ассоциациях битья посуды, связанных с возрождением, прорастанием из земли, вылупливаем из яйца и т. п. [915, с. 63, 67]. Так, у болгар «обязательной принадлежностью русалий является глиняный сосуд со священными травами, разбиваемый уддром жезла в конце обряда»; при этом жезл выражал «идею Вселенной с ее землей, мировым океаном и солнцем* [682, с. 679—684]. Такие представления перешли затем, по-видимому, и в курганный обряд, а с позднеямного периода сосуды—причем уже преимущественно не разбитые, а целые — становятся обычной, все более обязательной принадлежностью захоронений. Раскопками 1951—1952 гг. в пойме Молочной, например [775 и сл.], выявлено 9 могил доямных, 81 ямной, 85 катакомбной, 104срубной кулыур,вкоторыхнайдено,соответственно, 1 [в 11 % могил], 25 [ЗО'тJ и 60 [56%] сосудов; количество использованных в іризнах сосудов не поддается учеіу
Рассмотримиспользование и назначение посуды в культовых местах, тризнах, а затем и в могилах степных культур; анализ их семантики будет углублен * последующих разделах данной главы.
Вполне вероятно, что фрагменты поздней среднестоговской и майкопской керамики возле «Грота быка» Каменной могилы связаны с календарной обрядностью этого святилища [191, с. 70; 966]. Святилища на скалистых мысах и островах Нижнего Поднепровья прослеживаются на всем протяжении энеолита — бронзы, причем в сочетании с грунтовыми могильниками. В окруженных кромлехами захоронениях, ■снотафных [или культовых] ямах и шпиках многократного использования, перекрытых каменными закладами, обнаружено до 3-х сосудов, в том числе и крестообразно орнаментированные чаши на трех-четырех ножках, отсутствующие в подкур ганных могилах Поднепровья [417, с. 160, 171—І75; 419, е. 158, 160. 161; 9IS, с. 4—5]. Поскольку прослеживается связь (посредством аналогов с I—III слоями Великоалексанаровекого
■ II—VII слоями первого Старосельского кургана [960; с. 49—51; 966; 978, с. 91 ]) между •Гротом быка» и вместилищем новогоднего мироздания холмом—скалой — сосудом и т. п. Валой, тоэлементами семантики Валы могли наделятьсяи вышеуказанные сосуды ■зкультовых мест островов. При этом вымяподобные чаши ассоциировались, вероятно, с лучами -коровами, освобождаемыми Индрой из хтонической скалы. Индраи Вишну, расколов Вашу, надаивают из него, «кувшина с четырьмя отверстиями, как (доят) маточную корову... — на благо» [АВ. XVIII. 4.30; 294, с. 157—158]; оба герои — •‘первоначальный) океан, сосуд, который содержит сому» [РВ Ѵі.69.6]. В «Гротебыка*. Каменной могилы, которая, подобно нижнеднепровским Порогам, тоже становилась скалистым островом при разливах Молочной, 2+2 быка и коровы крестообразно изображены на своде святилища [678, табл. VIII]; в другом гроте Б. Д. Михайлов обнаружил изображение змия Вритры (?) состопой Вишну и стрелой Индры на голове.
Он убил змея, покоившегося на горе...
Как мычащие коровы, устремившись (к телятам).
Прямо к морю сбегают воды
Разъярённый как бык, он выбрал себе сому.
Он напился (сомы), выжатого в трех сосудах...
Он убил его, перворожденного из змеев.
Среди неостанавливаюшихся, неуспОкаивающихся
Водяных дорожек скрыто тело.
Воды текут через тайное место Вритры.
В долгий мрак поірузился тот, кому Индра враг.
[РВ 1.32. 2,3,10]
Если поединок Индры с Вритрой действительно подразумевает (хотя бы в вышеприведенном гимне) освобождение рек отольдов, порогов и прочих преград [1019, с. 68], то — с учетом описанных выше сосудов и петроглифов—лучшего соответствия хтя места действия мифа (нежели скалистые осіровасо святилищами на замерзающих, впадающих в моря Днепре, Молочной и, может быть. Южном Буге) не отыскать Тем более, чтоприуроченные к этим островам змееборческие легенды и мифы сохранились доныне [874, с. 185—187, 193—194 и др.].
Прекрасное подтверждение всему вышесказанному—ужеспустя длительное время после написания текста—было получено при исследованиив 1922г. кургана «Цегелъня» у с. Подлужное Кременчугского р-на Полтавской области. Этот памятник занимал невысокой мысок нал заливным лугом в устье Пела. На рубеже раннего и позднего периодовсреднестоговской культуры, т. е. еще в докурганное время, заесь былоустроено святилище, имевшее вид змееобразногорвас ямой—«яйцом» возле изогнутого к юго- востоку хвоста. Обломки интересующих нас здесьсосуаоъбылирассредоточены вокруг
святил ища, но особенно на площади, продолжающей образованную «змеёю» дугу, т. е. в сторону восхода зимнего солнца (-стояния). При этом в головной части, прямо в заполненші рва, были сосредоточены обломки 4-хкорягквитянскогоішіа [190, с. 61—66. рис. 39-40; 759, с. 84—86, рис. 45:1,61:13—14]. Формы их аналогичны, но орнаменты образуют тотологическийряд, что позволяет г гредположить периодичность «кормления змеи» (по-видимому, в соответствии с некими многолетними циклами). Важно, что семантика этого докурганного святилища была унаследована создателями одного из древнейших курганов, сооруженного носителями трипольской культуры немного юго- восточнее святилища. Насыпь перекрыла могилу и второй змеевидный ров, «голова» которого была обращена к предыдущей «змее» и ограничена справа «яйиом», а слева кострищем. Найденные здесь же обломки керамики относились, скорее всего, к предшествующему святилищу. И если его можно рассматривать как гіодоснову арийской мифологемы о Вале и Вритре, то курган ~ как воплощение данной мифологемы.
«Высота, «курганообразность» и доминирующее положение» над правым берегом Орели у с. Залинейное Зачепиловского района Харьковской обл. стимулировали возникновение здесь грунтового могильника «Госпитальный холм* [321 ]. Погребения неолитической сурской, неоэнеолитических днепро-донецкой и ямочно-требенчатой, энеол итической среднестоговской культуры сопровождались фрагментами разбитых в тризне сосудов, целых в могилах практически нет [526]- Аналогичная картина наблюд ается в Мариупольском и др. докурганнных могальники. Объяснить роль посуды здесь трудно, разве что обшими, вышеприведенным» ссылками на историческую этнографию.
С появлением курганов, гдеразмещение и функции керамики и проч. гораздобатсе детермированы, становятся возможными конкретные выводы. Так, при основном сред- нестоговскомп. 26 к. !7ус. Первоконстаніиновка вблизи Перекопа[1038, рис. 78] фрагмент! одногососуда был найден в засыпке могилы, а двух других—на погребённой почве северо-восточнее захоронения; юго-восточнее, за пределами разомкнутого ровика. ограничйвшего«острый конец» яйиеподобнойнасыпи, обнаружены обломки бычьего рога, а также лопатка мелкого рогатого животного Жвргѵптппмавягаітн или остатками тризны отмечены, таким образом, погребение, восходы относителъноего летнего и зимнего солнца (-стояния?). Форма, а также обращённость кургана и остатков животных к протекающему рядом ручью ассоциируются с выше рассмотренными обычаями славян и картвелов разбивать и т. п. под Новый гол (весенний, связанный с пахотой, или же зимний) яйио о голову быка [60, с. 77,180; 732, с. 112—113,145—І-в и др.]. Этот обычай (и, можно полагать, остатки тризны в рассматриваемом к. содержат реминисценции очень древних, восходящих к Чатал-Гукжу VII тыс. дон а. представлений о возникновении мира из яйца и причастности к этому новогоднеі» Тельца [904, с. 90; 915, с. 63—67; 1078, с. 102—103 идр.}. В свете таких реминисценш* обломки сосудов (или хотя бы одногоизних) при п. 26 к. 17 можно считать имиташк* раскалываниямировогояйца, что отчасти подтверждается схрматическимиизображенияш' плывущих длинношеихптиц (лебедей?) нанаибольшем из них. Изображенияполобшв птиц в сочетании с яйцами, а также рогами быков и баранов бытовали в это время шт локуро-араксской посуде Закавказья [411, рис. 25:14; 917, с. 11—12]. Обращает внимание и сочетаниев обрядеп. 26 к. 17 обломковсосудови рота, наверное, «рога изобилия», мифологема которого широко представлена в культурах индоевропейских народов, переходя оттуда и в основной арийский миф о сражении Индры с однорогим змием Вритрой за обладание вместилищем коров и проч. Валой [816, с. 93]. Семантика «рога изобилия» перешла, как увидим ниже, в «тельцовые чаши» с рогатыми ручками- визирами и т. п.
Подобные, но также западные влияния прослежены в п. 16 к. I у с. Староселье [949, с. *49—53]. Его положение и устройство могилы занимают промежуточное положение межаусреднестоговскимп. 19ираннеямнымп. 7 того же кургана, но каменные конструкции (вовсе отсутствующие в п. 19) явились, вероятно, следствием воздействий кромлеха и вымосток куро-араксского п. 24 и позднетрипольского п. 23 из расположенного неподалеку Великоалександровского кургана [966, с. 5—8}. Для раскрытия интересующего нас вопроса важно здесь то, что следы разбивания сосуда о заклад п. 16 связаны с преднамеренным разрѵшениемкаменных вороги менгира, а также с костром, что продолжило обряд сожжения шалаша над основным, непосредственно предшествовавшим п. 19. Сосуд п. 16 оказался наделен, таким образом, элементами семантики жилища, вселенской обители. Такие элементы бытовали в это время в формах и орнаментике некоторых трипольских сосудов. Особенно выразительна полусферическая чаша из поселений Черкасов Сад И (606, с. 46—74]. Её общая форма и 4 ножки имитировали, очевидно, «небесное вымя», но модель крестовидного жертвенника- очага внутри-указывает также на символ жилища «вымя г оры» [РВ IX. 107.5]. Его же символизировали 4 двойных треугольника, обозначавшие в синхронной протоэломской, а впоследствии протоиндийской письменности жилище, дворец [917, с. 11]. Слив чаши, т. е. «выход из жилища» ограничен головами двух коров или быков, рогакоторых можно принять также за разверстые пасти змей. Эту чашу—«вымя»—«жилище» можно поставить в основу типологического ряда, который закончится вышеупомянутыми чашами из культовых мест скалистых мысов и островов Нижнего Днепра; в ней отразиласьидея не только вселенской обители, но и одна из исходных арийского Валы, содержащего коров-лучи и окруженного змием.
Другой исходной можно считать помещение сосудов как «зрачков» в глазницы сооружённой из камней жабы, обнаруженной под к. 4—1 возле Усатово [611, с. 24—29]. Помещенные в ямки и обращенные на юго-запад (к закату зимнего солнца), сосуды, несомненно, связывались здесь с потусторонним миром. Будучи закопаны, сосуды осталисьцелы, однако раскопщики специально отметили, что камни над ними и около оказались стёрты и вдавлены, будто по ним прошло много людей [611, с. 27] (проходивших обряд‘инициации?). Задний проход вселенской жабы, обращенный к восходу летнего солнца, куда, по-видимому, выходили участники обряда, оказался отмечен человеческим черепом, антиподом сосудам — «зрачкам». Этот факт следует вспоминать, когда речь будет заходить о сосудах из черепов или об использовании их пережжённых костей в качестве примеси к глине.
Трипольские влияния сказались, очевидно, при формировании курганного обряда постмариупольской культуры. Так, сосуд с трипольскими чертами найден в кострище или жертвеннике с антропоморфными стелами постмариупольскогосвяти- лища в основе кургана «Кормилица», недалеко от «Цегельни» (см. выше). Во рву к. 1 на Самарском острове (Днепропетровская обл.) среди остатков костра было найдено
«обточенное вокруг» дно керамического сосуда [322, с. 12]. Оно. можно полагать, в какой-то мере воплощало в себе всю эту огненную краду (ар.-инд. ciadda) [682, с. 87—91]. Подобную семантику обнаруживает бинарная, в виде двух соединенных вершинами конусов чаша (не производная ли от «биноклевидных» ритуальных сосудов Триполья?), помешенная за пределами могилы, восточнее черепа основного погребения к. 2 у с. Орлик Кобеляцкого р-на Полтавскойобласти [449]. Её форма и местоположение, размещение в костришеи заполненность охрой указывают на элементы семантики огня, дневного-и-ночного Солнпа. Показательно, что и в данном случае, и в обращенных на юго-восток проходах вышерассмотренных п. 26 к. 17 у Первоконстантиновки и п. 16 к. 1 у Староселья жертвоприношения обращались к восходящему солнцу; вТриполье же, напротив, жертвенники обращены, как правило, на юго-запад—к закату зимнего солнца [249, с. 37; др.].
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 167; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!