ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ И РАСТЕНИЙ 31 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 31 из 110Следующая ⇒

на вершине кургана был разложен костёр. Символика, как видим, довольно ясна. Покойник должен был вознестись из потустороннего в небесный мир (где его воплощением становился, очевидно, «маленький прозрачный камень беловатого цвета», помещённый в модель повозки); это вознесение обеспечивалось повозкой — жертвенником*^- костром, а тягловой силой выступали змеи — быки — пронижи (воплощение змей) —огонь. Этотсюжетявно насьшденшаманскими представлениями.

Змеи к. 9, несомненно, связаны с потусторонними водами, неким «троном» и корнями «мировогодрева» (наиболееочевидновоплощенномвсидящемпокойнике), аих символ в виде пронизок устремлёнкнебесному огню. Соответствия комплексу этих признаковхарактерньщляхепскогоитлі. мифологического цикяао боге Грозен демоне Змие, воплощавшихся также в Царя и Трон [41, с. 87—98]. При этом связанный с потусторонним морем и «древом жизни» Трон имел змиеподобную форму. Такие изображения среди петроглифов Элама, на чаше из Хасанлу—IV и др. [219, рис. 24]. «Изображение змеи на троне (или трон в виде змеи) в целом может объясняться тем, что наряду с отрицательной функцией для змеи характерна связь с плодородием», — замечает по этому поводу В. Г. Ардзинба, приводя дал ее отрывки из хеттеких ритуальных текстов, указующих также на связь змей с огнём и идеей продленияжизни: «одна змея очага к греху (=*смеріи) ушла... другая же змея очага вышла из царского дворца» [41, с. 96]. Всё это вполне отвечает акцентируемым здесь элементам обряда к. 9—1. Нов них обнаруживаются соответствия и арийским представлениям (особенно иранским, на которых остановимсяниже). Укажемтут на мифологему о Вишну, почивающемназмие Шеше, который плавает в потустороннем океане, поддерживает основание «древа жизни» и окружаеттрон Варуны [294, с. 126,159}. Эти представления древнеехетгских; истоки их прослеживаются в древнейших курганах у Григориополя, Старогороженои др. Дунайско-Днепровского междуречья, акорни навернякауходятвиндоевропейские культуры IV—VI тыс. до н. э. Можно согласиться с В. Н. Даниленко, указавшим на сходство рассматриваемого погребения из к. 9 с петроглифами Каменной Могилы и Армении, где изображены бычьи упряжки (в том числе и с покойниками), сопровождаемые змеями и астральными символами [191, с. 66—68]. Эти аналоги следует дополнить изображениями на уступе Новотатаровского п. II к. 3—11 у ст. Батуринская (Степное Прикубанье) [933, с. 20—21] и чаше из храма рубежа II—I тыс. до н. э. в Хасанлу—IV (Северный Иран) [219, с. 86—87, рис. 24]. Первый из этих памятников близок погребению из к. 9 культурно-хронологически, а второй наиболее полно соответствует егосбряду. Очевидно, что эта «Новотатаровская» линия, которую можно считать генетической подосновой рассматриваемого к. 9, отлична (хотя и параллельна, переплетена) от «ямной» линии формирования образов Шеши и Вишну.

В верхней части изображений на чаше из Хасанлу—IV представлены 3 колесницы с восседающими на них Тельцом, Солнцем, Луной. Колесница первого наиболее представительна, еёвяечётбыкс иаливаюшимсяизортапотоком. Под ним расположено самое примечательное изображение нижней части: трон-змий о трёх головах с восседающим на нём божеством, котороепринимаетбраслеты(?) изрукподчинённого. Эти два основных образа сопоставимы с жертвенником, быками, повозкой на перекрытии, а также с покойником в окружении змей, преобразующихся затем в пронизки-«браслета».ИсследоватслирассматриваюткомпозициюначашеизХасанлу-1Ѵ преимущественно как иллюстрации к хурритско- хеттским м ифам о противоборстве хтонического бога Кумарвы с небесным громовержцем Тещубом. Однако при этом обнаруживают также сходство с иранскими Тиштрьей и Ардви-Сурой Анахитой — Трёхзвёздным’ лучником-борцомс засухойи ‘Влажноймогучей беспорочной’ богиней плодородия [406]. Их признаки можно обнаружить и в центральных персонажах, но более однозначно представлены они в лучнике со змеей над головой и в дважды повторенной женской фигуре: на льве со свастикой и в сочетании с парящей птицей. Подобным образом Ардви-Сура Анахита изображена и вп. ІІк. 3—It: ввиде змееголовой богини (что сопоставимое богиней нальве, хтоническом, каки змея), расположенной между птицей и влекущим плуг быком. Впрочем, в стольдревниевременаэтаиранская (авестийская) богиня врядли существовала, но могла формироваться под личиной Адити, ‘Дающей воду* Варкарьи.

Авестийской Ардви-Суре Анахите и атмосферному боіу ‘Ветра’ Вайе приносил жертвы 3-головый ‘Змей Огненный’ Ажи Дахака; возможно, что ведический ‘Змей Глубин’ Ахи Будхньявыступал его антиподом [428; 790]. Последний выступал также ‘Корнем’, ‘Опорой’ ]133, с. 488—489], что соответствует семантике змей в погребении к. 9 (в то время как костёр на вершине кургана и, вероятно, пронизки в жертвеннике под костром сопоставимы с образом ‘Огненного’ Дахаки, приносящего жертвы). К жертвоприношению огню причастен был и уходящий в индоевропейское прошлое Будхнь— Бадняк южных славян, воплощавшийся в «рождественское полено» и сжигавшийся в сочельникпень. При этом из него выбивали искры, выражая желание умножить по их числу скот [790; 262].

Лингвисты обнаруживают генетическое родство между Ахи Будхньей и позже возникающим Вритрой; рубеж их отразился, вероятно, в вышеупомянутом постмариупольеком к. 9—1 возле Тернов. Что же касается к. 9 к/г «Три брата», то он вполне сопоставим с зародышем мироздания и новогодних благ Валой, охраняемым Вритрой, но змеи в его основе (и символ змеи на вершине) гораздо ближе к образу Ахи Будхньи (и Ажи Дахаки), поскольку погребальный обряд не обнаруживает признаков змиеборства, присуших«Вритраубийпе» И ндреиего предтече ‘Триединому(?) Водяном/ Трите Аптье [1019, с. 72—73, 202].

Завершая анализ змей из п. 9 новотитаровского круга, можно сказать, что при всей их близости к образу хеттского (атакже лувийскогои хурритского) Змея-Трона, они обнаруживают как индоевропейские реминисценции, так и индоиранские параллели, тяготеющие к иранской ветви арийской общности.

С к. 9 к/г «Три брата» Волго-Манычского междуречья [717, с. 147—157] можно синхронизировать позднекатакомбные, ингульского типа п. 9 к. 2 у Семёновки и п. 5 к. I у Сосновки в окрестностях Каменной Могилы на р. Молочной [508, с. 108—109, 111-112, 1(4, 116].

- П.9и п.5 оченьблизки идовситьноспецифичнывоіромном массиве однокулыурных погребений Азово-Черноморскихстепей. Оба они располагались у северной полыкур- ганов, куда были обращены выходы из катакомб (что представляет собой едва ли ни уникальное исключение; обычно входы-выходы обращены в сторону юга); могилы редких подпрямоугол ьных очертаний, с двухступенчатыми входными ямами (у «ин- гульцев», как правило, округлые и без ступенек); скелеты взрослых людей слегка скор- ченьш ориентированы навосток(всёэтовместесконфшурацией могил можносчитать реминисценциями доингульской катакомбной культуры); отчленённые головы были смещены к выходу за правым плечом; охра и следы подстилок отсутствуют. Другие детали обряда указаны ниже. Здесь же заметам, что оба захоронения оставлены одним и тем же, весьма узким кругом людей.

Справа от таза п. 9 «находились в анатомическом порядке позвонки двух желтобрюхих полозов, лягушки озерной и трёхстепных хорьков»; нарисукке, однако, показаны и головы полозов, обращённые к отчлененной голове человека, в то время какегоступни огибаю тсяхвостами гадов [508, с. 111—112,рис.6:9[. Полоз былположен также отлевогоколенакплечу п. 5,у этогожеплечапоместили череп хорька; отправого колена к локтю положили ужа, более короткого и потому, наверное, немного не доставшего до головы человека. Между ней и головой хорька были помещены «деревянная палка (длина 40; толщина 4 см) и лопатка животного (бык) со следами изношенности в центре, появившейся, по-видимому, в результате ударов названной палкой» [508, с. 109, рис. 2:4]. Данный комплекс следует считать колотушкой, разновидностью шаманского бубна.

Змеи, будучи единственно(? — с лягушкой и хорьком из п. 9 неясно) нерасчленёнными в могилах существами,, вполне сопоставимы с арийскими змеевидными ‘'жизненными силами" — асурами. В п. 5 достаточно видно их превосходство (победа?) над шаманом и хорьком, их природным врагом; подобная конфронтация отражена и в обряде п. 9. Вместе с тем нельзя не обратить внимание на соответствие парности и вытянутости змей вдоль туловишалюдей йогическим «венам» Пингале и Иде [294, с. 137—138; др.], в соответствии с чем отчленённость голов жрецов выглядит не иначе как символ обретения нового («нетелесного», во всяком случае, отличного от прижизненного) качества, возможно даже «выхода из круга перевоплощений». Доиндийские, быть может, истоки указанных концепций представлены в РВ 1.164. Несомненным доиндийским соответствием рассматриваемых захоронений представляется Рудра—с его наиболее тесной в арийском пантеоне связью со змеями и уникальной с кротами (в п. 9 и п. 5 — с хорьками). Рудрасов- ⁴змей’ дополняет колотушка, местоположение (вместо головы жреца), звучание и материал (лопатка быка) которой сопоставимы с основным значением имени Руяры

— “Ревущий’, ‘ Рычаший’ ]806; др. ]. Важна тути специфическая связь иццоарийского Рудры с северным направлением, открывающим «путь богов» (в отличие от «пути предков» на юг).

П. 9 и п. 5 обнаруживают специфические схождения с вышерассмотренным к. 9 к/г «Три брата» — от парности змей, до устремлённости в зенит. Оба комплекса

— столь различные в культурно-территориальном отношении, находят изобразительные аналоги среди петроглифов Каменной Могилы [191, с. 67—68. 506]. Соотаетствуюшие изображения связаны здесь с Закавказьем и даже Месопотамией, где на храмовых печатях встречается мужское божество в окружении двух змей, которое покоится (в реке или в яме, т. е. в потустороннем мире) у ног человеко- и грифоноподобных божеств с астральными символами [49, с. 59, рис. 27:а; 975, с. 250—252; 1040, фиг. 1479 и др.]. Не исключено, что мифологические соответствия этого круга аналогов сохранились в образе осетинского змия Ру ймона. связанного и с загробным, и с небесным мирами [287].

Изпрочихперсонажей индоевропейской мифологии Рудра ближе всего Аполлону. Помимо довольно общих связейс потусторонним миром^ небесами и стрелами, естьи весьма специфические—со змеями и кротами, змеями (атакже лягушками) и мышами.

Оба — «мужеубийцы», связаны с рудрасами — ‘плакальщицами’ и надгробными статуями; Рудра — ‘‘Кроваво-красный”, Аполлон — «Отеннсяикий»; оба соединяют ярко выраженные функции губителей и целителей [806, с. 388; 447, с. 41,277—278 и др.]. Основное .мифическое деяние Рудры — обезглавливание старших божеств, забывших пригласить его на жертвоприношение; Аполлону свои головы посвящали жаждушиеобрестидарясновидения,аегосындажехотелвозвесшемухрамизчерепов убитых людей [447, с. 277,498]. 4+5 столбов, установленных наклонно и вертикально в лазе п. 5 [508, рис. 2:4], количественно сопоставимы с арийскими (но и др.) представлениями о «девяти сферах небес» или «шагах обретающей бессмертие души» [711, с. 157~158],ноконструктивно — с брёвнами пред вратами Трои, которые охраняли её «и были не чем иным, как самим Аполлоном» [447, с. 272—275].

Коль уж упомянута Троя, то следует обратить внимание на явно неслучайное совпадение имен йогической «вены» Иды, ведической богини молитвы и жертвенных возлияний «в месте Иды, на пупе Земли» [РВ 111.29.4], одноименных гор-богинь на Крите и около Трои, образ которых «восходит к общему эгейскому и малоазиатскому мифу Великой Матери» [447, с. 107 идр.]. Пещера на критской Иде считалась наиболее вероятным местом рождения Зевса, оша-соперника Аполлона (одним из мест происхождения которого тоже считался Крит). Оба божества выступали порой в образе змея...

Итак, погребальные комплексы ишульских п. 9 и п. 5 сопоставимы с мифологическими образами Рудры и Аполлона. Второй аналогпосумме специфических признаков предпочтительней. Одновременно можно предположить, что истоки чрезвычайной близости указанных образов уходят в эзотерические (для узкогоо круга жреиов, обладавших по крайней мере зачатками йоги) культы Ближнего Востока — вероятно, малоазийской прародины индоевропейцев. Выдвигаяздесь этотвопрос, мы будем неоднократно возвращаться к нему при анализах других археологических памятников.

Нелишне ещё раз повторить, что рассмотренные погребения со змеями обнаруживают йогические, но никак не змееборческие мотивы. Однако таковые чрезвычайно ярко выражены в раннесрубном к. 6 у ст. Дурновской на р. Бузувлук (в районе максимального сближения Дона и Волги).

Основной покойник единственной в к. 6 могилы сопровождался тремя змеями [497], уложенными перед грудью, за спиной, между тазом и ступнями согнутых ног. Нож в правой руке взрослого покойника не оставляет сомнений в его змееборческом предназначении. Анализируя данный комплекс в предыдущей главе, мы уже пришли к выводу о воплощении в нем образа Ивдры с существенными реминисценциями игеіоевропейского Триты, побеждающего трёхглавого Тришираса (Вишварупу). В надмогильных конструкциях и жертвоприношениях прослеживается определенная близостькк. 9 к/г «Три брата», носемантика змей совершенно иная (хотяинебезточек соприкосновения спредыдущей). Обращает насебя, в частности, внимание различное положение змей: вытянутое в к. 9 (и к I, к. 2) и спиральное в к 6. Последнее означало, очевидно, угрозу и нуждающуюся в благоприятном преобразовании потенцию потустороннего мира. В этой связи показательно, что хвосты всех трёх змей были обращены к закату зимнего солнца (как к исходной точке, пространству-времени обитания этих демонов-асур?), а головы — к восходу зимнего, затем летнего Солнца и, наконец, кзекиту, насевер (к обители Рудры и небесных дэвов-богов). Покойнику, по-видимому, предписывалось предотвращение такой вот экспансии.

Змеи встречаются и в могилах Кавказа [726, с. 212—215]. В этом регионе изображений змей особенно много. Ещё и во II тыс. до н. э.,в позднейшей куро-араксской культуре сохранялись здесь традиции малоазийских святилищ ѴІІ—ѴІ тыс. до н. э., созданных древнейшими кмѵждолсЯиімя [707, с. 43—45; 1078]. Так, на поселении Мецамор в Армениивыявленкультовыйцензр богини воды и плодородия (очевидно, Ардви-Суры Анахитьі или близких к ней Анантиды, Анахис, Наны), причём в сочетании с быками и змеями (втомчисле парными) [858, с. 126,159,191]. Образы змей были здесь тесно связаны с календарным делом [858,с. 126,145,190-191]имелиорацией [834, с. 58—63], а также многими мифами, один из которых или несколько несомненно отразились в примыкающем к кавказскому ареалу к. 9 к/г «Три брата». Древнейшие сюжеты запечатлены на медной диадеме погребения 2—й четверти III тыс. дон. э.изКвацхелеби [411, с. 167, рис. 43:31]. На затылке покойника располагались изображения снесших яйца-светила лебедя и журавля (весны и осени?), а лобную часть занимало солнце (?) в окружении двух змей и следующих за ними оленями. К середине II тыс. до н. э. [475, с. 79] иликболеераннемувремениотоситсябляхаиз кабаньего клыка, уложеннаяперея лицом и грудью покойникаизп. 53 Нальчикскогомогильника; концы её были украшены парой свернувшихся змей [380, с. 81, рис. 36—38]. Эта находка продолжает традицию наірудных и проч. блях из Мариупольского и других докурганных могильников, а вместе с тем отвечает представлениям грузин о героях биато, грудная клетка которых срослась в сплошной щит. Биато были лучшими из ‘владеющих долей (благ богини плодородия Наны)’ натцилиани, лопатки которых имели знаки луны и солнца. Эти ‘доли’ — нашили или твали “ ’глаза’ приходилось и при жизни, и после смерти оберегать от змей [60, с. 110—111]. Наиболее известным среди натцилиани был Торгва, который посредством своего родства с арм. Тарку, греч. Таргелием (Аполлоном),скиф. Таргатаем, иран. Трайтауном [682, с. 76—78] возвращает нас к кругу арийско-картвелоанатолийских связей, обнаруженных выше при рассмотрении схождения образов Тритыи Руцры с хетг. Тарху и осет. Руймона.

2. Дикорастущие растения

Завершив рассмотрение дикой фауны, остановимся вкратце на той дикорастущей фаоре, которая особо почиталась в погребальном обряде.

Прежде всего необходимо отметить продолжение традиции присваивающего хозяйства, выразившееся в наличии на поселенияхУсатово и Маяки остатков плодов дикорастущих яблонь и іруш,тёрна,лесногоореха,кизила.[606, с. 123]. Последние два ввда обнаружены также в погребениях ямной культуры [402, с. 259—262].

Древнейшими из wewvir>«.Twm-ftfot*n в курганном обряде и к тому же определенных пород являются 6 дубовых столбов в доусатовской (периода Триполья С,илинесколькораньше)основеГригориопольскогокургана[715,с. 78—80,121—122]. Ниже, рассматривая их в сочетании с кольцевым рвом, каменными вымостками и кострами, »«рп»ііірг»*-у кннти человека, 2козлов, 9 домашних и диких быков, а также шаманом с орлиноголовым скипетром из оленьего рога и проч., мы выйдем на обширный круг индоевропейских и даже картвельских соответствий, отразивших этническую принадлежность, родину и время основателей этого кургана. Ближайшими

изних окажутся хетгский Гроза шш Пирваи арішский Варуна, славянский и др. Перун, а применительно клубам—и.-е. *pi^h⁾er/k^M‘/u-n- 'боггрома’С^р^’егД⁰^ /и-Ѵорныйдуб’, [133, с. 614-615].

Нечасты, ксожалению, определения пород дерева, применявшихсявконструкциях могил. Среди них следует особо выделить берёзу. Её кора использовалась в качестве подстилок уже древнейших подкурганных могил низовьев Днепраи Южного Буга, тех, кстати, могил, где обнаруживается зарождение основного мифа Ригведы [926, с. 116—118; 978]. Использовалось, по-видимому, местное дерево, во всяком случае в IV тыс. до н. э. берёза здесь произрастала [707, с. 47—48]. В срубной культуре Нижнего Поволжья зафиксирован столб, подпиравший кровлю могилыи ^ н м» і их. ыриаиішші, по-видимому, мировое древо или осьмирозиания [381, с. 133]. В таком значении берёза впоследствии почиталасьславянами: «На море Океяне, на осірове Кургане стоит белая берёза, вниз ветвями, вверх кореньями» [263]. Ценился, очевидно, нестолько внешний вид, скольконеобычайно белая кора, способная «разгонятьтьму» потустороннего мира. Наэтомвопросе мыостанашшвалисьв предыдущей отаве при рассмотрении семаі пики мела и других белых красителей.

Остаётся сожалеть, что «очищенные от коры прутья» из кемиобинского п. 7 к. 1—II у с. Широкое на Днепропетровщине [323, с. 27—30] остались без определения. Возможно, это были ива < хетг.> — еіа ‘древо жизни’ и.-е. а — [798, с. 396; 815, с. 37]. В таком случае рассмотренное в предыдущей главе уподобление (с помощью этих прутиков, в частности) покойника «мировому древу* получило бы бесспорное подтверждение.

Несомненнасвязьс потусторонними водами камыша, тростника и камки, широко применявшихся в перекрытиях, а также подстилках дна могил и ритуальных площадок. Особенно очевидно это при сочетании растений с моллюсками [343, с. 71; 77—392, с. 55; ЮЮ,с. 187; др.]. Почитание «благого Тростника» засвидетельствовано в надписях среднедунайской Аратгыещё в дошумерское время [297, с. 32—33]. Здесь же появилась Инанна-’(планета) Венера’, с которой уже в Шумере особо связывалось почитание тростника или камыша в виде особых связок [444, с. 63]. Подобные связки обнаружены на перекрытии позднеямногоп. 2 к. I у с. Малозахарыинов Приорелье [330, с. 6] и по головам однокультурных п. 7 к. 6 у Новосёловки, п. 12 к. | у Васильевки в Северном Приазовье [355, рис. 3:2—3; 395, с. 110]. В индуизме тростниковые подстилки ритуальных площадок являются одной из разновидностей брасмана, а на дне погребальных ям символизируютпотусторонние воды и лодку [598, с. 210]. Символика брасмана, возносящегося в небеса [888, с. 36—38], обнаруживается в камышовых или тростниковых подстилках кузовов повозок с заупокойными дарами во входных ямах катакомбус. Весёлая РощанаСтаврополыцине [674, с. 106]. Подстилки жертвенников припоіребенияхраннесрубногопериодав кургане ус. Новолакедемоновка на Миусском п-ве Азовскогоморя [281, с. 86—87] соответствуютарийскому обычаю раскладывать на них культовые предметы и совершать жертвоприношения Яме [401, с. 76].

Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 208; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 26 27 28 29 303132 33 34 35 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!