ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ И РАСТЕНИЙ 30 страница
Гораздо выразительнее представлены иные обитатели водной, потусторонней стихии — моллюски. Истоки повсеместного использования их в культовых целях следуетискатькаквисконнойхозяйсгвенной значимости (продуктгаггэния, поделочный материал), таки в психологическом восприятии (олицетворение самозарождающейся в жидкости тверди, зародыша, двухчастности). Такие значения раковин получили широчайшее распространение [87; 1013]. Обратимся к специфике применения их в различных культурах Юго-Восточной Европы эпохи энеолита и бронзы.
Использование и почитание моллюсков особенно выражено в неолитических культурах собирателей, охотников и рыболовов. Эта традиция сохраняется и в начале энеолита — у создателей грунтовых могильников мариупольского типа, а затем и древнейших курганов. Интересна изобиловавшая раковинами IJnio подкурганная площадкапостмариупольскогоп. 2 к. 14ус. Виноградноенавысоком берегу р. Молочной [661, с. 15—16]; она была ограничена рвом, восточная и западная дуги которой напоминают створки огромной раковины. Не исключено, чтовобряае данного кургана отразились истоки месопотамского мифа о сотворении мира из двухстворчатой гфараковины Тиамаі, которую верховный бог Мардук [ИЗ, с. 61]:
Рассек её кушу, хитроумное создал.
Разрубил пополам её, словно ракушку.
Взял половину — покрыл ею небо...
Иная семантика прослеживается в другом постмариупольском рве — вокруг п. 2 к. 9“1 у с. Терны Павлоградского р-на Днепропетровской обл. Он представлял собой разомкнутое кольио,имеющее «определённоесходствососвернувшейся змеёй», между концами головы и хвоста которой разместили малый замкнутый круге культовой ямой посередине [335, с. 55—57, рис. 2:1]. В целомкомпозиция отвечает основной мифологеме индоарийской Ригведы: змий Вритра, стерегущий новогоднюю сокровищницу Валу [975, с. 133—137; 978, с. 90]. В связи с семантикой раковин интересно здесь то, что их створки были сконцентрированы в голове змия, символизируя, таким образом, его хтоническую суть.
|
|
|
Отождествление потустороннего мира с раковиной сохранялось до конца бронзового века—не только в случаях засыпки раковинами ямных и катакомбных могил [343, с. 66,71,77; 392, с. 55; 1010, с. 142,187,199; др.], но и при помещении в них всевозможных изделий из раковин.
К наиболее распространённым — помимо исчезающих в позднем энеолите обшивок одежды, подвесок, браслетов — относятся примеси толчёных раковин в керамике, охре и др. Примесь раковин в керамике обусловливалась, прежде всего, технологией: возможностью снижения температуры [958, с. 100]. Нотаким же образом упрочнялись ассоциативные связи моллюска—сосуда—пищи —жизни и, кроме того, складывалось новое представление о схождении жидкости—моллюска—огня—тверди, того, что воплотилось затем в приводившиеся выше арийские мифы о вылупливании "Отца существ’ из ‘Золотого (огненного) зародыша’ и сотворения мира как из половинок скорлупы, так и из комка ила, на котором разведён был костёр. Археологическим отражением таких представлений можно считать находки или даже сяои раковин под кострищами в кольцевых рвах и бофрах-воронках из курганов постмариупольской культуры [322, с. 12—131- Для неё же были весьма характерны (исчезнувшие потом) цилиндры из смеси охрыи толчёных раковин [322, с. 4,17,40—42]. Эти специфические изделия ставились обычно у головы погребённого—продолжая, по-видимому, традицию древнейших индоевропейских культур устанавливать черепа на красные подставки [18, с. 16]. Если признать, что в основе такого обычая была идея вознесения головы к небесам (посредством «столба красного» огня), то «постмариупольцы» акцентировали потустороннее начало (огня) такого вот вознесения. Вполне вероятно, что на этом фоне и именно в их среде сложился миф о воскресающем (‘Набухающем в матери)-земле)’) Матаришване, похищающем и возносящем на небо потусторонний огонь [294, с. 147—155]. Подставки и цилиндры воплощали, по-видимому, жертвенный столб, ось мироздания, что вполне очевидно в обряде вышерассмотренного позднетрипольского п. 2 к. II—I возле Усатова [603, с. 64—65]. В таком случае примесь раковин указывала потусторонность, хтонизм основания этой оси, что нашлоотражение взаключительной мифологеме обрядажертвоприношения коня (или эквивалентногоему человека): «Море —егопривязь, море—источникрождения» [БрУп 1.1]. Под «привязью» здесь подразумевается жертвенный столб, сопоставляемый с ‘Золотым (огненным) зародышем’ ]711, с. 48, 124—126]. В более ранних ведийских произведениях жертвенный столб отождествлялся с ‘Человеком’-Пурушей, из членов которого боги сотворили миры [РВ Х.90.5,15]. Не исключено, что это отождествление отразилось в характерном для постмариупольской культуры обычае наделять покойника моделью сердца, которая изготавливалась из такой же охристораковинной массы, что и «цилиндры» [322, с. 42].
|
|
|
|
|
|
Как сказано выше, использование раковин сокращалось по мере угасания присваивающего хозяйства. Однако их немало и в позднем Триполье, где они использовались и в качестве погребального инвентаря, и в сугубо культовых целях. В курганах Усатово наиболее интересны три случая. «Пятно из раковин мидий» [603, с. 64] между п. 2 к. II—I с имитацией основания оси мироздания (см. выше об охристомеловых «цилиндрах») и расположенными в направлении заката зимнего солнца стелами, означавшими вершину этой оси, символизировало, по-видимому, космический океан. Данный комплекс можно рассматривать в качестве прообраза ведической мифологемы: «Море — егопривязь, море — источникрождения» [БрУп (.1],которой завершается текст, сопровожыавший ‘жертвоприношение коня’ ашвамедху. Среди камней многослойного заклада единственного погребения к. 3—II обломки раковин совместно с фрагментами керамики выглядят остатками тризны. Но настораживают найденные здесь же отшепы кремня, клыккабанаи особенно рыболовный крючок [603, с. 83—85]. Вполне вероятно, что раковины в сочетании с тремя последними видами находок отразили зарождение(?) представлений осотворении земной тверди из комка ила, поднятого ‘Оіцом существ’ в образе вепря со дна праокеана [294, с. 119—120]. Наконец, восновномп. 1к. ЗЧхгонизммидий, разложенных заспинойипередчерепом погребенного, сопряглисустремленньшвнебесабрасманомвкиде бронзовых кинжал а, шила и топора [603, с. 49]. Здесь, Возможно, тоже проявились представления о хтонической праматери-раковине Тиамат, из створок которой сотворены были земля и небо.
|
|
|
Находка спзорки раковины со следами охры и сажи (для нанесения магических знаков на стенки или кровлю гробницы?) при древнейшем кеми-обинском п. 7 ч'И кургана [966, с. 7—S] указывает на сохранение сложнейшей семантики даже в невзрачных единичных находках. Дело в том, что эта створка находилась рдцом (но за пределами гробницы) с вышеописанным панцирем черепахи, наместеворонкисоследами космогонического ритуала будущего п. 3 к. I ус. Староселья. Впрочем, постмариупольскиетрадишшдостаточносильныбылиещёивпозднеямный период. К ним можно отнести: окружение могил вал ами из морских раковин [392, с. 56, 58], а детского п. 1 на поселении Михайловка—III — воткнутыми в землю створками речных раковин [419, с. 61,157]; помещение вместо «цилиндров» раковин, особенно в сочетании с молоточковидными булавками [341, с. 39—40; 422, с. 24—25; 1010, с. 123, 126], выражающими, как будет рассмотрено ниже, идею животворящей мировой оси, а также связьс образом влекомой небесными быками повозки с Луной и Солнцем вместо колёс. В связи с последним чрезвычайно интересна находка в позднеямном п. 4 к. I у с. ГригорьевкаТокмаковокогор-на Днепропетровской области «вырезанного из дерева подголовникасерповидной формы, с углублением для головы. На нём по сторонам от черепа положены раковины перловицы» [330, с. 10]. Этот комплекс сопоставим с жертвенниками Северной Месопотамии [904, рис. 2:3] и Закавказья [858, с. 191, рис. 110—111], сочетающими символы Тельца и мировой оси с расположенными тут же ёмкостями для возлияний. Жертвенный характер окружённой раковинами головы мужчины 25—30 лет из п. 4 к. I подтверждается обрядом однокультурного п. 2 из соседнего к. 6: взрослый сопровождалсяздесь подростком, «наместе отсутствовавшего в могале черепа» которого «лежала раковина перловицы» [330, с. 12]. Скопление раковин-улиток зафиксировано под черепом взрослого п. I к. 2 у с. Новые Раскаецы наНижнем Днестре [1032, с. 33]. Иесливпредыдущем случае раковину можносчитать воплощением черепа, то в последнем случае — мозга.
Интересно также помещение раковин возле таза [422, с. 24—25,56; 722, с. 10—11:
1010, с. 122—124], что подчёркивало, очевидно, способность покойника к возрождению и в какой-то мере связывалось с обрядом дикша [87. с. 90—99; 307]. Такое сочетание раковин ассоциировалось, очевидно, с тазом, половыми органами, семенем. Что же касается дуализма размещений раковину тазаи головы, то это соответствует стремлению к воссоединению соответствующих частей тела, —■ что было отмечено в предыдущей главе на примерах человеческих жертвоприношений и объяснено (опираясь на лингвистические данные) семантическим схождением спермы и мозга. В русле йоги- уединения’ такое схождение отвечает аскезе, половому воздержанию во имя усиления интеллектуальных возможностей.
Добавки измельчённых раковин в гончарный замес продолжались в Поволжье и всрубноевремя,азапшшеепрекратилисьещевпозднеямныйпериод.Затовкатакомбное время распространились здесь сосуды, изготовленные едва ли ни полностью из перемолотых раковин [379, с. 23, рис. 12:4; 442]. Ссылаясь на исследованные Б. А. Рыбаковым [681, с. 169, 172, 181—189] экземпляры с подобной орнаментацией из ірипольскойитшинецкой культур, И. Ф. Ковалёва [324, с. 48] отмечает, что сочетание в них «волнообразных композиций и фестонов, присутствие на двух сосудах ... изображения женской іруди, воплощающих представления о небесных богинях, позволяют считать их применявшимися в ритуалах, связанных с водной стихией, в частности, с «волхованием водою». В некоторых случаях, кроме того, подчёркивалась идея плодородия. Так, в кенотафное п. 6 к. 2 у с. Соколовка (Поингулье) поместили амфорку с крестообразным знаком потустороннего солнца на дне, комочки охры, кремнёвый отщеп, 2створкиперловицыи около 90 бусинокиз просверленных речных улиток [931, с. 94—97], которые могли символизировать не только звёзды, но также довдьи посев. Болееочевцгшо эта идея отразюіасьвинвентаре, сопровождавшем скелет молодого человека п. 32 к. 4уст. Шахаевскойнар. Мзныч [838, с. 100—101 ]. Здесь были помещены булавки из спинных плавников судака и множество улиток, заполненных просом. Известны случаи помещения раковин не только возле, но также под и внутрь сосудов [342, с. 73—75;688, с. 90]. Заметноусилениевкатакомбное времянаметившейся ранее связи раковйн с обрядом дикша, самозачатия и самовозрождения погребаемых. Во взрослом п. 7 к. IS—III у с. Широкое Херсонской области одна створка Саигі была помещена под таз вместе с галькой и кремнёвым отщеп ом, а вторая — у локтя левой руки, кисть которой расположили на тазе [884, с. 32—33]. Здесь налицо сочетание связанногос дикшей «ритуала левой руки» [ 184, с. 28] и представления о том, что «ядра
— небо и земля, фаллос—давильный камень, семя — Сома» [ТС 7.5.25.2], где ядрами выступают створки раковины, фаллосом — галька, а Сомой — отщеп (предназначавшийся, очевидно, для срезания и очистки растений или грибов, из которых изготавливался «напиток бессмертия» [722, с. 124]). Позднекатакомбное п. 4 к. 6 у с. Чкалово (Степной Крым) содержало два разновременных{?) захоронения: вытянутой старухи с двумя створками раковины между бёдер и слабо скорченного, обращённого кней лицом старика [547, с. 36]. Немаловажно, что они были окрашены, соответственно, в красный и белый цвета — согласно хепскому обычаю при совместном почитании богини-заступницы и бога грозы, земли и неба [41, с. 104,213]. Значение цветов здесь, правда, обратное, но это, возможно, обусловлено магией. Идея воспроизводстважизни посредством ментальных усилий (см. выше о семантическом схождении ‘мысли’ и 'семени’) запечатлена,’по-видимому, в инвентаре п. 12 к. 4—XVIII у с. Верхняя Маевка, где раковина у таза погребённого сочеталасьссосудом изтолчёныхраковин у егоголовы {442, с. 72]; здесь же могли отразиться и представления об усилении животворства дождя. Подобное значение могло придаваться и раковинам, обычно сопутствующим захоронениям мастеров, независимо от их специализации [74, с. 65—68; 731, с. 171; 979]. Сущность таких находок можно объяснить присутствием мифа о братьях Рибху (от ■работа’), получивших избавление от смерти благодаря своему мастерству. С раковинами их вкакой-томересбл ижает один из подвигов: переделка кубка для напитка бессмертия [1019, с. 87—88,204]. Следует также указать на использование толчёных раковин при изготовлении некоторых масок [558, с. 127], что должно было, очевидно, усиливать отношениепокойникакпоту стороннему миру. Всрубноевремяисполъзованисраковин впогребальномобрядерезкосокращается. В сочетании с неменее заметным усилением роли огня это обстоятельство можнотрактовать как одно из указаний падения авторитета хтонических асур и возрастания авторитета небесных дэвов. Отдельных погребаемых
продолжали наделять створками раковин [281, с. 53; 303, с. 161; 379, с. 26]. Подкурганом культуры многоваликовой керамики у с. Новолакедемоновка на Миусском полуострове обнаружены жертвенные площадки, устланныетростником, сопровождавшиеся кострами с жертвоприношениями моллюсков, животных и прочих проявлений почитания трёхчленного мироздания [281, с. 51—53]. Более однозначна обильная примесь раковин в сосуде из срубно-абашевского п. 8 к. 47 Павловского могильника на Среднем Дону [722, с. 88—89]. Сосуд был орнаментирован ромбическими знаками плодородия и помещён перед животом молодой женщины(?); под ним найдено 6 бараньих астрагалов, а в засыпке могилы—символ Тельцав виде каменного букрания. Две последние находки указывают на приуроченность обряда к началу весенне-летнего полугодия; в таком контексте сосуд выступает сосредоточием мольбы о плодородии и урожае, а примесь раковин в нём символизирует, очевидно, желанную плодотворящую влагу. Подобное значение наиболее явственно представлено в молодых речных раковинах, не более как по одной брошенных в засыпку бофров, которые числом 60 завершали фаллическое окончание к. I у с. Малая Белозерка Запорожской области. Этот комплекс, как уже указывалосьпри рассмоірениитрупосожжений, символизировал ‘Семя’-Вдджу. наиболее конкретным воплощением которого как раз и являлись раковины [975, с. 74—75]. В раннесрубном п. I к. 6—11 у с. Верхняя Маевка Днепропетровской области «створки раковин перловицы были выложены в ряд вдоль позвоночни ка, лежащего на левом бокѵ скелета» [324, с. 61], что можно трактовать как отражение представлений о средоточии в хребте источникасемени [133, с. 818]. Следует также обратить внимание насочетание в этом (а отчасти и в предыдущем) погребениижертвоприношений моллюсков и быка или коровы. Это свидетельствует о сохранении древней индоевропейской традиции, рассмотренной выше на примере позднеямного п. 4к. I у Григорьевки, но обнаруживаемой уже в сочетании раковины и костяной фигурки быка в одном из позднейших п. VIII Мариупольского могильника [456, с. 59—61]. Такое сочетание связано и с широко распространенными у шадоевропейскихи др. народов представлениями о родстве быков и коров («тучных* источников семени и молока, воплощавшихся порой в богов- прародителей вроде Зевса и Европы) с водами [534, с. 71—80].
Два последних случая с наибольшей очевидностью раскрывают представления (нижнеднепровских племен срубного времени) о раковинах как средоточии вселенского семени, обретающегося в потустороннем мире- Арийская принадлежность этих представлений подтверждается сопутствовавшими животными. В первом случае это был козёл, обожжённые кости которого были рассредоточены в трёх бофрах; он сопоставим с воплощением плодородия, достатка и счастливых путей Пушаном. Сруб п. 1 оказался обожжён, а покойник покрыт «разрезаннойвдоль и развернутой наподобие крыльев грудной частью» коровьгили быка, что И. Ф. Ковалёва [324, с. 31] совершенно справедливо сопоставляет с отрывком [РВ Х.16.7] из «Гимна погребальному костру»: Накройся коровьими членами, (как) панцирем, от Агни,
Закутайся в жир и топлёное масло...
Соседство этого стиха с упоминанием сомы и кубка «для питья богов» согласуется с находками в п. I к. 6—II раковин и сосудов.
Завершая обзор остатков диких существ в погребениях, рассмотримскелетызмей. которые связуютея какс водной, так и с огненнойсгихией [640, с. 217—218]. Заслуживает внимания вывод В. Я. Проппа [640, с. 234—241] о том, что в сказках мотив борьбы с рыбой выступает «как п ервая ступень змееборчества». Действительно, рыбообразные
вишапы Каменной Могилы древнее петроглифов с изображениями змей; подобным образом обстоит дело и с остатками этих существ в погребениях. Вполне вероятно, что моллюска отразили реминисценцию семантики Вишааа в змеевидном рву-Вритре посшариупольского к. 9Ну Тернов [335, с. 55—57]—одного из древнейших проявлений основного, змиеборческогомифа арийской Ригведы [978].
Находок змей в могилах немного, возможно, ввиду трудности обнаружения при раскопках. Между тем изображения космических змей на керамике распространились уже на рубеже неолита; в ближневосточных, балканских, а затем буго-днестровской и трипольской культурах [40, с. 158;479, табл. LV; 1058, с. 93—101]. Змеи представлялись обычно парами, извивающимися вокруг вертикально стоящего дерева, потока воды, столба, человеческой фигуры; такие композиции известны на Каменной Могиле [506], насосудах ямной [453; 877, рис. 52:1,3,4], катакомбной [127, рис. 71:10а; 503, с. 155—156] и срубной [592, рис. 3:7,8:1—2] культур. Неправомерно сводить такие композиции к изображению одной лишь «богини плодородия, охраняемой двумя змеями» [506,с. 253] хотя бы уже потому, что на Ближнем Востоке в таком же положении изображались и мужские фигуры [1040, фиг.1479]; мужчинами оказались и сопровождавшиеся змеями погребённые (см. ниже). Ближе к истине предположение С. Н. Ляшко, «что в погре- бенияхямноЙкультурысритуальными:»л«аві*ип«5л:***~»к»4и сосунами... похоронены члены рода, занимавшиеся отправлением религиозных культов или являвшиеся «знатоками Вед» «[453, с. 57]. Ведийские представлениябылиучтеныЛ. Р. Кызласовьш при анализе змееподобных изображений на изваяниях Южной Сибири 111 тыс. дон. э., однако главное, что обеспечило глубину и достоверность выводов, было обращение к местным шаманским культам. Оказалось, что змееподобные символы означают зародьгши-«кутыі*; «после актасоития семя оплодотворяющих божественных существ собирается на небе, на аершине мировой горы, которую, олицетворяли каменные изваяния-фаллусы» [413, с. 201—203]. Такой вывод перекликается с гипотезой Ф. Б. Я. Кёйпера, выдвинутой на основании скрупулёзного изучения Вед с привлечением новейших данныхмедициныи психиатрии. Заслуживают доверия мысли, что «коррелат дерева, поднимающегося из первначального холма, следует искать в развивающемся спинноммозіу» эмбриона, туда же восходят истоки представлений озмие Кундалини и связанных с луной и солнцем венах Иде и Пингале, извивающихся вокруг позвночника и выходящих в левой и правой ноздре [294, с. 137—139]. Можно полагать, что находки змей в могилах отражают такие вот шаманские культы; рассматриваемое ниже п. 5 к. 1 у Сосновки не оставляет на сей счет никаких сомнений.
Древнейшая среди известных могил со змеями—вк. 9к/г «Три брата» на Нижней Волге—относится, по-видимому, к Новотатаровскому типу алазано-беденской культуры. Здесь вдоль обращенной к закату летнего солнца стены, у ног сидящего мужчины «на плотно-глинистой массе лежали скелеты 2 больших змей» ]717, с. 152 и др.]. Могила была перекрыта повозкой, причём обращённое к закату зимнего солнца колесо было отодвинуто и на его месте отпечатался (с коврового покрытия кибитки) ромб, знак плодородия. Воронку над могилой, в центре кургана, засыпали в последнюю очередь. В этой засыпке расположили тягло повозки — шкуры с черепами, конечностями и хвостами двух быков, а также жертвенные остатки мелкого рогатого скота; выше был устроен шалашик, перекрывший жертвенник -с моделью повозки (пару костяных пронизок с кольце выми нарезками и 32 кольца при которой можно рассматривать как символ помещённых в могилу змей), а также остатками 3 коров и 3 овец; выше всего.
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 182; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!