ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ И РАСТЕНИЙ 28 страница
В белозерско-киммерийском к. 12 у Каир, откуда происходит жертвенное п. 14, выявлено 6 ч. ж. Оки располагадисьвсамом начале (ссеверо-запада.состороны заката летнего солнца) 6-ти из 11 -ти рядов, насчитывавших 60 могил. Эти числа, как выяснилось выше, наиболее присуши мифологии Греции и еёдовольно специфическому майскому или аттическому календарю. Одно из ч. ж. оказалось непосредственно вклю- чено в основной миф индоарийской Ригведы, представленный под могильником тремя фигурными рвами, означавшими противоборство Индры и Вритры заобладание Валой [967, с. 27, 29]. Ребёнок 7—9 лет был помещён в п. 51, пересекшее шею Вритры — змиевидного рва. При этом погребённый был лишён головы (она была, вероятно, погребенав п. 5), уложен ничком и придавлен основанием менгира, что должно было, по-видимому, символизировать судьбу Вритры, которому Индра снёс голову своей палицей-ваджрой. Показательно, что внутри и вокруг центрального рва~Вапы были сосредоточены детские захоронения (свмвслмпфуюіши в какой-то мере зарождение мироздания и т. п.), но следов жертвоприношений — за исключением головы ребёнка 7—9летввышеуказанномп. 5 здесьне обнаружено. Неискяючено,чтоп. 5всочетании сжертвоприношениемлошадиизыентральногорва(Валы)гаходитсявсемангическом родстве с конскими уздечками под головой юноши-слуги из последующего скифского п. 2 к. 2 [967, с. 28,30]; в качестве промежуточного звена можно указать изображение на поясе из п. 76 Тлийского могильника кобанской культуры: всадник с притороченной к узде головой «побежденного врага» [778, с. 129—131]. С другой стороны, указанному жертвоприношению из к. 12 у Каир предшествовали жертвоприношения жеребенка и подростка из Скорцовского кургана [975, с. 148].
|
|
|
Следует остановиться на невыразительности различий принесенных в жертву и убитых в бою.
Массовые свидетельства о последних появляются будто бы, как отмечено выше, в усатовской культуре [249, с. 32]. К ямному и катакомбному времени, наряду с проломленными черепами, относятся случаи обнаружения в позвонках и среди рёбер наконечников стрел [330, с. 8, 22; 508, с. 111—116]. Отсюда можно делать выводы о распространённости схваток между племенами и т. п.,—однако они могли носить не только военный, но и ритуальный характер: вроде хеттских ритуальножертвенных поединков между группами с бронзовым и тростниковым оружием, вследствие чего кто-ннбудь из побеждённых «преподносился божеству* [41, с. 80-81]. Единственными бесспорными свидетельствами битв являются Пепкинский курган у г. Козьмодемьянска и его менее выразительные аналоги из той же абашевской культуры в прилегающем районе Средневолжского Правобережья. Траншееподобная могила Пепкинского кургана, сопровождавшаяся двумя обычными захоронениями, содержала 2 отдельных черепа и 27 скелетов мужчин. Все они сохранили следы разнообразных ранений — и «погибли в жестокой схватке с врагами», которые преследовали их, а затем отрубали им головы. Вследствие этого «у 11 костяков черепа вообще отсутствуют, очевидно, они были унесены врагами» [855, с. 17], но подоспевшим соплеменникам удалось отбить тела и часть голов... Данный случай в какой-то мере поясняет происхождение некоторых жертвенных голов, упоминавшихся выше. Вместе с тем можно отметить, что и отбитая у врагов голова соплеменника использовалась последними для магических манипуляций: у костяка 4 она была «положена на грудь челюстью вверх. На место черепа положена глиняная чашечка* с древоаидной и солярной орнаментацией [855, с. 111-
|
|
|
В позднейших белозерско-киммерийских, а также в скифских захоронениях Каирского могильника прослежен переход от ч. ж. к погребениям рабов. При этом расчленённые останки в обычных могилах белозерских курганов-могильников 12 и 16 сменились расчленённым и полным скелетом за пределами основных поіребений в раннекиммерийских к. 3 и к. 7, скелетом во рву у тризны раннескифского к. 4, а затем скелетами виночерпиев, конюха, служанки, стражника(?) в дромосах и, наконец, в камерах трёх разновременных погребений царского к. 2 [967].
|
|
|
Пример Каирского моги льника показывает действительное время, культуру и исторические условия появления захоронений рабов в курганах Юго-Восточной Европы- До скифского времени нет данных о появлении таких захоронений вследствие социально-экономического расслоения общества, зато отчётливо прослеживается возникновение их из сакральных жертвоприношений. Сущность перехода от пуруш к рабам коренилась, как следует из характера п. 51 к. 12 — в акцентировании принадлежности ч. ж. к потустороннему миру и в отождествлении жертвенных людей с негативными персонажами мифов; впрочем, в упоминаемых Геродотом [История IV.72J чучелах юных всадников вокруг курганов скифских царей можно усматривать ч. ж. небу, в обычае же более отсталых тавров сбрасывать тело с утёса в море, а голову прибивать к столбу [IV. 103] — одновременное посвящение жертвы преисподней и небу.
Разработку выводов о становлении рабства, вытекающих из материалов Каирского могильника, следует продолжить на более обширном материале рубежа поздней бронзы—раннего железа, что выходит за рамки темы нашего исследования. Отметим лишь то обстоятельство, что в материалах и этого, и более поздних времён присутствуют весьма древние реминисценции. Так, в Нижнем Поднепровье ешё и в XIX в. сохранял исьлегенды о превращении в каменных идолов людей, непочтительно относившихся у Солнцу [874, с. 23], а легенда о расстреле из луков девушки (превратившейся затем в орлицу), привязанной ордынцами к «каменной бабе» на вершине кургана [874, с. 178— 179] явилась, быть может, отзвуком действительных жертвоприношений.
|
|
|
Переходя к итогам исследования останков людей, остановимся на мифологических соответствиях:
Наиболее часты соответствия Индре — основному персонажу Ригвелы. Они обнаруживаются в положениях, ориентации, окрашенности, втрупосожжениях и жертвоприношениях. Повсюду, хотя и заметно реже, обнаруживаются соответствия Яме. Третье место по частоте встречаемости делят соответствия образам Агни и Савитара, которые не обнаружены лишь в ориентациях погребённых (где приоритет принадлежит Варуне и Рудре). Немногим уступает частоте соответствий Индре и примерно равна Агни частота встречаемости соответствий Пуруше—особенно при анализе трупосожжений и человеческих жертвоприношений. С соответствиями Пуруше (жертвенному 'Человеку’, из когорогобоги сотворили Всёленную) смыкаются соответствия Хираньягарбхе и Праджапати — ‘Золотому зародышу’ мироздания и 'Отцу существ’, который вылупился из него и сотворил Вселенную. Можно полагать, что погребаемые чаше всего уподоблялись Индре (а также гораздо реже обнаруживаемым Мартанде—Вивасвату, Матаришвлну, Марутам), а жертвенные люди—Пуруше (а также Хираньягарбхе-Праджапати, раннему Яме-Имиру» Дакше. Вишну и Врите). Резкого разграничения между этими двумя категориями не было, и обе они, кроме того, нередко связывались не только с героями, но и божествами, причём даже противоположного значения; так, человеческие жертвоприношения в одном случае можио сблизить с образом Пуруши, в другом — с образом Индры, в третьем — Ямы.
В общем останки людей в археологических памятниках второй половины IV
— конца II тыс. до н. э. рассматриваемой территории находят разнообразные и порой весьма выразительные соответствия в арийской (индоиранской) мифологии. Соответствия иным мифологиям (греческой, прежде всего) выражены гораздо слабее.
Ншболеевыразительныесооіветствуія обнаружены в данной главе в следующих памятниках: основному мифу Ригведы с участием Индры, Вишну, Вритры и Валы —впозднейших (новоданиловского типа) погребениях Мариупольского могильника, в погребениях ямной культуры Старогороженских курганов, в срубном кургане у ст. Дурновской, в белозерском к. 12 у с. Кайры; Адитьям — в кеми-обинских и старосельских захоронениях к. 1 у с. Староселве; Пуруше—в яме Vноводаниловского временя Лысо-горского могильника, в позднеямном п. 5 кургана Цыганча, в позднекатакомбных п. Пип. 15 (Вирадж) к. 3 у с. Сергеевка.п. 1 б раннесрубного времени из к. 3 у с. Новое; потусторонним водам-салилам — в нижнемихайловском п. 1а Чаплинского могильника, в позднеямных п. 5—7 у с. Бычок и др.; «дню Брахмы — в материалах раннесрубного периода из к. 1, к. 2, к. 6 между сёлами Малая и Большая Бел озерка; Матаришвану (а вместе с тем Адонису и т. п.) — в раннесрубномп. 26 к. 2 у Новокаир. Уже этот неполный перечень показывает, что соответствия мифам арийской Ригведы охватывают практически всю эпоху энеолита — бронзы Юго-Восточной Европы, от зарождения до угасания курганного обряда. Соответствия мифологиям иных этносов носят гораздо более узкий характер: образ Думузи проявился лишь в древнейших (позднетрипольского времени) материалах Великоалександровского кургана и в поздних (раннесрубных) материалах к. 2 у Новокаир; образ Аполлона — в ингульском п. 13 к. 1—II у Каир и многоваликовом п. 16 к. 3 возле Нового; образ Диониса — в последнем из них и в позднейшем, сабатиновском слое к. 1 у Староселья.
Сколь-либо выраженная (превосходящая естественное половозрастное деление
и, вероятно, личные качества) социальная дифференциация погребённых и принесённых в жертву не обнаруживается: их дуализм обусловливался космогоническими и космологическими представлениями. Насколько можно суд ить по останкам, выбор того или иного человека для сложных обрядов не был строго детерминирован соиальными и даже половозрастными критериями. Календарная, космологическая и космогоническая подоснова захоронений и жертвоприношений указывает на то. что усилия творцов И хранителей обрядов напраапялись отнюдь не на установление социально-экономической иерархии общества (т. е. не на становление классов и государственности), а на поддержание и укрепление присущих первобытному обществу гармоничных связей между обществом и мирозданием. Возобладание классообразуюших тенденций, судя по наиболее выразительным в этом отношении материалам Каирского могильника, следует искать в киммерийской и скифской культурах, что выходит за рамки нашего исследования.
Вышерассмотренные факты дают основания полагать, что периоды напряжённости общественного бытия сопровождались углублением разработки обрядов и ритуалов, значительным усилением их экстазно-шаманских (апеллирующих к подсознанию) сторон. Напротив, унификация обряда характерна для периодов стабилизации обшества. В соответствии с основным фактическим материалом данной главы можно утверждать, что вышеуказанное углубление сопровождалось усложнением манипуляций с умершими и приносимыми в жертву, и что эго усложнение нарастало по мере развития общества: ко времени возникновения курганов покойников укладывали преимущественно в вытянутом положении, затем возобладали скорченные «внутриутробные» и вадорированные» положения, заметно нарастание тенденции перехода от ингумашга к кремации; расчленение жертвенных людей сталосопровождаться посмертными масками (особенно в катакомбное время), ■а затем замещением илом костн ого мозга (в сру бн ое время). В этом общем процессе было множество отступлений, опереженийит. п. Новцелом субъективную сторону процесса можно охарактеризовать как стремление к «познанию» (к con оставлению со Вселенной) человеческой сущности, а объективную сторону — как вычленение индивида из первобытнообщинногоколлекпша.
Иные стороны этого же процесса прослеживаются в иных категориях археологических и др. данных, рассмотрению чему посвящены -нижеследующие главы.
III. ЖЕІТВОПРИНОШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ
и
РАСТЕНИЙ
1.Дикие животные 177
2. Дикорастущие растения 194
3. Домашние животные 196
4. Культурные растения 237
Остатки фауны и флоры в археологии исследуются, прежде всего, с целью выяснения хозяйства оставившего их населения. Подлинным переворотомв изучении ямной культуры, с которой вплоть до начала 60-х годов открывали бронзовый век и строительство курганов в степях Восточной Европы, стали выводы, сделанные на основании остеологии Михайловского поселения. Пришлось напрочь отказаться от представлений об охотничьем и признать скотоводческий уклад племён ямной культуры; более того, появилась возможность проследить динамику скотоводства и предположить различные егоформыу обитателей предъямного (нижнемихайловского) и двух ямных слоев поселения [78; 421]. Не б ез влияния этих н оваций бьіла предпринята попытка получить сходные результаты и по остаткам животных из погребений. Для этого В- П. Шиловупршялосьсузитьназначениежертвенныхживотныхдозаупокойной пиши, которая могла быть в погребениях либо подлинной, либо символической «(кости ноге копытами), причём в эти приношения включались кости всех видов домашних животных... впрямой зависимости от экологических условий» обитания племён даже одной культуры [944, с. 6 и др.]. Было отвергнут предостережение А. П. Круглова, Ю. В. Подгаецкого и других археологов, что хозяйственные основы моіут Весьма преломляться в духовной культуре [239, с. 58; 381, с. 50; 421, с. 6]. Тем более не учёл В. П. Шилов известные этнографам представления о «мертвой кости (животного или человека)*-, которая в погребальных ипроч. обрядах славян, хеттови др. использовалась для установления магических связей между покойниками и божествами загробного мира; порода животного (или же пол и возраст человека) отнюдь не означала его приоритет в стаде (в обществе): главным было тут отношение к потустороннему миру [264, с. 228; 854, с. 366-367, 430-431 и др.].
Показательно, что Е. Ф. Лагодовская—главный исследователь Михайловского поселения — выдвинула концепцию, совмещающую положительные моменты той и другой позиций. Учитывая данные и поселений, и погребений, она обратила внимание на отличия, указывающие на сосуществование (вероятно, даже в пределах племени) степного и пойменного, отгонного и придомного скотоводства, сопровождавшиеся, соответственно, курганными и грунтовыми могильниками. Ясно, чтов таких случаях и состав стад, и использования животных в ритуалах были различны. Кроме того, исследовательница учла изменения количеств и составов костей животных в погребениях мариупольского и нижнемихайловского типов, а затем ямной и катакомбной культур. Принципиально важен вывод, что в неолите «не было обычая снабжать погребённого пищей. Ему каали орудия, с помощью которых он эту пищу могдобьпь». В предъямное ясе время в могилы стали помещать преимущественно зубы, копыта и т. п. несъедобные части животных, причём не только в качестве символов еды, но и «в иномплане»[418,с. 22]. Е. Ф. Лагодовская акцентировала общественно-хозяйственный план, указав на связь остатков быков с повозками, а овец — с идеей стада, «которым умерший должен был владеть в загробной жизни». Резкое увеличение костей животных (причём съедобных частей туш) в катакомбное время было объяснено тем, что они «отражают не столько состояние развитая производительных сил общества в целом, сколько имущественное положение умершего», переход отродовой к личной собственности на стадо [418, с. 25J. К этому следует присовокупить, что у индоевропейцев — еще до возникновения или в период формирования курганного обряда, сложилось представление опотусторонних лугах» накоторыхумершиеобитаютвместесосвоими животными [260, с. 10].
Принимая в общем концепцию Е. Ф. Лагодовской, я буду разрабатывать далее не пт ка ало жопмшккл/ адуховно-мифологическийплан-Егоосновыбыли заложены В. А, Городцовым [159, с. 1991, который впервые обратил внимание на некоторые закономерности помещения в могилы остатков животных: обычное расположение костей ног овцы или коровы у ногпогребенного, разграничение костей этих животных
— первое из которых помещали чаще в камере, а второе во входной яме, и проч. Впоследствии этошправлениебылоуглубленоисторико-эшотрафическими данными ©лочитаниях оленей, туров и быков, лошадей, и т.д., причём Е. Е. Кузьминой [397] и другими археологами стали привлекаться ведийские параллели.
1. Дикие животные .
Общеизвестно, что охота предшествует скотоводству и что различные реминисценции первой бытуют на любой стадии развития второго. Материалы поселения у Каменной Могилы показали, что по крайней мере в этом районе Юго-Восточной Европы ужесархаическогонеодитадоиядомашнихживотныхвхозяйствезначительно преоблад ала наддикими и с VII покачало ГѴтыс. до н. э. возросла с 83,5% до 92% [189, с. 216,рис. 154]. В. Н. Даниленкосправедливосвязал этос влияниями ближневосточных цивилизаций, указав в качестве одного из аргументов на соответствующие истоки некоторых петроглифов Каменной Могилы [191, с. 55,67—68 и др.]. Интересно, что в преяьямное (нижнемііхайловское) и ямное время значение охоты вНижнем Поднепровье несколько увеличилось, не превысив, однако, 12,7—10,7% [78, с. 207, табл. I; 180, с. 221—222]. Какие же дикие животные продолжали почитаться в это и последующие времена? Почему они почитались?
Наиболее распостранёнными, важнейшими объектами’охоты народов Евразии издревле были различные породы оленей и ланей. Это обеспечило повсеместное и длительное их почитание—вплоть досовременности. Нет надобности останавливаться на этом достаточно очевидном вопросе; ограничимся напоминанием вышерассмотренных памятников, дополнив их новыми данными.
Захоронения туши и головы оленей в к. 3 и к. 13 в долине р. Салгир возле Симферополя относятся, вероятно, кпредъямному времени. Предположение А. А. Ще- пинского отом, что «жертвоприношение оленяПокойнику, возможно, символизирует обращение последнего в своегородовогототема» лишено фактических оснований, зато замечание о сочетании оленей с солярной символикой подтверждается наличием кольцевых рвов и кромлехов [1007, с. 68—71]. Особенно показателен разомкнутый с северо-востока и юго-запада (в направлении восходов летнего и закатов зимнего солнцестояний) кромлех к. 13, две половины которого сооружены из светлого известняка и тёмного диорита. Ясно, что здесь запечатлено представление о благоприятном и неблагоприятном полугодиях; голова оленя в первом из указанных выше проходов —жертвалеінемуихрубежу. В к. 3 подобное представление отразилось в сллктшфсъы о восток-запад «ограбленной* могиле с Х-образно оформленным дном, северо-восточнее которой — над рогами обращённого к мопіле оленя — устроен был бофр овальных (яйцевидных?) очертаний. Олени здесь, таким образом, отражают не столько пищевые потребности общества, сколько календарный цикл, что гораздо более присуще не присваивающему (охотничьему), а производящему (скотоводческому) хозяйству. Эти памятники хорошо иллюстрируют сказанное выше об охотничьих реминисценциях в последующих, более высокихукладах. Тем более, чтосооівететвия комплексужертво- принощнийвк. Зик. 13 обнаруживаютсяввысокоразвитых земледельческих культурах начала III тыс, до н. э.
Так^всвятилище-полуземлянкезакавказскогопоселенияКвацхелебискелетсшеня был найден у круглого жертвенного очагасХ-образно оформленной поверхностью; 12 бофров со следами жертвоприношений вдоль стены у очага указывают на связь святилища с почитанием годового цикла [411, с. 73—74]. Это же отчётливо выражено на храмовых печатях Северной Месопотамии [1040, фиг.625,634,1412и др.], некоторых представлена пара оленей пред вместилищем с Х-образным знаком (потустороннего Солнца?); контуры оленей дополнены лунками (наверное, звёздами), и 3 наибольших да ещё и спаренных лунки над рогами переднего животного вполне сопоставимы с бофром надрогами оленя перед Х-образной «ограбленной» (скорее—культовой) ямой к. 3- В качестве связующего звена между захоронениями оленей в долине Салгира и их восточными, указанными выше аналогами, можно рассматривать кенотафное среднестоговское или раннеямное п. I к. I у с. Терпенье возле Каменной Могилы (где, кстати, имеются похожие изображения [678, рис. 28,38]), «Схематическое изображение животного» на стеле перекрытия п. 1 [498, с. 74—75, рис. 6:4] вполне сопоставимо с указанными выше месопотамскими, а наконечник дротика в яме под перекрытием (предназначенный, очевидно, для «поражения Небесного Оленя» с целью воздействия на годовой цикл, погодные условия и О- і.) отвечает наконечнику в кости оленя из Квацхелеби.
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 179; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!