Сожжение книг в Иране и Египте

 

Среди вопросов, которые необходимо рассмотреть в рамках взаимоотношений ислама и Ирана, является вопрос о сожжении в Иране книг мусульманами, завоевавшими Иран. Этот вопрос активно пропагандируется уже около полувека, и считается до такой степени бесспорным, что многократно упоминается даже в школьных и вузовских учебниках, в которых должны излагаться только окончательно доказанные положения, и которые должны воздерживаться от того, чтобы внедрять сомнительные сведения в неокрепшие умы учеников и студентов. Если это событие действительно имело место в истории, и мусульмане подвергли сожжению библиотеку или библиотеки Ирана или Египта, логичным будет утверждение, что ислам обладает разрушительной, а не созидательной сущностью. По крайней мере, логичным будет утверждение, что, хотя ислам создал культуру и цивилизацию, он, в тоже время, уничтожил определенные культуры и цивилизации. Следовательно, кроме служения, которое он оказал Ирану, он также нанес ему ущерб, и, если с одной стороны ислам был «благом», то с другой – он был «трагедией».

По поводу того, что в Иране действительно существовали библиотеки, а также учебные заведения – школы и университеты, уничтоженные мусульманскими завоевателями, было так много сказано и написано, что для некоторых иранцев, не занимавшихся этим вопросом, это постепенно стало неоспоримой истиной.

Несколько лет назад мне в руки попал номер журнала «Здоровье», который является исключительно медицинским журналом. В нем были опубликованы выдержки из доклада одного врача, с которым он выступил в одном из западных университетов от имени всего Ирана. В этом докладе, упомянув известные стихи Саади: «все племя Адамово – тело одно», и, выразив мнение, что этот иранский поэт впервые высказал идею о сообществе народов, он продолжил свою речь следующим образом:

«Древняя Греция является колыбелью цивилизации; она дала миру великих философов и мудрецов, таких как Сократ и другие, однако то, что можно сравнить с университетом в современном его понимании, было в действительности основано Хосровом, падишахом из династии Сасанидов. Большой университет в Сузах, столице Ирана того времени, под названием «Ганди Шапур»…Этот университет существовал долгие годы, пока, как и другие наши научные учреждения, не был уничтожен во время арабского завоевания Ирана. Хотя священный ислам прямо говорит о том, что следует приобретать знания в любой стране, даже в Китае, арабские завоеватели, вопреки прямому указанию Пророка, сожгли даже национальную библиотеку Ирана, а также уничтожили все наши научные заведения, и с той поры на протяжении двух столетий Иран находился под влиянием арабов.»[278]

Подобных примеров, высказывавшихся без малейшей ссылки на документы и исторические источники, существует множество. Прежде, чем мы начнем рассматривать исторический аспект этого вопроса и приступим к критическому рассмотрению мнений тех исследователей, которые привели так называемые аргументы, сначала ответим уважаемому врачу, который столь безапелляционно выразил свое мнение на международном медицинском симпозиуме, представители которого, как правило, были осведомлены в истории не более самого докладчика.

Во-первых, после того, как перестала существовать Древняя Греция и до того, как в Иране был основан университет Дженди Шапура, существовал великий университет в Александрии, который нельзя было даже сравнивать с университетом Дженди Шапура. Мусульмане, которые, начиная со второго, и даже первого века хиджры, начали переводить иностранные научные труды на арабский язык, в большой степени воспользовались произведениями александрийского университета. Подробное описание этих фактов можно найти в соответствующих книгах.

Во-вторых, университет Дженди Шапура, который был по преимуществу медицинским центром, ни в малейшей степени не пострадал от рук завоевателей арабов, и продолжал существовать до третьего или четвертого века хиджры. После основания огромного научного центра в Багдаде, университет Дженди Шапура попал в сферу его влияния и постепенно прекратил свое существование. До того, как Багдад стал научным центром, халифы из династии Аббасидов пользовались при своем дворе услугами астрономов и врачей из Дженди Шапура. Во втором и третьем веках хиджры выпускниками этого университета были такие люди, как Ибн Масвия и Бахтишу. Следовательно, утверждение о том, что университет Дженди Шапура был уничтожен арабскими завоевателями, является следствием абсолютной неосведомленности.

В-третьих, университет Дженди Шапура находился под руководством христианских ученых, которые с точки зрения религии и происхождения принадлежали к Византии. По сути своей этот университет был христианским и византийским, но не иранским и зороастрийским. Разумеется, с точки зрения географии и политики, он был частью Ирана и был связан с ним, однако дух, создавший этот университет, был иным, поскольку руководство этого университета не было связано с зороастрийской и иранской культурой, подобно тому, как в Мавераннахре существовали другие научные центры, находившиеся под влиянием буддизма. Разумеется, иранскому народу была присуща склонность к науке, однако, власть духовенства, господствующая в Иране в эпоху Сасанидов, была направлена против науки, и препятствовала ее развитию везде, где это было в ее силах. По этой причине, на юго-западе и северо-востоке Ирана, где религиозное влияние духовенства было ослаблено, существовали школы и развивались различные науки, а в других областях, где это влияние было могущественным, наука находилась в состоянии упадка. Из всех авторов учебников по литературе, истории и географии для средних школ, большинство из которых повторяют данное утверждение как закон, покойный доктор Реза-Заде Шафак, ученый, не уклоняющийся от справедливости, высказал суждение, в определенной мере близкое к истине. Вышеупомянутый автор пишет по этому поводу в «Истории литературы» для 4-го класса средней школы следующее:

«В эпоху Сасанидов существовало много литературных, религиозных, научных и исторических произведений, как оригинальных, так и переводных. Кроме того, согласно сведениям, которыми мы располагаем о придворных поэтах и певцах, можно сделать вывод, что в ту эпоху существовала поэзия. Несмотря на это, согласно историческим свидетельствам, памятники литературы в древнюю эпоху не получили широкого распространения, а в некоторой степени были распространены лишь среди придворных и жрецов. Поскольку в конце эпохи Сасанидов, вследствие расцвета интриг, падения нравов при дворе, и появления различных религий, образ жизни и поведение двух этих сословий – знати и духовенства, находились в состоянии упадка, можно сказать, что состояние литературы в Иране в эпоху возникновения ислама также не было блестящим, а по причине упадка этих двух сословий оно также переживало кризис.»

В-четвертых, было бы лучше, если бы этот уважаемый доктор, который, вслед за другими, повторяет как попугай: «Арабские завоеватели сожгли нашу библиотеку и уничтожили все наши научные заведения», установил, где находилась эта библиотека? Находилась ли она в Исфахане? В Ширазе? В Азербайджане? В Нишапуре? В Ктесифоне? На небе? Под землей? Где же она была? Как случилось, что он и другие люди, которые подобно ему повторяют эти слова, располагают сведениями о библиотеке, преданной огню, но не располагают сведениями о том, где она находилась?

Об этом не упоминается не только ни в одном историческом документе, а, несмотря на то, что завоевание мусульманами Ирана и Византии подробно зафиксировано в историографии, ни в одном историческом документе не упоминается название библиотеки Ирана, вне зависимости от того, была она сожжена или нет. Исторические документы утверждают обратное; документы свидетельствуют, что зороастрийской культуре не было свойственна склонность к науке. Несмотря на то, что Джахиз является по происхождению арабом, тем не менее, ему не свойственен арабский фанатизм, поскольку он часто осуждал арабов; мы приведем его слова близко к тексту. В книге «Аль-мохасин ва аль-аздад»[279] он пишет: «Иранцы не особо склонны к написанию книг, они более склонны к строительству». В книге «Цивилизация Ирана», принадлежащей коллективу востоковедов[280], прямо говорится об отсутствии в зороастрийской культуре склонности к науке в эпоху Сасанидов.

Исследователи единодушно сходятся во мнениях, что даже размножение экземпляров Авесты было запрещено, или же ограниченно. По-видимому, когда Александр совершил нападение на Иран, существовало не более двух экземпляров Авесты, один из которых находился в Истахре и был сожжен Александром.

Учитывая то, что, согласно учению жрецов, обучение, школы, грамотность и знания предназначались только для знати и духовенства, а остальным сословиям это было запрещено, наука, естественно, была лишена возможности развиваться, так как ученые обычно появлялись в среде неимущих сословий, а не обеспеченных. Такие светила, как Абу Али Сина, Абу Рейхан, Фараби, Мухаммад ибн Закария Рази, рождались в семьях сапожников и гончаров, а не знати и аристократии. Кроме того, как отмечал доктор Шафак, оба высших сословия – знать и духовенство, находились в эпоху Сасанидов в сотоянии такого упадка, что от них не приходилось ждать произведений науки и культуры.

Несомненно, в Сасанидском Иране в большей или меньшей степени существовали произведения науки и литературы. Многие из них были переведены в исламскую эпоху на арабский язык, и сохранились по сей день. Несомненно также, что многие эти произведения были утеряны, однако не по причине сожжения, или чего-либо в этом роде, а по той простой и естественной причине, что с изменением мировоззрения народа, вызванного столкновением двух культур, одна из которых выходит победительницей, прежняя культура становится, к сожалению, объектом пренебрежения, а научные и литературные произведения, принадлежащие этой культуре, постепенно утрачиваются вследствие незаинтересованности в них людей.   

Пример этого мы можем наблюдать сегодня, во время столкновения двух культур – западной и исламской. Западная культура стала популярной среди иранского народа, а исламская культура, напротив, вышла из моды, и по этой причине, не предпринимаются усилия для ее сохранения. Несколько лет назад в специальных библиотеках хранились ценные книги по естественным наукам, математике, литературе, философии и религии, а сейчас неизвестно, что от них осталось, и где они находятся. Как правило, им находят применение в бытовых целях, или же они исчезают с лица земли. По словам профессора Джалалиддина Хамайи, ценные рукописные книги, хранившиеся в личной библиотеке покойного Маджлиси и собранные им, благодаря возможностям, которые он имел в свое время, со всех концов исламского мира, были распроданы в течение нескольких последних лет. Во время завоевания Ирана, в личных библиотеках некоторых людей также хранились книги, некоторые из которых были ценными; возможно, они продолжали существовать и на протяжении двух, трех последующих веков. Однако после завоевания Ирана, принятия иранцами ислама, распространения арабского письменности и забвения пехлевийского письма, на котором были написаны эти книги, они стали бесполезными для подавляющего большинства, если не всего населения Ирана, и были постепенно утеряны. Однако, существование библиотеки или библиотек, а также научных заведений, стертых с лица земли арабскими завоевателями во время завоевания Ирана, не более, чем сказка.

Ибрахим Пурдавуд, степень добрых намерений которого известна, являющийся, по словам покойного Казвини, врагом всего, что связано с арабами, приложил все усилия к тому, чтобы собрать со всех уголков историографии свидетельства и использовать эти свидетельства, которые даже нельзя назвать таковыми (большинство из них подверглись искажениям), в качестве «аргумента», подтверждающего сожжение арабскими завоевателями книг в Иране и уничтожение ими учебных заведений. Под его влиянием люди, среди которых, по крайней мере, от некоторых трудно было ожидать, что они попадут под влияние подобных выдумок, стали его последователями.        

К таким людям относится покойный доктор Моин[281]. В книге «Зороастризм и персидская литература» он рассматривает данный вопрос в главе, в которой приводятся результаты арабского нашествия, и большинство его утверждений является наследием Пурдавуда. Положения, которые он приводит в качестве аргументов, включает в себя следующие утверждения:  

1. Об этом пишет англичанин Д.Малькольм в своей истории.

2. В эпоху, предшествующую появлению ислама, арабы были неграмотны. Согласно свидетельству Вакиди, в Мекке ко времени откровения Пророка только восемнадцать человек из племени курайшитов владели грамотой. Один из поэтов, бедуин по имени Зульрамат скрывал свою грамотность, говоря, что «умение писать среди нас считается невоспитанностью»[282].

3. В книге «Аль-байан ва аль-табиин» Джахиз повествует о том, что однажды один из вождей племени курайшитов увидел ребенка, читающего книгу Сибуйе. Он воскликнул: «Как тебе не стыдно? Это занятие учителей и нищих». Ремесло учителя, то есть, обучение детей, в то время считалось у арабов весьма низким занятием, так как учителю платили не более шестидесяти дирхемов, а это вознаграждение считалось ничтожным[283].    

4. Ибн Халдун в главе «Аль-улум аль-аклия ва аснафиха» (из введения в его «Историю») пишет: «Когда был завоеван Иран, множество книг этой страны попало в руки арабов. Саид ибн Абивакас написал письмо Омару Ибн Аль-Хатабу, в котором просил позволения перевести эти книги для мусульман. Омар ответил, чтобы тот бросил их в воду, ибо, если в них содержатся наставления, то Господь уже направил нас по верному пути, а если – заблуждения, то Господь сохранил нас от зла. По этой причине, книги были брошены в воду, либо в огонь, а знания иранцев, содержащиеся в них, были уничтожены и не дошли до нас[284]. О сожжении арабами книг в Александрии упоминают такие авторы, как Абульфарадж Ибн Аль-Абари в книге «Мухтасир аль-дувваль», Абдульлатиф Багдади в книге «Китаб аль-афадат ва аль-итибар», Кифти в книге «Тарих аль-хукама» в главе о жизнеописании Яхии Нахви, Хадж Халифа в книге «Кашф аз-зунун», доктор Реза в книге «Тарих-е улум-е акли» (то есть, если доказать, что арабские завоеватели сожгли Александрийскую библиотеку, это говорит о том, что они сжигали все библиотеки, которые встречались на их пути, а следовательно, велика вероятность того, что то же самое они совершили и в Иране). Однако, Шибли Ниман в одной из своих статей под названием «Александрийская библиотека», переведенной Фахром Даи, а также г-ном Минави и опубликованной в журнале «Сохан», №74, с.584, отрицает данное утверждение (сожжение книг в Александрии).

5. Абу Рейхан Бируни в книге «Аль-асар аль-бакия» пишет о Хорезме: «Когда, после вероотступничества жителей Хорезма Катибат Ибн Муслим покорил его во второй раз, он сделал их правителем Асакджамука. Катибат уничтожил всех жителей, знавших хорезмийское письмо, историю Хорезма, а также располагал сведениями о науках хорезмийцев, самих же жителей Хорезма он рассеял по земле. Таким образом, узнать о том, что происходило на этой земле после появления ислама абсолютно невозможно»[285]. В той же книге Абу Рейхан пишет: «Так как Катибат Ибн Муслим уничтожил хорезмийских писателей и жрецов, сжег их книги и письмена, хорезмийцы остались неграмотными, в нужных им делах они полагались только на свою память. Так как прошло долгое время, незначительные дела, вызывавшие разногласия, были забыты, а в их памяти сохранились только те дела, в которых они были согласны»[286].

6. Рассказ о сожжении книг Абдуллы Ибн Тахира, который приводит в своей книге «Тазакурат аль-ашара» Даулатшах Самарканди.

Все это и есть так называемые доказательства, которые приводит доктор Моин в пользу утверждения о сожжении книг в Иране. Из всех этих аргументов изучения заслуживает только четвертый аргумент, в котором приводится ссылка на Ибн Халдуна, а также рассказ о сожжении книг в Александрии, который приводят Ибн Аль-Абари, Багдади и Кифти, и который подтверждает свидетельство Хаджи Халифа в «Кашф аз-зунун».

Существует и седьмое доказательство, которое не приводится доктором Моином, но которое многократно упоминается Джорджи Зайданом и некоторыми иранскими писателями. Оно состоит в том, что арабы были противниками книжной мудрости и наук; кроме того, Второй халиф, ярый противник книг, провозгласив своим лозунгом «Нам достаточно Корана», строго запрещал сочинение книг, те же, кто ослушался, считались преступниками.

Этот запрет действовал до второго века хиджры, а затем, в силу требований времени, был отменен.

Очевидно, что народ, который, по крайней мере, на протяжении столетия не позволял сочинять книги даже своим представителям, не мог на протяжении того же времени позволить этого и народам, которые он покорил.

Сначала мы рассмотрим доводы, приведенные доктором Моином, за исключением четвертого доказательства, а затем рассмотрим седьмое доказательство. Затем мы подробно рассмотрим четвертое доказательство доктора Моина.

Итак, доказательство первое, точка зрения Д. Малькольма. Его мнение мы рассмотрели ранее в главах «Изложение мнений», а также «Зороастризм и персидская литература», показав при этом его безосновательность. Представляется очевидным, что, поскольку Д. Малькольм жил в 13-м веке хиджры, его взгляд на событие, отдаленное от него приблизительно на 13 веков, должен подтверждаться историческими документами, но это не так. Кроме того, он настолько явно выразил свое предубеждение по отношению к исламу, что не остается ни малейшего доверия к его словам.

Он утверждает, что арабские последователи Пророка сравняли с землей иранские города (ложь, не укладывающаяся ни в какие рамки). Удивительно, что доктор Моин приводит абсолютно ничем не подтвержденное мнение Д. Малькольма в качестве доказательства.

Теперь вопрос о необразованности и неграмотности арабов доисламского периода, который подтверждается самим Кораном. Но что из этого следует?! Разве неграмотность арабов в доисламскую эпоху свидетельствует о том, что арабы мусульмане сжигали книги? Кроме того, за время откровения Пророка и за время мусульманских завоеваний, которые длились почти четверть столетия, в Медине, благодаря Великому Пророку возникло движение за грамотность, что является удивительным.

Эти невежественные арабы приняли религию, и Пророк этой религии позволил некоторым пленникам, знавшим грамоту, вместо выкупа учить детей мусульман. Пророк этой религии побудил некоторых своих последователей к изучению иностранных языков, таких как сирийский, иврит, персидский. Его окружали двадцать писцов, на каждого из которых была возложена ответственность за ведение дел в определенной сфере[287]. Эти невежественные арабы приняли религию, в священном писании которой Пророк клялся каламом и письмом[288], а его Божественное откровение началось с «чтения» и «обучения»[289]. Разве образ жизни Пророка и прославление Кораном чтения, письма и знаний не оказали на арабов, принявших Коран и Пророка, влияния, и не внушили им уважения к книгам, наукам и культуре?!

Теперь, рассказ о том, что курайшиты и другие арабы презирали занятие учителя. Говорят, что курайшиты считали обучение детей низким ремеслом, а профессию учителя презренной, в целом же, владение грамотой считалось недостойным.

Во-первых, само это утверждение поясняет, что профессия учителя считалась не престижной по причине низкого дохода, то есть, по той же самой причине, которую мы наблюдаем сегодня в Иране. Учителя, преподаватели и духовенство принадлежат к малообеспеченному сословию, и, по этой причине некоторые из них иногда меняют свою профессию.

Если молодой человек, учитель, преподаватель или представитель духовенства, сделает девушке предложение, а у этой девушки есть жених, торговец или рабочий по профессии, пусть и необразованный, семья этой девушки скорее отдаст предпочтение торговцу или рабочему, нежели учителю или представителю духовенства. Отчего? Оттого ли, что они считают науку и духовность низкими? Разумеется, нет, дело не в том, что они считают науку непрестижной; выдать дочь за человека из такого сословия требует определенной доли самоотверженности, к чему готовы далеко не все.

Удивительно утверждение: по причине того, что кто-то из курайшитов считал чтение книг недостойным занятием, следовательно, все арабы были противниками наук и книг, а, значит, они уничтожали книги везде, где бы ни ступала их нога. Это утверждение подобно следущему: поскольку Абид Закани, персидский поэт, написал следующие строки:

О, ходжа, стремящийся к знаниям и соблюдающий посты,

Избери лучше своим уделом занятие балагура и музыканта

Тогда сумеешь ты лучше защищать права великих и малых мира сего

следовательно, большинство иранцев являются противниками науки и обучения и сторонниками музыки и балагурства, поэтому они уничтожают все книги и библиотеки, встретившиеся на их пути. Или же это утверждение аналогично утверждению о том, что, если Абу Хиан Таухиди по бедности своей сжег все свои книги, значит, все его соотечественники являются противниками знаний и грамотности.

Теперь повествование Абу Рейхана о Хорезме. Хотя эти сведения не подтверждаются другими документами, а сам Абу Рейхан не указывает их источник, однако, принимая во внимание, что Абу Рейхан, кроме других своих достоинств, является ученым и историком, которому не свойственны безосновательные утверждения. Кроме того, от описываемых им событий его отделяет не так много времени, поскольку он жил во второй половине четвертого - начале пятого веков хиджры, а Хорезм был завоеван во времена Валида Ибн Абдольмалека, то есть около 93г. Учитывая то, что сам он был уроженцем Хорезма, весьма вероятно, что его повествование правдиво.

Однако, то, что Абу Рейхан поведал о Хорезме, во-первых, связано с Хорезмом и хорезмийским языком, а не с иранскими книгами, написанными на пехлевийском или авестийском языке.

Во-вторых, сам Абу Рейхан в предисловии к своему еще не опубликованному труду «Сидала» или «Сидана», рассматривая вопрос о языках и их способности к выражению научных понятий, признает превосходство арабского языка над персидским и хорезмийским. В особенности, же он пишет о хорезмийском языке так: «Этот язык никоим образом не приспособлен для выражения научных понятий; человек, решивший рассмотреть с помощью этого языка какой-либо научный вопрос, уподобится верблюду, желающему пройти в игольное ушко»[290].

       Поэтому, если научные книги на хорезмийском языке, заслуживающие внимания, действительно существовали, может ли быть, чтобы Абу Рейхан отзывался об этом языке до такой степени неуважительно? Книги, о которых упомянул Абу Рейхан, были, скорее всего, книгами по истории, не более того. Если эти сведения подлинны и не преувеличены[291], поступок Катибат ибн Муслима по отношению к жителям Хорезма, произошедший во времена Валида Ибн Абдольмалека, а не при праведных халифах, был негуманным и противоречащим исламу. Он также противоречил образу действий других мусульманских полководцев, покоривших Иран и Византию, большинство из которых были сподвижниками пророка и находились под влиянием его учения. Поэтому, данный поступок, который имел место в самые неблагоприятные времена исламского халифата (период Омейядов) нельзя считать критерием, позволяющим судить о поведении мусульман в начале исламской эпохи, когда был завоеван Иран.

В любом случае, учебные заведения могли, вероятно, находиться в Ктесифоне, Хамедане, Нахаванде, Исфахане, Истахре или Азербайджане, но никак не в Хорезме; язык, на котором могли быть написаны научные книги, мог быть пехлевийским, но не хорезмийским. В исламскую эпоху иранские книги, переведенные на арабский язык, например, «Калила и Димна», переведенная Ибн Мукаффа, или часть «Логики» Аристотеля, переведенная им же или его сыном, были написаны на пехлевийском языке, но не хорезмийском, или каком-либо другом местном языке.

Кристенсен пишет:

«Абдулмалик Ибн Мирван повелел переводить книги с пехлевийского на арабский язык.»[292]

Если вследствие нападения агрессора, литературные памятники языка полностью исчезают с лица земли, а народ, говорящий на этом языке, постигает участь безграмотности и незнания своей истории, это свидетельствует о том, что данный язык был не более, чем неразвитым местным диалектом. Очевидно, что неразвитый местный язык никогда не сумеет стать языком науки, как и положить начало библиотеке, содержащей разнообразные книги по медицине, математике, естественным наукам, астрономии, литературе и религии.

Когда язык находится на таком уровне развития, что произведения, написанные на нем, могут составить библиотеку, содержащую книги в области различных наук, ни один катаклизм не сможет превратить народ, говорящий на нем, в безграмотное племя. История Ирана не знает завоевания, страшнее монгольского; во время монгольского нашествия было истреблено практически все население, книги и библиотеки стали добычей пламени. Однако ужасное завоевание не сумело полностью уничтожить произведения науки на арабском и персидском языках и разорвать связь последующих поколений с прежней домонгольской культурой, так как произведения науки на арабском, и даже персидском языке находились на слишком высоком уровне развития, чтобы погибнуть вследствие такого массового истребления людей. Следовательно, очевидно, что в Хорезме было уничтожено некоторое количество зороастрийских книг по литературе и религии, содержание которых или им подобных книг в большей или меньшей степени известно ученым, что практически совпадает со словами Абу Рейхана Бируни. Тщательное изучение слов Абу Рейхана дает основание полагать, что он подразумевал книги религиозного и исторического содержания.

Теперь, рассказ о сожжении книг, принадлежащий Абдулле Ибн Тахиру. Эта история хорошо известна, поэтому удивительно, что доктор Моин приводит ее в качестве доказательства, подтверждающего сожжение в Иране книг арабскими завоевателями. Абдулла, сын Тахира Зульминина – известный иранский полководец времен Мамуна, который командовал войском Хорасана, выступившим на стороне Мамуна в войне между Амином и Мамуном, сыновьями Харуна Ар-Рашида. Он одержал победу над предводителем арабского войска по имени Али Ибн Иса, арабом по происхождению, который поддерживал Амина, покорил Багдад и казнил Амина, возведя Мамуна на трон его отца.

Сам Тахир был горячим противником арабов. Он вознаградил шу’убита Алана, чиновника в правящем аппарате Харуна, написавшем книгу «Мисалаб араб», то есть книгу о недостатках и пороках арабов, суммой в тридцать тысяч динаров или дирхемов[293]. Его сын Абдулла, поведавший о сожжении книг, является основателем династии Тахиридов; благодаря ему Хорасан впервые объявил о своей независимости, вследствие чего было создано независимое иранское государство.

Абдулла, как и его отец, был по своей природе горячим противником арабов. В то же время насколько удивительна история ислама: Абдулла, иранец по происхождению и противник арабов, достигший такой степени силы и могущества, что объявил о своей независимости от багдадского халифа, сжигает все иранские книги доисламского периода под предлогом того, что все они бесполезны при наличии Корана.

«Однажды некто явился ко двору Абдуллы Ибн Тахира в Нишапуре и вручил ему персидскую книгу древних времен. Когда его спросили, что это за книга, он ответил, что это повесть о Вамике и Азре, и что эта прекрасная повесть была записана мудрецами и подарена Ануширвану. Эмир сказал: «Мы изучаем Коран, и не испытываем надобности в этих книгах. Для нас достаточно слова Божьего и хадисов Пророка. Кроме того, эту книгу сочинили маги, следовательно, для нас она проклята и запретна. Затем он приказал, чтобы книгу бросили в воду, а также повелел уничтожать всякую написанную магами книгу на персидском языке, найденную в его стране.»[294]

Чем был вызван его поступок? Мне это неизвестно; весьма вероятно, что он был вызван неприязнью, которую испытывали иранцы к зороастрийским жрецам. Как бы там ни было, этот поступок был совершен иранцем Абдуллой Ибн Тахиром, а не арабом. Значит ли это, что поступок Абдуллы был характерен для всех иранцев, и что все они считали, что любую книгу, попавшую к ним в руки, следует сжигать? Опять же, нет.

Поступок Абдуллы достоин осуждения, однако, он подтверждает наше утверждение о том, что когда на смену какой-либо культуре приходит другая культура, последователи и сторонники новой культуры пренебрегают памятниками прежней культуры, что наносит ей непоправимый вред. Иранцы, с восторгом воспринявшие новую исламскую культуру, не проявляли заинтересованности по отношению к прежней культуре, а, напротив, намеренно способствовали ее забвению.

Примеров поступков иранцев, подобных действиям Абдуллы Ибн Тахира, который, ненавидя фанатизм арабов, стремящихся навязать людям идею о превосходстве собственной расы, в то же время испытывал сильную привязанность к исламу, и использовал эту привязанность против памятников зороастрийской культуры, существует множество.            

И если целью доказательства сожжения книг Абдуллой Ибн Тахиром является то, что подобные действия имели место в истории, это не нуждается в таком доказательстве. История знала и знает множество фактов, связанных с сожжением книг. В наше время Ахмад Кесрави отмечал праздник сжигателей книг. Во время трагедии в Андалузии, когда произошло массовое убийство мусульман, христиане сожгли восемьдесят тысяч книг[295]. Христианин Джорджи Зайдан признает, что во время похода крестоносцев христиан на Сирию и Палестину было сожжено три миллиона книг[296]. Турки устроили массовое сожжение книг в Египте[297]. Султан Махмуд Газневид устроил сожжение книг в Рее[298]. Монголы сожгли библиотеку в Мерве[299]. В эпоху Сасанидов зороастрийцы сожгли книги маздакитов.[300] Александр сжег книги иранцев.[301] Римляне сожгли книги великого математика Архимеда.[302] Вопрос о сожжении христианами Александрийской библиотеки мы рассмотрим позднее.

В «Истории науки» Джордж Сартон пишет:

«В одной из своих книг греческий мыслитель Протагор, рассуждая о Боге и Истине, писал: «Что же касается богов, я не могу утверждать ни то, что они существуют, ни то, что они не существуют. Множество причин мешает нам понять это. Главная же из них – неопределенность самого вопроса, а другая – то, что жизнь человека слишком коротка.»[303]    

Далее он пишет:

«Это стало причиной того, что в четыреста одиннадцатом году до Рождества Христова его книги были сожжены на центральной площади города, и это стало первым, зафиксированным в истории сожжением книг.»[304] 

Теперь, что касается запрета на сочинение книг в исламском мире, который сначала был объявлен Вторым халифом и действовал не протяжение столетия; данная история также представляет интерес. Хотя в третьем разделе настоящей книги, где будут рассмотрен вопрос о служении иранцев исламу, мы проясним данный вопрос в разделе, посвященному их служению в сфере культуры, в главе под названием «Когда началось сочинение книг?», однако, мы должны отметить здесь, что указ Второго халифа был связан с записыванием хадисов о жизни Пророка.

С самого возникновения ислама между Омаром и некоторыми другими сподвижниками Пророка с одной стороны, и Али, и некоторыми сподвижниками Пророка – с другой, существовали противоречия в отношении записывания и составления хадисов, повествующих о жизни и высказываниях Пророка.

Первая группа, главой которой был Омар, считала дозволенным слушание, запоминание и устную передачу хадисов, но их записывание они считали противоречащим шариату, по причине того, что хадисы не должны противоречить Корану, или же из опасения, что приверженность хадисам заменит собой приверженность Корану. В то же время, другая группа, возглавляемая Али, с самого начала поощряла сбор и записывание хадисов, повествующих о жизни Пророка. Повинуясь приказу Второго халифа, на протяжении столетия простые мусульмане не записывали хадисы, однако, по прошествии столетия, они стали следовать Али, так как мнение Омара не имело больше законной силы. По этой причине шиитам удалось составить сборник хадисов на столетие раньше, чем другим мусульманам. 

Итак, дело не в том, что у арабов существовал строгий запрет на написание любых книг любого содержания, а народ, не позволявший писать книги даже своим представителям, в первую очередь должен был уничтожать книги других народов. Этот запрет касался, прежде всего, хадисов о жизни Пророка, а не чего-либо иного; во-вторых, он был распространен только среди суннитов, и никогда не существовал среди шиитов. В любом случае этот вопрос не связан с враждебным отношением мусульман к книгам и знаниям в целом.

Джорджи Зайдан в «Истории исламской цивилизации» и доктор Забихолла Сафа в «Истории рациональных наук в исламе» упоминают этот вопрос, и было бы жаль не рассмотреть их мнение. Доктор Сафа пишет:

«Арабы, как и все мусульмане, верили в то, что «ислам отменяет все, что было до него». По этой причине, в умах мусульман прочно утвердилось убеждение, что, ничто не заслуживает внимания, кроме Корана, так как Коран отменяет все книги, а ислам – все религии. Знатоки истинного шариата также запрещали чтение любой другой, даже религиозной книги, кроме Корана.

Рассказывают, что однажды Пророк увидел в руках у Омара Тору и так разгневался, что гнев его отразился на его лице. Он сказал: «Разве я не принес вам истинный и совершенный закон? Клянусь Богом, если бы сам Моисей был жив, он следовал бы только моим путем». По этой причине Пророк также сказал: «Не подтверждайте и не опровергайте правоту людей писания в том, что они называют религией. Скажите: мы веруем в то, что было ниспослано нам, и в то, что было ниспослано вам (а не в то, что было придумано вами), мы веруем в то же, что и вы.

Среди известных хадисов той эпохи был следующий: «Книга Аллаха содержит повествование о том, что прошло, предсказание вашего будущего, и закон, правящий вами». Слова Священного Корана, гласящие о том, что «Нет свежего или сухого, чего не было бы в Книге Ясной», разумеется, лишь способствовали укреплению этой веры. Результатом этого стало, что мусульмане довольствовались лишь Кораном и хадисами, пренебрегая всеми другими книгами…»[305]

Поистине, я удивлен словами этих мудрых людей. Разве им неизвестно, что выражение «Ислам отменяет все, что было до него» всегда подразумевало и подразумевает то, что с приходом ислама отменяются все прошлые законы, традиции и обычаи? Все мусульмане, от возникновения ислама и до сих пор, понимают это выражение только таким образом. Это выражение означает, что религиозные традиции доисламской эпохи не имеют больше силы, как невежество язычников, так и невежество людей писания; оно не связано с иными религиозными традициями и обычаями, так же как выражение «ислам закрывает прошлое» говорит о том, что ислам закрывает лицо прошлого и не имеет обратной силы. Например, преступление, совершенное в исламе, влечет за собой особое искупление, если же оно было совершено кем-либо до принятия ислама, когда человек еще был неверующим, а затем стал мусульманином, ислам не имеет обратной силы. Все мусульмане именно так понимали и понимают это изречение. Какая связь между этими выводами и выводами этих уважаемых авторов?!

Хадис, переданный Омаром, также ясно говорит о том, что Пророк Аллаха сказал: «С приходом Корана и окончательного закона – шариата, Тора и закон Моисея не имеют силы». Следовательно, Пророк не запрещал чтение любой книги, даже религиозной, он запретил чтение Божественных Писаний прошлого, которые утратили свою силу. Для того, чтобы мусульмане не смешивали отмененные законы предков и исламский шариат, Пророк запретил им читать Тору. Слова Пророка: «Не подтверждайте и не отвергайте то, что слышите от людей писания» также касаются религиозных преданий, и частично – религиозных догматов. Этими словами Пророк разъяснял им, что люди писания смешали ложь и истину; «так как вы не можете отличить одно от другого, не подтверждайте, ибо не дай Бог, подтвердите ложь, и не опровергайте, ибо не дай Бог, опровергнете истину». Так же как изречение «Коран содержит повествование о том, что прошло, предсказание вашего будущего, и закон, правящий вами», которое также приводится и в «Нахдж аль-балака», подразумевает религиозные предания, будущий загробный мир и религиозные законы, и означает следующее: «с ниспосланием Корана вы не нуждаетесь более в другом божественном писании». 

Смешнее же всего выглядит ссылка на аят «Нет свежего или сухого, чего не было бы в Книге Ясной»[306], который, насколько мне известно, ни один из толкователей Корана не считает относящимся к Корану, ибо все толкуют его, как Книгу Судеб.

Представление мусульман о данном аяте и упомянутых хадисах никогда не было таким, каким его представили эти господа, и из которого они сделали вывод, что благодаря этому аяту и хадисам, мусульмане поверили, что любую книгу, кроме Корана, какого бы содержания она ни была, следует уничтожать.

Теперь пришло время рассмотреть четвертое доказательство доктора Моина. Он пишет, что Ибн Халдун будто бы решительно утверждал факт сожжения книг в Иране, а передача слов Абульфараджа Ибн Аль-Абари, Абдульлатифа Багдади, Кафати и Хаджи Халифа будто бы является абсолютно безупречной, тогда как ему доподлинно известно, что европейскими исследователями была недавно доказана беспочвенность утверждения о сожжении мусульманами книг в Александрии. Однако, он, ограничиваясь опровержением Шибли Немана и Манави, идет дальше, игнорируя их неоспоримые доводы.

Теперь мы кратко изложим мнения исследователей, касающиеся сожжения книг в Александрии, как и положения, пришедшие нам на ум, а затем перейдем к рассмотрению того, что приписывается Ибн Халдуну и Хаджи Халифу в отношении сожжения книг в Иране.

Большинство тех, кто утверждает факт сожжения книг в Иране, опираются на сожжение книг в Александрии. Очевидно, что если невежество арабов доисламского периода, презрительный отзыв одного из курайшитов о ремесле учителя, сожжение книг Абдуллой Ибн Тахиром и сожжение книг Катибат Ибн Муслимом в Хорезме сто лет спустя после первых мусульманских завоеваний является доказательством в пользу сожжения арабскими завоевателями книг в Иране, сожжение книг в Александрии таким разумным и мудрым человеком, как Амр Ибн Аль-Ас, который, как говорят, общался с философом Александрии того времени, по прямому приказу халифа из Медины, а не по своей воле (как поступил Катибат Ибн Муслим) должно считаться доказательством первой степени сожжения книг в Иране. Поэтому, повествование о сожжении книг в Александрии всегда излагается этими людьми с помпезностью.

Вначале следует сказать, что история ислама и исламских завоеваний, как общая, так и частная (то есть, завоеваний в отдельно взятом регионе), начиная с конца второго века, записана в исторических документах, и эти книги находятся в нашем распоряжении. Что касается завоевания Александрии, то помимо мусульманских историков, история завоевания этого города весьма подробно излагалась также несколькими христианскими историками. Ни в одном из исламских, христианских, иудейских или других источников, написанных до эпохи крестовых походов, не встречается ни одного упоминания о сожжении книг в Александрии или Иране. Лишь в конце шестого века хиджры и начале седьмого века об этом впервые упоминает христианин Абдульлатиф Багдади в своей книге «Аль-афаде ва аль-итибар фи-ль-умур аль-мушахида ва аль-хавадис аль-аина биарз миср». Эта книга посвящена событиям, свидетелем которых он был, и в действительности представляет собой путевые заметки. Описывая колонну, находящуюся на месте бывшей александрийской библиотеки, он пишет:

«Говорят, что эта колонна – одна из тех колонн, на которых покоился свод крытой галереи, в которой учил Аристотель. Здесь была школа, и здесь также находилась библиотека, которую сжег Амр Ас по приказу халифа.»

Абдульлатиф хотел сказать этим лишь то, что в народе (видимо, среди его единоверцев христиан) ходили подобные слухи, однако он не стремится их подтвердить, поскольку начинает свою речь словами «ва язкур» (так говорят). Как известно, если при передаче исторический сведений или событий рассказчик опирается на определенный исторический документ, излагая материал, он приводит указание на этот источник, как поступает, например, Табари, а также большинство рассказчиков хадисов. Это – наилучший способ передачи сведений; он дает читателю возможность исследовать источник с точки зрения его достоверности, и, если он найдет его достоверным, согласиться с данной точкой зрения. Если же рассказчик излагает материал без ссылки на источник, это возможно в двух случаях: иногда он излагает события, как последовательность событий, не вызывающую сомнений, например: «в таком-то году произошло такое-то событие». А иногда рассказчик сообщает: «говорят, что…», или «рассказывают, что в таком-то году или произошло такое-то событие». Если материал излагается историком, как в первом случае, это означает, что сам рассказчик уверен в том, о чем он повествует, однако, другие, разумеется, имеют право не доверять сведениям, не опирающимся на какие-либо источники и документы. Специалисты в науке хадисов не считают подобные хадисы достоверными. Европейские ученые также игнорируют рассказ об исторических событиях, не опирающихся на источники и документы, считая их недостоверными. Максимум, они могут сказать, что такой-то человек в своей книге высказал такое-то мнение, однако не указал источника или документа, то есть эта информация не является исторически достоверной.

Однако, если события излагаются вторым способом, когда рассказчик начинает свою речь словами «говорят» или «рассказывают, что», и тому подобными словами, это говорит о том, что даже сам автор не считает подобные сведения достоверными. Некоторые полагают, что слово «киль» (говорят) при изложении исторических событий не только указывает на неуверенность автора, но и указывает на их недостоверность.

Абдульлатиф повествует об этой истории третьим способом, и это говорит о том, что, по крайней мере, сам он в этом не уверен. Кроме того, трудно поверить, что Абдульлатиф был настолько малоосведомленным человеком и не знал, что Аристотель никогда не был в Египте и Александрии, и тем более, не мог учить учеников в упомянутой крытой галерее, поскольку Александрия была основана уже после Аристотеля, то есть, после завоевания Александром Египта. Этот город был заложен при Александре и, возможно, при нем началась его застройка; впоследствии он постепенно превратился в город. Аристотель был современником Александра.

Следовательно, независимо от того, верил ли сам Абдульлатиф в эту историю или нет, данные сведения слабы с точки зрения содержания; то есть они содержат информацию, которая с точки зрения исторической достоверности является явной ложью, а именно – преподавание Аристотеля в упомянутой крытой галерее. Если какая-либо информация содержит несколько фактов, и некоторые их них являются явной ложью, это говорит о том, что и остальные факты находятся на том же уровне достоверности. С точки зрения исторической достоверности сожжение мусульманами книг в Александрии является информацией того же уровня, что и преподавание там Аристотеля.

Следовательно, слабость повествования Абдульлатифа очевидна, и в отношении документации, поскольку оно не содержит указания на источник информации, и в отношении содержания, поскольку оно содержит явно ложную информацию, и в отношении изложения, так как форма его изложения говорит о том, что сам автор не был уверен в его достоверности.

Помимо всего этого, если бы Абдульлатиф жил во время завоевания Александрии (первый век хиджры), или, по крайней мере, был современником историков, которые записывали в книгах историю мусульманских завоеваний, в том числе и историю завоевания Александрии, благодаря преданиям, услышанных от других (второй-четвертый века хиджры), существовала бы вероятность того, что Абдульлатиф мог случайно встретиться с непосредственными или косвенными участниками тех событий, которые рассказали бы ему об этом. Однако, Абдульлатиф написал свою книгу в конце шестого века-начале седьмого века хиджры, то есть, тогда, когда со времени завоевания Александрии, произошедшем в 17-м или 18-м году хиджры, прошло около шести столетий[307]. На протяжении всего этого периода о сожжении книг не упоминал ни один исторический документ и ни один историк – ни мусульманский, ни христианский, ни иудейский, и лишь после этого долгого периода времени упоминание об этом факте появилось в книге Абдульлатифа. Эта причина низводит повествование Абдульлатифа ниже уровня ничем не обоснованного повествования, превращая его в повествование, на ложность которого указывают другие источники.

Более того, исторические документы свидетельствуют о том, что до того, как александрийская библиотека была завоевана мусульманами, она много раз подвергалась разграблениям и пожарам. Когда же Александрию была завоевана мусульманами, библиотека вообще перестала существовать в своем прежнем виде. Лишь у некоторых людей сохранились книги, которыми мусульмане пользовались со второго по четвертый века хиджры.

Здесь вновь находит свое подтверждение известная притча: кто-то сказал: «Племянника имама Якуба разорвал на минарете волк». Другой сказал: «Это был не племянник имама, а племянник Пророка, не Якуб, а Юсуф, не на вершине минарета, а на дне колодца, да и сама история – ложь, волк не разорвал Юсуфа». Здесь я передаю слово Уиллу Дюрону, известному автору «Истории мировой цивилизации». Он пишет:

«Существуют следующие доказательства, говорящие об уязвимости этого предания (предания Абдульлатифа):

1. Значительная часть александрийской библиотеки была сожжена фанатиками христианами во времена епископа Туфинеса в 392 году н.э. (приблизительно за 250 лет до завоевания Александрии мусульманами).

2. На протяжении пяти столетий[308], которые отделяли предполагаемое событие от его упоминания в книге Абдульлатифа, это событие не упоминалось ни одним историком, в то время, как христианин Атикий, который до 322г хиджры (933 год н.э.) был великим епископом александрийским, в подробностях описал завоевание этого города арабами. По этой причине большинство историков не согласно с этим утверждением, считая его вымыслом. Уничтожение александрийской библиотеки, происходившее постепенно, было одним из наиболее печальных событий в мировой истории.»[309]

В «Истории цивилизации» Уилл Дюрон упомянул этапы постепенного уничтожения этой библиотеки христианами. Желающие могут обратиться к шестому, девятому и одиннадцатому томам «Истории цивилизации» в персидском переводе.

В книге «Исламская и арабская цивилизация» Густав Лубон пишет:

«Что касается сожжения александрийской библиотеки, которое приписывают мусульманским завоевателям, весьма удивительно, что подобный вымысел сохранился на протяжении столь долгого времени. Однако, в настоящее время доказано, что еще до прихода в Египет ислама, сами христиане в пылу религиозного фанатизма не только уничтожили все храмы и богов Александрии, но сожгли упомянутую библиотеку, так что ко времени завоевания Александрии не осталось ничего, что могло бы быть поглощено пожаром.

С момента своего основания, которое произошло в 332 году до н.э., и до времени ее завоевания мусульманами, то есть на протяжении тысячелетия, Александрия считалась одним из величайших городов древнего мира.

В эпоху правления династии Птолемеев в этом городе собирались мудрецы и ученые со всего мира, действовали важные школы и библиотеки. Однако, этот научный расцвет длился недолго, так как в 48 году до Рождества Христова римское войско под предводительством Цезаря совершило нападение на Александрию, нанеся этим значительный ущерб научной жизни этого города. Хотя этот город вновь стал крупным научным и культурным центром в Римской империи, однако, этот расцвет был временным, так как город захлестнула волна религиозных диспутов. Несмотря на кровавые меры, предпринимавшиеся римским императором для предотвращения этих раздоров, они приобретали все больший и больший размах, пока христианство не стало официальной религией в государстве. Тогда Феодор повелел сравнять с землей все храмы, скульптуры богов и библиотеки язычников.»[310]

Александрия, которая сейчас является одним из крупных городов Египта, была основана или заложена греком Александром за четыреста лет до Рождества Христова, и по этой причине была названа Александрией.

Наместники Александра в Египте, которых называли Птолемеями, основали в этом городе музей, библиотеку, и даже «академию», превратившуюся затем в крупный научный центр. Многие александрийские ученые ни в чем не уступают великим греческим мудрецам, прославившимся на весь мир.

       Деятельность научного центра Александрии началась в третьем-втором веках до Рождества Христова и продолжалась до четвертого века н.э. В целом, Египет в эпоху правления Александра и его наместников находился в сфере политического влияния Греции. Впоследствии, когда греческая цивилизация вступила в эпоху упадка, между Римом, центром которого был современный Рим в Италии, и Грецией начались войны, в которых Рим одержал победу, и тогда в сферу политического влияния Рима вошли также Египет и Александрия. По прошествии около четырех столетий после Рождества Христова Римская империя распалась на Восточную Римскую империю с центром в Константинополе (нынешний Стамбул) и Западную Римскую империю с центром в Риме (современная Италия). Восточная Римская империя приняла христианство, и христианство оказало негативное влияние, как на греческую, так и на римскую культуру. Эпоха средневековья на Западе, которая является периодом его упадка, практически совпадает с этим временем (когда произошел распад Римской империи на восточную и западную части).

       С принятием Восточной римской империей новой религии, христианство, которое считало науку и философию противоречащими принципам христианского вероучения, и рассматривало философов и ученых, как еретиков, вводящих народ в заблуждение, для научного центра в Александрии вновь наступили тяжелые времена, и библиотека стала периодически подвергаться грабежам и пожарам.

       Константин Первый, император Восточной Римской империи, был первым императором, принявшим христианство. В шестом веке н.э. Юстиниан, потомок Константина, официально закрыл научный центр в Афинах, а ранее, в четвертом веке была прекращена или значительно ослабела деятельность научного центра в Александрии. Закрытие научного центра в Афинах произошло в 529 году н.э., то есть за сорок один год до рождения Пророка, восемьдесят один год до его откровения, девяносто четыре года до его переселения в Медину, сто пять лет до его кончины и за сто двадцать лет до завоевания Александрии арабами.

Благодаря всему вышесказанному было установлено, что александрийская библиотека была основана язычниками, а уничтожена христианами. Однако, вследствие войн между крестоносцами и мусульманами, которые длились около двухсот лет (пятый-шестой век хиджры), с одной стороны, христиане познакомились с исламской культурой, и эта культура дала им знания. С другой же стороны, после окончательного поражения, нанесенного им мусульманами, в их сердцах поселилась ненависть к мусульманам, и они, начав против мусульман активную борьбу, распространили столько лживой информации об исламе, мусульманах и Пророке, что современным христианам должно быть стыдно за это. Мы видим, что для того, чтобы загладить свою вину, они пишут «Признание вины перед Мухаммадом и Кораном».[311] Слухи о сожжении книг мусульманами являются частью тех слухов, которые время от времени, начиная с седьмого века, находят отражение в книгах некоторых мусульман, которые начинают свою речь словами: «говорят, что», «рассказывают, что», не зная, что распространителями подобных слухов являются христиане, а их цель – желание очернить мусульман. А в последнее время, когда главнейшей целью колонизации является обращение национальных чувств мусульман против ислама, люди, подобные Пурдавуду, превратили этот вымысел в реальное историческое событие, и, поднимая на флаг повествования, подобные повествованию Абдульлатифа, преподносят их в качестве исторического свидетельства неосведомленным ученикам и студентам.

       До сих пор мы рассматривали слова Абдульлатифа. Теперь мы перейдем к рассмотрению слов Абульфараджа Ибн Аль-Абари.  

       Абульфарадж был иудейским врачом, который родился в 623 году хиджры в Мальтии (Малая Азия). Его отец, оставив иудаизм, принял христианство. Абульфарадж также получил начальное образование, изучая основы христианства. Он в совершенстве владел сирийским и арабским языками и написал подробную историю на сирийском языке, источниками которой были сирийские, арабские и греческие книги. В этой книге нет ни одного упоминания о сожжении мусульманами книг в Александрии. Он также написал сокращенный вариант этой книги под названием «Мухтасир аль-дувваль» на арабском языке, и говорят, что все ее экземпляры неполны и незакончены. Удивляет то, что, хотя «Мухтасир аль-дувваль» является сокращением той подробной истории на сирийском языке, она содержит вопросы, отсутствующие в подробном сирийском оригинале; одним из таких вопросов является история о сожжении мусульманами книг в Александрии.

       Книга «Мухтасир аль-дувваль» была опубликована и переведена на латынь человеком по имени доктор Покок, профессором Оксфордского университета, одним из тех людей, которые участвовали в распространении ложных сведений, порочащих мусульман. Начиная с этого времени и благодаря этой книге и этому человеку, в Европе распространилась информация о сожжении мусульманами книг в Александрии, пока, в Новое время, благодаря усилиям таких европейских ученых, как Гиббон, Криль, Густав Лубон и других, этот слух не был опровергнут.[312]          

История сожжения книг мусульманами в книге «Мухтасир аль-дувваль» выглядит следующим образом:

«В то время среди арабов прославился Яхия Нахви, чье имя на нашем языке означает «Грамматик». Этот человек был жителем Александрии, исповедовал христианство монофизитского толка и был ярым последователем Савари.[313] Впоследствии он объявил о своем отречении от христианской веры. Все ученые христиане Египта, придя к нему, убеждали его отказаться от ереси и неверия, однако он не согласился. Когда ученые отчаялись переубедить его, они лишили его всех его званий, которыми он обладал. Какое-то время он провел в таком положении, пока в Египет не вошел Амр Ибн Ас (командующий армией мусульман в Египте).

Однажды Яхия явился к нему. Тот, узнав о его высоком положении ученого и мудреца, оказал ему должное почтение. Этот мудрец произнес мудрые речи, которые арабы не слышали ранее. Речи эти оказали на Амра сильное воздействие и зачаровали его. Учитывая то, что Амр был разумным человеком, он приблизил к себе этого мудреца, и никогда не разлучался с ним.

Однажды Яхия сказал Амру: «Все, что есть в Александрии, принадлежит вам. Разумеется, я говорю не о том, в чем вы нуждаетесь, но если что-либо вам не слишком нужно, прошу тебя, передайте это нам, ибо мы испытываем в этом большую потребность». Амр спросил: «Что же это?». Тот ответил: «Философские книги, которые хранятся в главной библиотеке».    

Амр ответил: «В отношении этого вопроса я должен обратиться к халифу (Омару), так как не могу действовать без его повеления». Когда суть дела была изложена халифу, тот написал ответ: «Если эти книги содержат то же, что Коран, в них нет необходимости, если же иное – все они должны быть уничтожены».

Получив этот ответ, Амр предпринял меры к уничтожению библиотеки и повелел, чтобы книги разделили между владельцами александрийских бань. Поэтому, спустя шесть месяцев все книги были уничтожены. Прими же без удивления то, что произошло»[314].

К сожалению, несмотря на совет уважаемого Абульфараджа (если эта история действительно была приведена им самим), как и просьбу уважаемого профессора Покока, эту историю невозможно принять ни с удивлением, ни без оного. Помимо того, то, о чем мы говорили при рассмотрении слов Абдульлатифа – что никоим образом невозможно принять повествование об историческом событии, приводимое без ссылки на какой-либо источник, документ или свидетельство, в особенности, когда подобный рассказ приводится без опоры на соответствующий документ спустя шесть столетий после предполагаемого события, и никто из историков ранее не упоминал о нем, пусть даже и без ссылки на соответствующие источники; помимо того, что, как мы сказали, исследователями доказан тот факт, что ко времени завоевания Александрии арабами от библиотеки ничего не осталось, и сам вопрос был в принципе лишен основания, существуют другие доказательства, свидетельствующие против этого документа:

Во-первых, в этой истории фигурирует Яхия Нахви, известный философ. Согласно недавним исследованиям, он скончался приблизительно за сто лет до завоевания Александрии арабами, и, следовательно, его встреча с Амром является вымыслом.[315] Удивительно, что, хотя, по словам Шибли Нимана, Яхия Нахви является одним из семи великих мудрецов, переселившихся вследствие гонений Юстиниана из Римской империи в Иран и принятых там Хосровом Ануширваном, тот же Шибли Ниман, тем не менее, подтверждает достоверность встречи Яхии с Амром, не учитывая того обстоятельства, что переселение этих мудрецов в Иран и завоевание Александрии разделяет более ста двадцати лет. В принципе невозможно, чтобы Яхия, который был известным мудрецом приблизительно за сто двадцать лет до завоевания Александрии, дожил до времен ее завоевания арабами и был близким другом Амра. Поэтому, повествования, в которых упоминается встреча Яхии с Амром, пусть даже в них отсутствует упоминание о библиотеке, являются безосновательными.      

       Упоминание о встрече Яхии с Амром в повествовании Абульфараджа сродни упоминанию о преподавании Аристотеля в Александрии в повествовании Абдульлатифа; пересказчики и летописцы не обратили внимания на несовпадение предания с реальной историей.

       Во-вторых, в предании говорится о том, что когда пришел приказ халифа об уничтожении книг, Амр раздал книги владельцам александрийских бань, которые отапливали этими книгами александрийские бани в течение шести месяцев. Учитывая то, что в то время Александрия была самым большим городом в Египте и одним из крупнейших городов мира того времени, а сам Амр с большим удивлением писал в послании к халифу: «В этом городе четыре тысячи бань, четыре тысячи высоких зданий, четыре тысячи иудеев, платящих джезие, четыреста общественных мест для развлечения, двенадцать тысяч лавок, где продают свежие овощи и фрукты», можно предположить, что в течение шести месяцев этими книгами обогревались четыре тысячи бань. То есть, количество этих книг было таким, что если обогреть с их помощью одну баню, ее можно было бы отапливать ими на протяжении приблизительно семисот тысяч дней, то есть около двух тысяч лет. Еще более удивительно то, что согласно повествованию Абульфараджа, все эти книги были философского, а не какого-либо иного содержания. Теперь давайте подумаем, наберется ли за то время, что прошло с начала возникновения цивилизации до сегодняшнего дня, когда со времени изобретения печатного станка прошли столетия, а каждый день публикуется астрономическое количество изданий, такое количество книг философского содержания, которого хватило бы для обогрева четырех тысяч бань в течение шести месяцев?    

       Также давайте подумаем, какую площадь могла занимать такая библиотека? Книги не лежали вперемешку, как солома в амбаре, а стояли в упорядоченном виде на полках, так как ими пользовались люди. Поэтому, в сообщении, написанном в четвертом веке н.э. христианским священником, получившем от императора приказание уничтожить библиотеку, говорится так: «Тогда я нашел полки этой библиотеки абсолютно пустыми»[316]. Та крытая галерея, которую видел Абдульлатиф, не имеет значения, вероятно, для такой библиотеки не хватило бы и площади целого города.

       В наше время, благодаря достигнутому прогрессу книгопечатания и наличию невиданных ранее в истории возможностей, в мире, особенно, в США и СССР, существуют очень крупные библиотеки, так же, как в современном мире существуют огромные, не виданные ранее в истории города. Мне не верится, что в наше время может существовать библиотека, книг которой хватило бы для отопления бань города, в котором находится эта библиотека, в течение шести месяцев.

       Все это – доказательства того, что данная история является вымыслом, и подобные ей истории можно найти только в мире легенд. Рассказывают, что некто, описывая город Герат, который, по его словам, когда-то был необычайно большим и густонаселенным, в конце концов, сказал: «В то время в Герате жили двадцать одна тысяча одноглазых торговцев бараньей требухой, по имени Ахмад!!! Учитывая то, что все жители города не могли носить имя Ахмад, все, кто носил имя Ахмад, не были одноглазыми, а все одноглазые по имени Ахмад не были торговцами бараньей требухой, получается, что, если количество только одноглазых торговцев бараньей требухой по имени Ахмад достигало двадцати одной тысячи, попробуйте посчитать, сколько же жителей было в этом городе?! Если соберем всех людей на земле от первого до последнего, и то, наверняка, не хватит.

Рассказ Абульфараджа весьма напоминает рассказ об одноглазом Ахмаде, торговце бараньей требухой. Поэтому, авторы британской энциклопедии, в соответствии с рассказом Шибли Нимана, считают рассказ Абульфараджа небылицей.

В-третьих, как полагают Шибли Ниман и некоторые западные ученые, в ту эпоху книги изготавливались из кожи, и поэтому вообще не годились для отопления. По этой причине, использование их в качестве дров было делом абсолютно бессмысленным. Шибли Ниман приводит слова некоего Масио Дарпира: «Мы уверены, что до тех пор, пока в распоряжении владельцев александрийских бань находились другие средства для отопления, они никогда не использовали для отопления книги, сделанные из кожи. Дело же, как раз, в том, что большая часть упомянутых книг была сделана из кожи»[317]. 

В-четвертых, если в Александрии существовала подобная библиотека, Амр непременно должен был бы упомянуть о ней в своем сообщении халифу, посвященном этому городу, которое дошло до наших дней. В этом сообщении говорится об общественных местах развлечения и овощных лавках этого города, однако нигде нет упоминания о библиотеке.

В-пятых, Александрия после ее завоевания Амром Асом заключила с мусульманами мирный договор, ее жители считались «людьми, находящимися под защитой мусульман», и по отношению к ним соблюдались все установленные правила. То есть, их жизнь, имущество, законодательство, и, более того, их храмы и свобода отправления религиозных обрядов, были неприкосновенными, а само исламское государство обязывалось их охранять. Амр Ибн Ас так написал в договоре, заключенном им с народом Египта: «Этот договор – безопасность, которую дает Амр народу Египта в том, что их жизнь, имущество, жилище и все, чем они владеют, находится в безопасности».[318] Также, согласно тексту «Муаджам аль-баладан», в нем прямо говорится: «Земля народа Египта, все имущество и богатство этого народа принадлежит ему, и никто не имеет права посягать на него»[319].  

В целом, как известно, обращение мусульман с людьми писания всегда было таково, что после завоевания территорий, населенных ими, мусульмане объявляли, что они находятся под их защитой, взимали с них джезие, а взамен брали на себя обязательство охранять их жизнь, имущество, достоинство и храмы. В Александрии была такая же ситуация. Если бы в повествовании Абульфараджа говорилось о том, что мусульмане поступили подобным образом во время завоевания Александрии до заключения мирного договора с ее жителями, это в определенной степени можно было бы принять. Однако, в повествовании Абульфараджа говорится о том, что это событие случилось много времени спустя после завоевания Александрии, вследствие упоминания со стороны Яхии Нахви. То, что мусульмане прибегли к подобному действию после заключения мирного договора, противоречит их традиции и обычаю.

       В-шестых, то, что нам известно о характере Амра и Омара, не подтверждает возможность такого события. Сам Амр был разумным, свободомыслящим и независимым человеком, и если он имел особое мнение по какому-либо вопросу, он навязывал его Омару любым способом. Летописи говорят о том, что Омар не выказывал большого стремления к завоеванию Египта, а Амр Ас заставил его поступить по-своему. Рассказывают, что, испросив у Омара разрешение, Амр начал наступление прежде, чем получил его. Если предание правдиво, и Яхия Нахви стал близким другом и постоянным спутником Амра, а тот, будучи разумным человеком, извлекал из мудрых речей своего друга удовольствие и пользу, то в своем послании к Омару Амр изложил бы дело таким образом, чтобы библиотека, в которой был заинтересован его ученый друг, была сохранена. Он не мог удовольствоваться простым обращением за разрешением, а, получив письмо халифа и не попытавшись написать другое письмо, немедленно на глазах у своего друга ученого сжечь книги, которые были для него дороже жизни. Кроме того, поведение Амра в Александрии свидетельствовало о том, что он был реформатором, стремящимся к благоденствию и процветанию страны, а не тираном и угнетателем, как, например, Катибат Ибн Муслим. Уилл Дюрон пишет:

«Амр был справедливым правителем. Часть огромных налогов он предназначил на очистку каналов, ремонт мостов, реконструкцию водной переправы, которая прежде соединяла Нил с Красным морем[320] и корабли смогли проходить из Средиземного моря в Индийский океан. Эта водная переправа была вновь засыпана песком и перестала существовать в 114 году хиджры (732г. н.э.)»[321].

       Невозможно представить, чтобы человек, проводивший социальную политику такого высокого уровня, мог сжечь библиотеку.

       Что касается Омара, то, он, хотя и был жестоким человеком, однако, никто никогда не сомневался в его разуме и дальновидности. Чтобы не брать на себя лично всю ответственность, а также иметь возможность воспользоваться мыслями и советами других людей, для решения важных вопросов, в особенности касающихся политики в завоеванных странах, Омар, как правило, собирал совет и советовался с другими. Это зафиксировано историческими источниками, и в «Нахдж аль-балака» в соответствующем порядке приводятся указания на два примера подобных действий Омара. Ни в одном источнике не упоминается о том, что Омар собирал совет по поводу александрийской библиотеки или советовался с кем-либо по этому вопросу. Весьма маловероятно, чтобы он мог принять подобное решение, ни с кем не советуясь. Кроме того, если бы Омар рассуждал таким образом, что при наличии Корана, другие книги нам не нужны, наверняка ход его мыслей был бы следующим: если у нас есть мечети, нам не нужны другие храмы. Почему же тогда, при заключении мирных договоров, он соглашался терпеть церкви, синагоги и даже, храмы огня, и, более того, согласно условию договора, исламское государство брало их под свою защиту и обязывалось их охранять?

       В-седьмых, если допустить, что Амр Ибн Аль-Ас действительно отдал такой приказ, разве может быть, чтобы христиане и иудеи Александрии без малейшего сопротивления согласились принять книги, которые были детищем их культуры и истории, и использовали их в качестве дров, не попытавшись каким-либо образом спрятать или сохранить их?! 

       Что касается повествования Кифти, оно в точности совпадает с повествованием Абульфараджа. Все претензии к повествованию Абульфараджа, относятся также и к этому повествованию. Удивительно, что, вслед за Абульфараджем, обошедшем молчанием эту историю в своей подробной истории на сирийском языке, но упомянувшем о ней в арабской «Мухтасир аль-дувваль», что представляет собой ее сокращенный вариант, также и Кифти, умалчивая об этой истории в своей книге по истории Египта[322], приводит ее без ссылки на соответствующий источник при жизнеописании Яхии Нахви в своей книге «Ахбар аль-алама би-ахбар аль-хукама», представляющей собой биографии философов. Поэтому, в повествовании Кифти Яхия Нахви также является одним из двух действующих лиц, а книг философского содержания было столько, что их хватило для отопления четырех тысяч бань в течение шести месяцев.

       Согласно повествованию Кифти, Яхия Нахви сначала был моряком, в сорокапятилетнем возрасте лет в нем проснулась страсть к учебе, и впоследствии он стал философом, врачом и поэтом, а также возвысился до сана александрийского епископа.

       Что касается Яхии Нахви, то в его биографии существует много неясного. Точно известно, что в доисламскую эпоху существовал философ и епископ по имени Яхия Нахви, именно он написал книгу, посвященную критике философии Аристотеля и защите принципов христианства. Абу Али в своем известном письме к Абу Рейхану Бируни отзывается о нем с неприязнью, утверждая, что эти книги были написаны им не из убеждений, а из желания обмануть простых христиан. С другой стороны, Ибн Ан-Надим упоминает в «Аль-Фихристе» имя Яхии Нахви, который встречался с Амром Ибн Аль-Асом, однако, не упоминает при этом об александрийской библиотеке. В заслуживающей доверия книге «Суван аль-хукама» Абу Сулейман Мантеки пишет, что этот человек жил во времена Османа и Муавии. Поэтому, либо свидетельство Ибн Ан-Надима и Абу Сулеймана является безосновательным, либо человек, живший во времена Амра Ибн Аль-Аса и Муавии, также носил имя Яхии, но был не тем человеком, которого считали выдающейся личностью, епископом, написавшем многочисленные комментарии к произведениям Аристотеля и другим книгам. Весьма вероятно, что люди, придумавшие историю об александрийской библиотеке, использовали при ее сочинении и упоминание об Яхии Нахви в повествованиях Ибн Ан-Надима и Абу Сулеймана. В любом случае, несомненно, что Яхия Нахви из Александрии, известный философ, врач, толкователь Аристотеля и александрийский епископ, не мог жить во времена Амра Аса и Муавии.

       Теперь рассмотрим свидетельство Хаджи Халифа. Этот человек жил в Новое время, в одиннадцатом веке хиджры. Он является специалистом по книгам и составителем списков источников, а не историком. Его известная книга «Кашф аль-зунун» представляет собой перечень книг и представляет в своем роде большую ценность. Его свидетельство состоит из двух частей. Первая часть заключается в том, что «в начале исламской эпохи арабы уделяли внимание трем группам наук: первая – язык, вторая – положения шариата, и третья – медицина, с которой арабы были немного знакомы ранее, и которая была им необходима. Однако, другие науки не представляли для них интереса, поскольку они не хотели, чтобы остальные науки распространились в народе прежде, чем укрепятся основы ислама».

       Эта часть слов Хаджи Халифа соответствует истине. В разделе «Служение Ирана исламу» мы рассмотрим зарождение и развитие наук в исламе. Начало исламской науке положили чтение Корана, фикх (исламское право) и грамматика арабского языка. Философии, естественным наукам и математике сначала не уделялось внимания. Постепенно интерес к ним начал возрастать. Вторая часть повествования Хаджи Халифа заключается в следующем: «Рассказывают даже, что арабы, захватывая города, сжигали книги, попадавшие им в руки».

       Как видим, хотя Хаджа Халиф и не является историком, он, тем не менее, также придерживается правила, соблюдаемого повествователями и рассказчиками преданий. Он не говорит, что арабы во время завоевания городов сжигали книги, что могло бы рассматриваться, как выражение определенного мнения в подтверждение данного факта, он начинает свои слова так: «рассказывают, что…». Несомненно, что подобная молва была распространена при жизни Хаджи Халифа, то есть в одиннадцатом веке. Подобные слухи ходили в народе уже на протяжении четырех столетий, и, естественно, что с каждым столетием количество слухов постоянно увеличивалось. Мы также можем сказать сегодня: «говорят, что…», и, действительно, много говорится о том, что мусульмане начала исламской эпохи сжигали любую книгу, попадавшую им в руки. Если мы скажем так сегодня, это будет правдой; как выяснилось, разговоры об этом начались во времена Абдульлатифа, Абульфараджа и Кифти.        

       Следовательно, помимо того, что Хаджа Халиф, подобно Абдульлатифу и другим, не привел ссылки на исторический источник, он не поведал ничего нового; в своем повествовании он отразил то, о чем говорили в народе при его жизни, употребив неопределенную форму глагола «рассказывают, что», отказав, таким образом, данной информации в исторической достоверности.

       После Абдульлатифа его повествование упоминали в своих книгах и другие писатели, которые, однако, не заслуживают рассмотрения по причине того, что их происхождение вполне очевидно. Например, Макризи написал книгу по истории Египта, которая известна под названием «Хатат-е Макризи». Когда он, в качестве историка, повествует о завоевании Александрии, он не упоминает о сожжении книг, однако, упоминая о «колонне Савари», известное описание которой привел Абдульлатиф, он в точности повторяет слова Абдульлатифа. Само по себе это доказывает, что Макризи ни в малейшей степени не доверял этому повествованию, иначе он, по крайней мере, привел бы его при описании завоевания Александрии, или же, использовал бы при его передаче выражение «рассказывают, что».

       Теперь пришла очередь рассмотреть повествование Ибн Халдуна, который упоминает о сожжении книг именно в Иране. Если мы не будем обращаться к оригиналу повествования Ибн Халдуна и доверимся пересказу его слов Пурдавудом в «Яштах», в свою очередь переданные доктором Моином, необходимо отметить, что сам Ибн Халдун является историком, и его невозможно сравнить ни с Абдульлатифом, который был лишь врачом, стремящимся написать путевые заметки, ни с Абульфараджем, также врачом, ни с Хаджой Халифом, составителем списков источников, ни даже с Кифти, перу которого принадлежит «История философов». Он является историком и автором книги по общей истории, следовательно, если он с полной уверенностью изложит свое мнение, пусть даже и без упоминания источника, следует считать, что необходимые документы и источники были задействованы.

       Однако, к сожалению, в своем повествовании Ибн Халдун также, не излагая своего мнения, прибегает к использованию неопределенной глагольной формы. Он, как и другие, начинает свои слова с выражения «поистине, рассказывают, что…». Кроме того, в начале своего повествования Ибн Халдун добавляет предложение, которое более всего свидетельствует о недостоверности данной истории. Исходя из своего весьма спорного принципа общественного развития (согласно которому расширение территории и благоустроенности непременно влечет за собой развитие рациональных наук), он приходит к выводу о том, что когда в Иране произошло грандиозное расширение территории, сопровождающееся развитием культуры, неизбежное развитие должны были получить рациональные науки. Он пишет: «Поистине рассказывают, что эти науки пришли из Ирана в Грецию в то время, когда Александр, убив Дария и захватив империю Киянидов, овладел их бесчисленными книгами и науками. Когда иранская земля была завоевана, и они нашли там множество книг, Саид Вакас написал письмо Омару…».

       Насколько нам известно, утверждение о том, что Александр вывез из Ирана в Грецию книги, а после завоевания Ирана Александром, греки получили доступ к новым наукам, не подтверждается ни одним историческим документом, и потому является безосновательным. В данном случае налицо явная фальсификация со стороны господина Пурдавуд, поскольку он, опустив первую часть повествования, содержащую как неопределенную форму глагола «рассказывают, что», так и выдуманную историю о передаче книг и наук Ирана в Грецию, сразу перешел к выводам.                   

       По-видимому, источник той информации, которую привел Ибн Халдун, отличен от источника, породившего молву о сожжении книг в Александрии. Слухи о сожжении книг в Александрии распространялись христианами, стремившимися переложить груз ответственности за свои преступления на мусульман, тогда, как источником информации, которую приводит Ибн Халдун, являются, по-видимому, представители шу’бийи.

       Иранцы, представители шу’бийи, провозгласили своим лозунгом: «Искусство принадлежит иранцам». По-видимому, слова Ибн Халдуна были истолкованы ими таким образом, что источником всех наук, процветавших в Греции, был Иран, тогда, когда нам известно, что Александр совершил нападение на Иран во времена Аристотеля, а культура и цивилизация греков находилась тогда в зените своего расцвета.

   Другой вопрос состоит в том, что источником всех ссылок на слова Ибн Халдуна является его предисловие к его истории, представляющее собой книгу философского и социального содержания. До сих пор мы не видели, чтобы кто-либо приводил эту информацию со ссылкой на саму его книгу по истории, которая называется «Аль-абар ва диван аль-мабтада ва аль-хабар». Если бы Ибн Халдун считал эту историю ценной с исторической точки зрения, он должен был бы привести ее именно там.

       К сожалению, мы не располагаем историей Ибн Халдуна, однако, если бы она содержала в себе что-либо, весьма маловероятно, чтобы об этом не знали рассказчики. Если бы подобная информация содержалась в самой истории Ибн Халдуна, ее приводили бы, ссылаясь на саму книгу, а не на предисловие к ней. Обращаться следует непосредственно к самой истории Ибн Халдуна.

       Что касается александрийской библиотеки, то, помимо отсутствия исторических источников, и помимо использования рассказчиками неопределенной формы глагола, что свидетельствует об их недоверии к данной информации, о несоответствии этого вопроса действительности свидетельствует также целый ряд других косвенных свидетельств, например, как свидетельствует история, эта библиотека прекратила свое существование за столетия до прихода ислама.    

       Что же касается сожжения книг в Иране, то здесь важно учитывать и другие, косвенные свидетельства. Одно из них – это то, что историей вообще не зафиксировано существование библиотеки на территории Ирана, в отличие от александрийской библиотеки, существование которой, начиная с третьего века до Рождества Христова и приблизительно до четвертого столетия после Рождества Христова, является несомненным историческим фактом. Если допустить, что в Иране существовали библиотеки, факт сожжения которых не был зафиксирован историческими источниками, то в них должен был быть отмечен сам факт существования этих библиотек, особенно, принимая во внимание то обстоятельство, что история Ирана в большей степени, чем история какой-либо другой страны, зафиксирована в хрониках мусульманских летописцев, как иранцев, так и арабов.

       Другое свидетельство заключается в том, что среди иранцев возникло особое движение, которое требовало, чтобы факт сожжения книг в Иране, если он имел место, был обязательно записан, и записан весьма скрупулезно, и это течение – шу’бийя. Хотя вначале шу’бийя представляла собой священное исламское движение, целью которого было борьба против дискриминации и защита справедливости, однако впоследствии оно превратилось в националистическое движение, направленное против всего, что связано с арабами. Иранские представители шу’бийи писали книги, посвященные недостаткам и порокам арабского народа, причем любое уязвимое место описывалось ими весьма скрупулезно и тщательно преувеличивалось, выискивая в истории подробности, они не упускали ни малейшей детали.

       Если репутация арабов была запятнана таким большим позором, как сожжение библиотеки, тем более иранской библиотеки, может ли быть, чтобы представители шу’бийи, достигшей во втором веке хиджры своего апогея, а также Аббасиды, всячески поощрявшие их, вследствие своей политики, направленной против Омейядов, умолчали об этом, а не подняли вокруг данного вопроса шум, раздув эту тему в сотни раз. Поскольку представители шу’бийи не упоминали об этом, само по себе это является неоспоримым доводом, свидетельствующем о вымышленности вопроса о сожжении книг в Иране.         

 

       Наш разговор по поводу сожжения книг в Иране и Александрии подошел к концу. Вкратце, речь шла о том, что до седьмого века хиджры, то есть, на протяжении около шести столетий после завоевания Ирана и Египта, ни в одном документе, будь то мусульманский, или другой источник, не упоминалось о сожжении книг мусульманами. Впервые этот вопрос был поднят в седьмом веке хиджры. Люди, приводившие эти сведения, во-первых, не ссылались на исторический документ или источник, и, естественно, по этой причине их свидетельство не имеет исторической достоверности; и, даже если бы это было их единственным уязвимым местом, одного этого было бы достаточно, чтобы признать их недостоверными.  

       Все они, за исключением Абульфараджа и Кифти, говорят о существовании среди людей определенной молвы, а не о том, что произошло определенное событие. Согласно закону передачи исторических преданий, когда историк, вместо того, чтобы рассказывать о событии, говорит, что «об этом событии рассказывают», то есть, вместо того, чтобы сказать, что такое-то событие имело место, говорит: «рассказывают, что такое-то событие имело место», это означает, что сам рассказчик не уверен в том, что это событие действительно имело место.

       Помимо всего этого, как в отношении Ирана, так и в отношении Александрии, существуют другие косвенные свидетельства, которые не позволяют считать эти сведения достоверными, даже если допустить, что они не имели слабости с точки зрения документации и содержания. 

       Возможно, у уважаемого читателя сложилось впечатление, что мы уделили этой теме слишком много внимания, затянув критическое рассмотрение доказательств; было бы достаточно просто изложить то, о чем мы кратко рассказали сейчас, с добавлением небольшого количества деталей.

       Я подтверждаю, что если бы история о сожжении книг изучалась исключительно, как историческое событие, не было бы необходимости в столь подробном ее рассмотрении. Однако, уважаемый читатель должен принять во внимание, что эта история вышла за рамки научного исследования, и стала «сюжетом» для определенной «пропаганды». Для непредвзятых исследователей, будь то мусульманские или немусульманские ученые, безосновательность этой истории является очевидной и неоспоримой. Однако, некоторые люди, определенным образом заинтересованные в распространении этой истории, не довольствуются этим и прилагают усилия к тому, чтобы сделать эту историю орудием пропаганды. Пропаганда сожжения книг в Иране и Александрии превратилась в некий «закон» и «способ нападения».

       Шибли Ниман в статье «Александрийская библиотека» пишет:

«Известные европейские ученые Гиббон, Карлейль, Гадфери, Гектор, Ренон, Сидлоу и другие полагают, что большинство беспочвенных преданий, распространенных в Европе об исламе и мусульманах, не соответствуют истине и, поэтому, прямо опровергают их. Однако, в сочинениях и преданиях более мелких авторов слава этих слухов еще не ослабела. Следует принять во внимание, что одним из таких слухов является история о сожжении книг в Александрии. Шумиха, созданная вокруг этой истории в Европе, поистине вызывает удивление. В стороне от этого вопроса не осталась ни одна книга по истории, религии, логике, философии и т.д., (дабы укрепить эту историю в умах, ее под тем или иным предлогом включали во все книги, даже в учебники по философии и логике). Даже на экзамене, проводившемся каждый год в калькуттском университете (находившегося под управлением англичан), в состав экзаменационных билетов по логике, печатавшихся в тысячах экземпляров, в качестве вопроса для разрешения неверного логического заключения было включено следующее высказывание: если эти книги содержат то же, что Коран, в них нет необходимости, а если содержат иное – сожги их.»[323]

       Затем Шибли Ниман задается вопросом, какие мотивы задействуются в данном случае; является ли это определенного рода сочувствием и сожалением о сожженных книгах, или же здесь присутствует нечто иное? Если это сожаление, то почему никогда не выражается сожаления по поводу гораздо большего сожжения мусульманских книг самими христианами, произошедшего во время завоевания Андалузии и крестовых походов?!

       Сам Шибли отвечает на вопрос следующим образом: основная причина этого заключается в том, что александрийская библиотека была уничтожена самими христианами задолго до прихода в Египет ислама, и эти христиане сейчас, используя активную пропаганду, представляют историю таким образом, что библиотека была уничтожена мусульманами, а не ими. Основной целью этого является стремление скрыть свою собственную вину.

       Причина, о которой упоминает Шибли, является одной из причин данного вопроса, и находит свое подтверждение только в отношении александрийской библиотеки. Здесь задействованы и другая причина или причины, основной из которых является эксплуатация. Политическая и экономическая эксплуатация достигает успеха тогда, когда она реализуется в сфере культуры. И залогом этого успеха является неверие людей в собственную культуру и свою историю. Колонизация точно определила, что культура, на которую опираются мусульмане, и идеология, которой они гордятся, являются культурой и идеологией ислама; все остальное – только слова, которые никогда не выходят за пределы четырех стен конференций, фестивалей, конгрессов и семинаров и не оказывая влияния на большинство народа. Значит, следует лишить людей этой веры, этой уверенности, этого доверия и доброго отношения к ней, чтобы они стали готовы к подражанию западным образцам.

       Для того, чтобы сформировать негативное мнение народа по отношению к этой культуре, этой вере и ее пророкам, что может быть лучше, чем убедить новое поколение в следующем: народ, который, как вы думали, нес людям спасение, освобождение и счастье, завоевывавший под этим лозунгом другие страны и свергавший их несправедливую власть, оказались сами замешаны в ужаснейших преступлениях, а вот вам и пример.

       Поэтому, пусть уважаемый читатель не удивляется, что в ежегодных экзаменационных вопросах калькуттского университета в Индии, находившегося под управлением англичан, для разрешения неверного логического заключения не нашлось другого вопроса, кроме не соответствующего действительности приказа о сожжении книг, а иранскому автору, сочиняющему учебник для шестого класса средней школы «Основы философии», ежегодный тираж которого составляет десятки тысяч экземпляров, и который попадает в руки несведущим и простодушным иранским школьникам, в главе, посвященной неправильной аналогии в логике, не может прийти в голову другой вопрос, кроме того, который ввели английские специалисты в калькуттском университете, и ему не остается иного выхода, кроме как сформулировать вопрос следующим образом:

«Исключение в аналогии может в то же время быть сложным. Примером подобной аналогии может служить известное изречение, приписываемое предводителю арабов, который, стремясь объяснить сожжение книг, обосновал его таким образом: содержание этих книг либо совпадает с Кораном, либо нет. Если они содержат то же, что Коран, они излишни, а если иное – они также излишни и вредны, а все, что излишне и вредно, подлежит уничтожению. Следовательно, в любом случае эти книги должны быть уничтожены.»[324]

       Несколько лет назад в организации исламской ориентации я выступил с двумя докладами под названием «Сожжение книг в Александрии», в которых я осветил безосновательность этого вопроса. Помню, что после завершения этих выступлений, я получил письмо от Мумина Мукаддаса такого содержания: «зачем ты стремишься доказать ложность этого вопроса?! Пусть люди говорят об этом, даже если это ложь; ведь она направлена против Омара Ибн Аль-Хатаба и Амра Ибн Аль-Аса».

Мумин Мукаддас полагал, что вся эта шумиха, заполнившая пространство от Европы до Индии и ставшая темой многочисленных книг и романов, которую для того чтобы сделать неоспоримой, включают в учебники по логике и философии, а также экзаменационные вопросы к ним, вызвана чувствами неприязни по отношению к Омару и Амру Ибн Аль-Асу, стремлением поддержать шиизм, или же бросить тень на противников повелителя правоверных Али. Эти люди не понимают, что данные вопросы относятся к сфере ислама, и этого достаточно. Они не знают, что в современном мире словесные диспуты и логическая аргументация более не являются эффективным оружием против религии. В современном мире самым эффективным доказательством, свидетельствующим в пользу религии или против нее, является отношение ее последователей к памятникам культуры и цивилизации. 

Служение ислама в Иране

 

Чтение предыдущих страниц показало нам, каким было положение нашей страны, и каковы были условия ее жизни, когда священный ислам пришел на нашу родину. Что дал ислам Ирану и чего лишил его?

Переберите в памяти то, что вы запомнили из предыдущего материала; вы видите, что первое, чего лишился Иран, благодаря исламу, была разобщенность религиозных идей и верований, вместо которых ислам принес единую веру. Этот дар ислам принес на нашу землю впервые. Люди, живущие на востоке и западе, севере и юге нашей страны, часть из которых была по происхождению семитами, а часть – арийцами, говорившие на различных языках и поклоняющиеся разным богам, которых объединяла до сих пор только власть и сила, впервые восприняли определенную философию. Они обрели единые убеждения, единые устремления и единый идеал, вследствие чего между ними возникло чувство братства. Хотя этот процесс происходил постепенно на протяжении четырех столетий, однако, он, все же, завершился, и с того времени этот народ остался неизменным. Хотя жрецы, правившие Ираном в течение почти такого же времени, всегда стремились к установлению единства убеждений на основе зороастризма, они потерпели поражение. Исламу же, несмотря на то, что два века спустя политическое господство арабов над нашей страной было прекращено, удалось, благодаря своей способности обеспечивать духовные потребности человека, достичь успеха в Иране и многих других странах.

Иран остановил распространение христианства в Иране, и в целом на Востоке. Мы не можем точно предсказать ход развития событий, если бы Иран и весь Восток стали христианскими, однако можем с большой долей уверенности предположить, что с этой страной случилось бы то же, что произошло с другими странами, принявшими христианство, а именно – мрак средневековья. Когда страны, принявшие христианство, погрузились во мрак средневековья, Иран, благодаря исламу, вместе с другими мусульманскими народами и во главе их, положил начало великой и яркой цивилизации под названием «исламская цивилизация».

Здесь может возникнуть вопрос: если христианство и ислам таковы, какими мы их описываем, почему же тогда сегодня дело обстоит наоборот? Ответ ясен: они отошли от христианства семь-восемь столетий назад, а мы в то же время – от ислама. 

Иран разрушил возведенную вокруг Ирана религиозную и политическую стену, не позволявшую иранскому народу проявить свой талант среди других народов и не дававшую ему возможности пользоваться плодами мысли других соседних и отдаленных народов. Ислам открыл для иранского народа другие страны, а Иран – для других культур и цивилизаций. Как следствие, иранцы, во-первых, смогли на практике доказать другим свой разум, достоинство и талант таким образом, что другие народы признали их своими руководителями, достойными подражания. Во-вторых, познакомившись с другими культурами и цивилизациями, они смогли внести огромный вклад в совершенствование и развитие великой мировой цивилизации.

Следовательно, с одной стороны мы можем видеть, как впервые в истории этого народа иранцы, достигая положения главы, становятся образцом для подражания и религиозным авторитетом для других народов, например, Лейс Ибн Саид становится главным факихом Египта, а Абу Ханифа, несмотря на то, что не обрел много последователей в самом Иране, вследствие знакомства этого народа с учением сподвижников пророка, становится для другого народа, незнакомого с этим священным учением, несравненным руководителем. Абу Абиде Муаммар Ибн Альмисна, Васель Ибн Ата, и другие становятся ведущими богословами, Сибавийе и Кисаи – ведущими грамматистами, другие же – ведущими языковедами и т.д.

Здесь представляется уместным привести следующую историю:

Однажды Хишам Ибн Абдулмалек спросил у одного из ученых мужей, посетивших его в Рисафе Куфе: «Знаешь ли ты ученых мужей в мусульманских городах, к которым обращаются сейчас за научным советом или фетвой?» Тот сказал: «Да».

Хишам сказал: Кто сейчас законник Медины?

Тот ответил: Нафи.

- Нафи моули или араб[325]?

- Моули.

- Кто законник в Мекке?

- Ата Ибн Аби Рубах.

- Он моули или араб?

- Моули.

- Кто законник в Йемене?

- Тавус Ибн Кисан.

- Он моули или араб?

- Моули.

- Кто законник в Ямаме?

- Яхия Ибн Касир.

- Он моули или араб?

- Моули.

- Кто законник в Сирии?

- Макхуль.

- Он моули или араб?

- Моули.

- Кто законник Алжира?

- Меймун Ибн Михан.

- Моули или араб?

- Моули.

- Кто законник Хорасана?

- Заххак Ибн Мазохем.

- Он моули или араб?

- Моули.

- Кто законник Басры?

- Хасан Ибн Сирин.

- Он моули или араб?

- Моули.

- Кто законник Куфы?

- Ибрахим Нахи.

- Он моули или араб?

- Араб.

Хишам сказал: «Я чуть было не лишился чувств, о ком бы я не спрашивал, ты отвечал, что это моули. Хорошо, что хоть этот араб[326].

       Когда, в какую эпоху и в какое время представителю иранского народа предоставлялась подобная возможность – удостоиться чести положения религиозного лидера народов различных стран от Хиджаза до Ирака, Йемена, Сирии, Алжира, Египта и других стран? Впоследствии это руководящее положение иранского народа получило еще большее распространение. Удивительно, что Джон Малькольм называет первый и второй века мусульманской эры, которые были эпохой ренессанса и расцвета научных и духовных талантов иранского народа после долгого периода упадка, веками молчания и затишья. Д.Малькольм намеренно стремится представить положение дел с точки зрения политики и сквозь призму национальных предрассудков, особенно активно распространявшихся колонизаторами девятнадцатого века. По мнению Д.Малькольма внимание исследователя должно быть обращено только на то, кем является правитель данного народа и какого он происхождения, каково же положение народа, что они приобрели и что потеряли, не заслуживает внимания. Люди подобные Д.Малькольму никогда не сожалеют о том, что Хаджадж Ибн Юсеф, например, убивал людей и угнетал их. Они сожалеют, а в действительности выражают сожаление лишь по поводу того, что вместо Хаджадж Ибн Юсефа его поступки не совершал какой-либо иранец. Оставим это вводное замечание.

Изучение истории Ирана послеисламского периода представляет особый интерес с точки зрения того подъема, которое возникло у иранцев по отношению к науке и культуре, когда, подобно обездоленному жаждущему, иранцы использовали любую возможность и сумели, в результате, проявить свои таланты. Другие же народы впервые стали относиться к ним, как к своим лидерам и руководителям, и это отношение к иранцам периода с первого по шестой-седьмой век мусульманской эры продолжается до сих пор.  

       Это с одной стороны, с другой же стороны, разрушение этой стены стало причиной того, что, помимо исламской культуры и наук, иранцам открылись греческая, индийская, египетская и другие культуры, что подготовило основание для постройки величественного здания исламской культуры, создало почву для расцвета таких талантов, как Ибн Сина, Фараби, Абу Рейхан, математик Хайям, Ходжа Насреддин Туси, Садра Мутаальхин и сотни ученых – специалисты в области естественных наук, математики, историки, географы, врачи, литераторы, философы и мистики.

       Следующие слова Пурдавуда могут лишь вызвать улыбку:

«Не будь вторжения арабов и семитской культуры, а наши ученые, такие как Абу Али Сина и Хайям, написали бы другие книги, подобные Ноурузнаме и Данешнаме, сегодня персидский язык был бы богаче и открытее.»[327] 

       Разве, если бы не было арабов, а воздвигнутая жрецами стена, в которой они заключили талант иранского народа, существовала бы по-прежнему, существовали бы Абу Али Сина и Хайям, и разве могли бы они написать Данешнаме, Ноурузнаме и тысячи других книг на персидском языке? Все эти произведения на арабском или персидском языке, подаренные миру талантливыми иранцами, были следствием нападения арабов, разрушения ими этой стены и знакомства иранцев с богатой религиозной культурой, которая предписывала каждому мусульманину стремиться к знаниям.

       Это подобно тому, как если бы мы сказали, что если бы днем не было солнца, и его жар не палил бы нас, нам было бы легче работать! Хотя нам прекрасно известно, что, если бы не было солнца, не было бы и дня.

       Существовали не только два этих фактора – разрушение внешней стены и открытия новых врат; существовал также и другой фактор – устранение препятствия к получению образования, существовавшее в Иране для простого народа, которое было создано ранее сословным обществом и режимом жрецов. Ислам не признавал особого статуса знати и аристократии и не считал знания уделом только духовенства или каких-либо других классов. С точки зрения ислама сапожник или гончар имели такое же право на образование и обучение, как и какой-либо царевич. Волею судьбы, светила науки рождаются в семьях этих сапожников и гончаров. Благодаря устранению этих внутренних и внешних препятствий, иранский народ занял достойное место среди других народов, как в отношении ведущего положения, так и в отношении роли, которую он сыграл в создании великой мира цивилизации – исламской.

       Ислам, дал иранскому народу возможность познать себя, так же, как дал миру возможность узнать иранский народ. Стало ясно, что все, что говорилось об иранцах – будто бы их способности и таланты заключаются только в военной сфере, и они не обладают способностями к науке, - не соответствует истине. Отставание иранцев в некоторые эпохи было вызвано не недостатком их способностей, а тем, что они находились в плену жреческого режима, поэтому, тот же иранский народ в исламскую эпоху в наивысшей степени проявил свою гениальность.

       Губительный для талантов режим власти жрецов, существовавший до ислама, стал причиной того, что некоторые иностранцы вообще ошибочно принижали способности иранцев. Например, Густав Лубон пишет:

«Роль иранцев в истории мировой политики была очень велика, однако, в истории культуры, напротив, – крайне незначительна. В течение двух столетий, когда древние иранцы правили значительной частью мира, они создали чрезвычайно могущественную империю, однако, они не внесли никакого вклада в сферу науки, искусств и литературы, ничего не добавив в сокровищницу знаний и наук, сохранившуюся от других народов, на смену которым пришли иранцы… Иранцы были не творцами, а лишь посредниками в распространении цивилизации, и по этой причине, их роль с точки зрения создания цивилизации была крайне незначительна».[328] 

К. Хавар, французский историк, автор книги «Древний Иран и иранская цивилизация» пишет:

«Иран был военным государством, в котором отсутствовала возможность для появления и развития наук, искусств и ремесел. Греческие врачи, получившие образование в школах средиземноморского региона, были единственными представителями науки в Иране. Также иностранные деятели искусств, такие, как греки, лидийцы и египтяне, были единственными представителями ремесел и искусств в этой стране, а счетоводами также были халдеи и арамеи, семиты по происхождению.»[329] 

     Ж.Равлинсон пишет в книге «Пять великих царств Востока»:

«Древние иранцы никогда не способствовали развитию науки и знаний. Дух и талант этого народа никогда не обладал склонностью к исследованиям, требующим терпения и выдержки, розыскам и трудоемкими экспериментам, которые являются источником научного прогресса… Иранцы от начала и до конца своего государства и величия никогда не понимали значения научного образования, полагая, что для дого, чтобы утвердить свое духовное могущество, будет достаточно показать дворец в Сузах, дворцы Персеполиса и свой огромный государственный аппарат, управляющий миром.»[330]  

       Несомненно, что подобные мнения представляют собой пример не соответствующего истине негативного мнения об иранском народе. Помимо того, что подобная характеристика Древнего Ирана (доисламского периода) представляется преувеличенной (в следующем разделе мы поговорим о древности иранской цивилизации), не следует считать неблагоприятное положение народа, как недостаток его способностей, рассматривая вину режима жрецов, как недостаток способностей иранского народа. Доказательством этого является то, что тот же самый народ в исламский период в наивысшей степени проявил свой талант в содействии культуре и цивилизации.

Господин Густав Лубон, К. Хавар и Равлинсон признают это, хотя ошибочно называют это «арабской цивилизацией», поскольку, как исламская цивилизация не является иранской или индийской, она не является также и арабской.

    Ислам показал, что упомянутое представление об иранцах является ошибочным. Ислам продемонстрировал талант и гениальность иранского народа как ему самому, так и всему миру, другими словами, благодаря исламу, иранский народ открыл самого себя, а затем, дал возможность узнать себя всему миру.

       Почему во времена, предшествующие приходу ислама, не появились люди, по крайней мере, подобные Лейс Ибн Саиду, Нафа, Ата, Тавус, Яхия, Макхуль и сотням других людей, которые стали бы духовными лидерами народов Египта, Ирака, Сирии, Йемена, Аравии, Марокко, Алжира, Туниса, Индии, Пакистана, Индонезии и даже Испании и части Европы? Почему в те времена не появились такие люди, как Мухаммад Ибн Закария Рази, Фараби и Абу Али Сина?

       С точки зрения религиозной и политической власти, правящей в Иране, ислам был вторжением, однако, для иранского народа он был революцией в полном смысле этого слова со всеми присущими ей свойствами. Ислам изменил мировоззрение иранского народа, изгнав из мышления иранцев суеверия, рожденные дуализмом и пессимизм, вызванный им. Дуализм, считавшийся «характерной чертой мышления иранского народа», дуализм, история которого насчитывала несколько тысяч лет, дуализм, с которым боролся Заратуштра и, потерпев поражение, осквернил им свое учение, – этот дуализм был изгнан из мышления иранцев, благодаря исламу.

       Что обычно приносит революция? Помимо всего прочего, она изменяет «видение» мира, дает народу цель, программу и идеологию, приносит новые идеи и убеждения, переворачивает социальное устройство общества, изменяет, делая более живым и действенным, характер и мировоззрение народа, создает дух бунта и протеста против несправедливости, создает веру, пылкость и рвение, вливает новую кровь в вены народа; разве все это не признаки революции?! И разве все это не произошло благодаря исламу в Иране?

       Говорят, меч; верно, меч, но что совершил меч ислама? Меч ислама уничтожил власть так называемого Ахримана, уничтожил зловещую тень жрецов, разбил цепи, сковывающие руки и ноги ста сорокамиллионного населения, даровал свободу и волю обездоленным. Меч ислама всегда оборачивался на угнетателей, сдерживая их алчность. Меч ислама всегда служил на благо угнетенным и униженным: «И почему Вы не сражаетесь на пути Аллаха и за слабых из мужчин и женщин и детей.»^[331]

       Ислам избавил Иран от дуализма, поклонения огню, хаоме, солнцу, принеся ему вместо этого единобожие и научив поклонению истинному Богу. С этой точки зрения ислам сделал для Ирана больше, чем для арабов, так как арабам в доисламскую эпоху было присуще многобожие в отношении поклонения, а иранцы в доисламскую эпоху, кроме этого, исповедовали многобожие в отношении творения.

       Ислам превратил существовавшее в Иране представление о Боге, как о крылатом существе с бородой, посохом в руке и плащом на плечах, обладающем вьющимися волосами и зубчатой короной, в Вечного бога[332], который выше представления, сравнения, предположения, выше любого описания,[333] который находится везде и в каждой вещи, но не является ничем этим,[334] «Он – первый и последний, явный и тайный»[335], «не постигают Его взоры, а Он постигает взоры».[336] Ислам принес иранцам и другим народам единобожие и в отношении внутренней сущности, и в отношении атрибутов, деяний в его наиболее явной форме. Ислам сделал принцип единобожия основной опорой, которое, имея философское основание, сама побуждает мысль к движению.

       Ислам изгнал из жизни, мышления и образа действий иранцев такие суеверия, как сражение на протяжении девяти тысяч лет между Ахура-Маздой и Ахриманом, жертвоприношение, совершаемое Зерваном в течение тысячи лет для рождения наследника, рождение Ахримана вследствие сомнения в принятии его жертв, а также молитвы против дивов, удивительные церемонии поклонения огню, обычай оставлять еду и питье на крышах для мертвых, прогонять диких животных и птиц через огонь, четырехкратное восхваление солнца и луны, предотвращение попадания солнечного света на огонь, запрет на предание земле тел покойников, крайне тяжелые церемонии очищения, необходимые после прикосновения к телу покойного или к телу женщины в менструальный период, запрет на купание в теплой воде, признание священным омовения с помощью коровьей мочи, и сотни других подобных им действий.

       Вместо обращения лицом к солнцу или огню при поклонении Богу и бесполезного шептания, вместо разжигания огня и надевания на лицо повязки, вместо преклонения коленей перед огнем и почитания чаши с девятью отверстиями, ислам установил поклонение Богу, представляющее собой совершенство разумности, апогей духовности и совершенство тонкости мысли. Призыв к мусульманской молитве, намаз, пост, хадж, пятничная молитва, мечеть, более совершенные молитвы, наполненные учениями ислама, молитвы, полные мудрости исламского учения, служат красноречивым свидетельством в пользу этого утверждения.

       Ислам, в отличие от христианства, манихейства и маздакизма (и в соответствии с учением зороастризма) отменил принцип раздельности счастья для духа и тела, противоположность этого и загробного мира, положения, основанные на аскетизме и перенесении тягот, нечистоту половых отношений, почитание избранных (в манихействе и маздакизме), как и особое положение кардиналов и пап (в христианстве), что противоречит цивилизации, но процветало в Иране. Поощряя очищение души[337], ислам в то же время порицал отказ от чистых земных благ[338].

       Ислам уничтожил сословное устройство общества того времени, имевшее весьма древнюю историю и основывавшееся на двух столпах – происхождении и имуществе, как и основанные на них традиции, обычаи и законы. Ислам построил общество, в котором не было места этим двум принципам; общество, основанное на мудрости, знаниях, труде, и благочестии.

       Ислам уничтожил принцип зависимости духовного сана от наследственности и принадлежности к определенному сословию; лишив его преемственности, он положил в его основу знания и чистоту помыслов человека, к какому бы сословию или страте он не принадлежал. 

Ислам навсегда уничтожил веру в то, что падишахи обладают божественным происхождением. Кристенсен пишет:

«Сасанидские правители в созданных ими наскальных надписях всегда называли себя почитателями Мазды (Ахура-Мазды), однако, в то же время они называли себя людьми божественного происхождения, ведущими свой род от богов.»[339]

Он также пишет:

«Хосров Второй (Парвиз) называл себя так: «Бессмертный из рода богов, и великий бог среди людей.»[340]

Эдуард Браун пишет:

«Вероятно, ни в одном государстве вера в то, что падишахи обладают божественным правом, не имел более убежденных последователей, чем в Иране во времена Сасанидов. Нольдеке пишет: «Если человек, не происходивший из царского рода, но который, подобно Бахраму Чубину, представителю знати, поднявшему мятеж, или Шахр Баразу, осмеливался заявить свои притязания на престол, его поступок был почти невероятным, и не мог расцениваться иначе, чем как недостойность и бесстыдство.»    

   Поэтому, люди привыкли думать, что право на власть принадлежит лишь одному роду. Эдуард Браун приводит известную историю Бахрама Чубина, который, совершая побег, разговаривает со старухой, и она обвиняет его, не принадлежащего царскому роду и претендующего на трон, в заблуждении. Доктор Махмуд Санаи, приводя в книге «Свобода личности и государственная власть» мнение некоторых современных европейских философов о правлении, основывающемся на божественном праве, пишет:

«Разумеется, эта точка зрения не нова, и, возможно, ее основу следует искать в нашей собственной истории. Божественное сияние, в которое верили древние иранцы, имеет тот же смысл.»[341]

       Ислам решительно уничтожил и этот принцип. В исламскую эпоху разговоры о шахском происхождении уже не имели никакого значения. Ребенок лудильщика, рыбака, раба или дервиша[342] также получает возможность считать себя обладающим подобным правом, иметь высокие устремления и достигать высочайшего положения. Главную роль для правителей исламской эпохи играет их личное достоинство, а не происхождение.

        Подобно тому, как ислам изгнал из мышления иранского народа веру в то, что духовный сан зависит от принадлежности человека к определенному сословию, он изгнал из его мышления и это представление. Уничтожив веру в господство знати, или аристократии, ислам принес другие идеи, которые, по сути, представляют собой демократию и власть народа.

       Ислам, дав женщине статус полноценной личности, обладающей законными правами, уничтожил многоженство, существовавшее в виде гарема без ограничений и условий; он признавал его возможность только при определенных условиях, включавших равенство прав всех жен и возможности мужчины, а также в определенных пределах, вызванных социальной необходимостью.

       Ислам ликвидировал обычай передачи жены во временное пользование, брак-замену, брак с кровными родственниками, безраздельную власть мужа над женой.

       Ислам был благом не только для иранцев, ставших мусульманами, он оказал положительное влияние и на зороастризм, косвенным образом став причиной глубоких реформ, произошедших в нем. Ранее мы уже приводили слова Кристенсена:

«Когда с победой ислама было свергнуто сасанидское государство, опиравшееся на духовенство, жрецы поняли, что им следует предпринять чрезвычайные усилия для сохранения своего учения от полного уничтожения. Эти усилия были предприняты; они отказались от веры в Зервана и связанных с ним детских сказок, отменили почитание солнца, многие из религиозных преданий были или полностью уничтожены, или изменены, а те части Авесты Сасанидов и ее толкования, которые содержали идеи зерванизма, были преданы забвению или уничтожены…»

       Служение ислама Ирану и иранскому народу не ограничивается лишь первыми веками исламской эпохи; с того времени, как над этой страной простерлась тень ислама, любая опасность, нависавшая над ней, отражалась, благодаря этой религии. Именно ислам, растворив монголов и превратив жестоких убийц в цивилизованных просветителей, способствовал появлению в роду Чингизов Мухаммада Ходабанде, а в роду Тимура – Байсункура и Амира Хусейна Байкура.

       И сегодня именно ислам противостоит разрушительным иностранным учениям, будучи источником достоинства, величия и независимости этого народа. На сегодняшний день предметом гордости иранского народа являются Коран и «Нахдж аль-балака», но не Авеста и Зенд.

       На этом мы завершаем наш разговор о служении ислама Ирану. Пришло время рассмотреть в следующем разделе служение Ирана исламу.

        

           

        

           

        

 

 

 

 

         

  

   

      

       

        

 

 

   

      

       

        

       

   

           

  

           

 

 

 

 

---

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 1006; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!