ЭЛИТА И ГОСПОДСТВУЮЩИЙ ЭКСПЛУАТАТОРСКИЙ КЛАСС 7 страница
Шельский откровенно выступает за «традиционную элиту как хранителя порядка и вечных ценностей», против либеральных «новых элит» и. Аналогичные идеи развивают французские консервативные идеологи. Так, М.
Алле утверждает: «Элита — группа людей выдающихся способностей, обеспечивающая прогресс» 75. Неравенство, утверждает он, вечно; но «несчастье» — в том, что «массы, ослепленные демагогами, увлекаются стремлением добиться тех же прав, что и элиты»76.
Один из лидеров французских «новых правых» Л. Повель выступает в защиту сильной элиты и строгой социальной иерархии, которые, по его мнению, обеспечивают «устойчивый порядок». В своей консервативной утопии «Блюмрок великолепный, или Завтрак сверхчеловека» он пишет о том, что судьбы человечества «направляются высшими существами, одаренными космической мудростью и напрямую связанными с бесконечным вселенским разумом»; они-то и образуют элиту. По Повелю, неравенство предопределено природой: элитарность и гениальность передаются по наследству и никакая революция не может изменить элитарную структуру общества; равенство — это несправедливость по отношению к способным, к элите. В другой работе Повель утверждает: «...Именно меритократия, основанная на отборе лучших... была бы наиболее совершенной социальной формой... Никакое человеческое общество не жило без элиты».
Американский социолог И. Горовиц справедливо связал неоконсерватизм с элитаризмом, поскольку тот «стремится утвердить элитаризм как основной социальный закон». «Элитаризм, отстаиваемый неоконсерватизмом,— пишет Горовиц,— лишь количественно отличается от биологической стратификации, пропагандируемой европейским фашизмом... Большая часть населения удобно исключается из политики, право управления естественно выпадает на долю уже правящих классов. Схема элитаризма становится тщательно разработанным оправданием существующего положения вещей» 77.
|
|
|
В послевоенный период, во всяком случае в 50—70-х годах, пожалуй, в наибольшей степени интересы правящих классов капиталистических стран выражал либеральный элитаризм. Его идеал — государственно-монополистический капитализм, но спасенный от кризисов квалифицированной элитой менеджеров и политиков, элитой, способной стабилизировать капиталистические отношения и институты, сдержать силы социального протеста путем разумных компромиссов, по возможности не обращаясь к репрессивным методам*. Представители либерального технократически- менеджерского направления считают государственное регулирование экономической, социальной и культурной жизни основой стабильности буржуазного общества, подчеркивают рост влияния новой, управленческой элиты, «нового класса профессионалов и менеджеров»78, который преодолевает конкуренцию со стороны традиционной, «предпринимательской буржуазии», причем не подавляет ее, но достигает с ней разумного компромисса. Итак, компетентность и научность элиты поможет преодолеть социальные конфликты. Для этого необходим приток в элиту лучших умов общества, то есть она должна быть открытой, иначе неминуемо начнется ее разложение и упадок, возобладает аристократический принцип формирования элиты, возрастет коррупция и, как следствие, недовольство масс, могущее вызвать революцию79.
|
|
|
В отличие от консервативного элитаризма, либеральный не третирует массу, а стремится заигрывать с ней, говорит о необходимости привлечения ее к участию в политике (понимая это привлечение ограниченно — главным образом как участие в выборах; не беря в политике «самое существенное: устройство государственной власти»80). Главные концепции этого направления — «демократический элитаризм» (П. Бахрах и др.) и плюрализм элит (С. Келлер и др.)—будут рассмотрены нами специально. Для либералов характерно отрицание непосредственных политических действий масс, оправдание управления обществом «просвещенной элитой» или «интеллектуальным истэблишментом».
|
|
|
Несомненным своеобразием отличается леворадикальный вариант элитаризма. Прежде всего это, как правило, замаскированный элитаризм, ибо пафосом его является протест против капиталистического истэблишмента. Западные социологи стали писать даже об «антиэлитарном элитаризме», «скрытой элитарности», имея в виду прежде всего ряд «новых левых». Известно, что критический заряд «новых левых» направлен против потребительских идеалов, мещанского «довольного сознания», таких черт современного капитализма, как бюрократизация, антигуманность, бездуховность. Они критикуют правящую элиту капитали- * Отметим, что ряду консерваторов, в частности американских, не чужды популистские мотивы; они не прочь изобразить себя борцами против элиты либералов. Так, один из руководителей кампании за переизбрание Р. Никсона в президенты в 1972 году обличал его соперника Макговерна в приверженности элитаризму (см. Bernstein С., Woodward В. All the President's Men. N. Y., 1976, p. 171).
стических стран и социально-политическую систему, обрекающую массы на пассивность. Но закономерен вопрос: с каких позиций ведется эта критика? И социологическая расшифровка оппозиционности «новых левых» дает любопытный результат:
|
|
|
это критика с позиций буржуазной интеллигенции, разочарованной утерей своего былого привилегированного положения.
Идеология «новых левых» возникла под воздействием таких социальных процессов, вызванных НТР, как огромный количественный рост, «массовизация» интеллигенции, все большее ее расслоение, причем верхушечный слой интеллигенции становится частью правящей элиты, а подавляющее большинство ее все более сближается с рабочим классом. Функции, которые ранее были окружены ореолом исключительности, стали массовидными со всеми вытекающими отсюда последствиями — утратой их носителями былых привилегий (достаточно указать, что заработная плата некоторых крупных групп интеллигенции, например учителей, значительно уступает заработной плате квалифицированных рабочих), определенным разочарованием их своим новым положением. Интеллигенция пролетаризируется, превращаясь в эксплуатируемую капиталом массовидную силу, к тому же лишенную былой автономии и подчиненную иерархической организации монополистического капитализма. В писаниях многих представителей интеллигенции отчетливо звучат мотивы ностальгии по утере былой эзотеричности, исключительности интеллектуала, протесты против его «омассовления».
И левый радикализм в значительной мере проявляет себя в качестве идеологии «технократии без власти», элиты аутсайдеров, элиты оппозиции. Ее представители рассматривают народные массы, включая рабочий класс, как отсталые, косные, инертные;
порой отзываются о них с элитарным презрением, считают, что борьбу с системой, с «истэблишментом» ведет лишь «критически мыслящий авангард». Не случайно в леворадикальной идеологии двигателем социального прогресса оказывается «активное меньшинство», противостоящее «интегрированной массе» (эта точка зрения характерна для Г. Маркузе, Ж-П. Сартра, Д. Кон-Бендита, Р. Дебре81).
До эпохи НТР интеллигенция в целом не была включена непосредственно в процесс производства прибавочной стоимости, в процесс индустриального производства и в значительной мере состояла из лиц «свободных профессий»; с этим было связано осознание ею себя как политически «неангажированного» слоя (отсюда и ПСИХОЛОГИЯ элитарной исключительности). В условиях НТР буржуазная интеллигенция претерпевает серьезнейшую трансформацию: бывший свободный художник, гордившийся своей исключительностью, превращается в винтик поточного производства. Омассовление интеллектуального труда, ведущее к утере былых материальных привилегий (в сравнении с рабочим классом, в первую очередь), вызывает недовольство широких слоев интеллигенции, особенно будущей интеллигенции — студенчества, перспективы которого в условиях экономического спада и перепроизводства лиц интеллектуальных профессий особенно неясны.
Леворадикальные мыслители фиксируют процесс концентрации экономической, политической, военной власти в руках властвующей элиты, превращающей народ в объект манипуляций, и протестуют против него. Мелкая буржуазия, интересы которой они выражают, недовольна государственно-монополистическим капитализмом, разоряющим ее и ведущим наступление на демократию (центр принятия политических решений переходит от парламента, где вес мелкой буржуазии значителен, к исполнительным органам, где правит финансовая олигархия и обслуживающая ее технократия82). Противоречивость этого идеологического течения заключается в следующем: с одной стороны, оно борется с истэблишментом, допускающим лишь «прирученную оппозицию», функциональную по отношению к системе, и душащим реальную угрозу системе; с другой стороны, ему присущ и элитаризм, презрение к «отсталой массе», вера в то, что лишь бунтарский авангард осуществит ломку системы, не останавливаясь перед насилием и по отношению к массам.
Отметим, что левый радикализм порой тесно смыкается с правоконсервативным элитаризмом. Не случайно некоторые леворадикальные теоретики эволюционируют подчас в сторону консерватизма, как это произошло с так называемыми «новыми философами» во Франции. Один из них, Б.-А. Леви в традициях классического элитаризма утверждает, что политическая власть — не надстройка, а основа общества и что поэтому власть элиты вечна. Другой «новый философ» — А. Глюксман также демонстрирует свой идеализм, уверяя, что власть элиты опирается прежде всего на идеологию, которую она выработала и в которую слепо уверовала масса.
Для ультралевацкой идеологии характерны лозунги, провозглашающие «абсолютную антиэлитарность», которые, однако, на деле выливаются в анархистские призывы к борьбе против любых форм организации масс, якобы всегда порождающих элиту (при этом игнорируется классовое содержание, классовая направленность организаций). Массовое движение, лишенное организационных форм, заранее обрекается на неуспех. Часто сторонники этого мировоззрения направляют свои критические стрелы не против капитализма, а сползают в болото антикоммунизма, считая реальный социализм «сверхцентрализованной формой организации» и именно поэтому видя в нем источник «главной опасности»83. Ультралевому сознанию свойствен «бюрократический фетишизм», в искаженном виде отражающий основное противоречие капитализма как противоречие между бюрократической элитой и массой. Оно по существу оказывает услугу монополистической буржуазии, которой выгодно канализировать недовольство масс в русло абстрактного антиавторитаризма, когда мишенью критики становятся любые формы организации — как капиталистической, так и социалистической.
Хотя элитарные теории — это преимущественно идеология эксплуататорских классов, социальная база их образования несколько шире: питательной почвой для них может явиться и мелкая буржуазия (что отражает двойственность ее социального положения — одновременно труженики и собственники), и определенные слои буржуазной интеллигенции, и «рабочая аристократия». Так, многие мелкобуржуазные слои рассматривают свое положение как привилегированное по сравнению с положением рабочего класса и вырабатывают мировоззрение, которое можно охарактеризовать не столько как элитарное, сколько полуэлитарное или субэлитарное84. Ряд представителей этих социальных слоев с завистью смотрит на элитарное положение крупной буржуазии и с презрением—на бесправное положение рабочего класса; из такого рода социальных слоев монополистическая буржуазия и вербует свою массовую опору.
Элементы элитарного мировоззрения мы можем заметить во взглядах представителей «рабочей аристократии». Отнюдь не случайно, что элитаризм пропагандируется и рядом праворевизионистских теоретиков. Так, Р. Гароди, Э. Фишер во многом перепевают технологический вариант элитаризма, а также пытаются ассистировать антикоммунистам в их поисках доказательств элитарности политической системы реального социализма. Они утверждают, что в социалистическом обществе родилась «новая элита», «новая аристократия», «новая бюрократия», перепевают буржуазные концепции элитного плюрализма как альтернативы социалистической политической системе.
Показательно, что элитарные теории взяли на вооружение идеологи чехословацкой контрреволюции 1968 года — И. Свитак, К. Косик, М. Иодль, польской контрреволюции начала 80-х годов — Я. Куронь, А. Михник и др. И у тех и у других общим является стремление скомпрометировать руководящие партийные кадры и предложить «альтернативную элиту», главным образом из среды той части интеллигенции, которая была в плену буржуазной идеологии. Отличие польских контрреволюционеров в том, что они, учтя печальный опыт чехословацких ревизионистов, откровенно ориентировавшихся на мелкобуржуазную интеллигенцию, пытались опереться на определенную часть рабочих, которые попали под их влияние. Поэтому элитаризм чехословацких ревизионистов был более открытым и явным.
Свои идеи плюралистических элит ревизионисты, как правило, заимствуют из буржуазных источников. Отражая настроения определенных кругов мелкобуржуазной интеллигенции, тяготившихся руководящим положением рабочего класса и его партии, они надеялись разрушить социалистическую политическую систему, «приблизить» ее к буржуазно-демократическим образцам и самим встать во главе ее. Так, М. Иодль в книге «Теория элиты и проблема элиты», вышедшей в разгар контрреволюционных событий 1968 года, утверждал, что управленческий аппарат в капиталистических странах формируется на внеклассовой основе, и ставил рекрутирование элиты в капиталистическом обществе образцом для социалистических стран85. К. Косик требовал установления власти «просвещенной элиты», М. Крал — власти научной элиты, или сциенократии. Ревизионисты охотно рассуждают об «ограниченном кругозоре» большинства трудящихся, в том числе рабочего класса, утверждают, что «адекватные представления о человеческом развитии» рождаются в головах ученых, которые и являются «подлинной элитой». «Естественный отбор, свобода общения, беспристрастность и неангажированность», уверял Крал, обеспечивают этим специалистам исключительное положение, ставящее их выше «каких угодно дилетантов» и какого угодно «большинства»86. Подобное противопоставление «элиты ученых» массам без каких-либо попыток классового анализа социальной роли и тех и других является типичной чертой буржуазных технократических теорий.
Как видим, элитаризм — мировоззрение, далеко выходящее за рамки идеологии одного господствующего класса; оно является элементом обыденного сознания в обществе, расколотом на антагонистические классы, в обществе, где разделение труда выливается в противостояние привилегированных и непривилегированных классов и слоев, в социальное неравенство. Пережитки этого мировоззрения могут существовать и в условиях социализма. Но живуче элитарное мировоззрение там, где существует социальное, политическое неравенство, эксплуатация человека человеком. В основе такого положения лежат, по словам К. Маркса и Ф. Энгельса, ограниченные производительные силы. «Обусловленное этими производительными силами, недостаточное для всего общества производство,— пишут они,— делало возможным развитие лишь в том виде, что одни лица удовлетворяли свои потребности за счет других, и поэтому одни — меньшинство — получали монополию развития, другие же — большинство — вследствие постоянной борьбы за удовлетворение необходимейших потребностей были временно (т. е. до порождения новых революционизирующих производительных сил) лишены возможности какого бы то ни было развития»87.
Таким образом, социальные корни элитарных теорий оказываются весьма разветвленными. Не удивительно поэтому, что эти теории являют собой столь пеструю и широкую картину, отражают, по существу, все оттенки буржуазного политического спектра. И это должны учитывать марксистские критики элитарных теорий — теорий, зачастую внутренне разнородных, порой остро полемизирующих друг с другом.
ГЛАВА II
ЭЛИТА И ГОСПОДСТВУЮЩИЙ ЭКСПЛУАТАТОРСКИЙ КЛАСС
В XX веке понятие «элита» прочно вошло в социологические и политологические словари. Вошло, несмотря на энергичные возражения многих социологов — как марксистов1, так и немарксистов. Возражения социологов-марксистов против употребления этого термина столь весомы, что это зачастую вынуждены признать и сами элитаристы.
Они заключаются в следующем:
если понятие «элита» обозначает господствующий эксплуататорский класс, то оно не несет никакого нового содержания; если же с его помощью классовая дифференциация общества подменяется поверхностным дихотомическим делением элита — масса, то он ненаучен. В рамках буржуазной социологии против этого термина выступает ряд приверженцев теории политического плюрализма, которые, допуская употребление понятия «элита» в отношении низкоорганизованных обществ, считают его неприемлемым при анализе политических систем «индустриального»
и «постиндустриального» общества.
Тем не менее указанный термин не только прочно утвердился в западной социологической и политологической литературе, но и вышел далеко за ее пределы, став общеупотребительным. Вряд ли можно сомневаться в том, что это говорит о существовании потребности в понятии, отражающем определенный социальный феномен — особую роль верхушки господствующего эксплуататорского класса, прежде всего той ее части, которая непосредственно осуществляет руководство обществом, стоит у руля государственного управления. Но потребность в таком понятии получила в современной буржуазной социологии одностороннее, апологетическое по отношению к эксплуататорскому обществу и его. господствующим классам выражение. Поэтому представляется необходимым, во-первых, показать неадекватность употребления понятия «элита» представителями основных современных буржуазных социологических и политологических течений и, во-вторых, ввести нужный термин с корректным содержанием в сопоставлении его с марксистскими понятиями «господствующий класс», «эксплуататорский класс».
При этом необходимо иметь в виду, что, как справедливо отмечают советские исследователи Ф. М. Бурлацкий и А. А. Галкин, было бы совершенно неправомерно сводить острейшую идейную борьбу между марксистской и буржуазной идеологией по проблеме верхушечных групп, через деятельность которых реализуется господство монополистической буржуазии в современном капиталистическом обществе, к терминологическому спору о том, какой термин предпочтительнее — «правящая элита», «господствующие слои», «правящая верхушка» и т. д.2 И хотя поиск адекватной научной терминологии сам по себе важен, преувеличенное внимание к этому вопросу чревато забвением того, что расхождение между буржуазной и марксистской социологией носит не терминологический, а принципиальный характер. Основное содержание этого расхождения — вопрос о месте и роли элиты в социальной структуре общества, о том, является ли элита «внеклассовой» социальной группой, выражающей интересы общества в целом, как это пытаются доказать буржуазные социологи, или же это верхушка господствующего эксплуататорского класса, осуществляющая государственное руководство во имя поддержания социальной системы, которая ставит этот класс в привилегированное положение, позволяет ему эксплуатировать трудящиеся массы.
Выше уже отмечалось, что сама по себе постановка проблемы особой роли верхушки господствующего класса не есть заслуга современной буржуазной социологии. Она имеет давнюю традицию, восходящую к Платону и Макиавелли. Заслуга Парето, Моски, Михельса — в лучшем случае в том, что они попытались вычленить и систематизировать вопросы, касающиеся роли правящей верхушки в политическом процессе, сделать их объектом специального исследования. Однако они предложили заведомо ограниченное одностороннее решение поднятых проблем, что обусловлено социальными и теоретико-познавательными установками этих мыслителей, их идеализмом, метафизикой, классовой позицией.
Подлинно научную постановку этой проблемы мы находим в трудах основоположников марксизма-ленинизма. Нет ничего более ошибочного, далекого от истины, чем утверждения антикоммунистов, что марксизм всю проблематику властно-политических отношений сводит к вопросу о том, какой класс господствует в данном обществе, игнорируя роль внутриклассовых социальных слоев, промежуточных и межклассовых групп.
Дата добавления: 2018-05-30; просмотров: 341; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!