Тема 5. Права и свободы человека и гражданина (семинар 8)

Задача 1

Авиакомпания «Сибирские авиалинии» установила новые тарифы на перевозки для тех пассажиров, которые из-за габаритов своего тела не в состоянии сесть в стандартное самолетное кресло (застегнуть себя стандартным ремнем безопасности и опустить подлокотники). Они должны оплатить поездку по двойному тарифу. В обоснование нововведения руководство компании привело более полутора тысяч случаев жалоб пассажиров, что соседи-толстяки буквально сидят на них во время полета.

Через несколько недель в городской суд г. Новосибирска поступила жалоба от клиента компании, с которого потребовали двойную плату. Истец заявил, что изобретена новая форма дискриминации — в зависимости от размеров талии, что не соответствует ст. 19 Конституции РФ.

Имеет ли место действительная дискриминация? Решите дело.

 

(Имеет место дискриминация по признакам социальной принадлежности.) То есть, есть такая социальная группа – “толстые граждане”? Тогда гипотетически можно возбуждать вражду к этой социальной группе, да? И ст. 282 УК РФ вполне может быть применена к тем, кто призывает к похудению.

(Авиакомпания заключает с гражданами один и тот же договор, поэтому если одни граждане мешают другим, то, получается, что они стесняют их в правах.) Вы как-то очень обывательски рассуждаете. Давайте переведём вопрос в правовую плоскость – плоскость правовых принципов, оценки соответствия этим принципам. Какие две главных проблемы вытекают из данной задачи? Одна проблема лежит на поверхности – есть ли дискриминация или нет? А в чём заключается вторая? (Может быть, являются ли габариты человека основанием для…) Это к первой проблеме относится. (Может быть, какая из статей Конституции – ст. 17 или ст. 19 – будет важнее в данном случае?) Ммммм…Так, хорошо, но это отдельное проявление первой проблемы, хотя здесь и есть некий обособленный предмет для обсуждения. (Может быть, проблема состоит в соотношении ст. 19 и ст. 55 Конституции?) Всё, что касается статьи 19, обнаружения дискриминации и признания этих требований соответствующими или не соответствующими статье 19, относится к первой проблеме – проблеме дискриминации. Вы второй проблемы здесь вообще не видите?

(Я проблемы сформулировала двумя вопросами: во-первых, где проходит граница между защитой прав полных людей и людей, испытывающих неудобства от их нахождения в самолёте…) Ну, это опять про статьи 17 и 19. (…а во-вторых, чьи права ущемляются, и как этого избежать посредством государственного регулирования.) Вот, да, примерно об этом: в каких пределах и как именно этот принцип будет действовать в отношениях между частными лицами. Авиакомпания и её пассажиры – это частные лица, конституционные принципы им непосредственно не адресованы. Защиту граждан от дискриминации должно обеспечить государство.

Итак, есть ли дискриминация? (А можно уточнить условия задачи? Что подразумевается по “двойным тарифом”? У них остаётся одно место, но они платят в два раза больше?) Нет, им предоставляют два места. Те, кто считает, что здесь есть дискриминация – какие у вас аргументы? (Как указал КС РФ в Постановлении от 20.12.2011 г., перевозка пассажиров воздушными судами применительно к гражданской авиации должна осуществляться по обращению любого лица. Заключаемый с пассажиром договор является публичным договором, следовательно, авиакомпания не вправе оказывать предпочтение одному лицу перед другим, кроме случаев, предусмотренных законом и другими правовыми актами. Истец поставлен в неравные условия по сравнению с другими пассажирами, поэтому здесь есть дискриминация.) Но он же поставлен в равные условия по сравнению с другими толстыми пассажирами. (Но не по сравнению с остальными.) А почему они должны обязательно уравниваться? (Потому что все равны перед законом.) В данном случае то, что ему предоставляют два места, тоже является ущемлением чьих-то прав?

Что такое дискриминация? (Необоснованное правовое различие, основанное на обстоятельствах, не связанных с характером правоотношения.) Ага. Необоснованное различие – это различие, выбранное произвольно. (Авиакомпания должна была сразу сделать специальные места для таких пассажиров.) То, что от авиакомпании потребуется сделать шире те места, которые она обычно использует, предполагает, что на неё будут возложены дополнительные расходы. Получается, что авиакомпания не сможет требовать компенсации с тех пассажиров, ради которых были произведены эти расходы?

(Я думаю, что полным людям должны быть предложены какие-то альтернативы.) Лететь стоя? (Если человек покупает два билета на два места, то на второй билет нужно сделать скидку.) Это уже политика компании. (Ну да, или предложить ему купить билеты в бизнес-класс, где и так кресла широкие.) А вообще бизнес-класс – это не дискриминация по признаку имущественного положения? Другие пассажиры могут сказать, что они ни чем не хуже, но кресла им почему-то предоставляют меньшего размера. (Ну, заплатите больше – получите кресло больше.) Получается, что объём предоставляемых услуг различается.

(Мне кажется, что для установления правового различия здесь было два основания: во-первых, это неудобства, доставляемые другим пассажирам, а во-вторых, финансовые затраты самой авиакомпании. У меня вот тут есть информация от Тони Уэббера, бывшего главного экономиста австралийской авиакомпании Qantas: он утверждает, что с 2000 года средний вес каждого пассажира на рейсах перевозчика увеличился на 2 кг. Для крупного лайнера вроде Airbus A380, совершающего перелет из Сиднея в Лондон, это означает дополнительные $472 расходов на горючее, которые при трех рейсах в день превращаются в $1 млн в год, или 13% прибыли авиакомпании с этого маршрута. А ещё есть третья проблема – увеличение выбросов парниковых газов, поэтому дискриминации здесь нет.) Вы уж как-то слишком привязываете объём выхлопов к весу пассажира.

Авиакомпания в данном случае имеет определённые обязательства перед пассажиром. Она обязана обеспечить ему а) комфортный, б) безопасный перелёт. Комфорт – это, конечно, дело вкуса, но что касается безопасности, то здесь любая авиакомпания должна обеспечить безопасность полёта. В тех случаях, когда человек не может застегнуться ремнём, безопасность, естественно, обеспечена быть не может, и авиакомпания должна предпринимать определённые действия к тому, чтобы обеспечить её. Какими средствами? Дискриминация всегда упирается в вопрос о том, имеет ли установленное различие под собой какое-либо разумное и объективное основание. В нашем случае такое основание, как мне кажется, налицо. Для такого пассажира объективно требуется больше затрат, соответственно, условия заключения договора могут оказаться разными. То, что писал КС РФ по поводу равенства всех пассажиров и положения о публичном договоре, относится как раз ко второй проблеме – к механизму действия статьи 19 в конкретной ситуации. Да, публичный договор предполагает, что его условия должны быть равны для всех потребителей, но при условии одинакового объёма предоставляемых услуг. Если объём услуг разный, то и тариф может быть разным.

Девушки обычно любят пример с парикмахерскими: почему-то в парикмахерской стрижка волос длинных стоит дороже, чем коротких. Это же нельзя считать дискриминацией, правильно? Или можно? Объём работы другой, у нас – объём потребляемых ресурсов, места в салоне и т.д. Предполагается, что условия объективно различаются, и авиакомпания вынуждена нести дополнительные расходы. Однако есть одно “но”: если мы будем оценивать исключительно с точки зрения принципа формального равенства, и даже – в каком-то смысле – с точки зрения принципа правового государства, предполагающего возможность установления различий только по объективным основаниям, то для нас проблемы не будет. Это не дискриминация. Но с точки зрения общего набора конституционных принципов есть дополнительные обстоятельства, которые тоже нужно принимать во внимание, а именно – принцип социального государства. Показателен пример с инвалидами, на перевозку которых тоже требуются дополнительные расходы, но государство не допускает возможность увеличения тарифа для инвалидов, и в данном случае оно требует от перевозчика создать условия для перевозки лиц с ограниченными возможностями. В каком-то смысле и толстых пассажиров можно отнести к той же социальной группе, что и инвалидов, т.е. лиц, которые нуждаются в особой защите со стороны государства перед обычными условиями рынка.

(Я тоже подумала: должно ли государство осуществлять в отношении людей с лишним весом социальную функцию? В пункте 12 Постановления Правительства РФ 2008 г. «О признании лиц инвалидами» говорится о болезнях, характеризующихся повышенным кровяным давлением, а именно ожирением выше III степени. Поскольку мы говорим о людях с очень крупным весом, и у них, скорее всего, именно такое ожирение. В 1997 году ВОЗ была предложена классификация этих степеней, и III степень – это III группа инвалидности. Соответственно, эти люди могут быть признаны инвалидами, и они имеют право на гарантии и льготы от государства. Проблема дискриминации таких инвалидов может решаться по-разному: во Франции, например, такой человек платит двойной тариф, но если в самолёте были свободные места, то излишние затраты после полёта ему возмещаются. Можно сделать иначе: предложить место в бизнес-классе по цене эконом-класса, если он заранее пройдёт медицинское освидетельствование и получит степень инвалидности. Но государство не хочет брать на себя это бремя.) Это как раз очень важно с точки зрения конституционных отношений между государством и авиаперевозчиком, потому что государство подобные ситуации обычно не допускает: оно регулирует образование тарифов на авиабилеты практически полностью. Соответственно, устанавливаются определённые условия, при которых могут различаться цены билетов, но такого условия нет. Выходит так, что государство возлагает на перевозчика обязанность обеспечить комфортные и безопасные условия полёта, не заботясь о том, что перевозчик в этом случае вынужден нести какие-то дополнительные расходы и на их возмещение рассчитывать не может. Мне кажется, имеет место перекладывание тех социальных обязанностей, которые должно нести само государство, на перевозчика. Это не единственный пример, когда государство перекладывает на частных лиц (работодателей, например) исполнение социальных обязанностей за их же счёт. Вопрос о том, насколько это допустимо со стороны государства – это вопрос о соотношении конституционных принципов, вопрос о том, какими способами и в каких пределах государство может принуждать к соблюдению равных условий.

Мне встречалось решение Верховного Суда Канады по такому же случаю, где Суд посчитал, что установление разных тарифов не соответствует Конституции, но аргументы лежали не столько в области дискриминации, сколько в области именно… [мысль обрывается] Можно, конечно, и про дискриминацию рассуждать более подробно и несколько с другой точки зрения: можно сказать, что любое свойство человека, которое не зависит от его воли, не должно быть основанием для установления различающихся условий вступления в те или иные правоотношения. Но это растягивает представления о дискриминации до бесконечности. При тех или иных обстоятельствах и пол, и возраст, и даже национальная принадлежность и раса могут оказываться вовсе не дискриминационными признаками, если они объективно и разумно обоснованы. В нашем случае дискриминации нет, но государство всё равно не допускает такие ситуации.

(А вот вы ещё приводили пример про бизнес-класс, там будет дискриминация?) Это было больше в шутку сказано. Объём предоставляемых услуг разный всё-таки, и он не привязывается напрямую к имущественному положению пассажира. Вот если бы при покупке билета требовали декларацию о доходах, и продавали бы билет бизнес-класса только тем, у кого доход выше, скажем, 1 млн. руб. в год, то это была бы дискриминация.

 

Задача 2

Уполномоченный по правам человека РФ обратился в Верховный Суд РФ с заявлением 1) об оспаривании бездействия Центральной избирательной комиссии РФ в связи с непринятием мер по обеспечению контроля за соблюдением избирательного законодательства в ходе избирательной компании по выборам в Законодательное собрание Красноярского края, а также 2) с требованием об отмене решения о назначении выборов в Законодательное собрание Красноярского края, поскольку в связи с происшедшей на территории края техногенной катастрофой и проведением масштабных аварийно-спасательных работ отсутствует возможность нормального ведения избирательной кампании кандидатами и избирательными объединениями. Фактически прекратили свою деятельность легитимные органы власти и местного самоуправления, бездействует избирательная комиссия края. Все это свидетельствует о фактическом введении на территории Красноярского края чрезвычайного положения и делает невозможным соблюдение условий для свободного волеизъявления граждан, а, следовательно, массово и грубо нарушает права и свободы человека и гражданина.

Раскройте содержание принципа свободных выборов. Имеет ли место в данном случае нарушение этого принципа? Можно ли в описанной ситуации говорить о введении чрезвычайного положения? Какие условия и порядок должны быть соблюдены для введения чрезвычайного положения? Назовите признаки специального режима ограничения прав в условиях чрезвычайного положения. Дайте правовую оценку требованиям Уполномоченного. Какое решение должен вынести суд? Какие меры по защите прав и свобод мог еще предпринять Уполномоченный в описанной ситуации?

 

(Проблема состоит в том, каковы пределы ограничения прав в условиях чрезвычайного режима. Отталкиваясь от этого, я рассматриваю Закон о чрезвычайном положении, в особенности статью 3, в которой сказано, что чрезвычайное положение вводится лишь при наличии обстоятельств, которые представляют собой непосредственную угрозу жизни и безопасности граждан или конституционному строю РФ и устранение которых невозможно без применения чрезвычайных мер. К таким обстоятельствам в этой статье отнесены попытки насильственного изменения конституционного строя РФ, захвата или присвоения власти, и чрезвычайные ситуации природного характера, т.е. катастрофы и аварии. Согласно ч. 3 ст. 55 Конституции РФ права граждан могут быть ограничены только федеральным законом и только при условии соразмерности такого ограничения. В статьях 11 и 12 Закона о ЧП предусматриваются ограничительные меры, которые вводятся указом Президента РФ. Эти меры ограничивают свободу передвижения, свободу собраний, свободу слова, свободу печати, а также – согласно ст. 14 Закона о ЧП – избирательные права. Цели введения чрезвычайного положения указаны в ст. 2 Закона о ЧП, где говорится, что…) Так, подождите. В условиях задачи достаточно чётко указано, что формального введения чрезвычайного положения не было. (Получается, что поскольку оно не было введено на этой территории, суд не удовлетворит жалобу.) Точка? А все остальные обстоятельства, изложенные в задаче, для нас совершенно не важны, мы их можем смело игнорировать? (Ну, вот ещё в ст. 13 Закона об основных гарантиях избирательных прав сказано, что не могут проходить выборы в условиях чрезвычайного положения.) Так это в условиях чрезвычайного положения, т.е. при наличии его формального введения. Здесь оно формально не введено. (Вот поэтому жалоба Уполномоченного и не должна быть удовлетворена.) А те обстоятельства, на которые ссылается Уполномоченный, можно просто игнорировать? Мало ли чего там случилось: прекратили деятельность легитимные органы власти, бездействует избирательная комиссия. Так?

(Мне кажется, главная проблема состоит в том, влияют ли данные обстоятельства, сложившиеся в Красноярском крае, на проведение выборов в такой мере, что становится невозможным свободное волеизъявление граждан. Чрезвычайное положение не было введено, но фактически оно есть. В законе ведь перечислены обстоятельства, при которых вводится чрезвычайное положение, и в условиях задачи сказано, что имели место техногенная катастрофа и масштабные аварийно-спасательные работы, а значит, оно действительно есть.) Что значит “действительно есть”? (Это значит, что оно формально не было введено, но фактически это было чрезвычайное положение, которое препятствовало проведению выборов, и суд должен удовлетворить просьбу Уполномоченного.) На каком основании? Конкретную статью можете назвать? (Ну, мне кажется, суд должен учесть фактические обстоятельства.)

(В ст. 3 Протокола № 1 к ЕКПЧ сказано, что свободные выборы проводятся в условиях, которые обеспечивали бы свободное волеизъявление народа, т.е. если в рамках российского законодательства эта ситуация не является чрезвычайной и не оценивается как критическая, то в международном праве всё может быть наоборот.) А есть в рамках международного права понятие “чрезвычайной ситуации”? Это вопрос, который регулируется исключительно национальным законодательством. Хотя в той же самой ЕКПЧ, когда в ней идёт речь о праве на жизнь, фигурируют какие-то обстоятельства вроде бунта или мятежа, которые могут оправдать применение силы государством. Только в таком ключе может международное право учитывать чрезвычайные ситуации, но оно не регулирует ни механизм, ни основания их введения.

У вас получается всё несколько не сбалансировано, всё в одну сторону. Вы не можете привести никаких аргументов в защиту необходимости проведения выборов? Некоторые граждане после 10 часов вечера в Санкт-Петербурге на улицу боятся выходить, и что? Или, скажем, выпал снег, город парализован – можно не проводить выборы? (Ну, это же снег.) Я говорю о том, что степень чрезвычайности – это крайне оценочная категория. Для кого-то и просто дождь – уже стихийное бедствие. (Но в Законе о ЧП перечислены же конкретные обстоятельства – катастрофа техногенного характера, например.) Ну? Так? Вы меня не хотите услышать. (Это ошибка Президента РФ, что он не ввёл чрезвычайное положение.) Не будем рассуждать об ошибках Президента РФ. (Но граждане ведь в таких обстоятельствах будут думать не столько о том, кого выбрать в Законодательное собрание, сколько о сложившейся в крае ситуации.) Так, хорошо, но вы опять на ту же самую мельницу воду льёте, а есть ли какие-то контраргументы?

(Как я понял, принцип свободных выборов – это право выбрать либо не выбирать никого вообще, поэтому выборы можно считать действительными, если проголосовало любое количество граждан, вне зависимости от того, какой процент населения они составляют.) В качестве контраргумента это слабовато выглядит. (Но ведь техногенная катастрофа носит локальный характер…) В том числе, да. (.. поэтому можно перенести избирательные пункты в места, отдалённые от места аварии, соответственно, выборы могут быть проведены, тем более, что должны быть очень веские основания для введения чрезвычайного положения, и если уж данные обстоятельства таковыми не признали, то нужно принять это как данность и спокойной голосовать.) Вы масштабы Красноярского края себе все представляете? Он крупнее, чем любое государство Европы, соответственно, такую ЧС, которая охватила бы собой сразу всю территорию Красноярского края, наверно, сложно вообразить – это должно быть что-то действительно из ряда вон выходящее. Важно то, что право на выборы, право на участие в управлении делами государства – это тоже конституционная ценность, которая обязательно подлежит защите. Для того, чтобы не создавать соблазна не проводить выборы при любой мало-мальски нештатной ситуации, законодатель, по сути, определяет степень такой нештатности. Хотя она тоже остаётся на усмотрение должностных лиц, которые принимают решение, но, по крайней мере, перечислены формальные условия. Их не надо преувеличивать, но и преуменьшать тоже не надо. Если речь идёт о тех или иных фактических обстоятельствах, то им должна быть придана правовая форма. Какая – вот в этом есть определённая свобода усмотрения. Если же речь идёт о чрезвычайной ситуации, то в этом случае можно ввести чрезвычайное положение, и это будет основанием не проводить выборы. Если степень чрезвычайности не достаточна для того, чтобы вводить особый правовой режим, то эти обстоятельства должны быть учтены другим способом. Каким? У нас закон предусматривает отмену выборов? (Он предусматривает их перенос.) Это когда вводится чрезвычайное положение, а когда его нет? Можно ли отменить выборы, просто ссылаясь на некие фактические обстоятельства? Нельзя. А можно их учесть? Как? На каком этапе избирательной кампании? Закон предусматривает возможность изменения времени и места проведения выборов? Место вообще законом не регламентируется, поэтому голосование можно переносить с одного места на другое, лишь бы избирателям было предоставлена реальная возможность проголосовать.

Мы с вами понимаем, что есть некие фактические обстоятельства. В праве, особенно в публичном, они могут иметь последствия, если они были как-то зафиксированы, оформлены. Если их нельзя оформить как обстоятельства, препятствующие проведению выборов, в виде чрезвычайной ситуации, то, наверное, их можно оформить как-то иначе, как-то учесть. И основной вопрос в данной задаче именно в этом: как их можно учесть? На стадии подготовки к голосованию – вообще никак. Избирательные комиссии обязаны бороться до последнего, проводить выборы, во что бы то ни стало. Но если у них это, несмотря на все усилия, не получится, то на отдельных избирательных участках или в отдельных избирательных округах выборы будут признаны недействительными, и будут назначены повторные выборы. Если при этом орган будет сформирован в правомочном составе, а для этого, кажется, необходимо, чтобы были избраны 2/3 депутатов, то он начнёт работу, а остальные будут избраны на дополнительных выборах. Если не будут избраны больше трети депутатов, то, соответственно, орган прежнего созыва будет продолжать свою деятельность до тех пор, пока новый орган не будет сформирован в правомочном составе. И всё.

Те требования, которые заявляет Уполномоченный по правам человека, на данном этапе избирательной кампании быть учтены не могут, а вопрос учёта фактических обстоятельств переносится на стадию подведения результатов кампании. Естественно, все эти обстоятельства игнорировать нельзя, их нужно принять во внимание, но нельзя и, ссылаясь на них, заранее отказываться от проведения выборов, потому что в этом случае возникает не менее серьёзная опасность того, что выборы так и будут откладываться то под одним предлогом, то под другим. У нас, к сожалению, чрезвычайные ситуации часто возникают в стране.

 

Задача 3

Бурляков Ю.В., выдвинутый кандидатом в депутаты на выборах в Государственную Думу пятого созыва в составе федерального списка кандидатов от политической партии «СПРАВЕДЛИВАЯ РОССИЯ», 3 декабря 2007 года (на следующий день после голосования) обратился в Центральную избирательную комиссию РФ с заявлением об отказе от депутатского мандата. Постановлением ЦИК РФ от 13 декабря 2007 г. N 73/594-5 его мандат был передан другому кандидату – из числа следовавших за Бурляковым по списку.

Представитель Аграрной партии России, не получившей по итогам голосования ни одного мандата, обратился в Верховный Суд РФ с требованием признать отказ Бурлякова злоупотреблением со стороны Бурлякова правом быть избранным, а со стороны партии «Справедливая Россия» – правом на ведение предвыборной агитации.

Имеет ли место злоупотребление конституционными правами? Обоснуйте ответ.

 

(Я считаю, что ответ на вопрос зависит от того, был ли Бурляков известной личностью или нет.) Очень известный. (Ну, вот если бы здесь были Плющенко и Валуев, то они смогли бы привлечь дополнительные голоса избирателей.) Именно так. (Это было бы злоупотреблением. Оно имеет место тогда, когда право, предоставленное индивиду для одних целей, используется им совершенно для других целей. Если право используется исключительно с целью причинить вред другому субъекту, то в этом случае принято говорить о шикане. Но бывают и такие случаи, когда субъект злоупотребляет правом не с целью причинения вреда, а с целью удовлетворения собственного интереса. Например, если девушка поступает в вуз не для того, чтобы учиться, а для того, чтобы комнату в общежитии получить.) А молодой человек – чтобы избежать армии. (Получается, что можно говорить о злоупотреблении, если Бурляков был известной личностью.) Мы считаем, что он – известная личность. Вы не знаете Бурлякова? [Шутка юмора.] Какие обстоятельства, кроме известности Бурлякова, должны приниматься во внимание?

(Решение Бурлякова грубо нарушает права избирателей.) Как? (Отказываясь от мандата, он действует вопреки общим интересам.) Значит, несмотря на то, что не хочет, всё равно должен? А если ему видение было?

(Согласно п. 13 ст. 82 Закона о выборах депутатов Госдумы в течение семи дней со дня голосования зарегистрированный кандидат может отказаться от получения депутатского мандата. Это влечет за собой изменение порядка размещения зарегистрированных кандидатов в соответствующем федеральном списке кандидатов. По условиям задачи, его мандат будет передан другому лицу.) Нет, по форме всё правильно, и нет никаких сомнений, что действия Бурлякова законны. Вопрос злоупотребления – это вопрос оценки того, что лежит за пределами формальных условий; это, в том числе, вопрос оценки его мотивов, которыми он руководствовался, когда выдвигал свою кандидатуру, а затем отказывался от мандата.

В самом избирательном законодательстве есть, например, понятие “вынуждающих обстоятельств”. Оно относится к снятию кандидатуры, которое вообще блокирует избирательный процесс. Если гражданин, оставаясь последним кандидатом, снимает свою кандидатуру и, тем самым, срывает проведение выборов, делая это без вынуждающих к тому обстоятельств, то на него может быть возложена обязанность возместить расходы на проведение выборов. В этом отношении избирательное законодательство ограничивает, в том числе, возможность злоупотребления правом на снятие кандидатуры. Вынуждающие обстоятельства – это болезнь и другие обстоятельства, которые персонально для кандидата носят очень существенный характер. Но как только избирательный процесс завершён, никакие вынуждающие обстоятельства не принимаются во внимание. Можно совершенно запросто отказываться от депутатского мандата, даже если в связи с этим сразу же придётся назначать новые выборы. И это в действующем законодательстве как злоупотребление не рассматривается. С точки зрения принципов конституционных взаимоотношений и механизма реализации этого права можно ли здесь, руководствуясь общим понятием злоупотребления, говорить о том, что оно действительно имело место? При каких условиях мы будем говорить, что вот это – злоупотребление, а вот это – нормальная реализация того права, которое закон и так гражданину предоставляет? Его же никто не будет заставлять быть депутатом. Принудительный труд, даже депутатский, запрещён.

(Мне кажется, проблема в том, можно ли составить верхнюю часть списка из достойных кандидатов, которые затем все откажутся от мандатов, и на их места придут недостойные; можно ли проворачивать такую операцию с той целью, чтобы мандаты получили определённые люди, идущие следующими по списку.) Да, именно так. (Здесь, конечно, налицо нарушение конституционных принципов и прочее, но ведь закон предоставляет депутату право отказаться от мандата, и в этом проблема.) И как она должна решаться?

Понятно, что по форме-то всё правильно. Проблема здесь в применении принципов, которые не выражаются в каких-то формальных институтах, формальных запретах и дозволениях. Когда мы говорим о подобной ситуации, мы должны оценивать что-то, что стоит за нормами.

Как это ни странно (хотя, на мой взгляд, это странно), именно сейчас у нас избирательное законодательство воспринимает избрание гражданина депутатом только как его право, но ни в коей мере как его обязанность – перед избирателями, государством, партией, перед кем угодно.Если гражданину кто-то что-то доверил, то он принял на себя определённые обязательства, но эта “оборотная сторона” правом игнорируется совершенно, притом, что когда-то раньше – и в советское время, и в дореволюционной России, и даже в 90-е годы – смысл избирательного процесса предполагал некое возложение публичных обязанностей. Также как и само голосование во многих странах рассматривается в качестве гражданского долга, облечение доверием представлять избирателей в законодательном органе влечёт возникновение некого обязательства. Гражданин сам на себя его принял, выдвинув свою кандидатуру.

(Я считаю, что в данном случае нужно оценить, ради чего право вообще предоставлялось, какая цель в нём была заложена, и соотнести это с целями, которыми руководствовался субъект права. Только непонятно, кто это будет делать.) Суд, кто ещё. Он в рамках гласной и состязательной процедуры должен оценивать, было ли у Бурлякова при выдвижении кандидатуры намерение действительно стать депутатом. Если не было, то это должно, с точки зрения конституционного запрета злоупотребления правами, рассматриваться в качестве злоупотребления. Другое дело, кого надо наказывать – самого Бурлякова или, как предлагает представитель Аграрной партии, партию, которая его выдвинула? К сожалению, в нашей политической практике подобные ситуации случаются слишком часто, причём в каждой избирательной кампании их всё больше и больше, но никакой правовой оценки им пока не даётся.

 

Задача 4

Спасательная служба МЧС в связи с опасностью схода лавин было запрещено использование горнолыжных склонов на горе Чегет в Баксанской долине Северного Кавказа. Гражданин Байдурин И.С., проигнорировав указанный запрет, отправился кататься на сноуборде в район, закрытый в связи с лавинной опасностью. Задержав Байдурина, спасатели вызвали сотрудников милиции, которые составили протокол по статье 20.6 КоАП РФ. Возражая против привлечения его к административной ответственности, Байдурин заявил, что он взрослый человек и сам способен отвечать за свою жизнь и здоровье, в том числе рисковать ими в случаях, когда считает это разумным и допустимым.

Какие конституционные принципы защиты прав и свобод человека могут обосновать позицию спасательной службы?

 

(Я считаю, что проблема в данном случае заключается в установлении баланса частных и публичных интересов. В соответствии со ст. 42 КРФ каждый имеет право на благоприятную окружающую среду, достоверную информацию о ее состоянии и на возмещение ущерба, причиненного его здоровью или имуществу экологическим правонарушением. <Далее студентка зачитывает ст. 20.6 КоАП РФ.>) Вы это к чему всё? (Это я к тому, что если бы его накрыла лавина, то он бы стал инвалидом, и государство было бы вынуждено обеспечивать ему всякие льготы и т.д.) Ну, инвалидом вряд ли – в лавинах мало кто выживает. (А если бы он выжил, то был бы инвалидом.) Так, в чём конституционная проблема? Проблема не в обоснованности существования ст. 20.6 КоАП, а в другом – можно ли гражданина обязать носить каску на стройке? Можно. А обязать соблюдать иные требования безопасности, с помощью которых охраняется жизнь этого гражданина? Здесь то же самое. А у нас он что возражает? «Моя жизнь, что хочу, то и делаю. Хочу – полезу в лавину».

(На мой взгляд, на проблему указывает вопрос, который сформулирован в задаче. Я считаю, что здесь требования сотрудников МЧС можно обосновать принципом неотчуждаемости прав человека…) Угу. (…согласно которому права и свободы, гарантируемые КРФ, защищают такие блага и ценности, которые рассматриваются не только как принадлежащие исключительно субъекту, но как общественные ценности.) Угу. (Поэтому человек не может распоряжаться ими по своему усмотрению, т.к. эти ценности – элемент общественного правопорядка.) Угу. (Государство, признавая такой же общественной ценностью жизнь человека, защищает её, пускай даже от самого человека.) Угу. (Мне кажется, требования МЧС нужно выполнить.) Да, вопрос именно в том, что государство заставляет гражданина соблюдать определённые меры безопасности, и гражданин должен подчиняться.

(А мне кажется, проблема состоит ещё и в том, было ли вмешательство государства, ограничивающее права человека, обоснованным. То, что было сказано про общественные ценности, можно дополнить тем, что согласно ст. 2 КРФ права и свободы являются высшей ценностью. Поэтому несмотря на то, что человек хочет своевольно рисковать своей жизнью, эта ценность должна государством охраняться. Кроме того, согласно ч. 1 ст. 22 КРФ каждому гарантируется право на жизнь. Наш Байдурин проигнорировал запрет и направился в закрытый район, и тем самым он может нарушить права других людей. Он может своим катанием вызвать лавину, под которую попадут другие люди.) Но это вы сводите всё к защите прав и законных интересов других лиц, а здесь речь идёт о том, что основная проблема в возможности причинения вреда именно ему и только ему.

(Я считаю, что требования МЧС оправданы ещё и по следующим причинам. Во-первых, примеру Байдурина могли последовать другие люди. Во-вторых, непрофессионал не может оценить степень риска.)

Эээ… Нельзя ли на эту проблему посмотреть с другой стороны? Есть разные виды спорта, сопряжённые с опасностью по сути своей, есть определённые виды профессиональной деятельности, которые тоже связаны с риском. Государство может, руководствуясь соображениями защиты жизни как общественной ценности, запрещать в принципе заниматься этими видами деятельности? (Рамки оно должно поставить, чтобы контролировать.) Какие рамки? (Обязанность соблюдать технику безопасности.) Ну, да, хорошо. В случае с профессиями получается всё-таки некоторая вынужденность – нужно, чтобы кто-то рисковал жизнью, а вот что касается некоторых видов спорта, то там уже не просматривается отчётливая общественная потребность. (Но там ведь тоже есть определённая техника безопасности, а в нашей задаче даже был конкретный запрет, за нарушение которого установлена ответственность.) Угу, так, и? Конкретный запрет может ведь быть установлен той же спасательной службой и в более широких пределах. (Если это будет оправдано.) Нет, на всякий случай, чтобы устранить риск. Лучше вообще никого в горы не пускать, потому что это в принципе вещь опасная. (Они профессионалы, могут оценить риск.) Риск есть всегда – вот моя основная идея. (Но есть оправданный, а есть неоправданный риск. Мне кажется, что в этой ситуации он неоправдан.) Для того, чтобы риск был оправдан, должна быть какая-то цель. То есть, нужно, чтобы была какая-то задача, тоже укладывающаяся в некую общественную полезность. Если этой задачи нет, то как может быть оправдан риск? Понятно, что ездить на машине тоже опасно, но там вполне очевидна та польза, которую приносит гражданам передвижение на автомобиле, и в этом отношении можно говорить об оправданности риска. К тому же этот риск не превышает “средних значений”. В случае же с определёнными видами деятельности таковые в принципе гораздо более рискованны для любого, кто ими занимается. Должно ли в этом случае государство решать, какой риск оправдан, а какой нет, где запретить, а где разрешить? (Ну, работа в войсках специального назначения такова, что там каждый день со смертью играешь.) Нет, то, что относится к профессиям, оправдано отчётливой общественной целью. А если речь идёт о тех же альпинистах, то в чём их великая задача? Есть она? Нет. Чаще всего это какие-то собственные мотивы, иногда, с точки зрения личности, весьма существенные и весьма оправданные. В других случаях не так: они могут быть оправданными, но весьма сомнительными с точки зрения наличия именно общественной пользы. Получается, что мы индивидуальную свободу ограничиваем, ссылаясь на неотчуждаемость прав, но пределы этого ограничения нам кажутся очень смутными, и как государство в лице уполномоченных органов решит – где риск оправдан, а где нет, где степень опасности слишком высока, а где она допустима – так и будет. Но это же всё-таки посягательство на личную свободу. Любое посягательство должно быть оправдано, и тот же Байдурин мог оспаривать установленный запрет, оценивать его с точки зрения того, насколько велик риск. Если бы он обратился в суд, то суд оказался бы в довольно большом затруднении: как оценить степень риска? Риск – это понятие, часто встречающееся в праве и часто требующее правовой оценки. Есть пример из другой области, касающийся медицинской профессиональной деятельности: врач во многих ситуациях вынужден идти на риск. В каких случаях этот риск оправдан, решает сам врач, а потом, когда его действия приводят к неблагоприятным последствиям, его начинают обвинять в том, что он слишком рискованные действия совершил, что он пошёл на риск, который не был оправдан, притом, что заранее никаких границ не установлено. То же самое и здесь. Вопрос риска – это всегда оценочный вопрос. Конечно, неотчуждаемость прав может быть основанием для принятия таких решений, но у них тоже должны быть определённые границы.

(Государство само решает, какая деятельность оправдана с точки зрения риска общественно полезной целью и которую в таком случае можно разрешить, а какая – нет. И при отсутствии такой очевидной цели в масштабах всего общества, по мнению государства, но не по мнению отдельного гражданина, оно может ограничить или запретить ту или иную деятельность в виду наличия неоправданного риска для жизни, которая является не только индивидуальным благом, но и общественной ценностью. И проблема состоит в том, что государство само решает, где оправданно, а где нет при отсутствии пределов ограничения личной свободы).

 

2. права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства.

Статья 55 Конституции Российской Федерации

Правительству Российской Федерации определять с учетом норм, установленных законодательными актами Российской Федерации, и утверждать перечни продукции производственно-технического назначения, товаров народного потребления и услуг, цены (тарифы) на которые на внутреннем рынке Российской Федерации подлежат государственному регулированию Правительством Российской Федерации, федеральными органами исполнительной власти и органами исполнительной власти субъектов Российской Федерации.

Регулируемые государством цены (тарифы) применяются на внутреннем рынке Российской Федерации всеми предприятиями и организациями независимо от их организационно-правовых форм и форм собственности, если иное не установлено актами законодательства Российской Федерации.

Пункт 1 Указа Президента РФ «О мерах по упорядочению государственного регулирования цен (тарифов)»

(Указ не противоречит КРФ, потому что цены на некоторые товары должны регулироваться, чтобы соблюдались интересы граждан, ибо некоторые отрасли не выдерживают конкуренции, а в условиях монополизма люди не смогут приобрести, например, то же мыло.) Да? Вы уверены, что существует государственное регулирование цен на мыло? (Ну, я как пример взял.) Сахар, соль, спички и мыло. (Ну, да…) Ни на то, ни на другое, ни на третье, ни на четвёртое сейчас нет государственного регулирования цен. Это всё разговоры в пользу бедных. А в чём заключается проблема соотношения этих двух положений?

(Может создаться впечатление, что Указ ограничивает права, в то время как КРФ допускает такое ограничение только федеральным законом.) Совершенно справедливо. (На мой взгляд, Указ не ограничивает права, а просто предполагает разрешительный механизм реализации…) Мммммммм… [задумчиво, сомневаясь] Так, а в чём разрешительный механизм? (Эээ, ну, если бы он лицензирование предполагал…) Но он же не лицензирование предполагает. (Да, я обобщил неправильно.) Здесь государственное регулирование. (Оно вводится в целях защиты прав других лиц.) Так, вы опять про цель. Цель понятна – чтоб всем жилось лучше. Этой целью можно оправдать вообще регулирование всего. И вообще, плановая экономика тоже нужна для того, чтоб всем жилось лучше, и социалистическое государство тоже.

(По поводу формы: в данном случае ограничение вводится Указом, но можно сказать, что он только конкретизирует положения законодательных актов.) Каких? (Установленных Российской Федерацией.) Конкретнее. (Возможно, законодательства о защите прав потребителей.) Нет, там не такого. Там всё гораздо более правильно.

(Может быть, в ч. 3 ст. 55 КРФ под “федеральным законом” понимается не только федеральный закон, но и нормативные акты Президента и Правительства, принятые на их основе…?) На основе каких законов? (Ну, КС в Постановлении от 27.01.2004 г. говорит, что постановление Правительства может ограничивать права, если его принятие прямо предусмотрено законом, если оно состоит с ним в органической связи.) Чего-чего? В этом Постановлении КС говорится, что возможна ситуация делегированного законодательства, когда закон предоставляет нормотворческие полномочия Правительству. Но у нас-то не закон предоставляет такие полномочия Правительству, а Указ Президента. Этот Указ определяет полномочия Правительства утверждать перечень продукции, товаров народного потребления и услуг, цены на которые подлежат регулированию Правительством, федеральными органами исполнительной власти и органами исполнительной власти субъектов РФ.

При решении этой коллизии вы должны, в первую очередь, задаться вопросом – является ли государственное регулирование цен ограничением прав? Является? (Нет, потому что государство не ограничивает само право на произведение какой-либо продукции. Оно стремится защитить общество от некачественных или даже опасных товаров.) Ага, пусть они будут хотя бы дешёвые. Как регулирование цен защищает от некачественных товаров? Водка должна… а, нет, это другой пример. Там как раз осуществляется защита качества с помощью установления минимальной цены. Ну, вот, проезд в общественном транспорте не должен стоить больше 30 рублей. Качество этим обеспечивается? Скорее, наоборот. (Может быть, это нужно, чтобы произвола не было.) Произвола с чьей стороны? (Ну, может быть, эти люди устанавливали бы другие цены; допустим, в СПб одна стоимость проезда, в другом городе не такая.) Ужас, так невозможно, да? Так не должно быть никогда? Или у одного мыло будет стоить 10 рублей, а у другого 12 – кошмар, да? Совершенно недопустимо! Один и тот же кусок мыла!

Вы меня пугаете, честно говоря. Вы что, правда думаете, что государственное регулирование цен никак не ограничивает предпринимателей в свободе экономической деятельности? Это основа основ того конституционного строя, который у нас уже 20 лет существует. Никакие общественные интересы не могут рассматриваться как абсолютное основание для государства диктовать, кому, что и по какой цене продавать. Так же можно далеко зайти. Конечно, в целях защиты социальных интересов, безусловно, но должны же при этом соблюдаться какие-то конституционные рамки и условия. Если следовать вашей логике, то государство любые административные ограничения в какой хочет форме может вводить во имя защиты прав граждан. Это противоречит самому смыслу Конституции (я уж молчу про её “дух”) и тем конституционным принципам, которые закреплены в ст. 8, 34, 35 КРФ. Вчера же я вам рассказывал на лекции про свободу предпринимательской деятельности…? (Вы сказали, что государство должно регулировать коммерческую деятельность сильнее, чем некоммерческую, потому что некоммерческая не преследует цель извлечения прибыли.) Да, всё верно. Но означает ли это, что у государства совершенно развязываются руки? А с точки зрения содержательной разве могут быть сомнения в том, что государственное регулирование – это ограничение прав?

Свобода предпринимательской деятельности разве не предполагает свободу определять, на каких условиях, какие товары и по какой цене будут продаваться? У кого-то есть в этом сомнения? Я имею в виду в том, что здесь мы сталкиваемся с ограничением права. “Ну, а что такого, это же механизм реализации”, да? Нет, это ограничение, и, кстати, многие механизмы реализации, по сути, тоже представляют собой ограничения. Это ограничение должно соответствовать КРФ по основаниям, которые лежат в его основе, и по форме. С точки зрения оснований понятно, что правомерная цель присутствует – государство защищает интересы потребителей, какие-то социально незащищённые слои населения, – но при этом в каждом конкретном случае при государственном регулировании цен на каждый конкретный вид продукции, товаров, услуг должны оцениваться обоснованность, необходимость и соразмерность – все те обычные условия, которые устанавливаются для ограничения прав. Но это лежит несколько за рамками самой коллизии, а в ней акцент сделан на второй части – на формальных условиях. С формальной точки зрения, можно ли Указом Президента вводить ограничения прав или нет, если в КРФ написано “федеральным законом”? Даже если вы так сильно уважаете Президента, что считаете, что он может делать всё что угодно, всё равно текстуально нормы не совпадают. Уж хотя бы на это можно обратить внимание?

Первая часть рассуждения – это обоснование того, что регулирование цен является ограничением прав. Следовательно, две нормы говорят об одном и том же, но в первой сказано, что должен быть федеральный закон, а вторая была введена Указом Президента.

Забегая вперёд – ибо мы с вами до особенностей издаваемых Президентом актов не дошли, – есть тут определённая логика, которая может быть построена исходя из специфики указов Президента. Эти указы во многих случаях играют роль восполнения пробелов в правовом регулировании. Занимая место закона, они фактически делают это на определённый период времени – впредь до принятия федерального закона. КС подтвердил правомерность такой ситуации. Другое дело, что в данном случае временность весьма условна. Конкретно именно этот Указ был издан в 1995 году и действует до сих пор. Как временный его сложно рассматривать, соответственно, несовпадение тут, на мой взгляд, налицо. Другое дело, что постепенно из этого Указа разные виды продукции, товаров и услуг изымаются, и государственное регулирование цен на эти виды товаров, работ и услуг вводится федеральным законом. Например, что касается жилищно-коммунальных услуг, то, кажется, в 2006 (или даже в 2004?) году появился закон об основах государственного регулирования жилищно-коммунального комплекса. Появились и другие законодательные основания для государственного регулирования, что косвенноподтверждает, что на самом деле нормы эти должны быть установлены законом. Но пока действует и Указ Президента.

Тема 5 (семинар 9)

1.Религиозной группой в настоящем Федеральном законе признается добровольное объединение граждан, образованное в целях совместного исповедания и распространения веры, осуществляющее деятельность без государственной регистрации …

Религиозные группы имеют право совершать богослужения, другие религиозные обряды и церемонии, а также осуществлять обучение религии и религиозное воспитание своих последователей.

Статья 7 Федерального закона «О свободе совести и религиозных объединениях»

К осужденным к аресту или лишению свободы по их просьбе приглашаются священнослужители, принадлежащие к зарегистрированным в установленном порядке религиозным объединениям, по выбору осужденных.

Статья 14 Уголовно-исполнительного кодекса РФ

 

(Коллизия есть, и она состоит в неравенстве юридического положения религиозных групп и объединений. Из ст. 14 УИК видно, что право приглашать священнослужителей имеют только представители, принадлежащие к религиозным объединениям, т.е. для религиозных групп такое право не предусмотрено. [Как сказала, так я и переписал.]) Религиозные объединения – это общее понятие, которое включает в себя религиозную группу и религиозную организацию. Право предоставлено организациям. Мы об этом можем судить с учётом того, что УИК требует присутствия представителя зарегистрированного объединения, а группы не регистрируются. Хорошо. Мы как-то можем объяснить это расхождение? (Существуют две точки зрения по этому вопросу. ЕСПЧ в своём решении пришёл к выводу, что российское законодательство в этой части не соответствует Европейской Конвенции, поскольку ставит в неравное юридическое положение.) Статус группы не соответствует, угу. (КС РФ вроде бы признал это возможным.) Ну, он не по поводу УИК выносил решение. Там больше про статус группы. (Получается, что поскольку группа не является зарегистрированным юридическим лицом, она на практике имеет меньшие права, чем зарегистрированное объединение. Имеет место неполная реализация свободы вероисповедания.) Хорошо, а регистрация какой юридический смысл имеет? Регистрация именно религиозной организации. (Она имеет целью отсеять те религии, которые не имеют достаточного числа последователей или созданы с какой-то другой целью.) Даже три человека в принципе могут создать религиозную организацию. (Но бывают такие религиозные группы, которые имеют своей целью злоупотребление правом на свободу вероисповедания.) Так, хорошо.

А как именно это делается при регистрации? (Регистрация отсеивает группы, которые недостаточно долго существуют или имеют мало приверженцев. Ну, в законодательстве было положение о том, что регистрируются только те группы, которые существуют более 15 лет.) Так, хорошо, но этого всё-таки недостаточно. Как отсеивают-то, кто именно принимает решение? Органы исполнительной власти, которые регистрируют? И зачем вообще нужна регистрация с точки зрения её последствий? Религиозная группа не может осуществлять деятельность по организации богослужений, иных религиозных обрядов и церемоний? Может? (Если объединение зарегистрировано, то оно как юридическое лицо имеет ряд привилегий по сравнению с неюридическим лицом.) Вот этого я и пытаюсь от вас добиться – что регистрация необходима для получения статуса юридического лица.

Плюс ещё существует контроль за содержанием той религии, которую предполагает исповедовать эта религиозная организация. Эти цели между собой взаимосвязаны? Как? (У исполнительной власти есть право проверять устав организации на соответствие...) Как связана цель предоставления статуса юридического лица с целью проверки основ вероучения? (Обособленное имущество влияет на…) А без него нельзя веру исповедовать? (Можно, но его наличие даёт дополнительные возможности для распространения учения.) Я упрямо повторяю тот же вопрос: как цель контроля за содержанием вероучения связана с предоставлением статуса юридического лица? <И тишина…>

Так, хорошо, а вот с точки зрения УИК по какой причине религиозные группы не могут, так сказать, окормлять (направлять, руководить) своих последователей в соответствующих местах? Потому что они не юридические лица? (Потому что они официально не признаны властью.) Ну и что, группа-то существует. Она создаётся в уведомительном порядке, нужно поставить в известность органы местного самоуправления. Так, ладно. (Я считаю, что когда организация проходит регистрацию, то проверяется и само учение, сама религия, на соответствие конституционным принципам, причём более жёстко, чем группы.) Угу. (Вот, а места лишения свободы – это не совсем обычное место, поэтому нужен более жёсткий контроль.) Так, хорошо. А можно считать это исключение о статусе религиозной группы обоснованным с точки зрения целей регулирования исполнения уголовных наказаний, ну и вообще режима в местах лишения свободы?

Да, наверное, но не в той части, в которой идёт речь о юридических лицах, а в той части, в которой речь идёт, во-первых, о длительности существования, во-вторых, о контроле со стороны государства за содержанием той религии, которая исповедуется. Дабы не создавать угроз режиму уголовно-исполнительных учреждений, установлены ограничения для групп. В том числе это сделано для того, чтобы не было злоупотреблений, чтобы под видом вчера созданной религиозной организации не проникали в эти учреждения те, кому там быть не положено, и, таким образом, допускаются только те организации, которые со стороны государства не то чтобы признаны, но в отношении которых государство может быть уверено, что речь идёт именно о религиозной организации, что действительно это вероучение соответствует признакам религии и, более того, не несёт никакой общественной опасности. Этот акцент связан с особым режимом в уголовно-исполнительных учреждениях, и несмотря на наличие этих расхождений, мы можем говорить о некой оправданной самой природой соответствующих правоотношений особенности правового регулирования. Иными словами, с точки зрения столкновения этих норм можно говорить о том, что норма УИК более специальная по отношению к норме Закона о свободе совести. Этот Закон предусматривает равенство, но по общему правилу, а здесь в связи со спецификой конкретных правоотношений установлено различие.

 

2. Никто не может быть принужден к вступлению в какое-либо объединение или пребыванию в нем.

Статья 30 Конституции Российской Федерации

Саморегулируемыми организациями признаются некоммерческие организации, созданные в целях, предусмотренных настоящим Федеральным законом и другими федеральными законами, основанные на членстве, объединяющие субъектов предпринимательской деятельности исходя из единства отрасли производства товаров (работ, услуг) или рынка произведенных товаров (работ, услуг) либо объединяющие субъектов профессиональной деятельности определенного вида.

Статья 3 Федерального закона от 01.12.2007 N 315-ФЗ "О саморегулируемых организациях"

Оценщик обязан: …

быть членом одной из саморегулируемых организаций оценщиков.

Статья 15 Федерального закона от 29.07.1998 N 135-ФЗ "Об оценочной деятельности в Российской Федерации"

 

Эта коллизия проще пареной репы.

(Статья 30 Конституции устанавливает свободу объединений, т.е. недопустимость принуждения граждан к вступлению в общественные объединения или к участию в их деятельности. Статья 15 Закона № 135 устанавливает требование к оценщику быть членом саморегулируемой организации, а статья 3 Закона № 315 даёт понять, что это некоммерческая организация. То есть, здесь коллизия между ст. 30 Конституции и ст. 15 Закона № 135. Действительно, Конституция устанавливает свободу объединений, но есть и исключения из этого правила, если деятельность объединения носит публичный интерес. Оценщик устанавливает стоимость недвижимости, транспортных средств, прочего имущества, и выдаёт сертификат об этом, т.е. его деятельность действительно служит публичным интересам, это общественно полезная деятельность, и в связи с этим требуется контроль за качеством этой деятельности. Саморегулируемая организация является формой такого контроля.) А в отношении той деятельности, которая не имеет публичного интереса, контроль не требуется? (Смотря какой деятельности. Вот именно за этой требуется повышенный контроль.) Ладно, хорошо, ну и? (Саморегулируемая организация – это замена государственного контроля общественным, профессиональным. Из этой же статьи мы можем сделать вывод, что эта организация создаётся исходя из единства отрасли производства товаров и т.д., т.е. это организация профессионалов, которая следит за качеством деятельности оценщика. Государство в одних случаях просто поощряет деятельность таких саморегулируемых организаций, а в других, как в этом случае, устанавливает необходимость членства.) Ну и что, с нормами-то чего? Коллизия всё-таки отличается от задачи тем, что вы не просто должны о проблеме говорить, а вы должны эти нормы истолковывать, указывать на их соотношение, системно их соотносить между собой и делать соответствующие выводы. (Коллизия здесь присутствует, т.е., с одной стороны, недопустимо принуждения к членству в организации, а с другой стороны, установлено требование обязательного членства.)

Вам обязательно эти слова произносить – «коллизия есть, коллизии нет»? Воздержитесь от этого. (Поскольку Конституция устанавливает только общий принцип, здесь могут быть и какие-то определенные исключения. КС РФ, рассматривая конституционность Закона о банкротстве, а также Закона об адвокатской деятельности, признал допустимой, в частности, обязательность членства в адвокатской палате, потому что согласно ст. 48 Конституции гражданам гарантируется квалифицированная юридическая помощь.) Здо́рово, вы всё это слышали от меня на лекции, и дальше что? (Здесь можно по аналогии предположить, что гражданам должны гарантироваться и услуги квалифицированного оценщика.) Как вы должны строить своё решение коллизии? Толкуйте нормы системно. В какой части они противоречат друг другу? (Это я уже отмечал.) То есть, они друг другу противоречат, и точка, или всё-таки нет? Вы все понимаете, чего я от вас хочу? (Сейчас – нет.) В задаче вы выявляете содержательную проблему и содержательно её решаете. В коллизии содержательная проблема, как правило, тоже нужна вам, и хорошо, что в данном случае она для вас не представляет никакого затруднения. Но, помимо содержательной проблемы, вы должны привязать всё к тексту, к тем нормам, которые вам даны. В данном конкретном случае есть статья Конституции, и говорить о противоречии будет неправильно, потому что эта статья не предполагает абсолютного запрета ограничения свободы объединения. Значит, она в совокупности с другими положениями Конституции (например, статьёй 55) допускает ограничение свободы объединения в тех случаях, когда это оправдано.

В данном случае ограничение, как считает КС РФ, оправдано тем, что речь идёт о выполнении публичных функций, и, следовательно, объем свободы может в целях защиты публичных интересов быть несколько ограничен. Так есть противоречие? (Нет.) Значит, мы можем говорить о том, что ст. 30 Конституции сама по себе не предполагает абсолютность запрета, и та норма, которая здесь приведена из Закона об оценочной деятельности, вполне совместима со статьёй 30 Конституции. Теперь поняли, чего я от вас хотел? (Более или менее. А у всех конституционных норм есть такое свойство, что они не предполагают абсолютного запрета?) Нет, не у всех. Некоторые предполагают абсолютный запрет, например, защита достоинства личности. (А как различить, где есть абсолютный запрет, а где нет?) Знать значение каждой нормы, знать практику КС РФ по толкованию соответствующих положений. Например, в ч. 1 ст. 35 Конституции говорится о том, что собственность священна и неприкосновенна, а часть 2 говорит о том, что для определенных целей собственность может быть изъята по решению суда при условии предварительного равноценного возмещения. Первая норма, очевидно, может быть предметом ограничения, потому что право собственности не может быть абсолютным. Вторая норма носит более конкретный и одновременно более категоричный характер, предполагая, что без решения суда и без возмещения лишение собственности (впрочем, в случае совершения правонарушения собственность может быть изъята и без возмещения) в ином порядке невозможно. Первая норма может быть ограничена, а вторая – нет. Разве это не следует из смысла, из содержания этих норм? Ваша задача просто научиться толковать, понимать, определять содержание и, соответственно, вытекающие из этого содержания возможности ограничения.

 

3. Граждане Российской Федерации обязаны регистрироваться по месту пребывания и по месту жительства в пределах Российской Федерации. Регистрация или отсутствие таковой не могут служить основанием ограничения или условием реализации прав и свобод граждан, предусмотренных Конституцией Российской Федерации, законами Российской Федерации, Конституциями и законами республик в составе Российской Федерации.

Статья 3 Закона Российской Федерации «О праве граждан Российской Федерации на свободу передвижения, выбор места пребывания и жительства в пределах Российской Федерации»

Земельные участки, находящиеся в государственной или муниципальной собственности, для ведения личного подсобного хозяйства предоставляются гражданам, которые зарегистрированы по месту постоянного проживания в сельских поселениях.

Гражданам, которые зарегистрированы по месту постоянного проживания в городских поселениях, земельные участки, находящиеся в государственной или муниципальной собственности, для ведения личного подсобного хозяйства предоставляются при наличии свободных земельных участков.

Статья 3 Федерального закона «О личном подсобном хозяйстве»

 

(Здесь нет противоречий. Я не нашёл проблемы.) Да ну? То есть, они вообще о разном? (Мне так показалось.) Прочитайте обе нормы. Там слова похожие встречаются? Они имеют разный смысл? А какой смысл понятие регистрации имеет в первом случае, и какой во втором? Чем различаются эти смыслы? (Первая норма говорит, что регистрация или её отсутствие не могут служить основанием для ограничения прав, а во второй норме говорится о том, в каком порядке предоставляются земельные участки лицам, зарегистрированным в городе.) Разве о порядке? “Порядок” – это куда надо обратиться, что сделать, в какие сроки примут решение и т.п. Разве там не право на получение земельного участка устанавливается? А в зависимость от чего ставится это право? (В зависимость от места регистрации.) Вот именно. А не это ли запрещает первая норма? Значит, они всё-таки связаны между собой как-то? Значит, они всё-таки по-разному смотрят на возможность использования регистрации для придания ей юридических последствий? Как это противоречие можно разрешить?

(Может быть, законодатель исходил из презумпции того, что где лицо зарегистрировано, там оно и проживает, поэтому в целях эффективного экономического использования разумно сначала наделить земельными участками сельских жителей, а потом, если что-то останется, городских, потому что тяжело представить, как лицо, проживающее в городе, будет рационально использовать земельный участок.) А можно себе представить, что лицо, которое реально проживает в городе, зарегистрируется в сельской местности для того, чтобы получить участок? (Можно.) То есть, с помощью регистрации можно приобрести какое-то право? И не это ли запрещается первой нормой? Если бы во второй норме было написано “гражданам, проживающим в сельских поселениях”, тогда было бы понятно – проживание подтверждалось бы регистрацией, но предоставление права не увязывалось бы именно с наличием или отсутствием регистрации. Оно бы увязывалось с местом жительства, которое, по общему правилу, подтверждалось бы регистрацией, но могло бы подтверждаться и другими обстоятельствами, например, решением суда. А в данном случае предоставление права увязывается именно с наличием или отсутствием регистрации.

Конечно, вы, наверное, правы, что главной целью является предоставление участков именно тем гражданам, которые в сельской местности проживают постоянно, и регистрация в этом отношении может рассматриваться в качестве некой гарантии того, что если уж человек зарегистрировался в сельской местности, то значит, он там точно проживает (если мы исходим из презумпции того, что все хотят зарегистрироваться в городе и никто не хочет в деревне). Да, возможно, законодатель действительно имел какую-то правомерную цель, устанавливая эти нормы, но, тем не менее, результат у него получился явно расходящийся с положениями Закона о свободе передвижения. На мой взгляд, содержательно эти нормы примирить невозможно. Как в этом случае мы можем разрешать это системное противоречие? Какая норма будет действовать? Мне кажется, что нельзя придать приоритет первой норме. С точки зрения содержания Конституции, мы можем оценить и первую, и вторую норму. Норма о том, что права и свободы не должны увязываться с регистрацией, напрямую из Конституции не вытекает. Зато из неё вытекает запрет разрешительного порядка регистрации. (Каждый, кто законно находится на территории Российской Федерации, имеет право свободно передвигаться, выбирать место пребывания и жительства). Такой вывод можно сделать путём толкования ст. 27 Конституции, а вот норма о том, что регистрация либо отсутствие таковой не может создавать условия реализации прав – это норма законодательная, непосредственно с Конституцией не связанная. Следовательно, мы имеем не конфликт нормы, раскрывающей смысл положений Конституции, и нормы законодательного характера, а конфликт двух законодательных норм. Здесь у нас не остается вообще никаких инструментов, кроме их формального соотнесения по юридической силе.

Эти две нормы очень легко соотносить по юридической силе. Здесь даже не только действует принцип более позднего закона (понятно, что Закон 2003 года является более поздним, чем закон 1993 года), но здесь ещё и применимы Заключительные и переходные положения Конституции, в которых сказано, что все акты, изданные до вступления в силу Конституции, действуют в части, в которой они не противоречат Конституции и законодательству, изданному уже после вступления Конституции в силу. Закон о свободе передвижения принят до Конституции. Если он будет приходить в коллизию с Конституцией, то, естественно, он в этой части действовать не будет; но в той части, в которой он будет вступать в противоречие с более поздним законодательством, он тоже не будет действовать. Статья 3 Закона о личном подсобном хозяйстве не противоречит статье 27 Конституции – это “льгота”, предоставляемая государством, которая носит характер поддержки определенной социальной группы, имеет вполне определенную цель, и в этом отношении она может считаться достаточно оправданной с точки зрения устанавливаемой в ней дифференциации граждан на тех, кто может получит участок, и тех, кто не может.

 

Задача 1

Проводя проверку хозяйственной деятельности производственного объединения «Вагонетка» орган государственного надзора – пожарная инспекция по Красногвардейскому району Томской области – выдала предписание об устранении выявленных нарушений, в том числе об обязательной замене пожарной сигнализации, установленной на предприятии. Требование инспекции предполагало фактически проведение капитального ремонта здания и приобретение сигнализации стоимостью в несколько раз превышающей годовую прибыль.

Возражая против этого предписания, директор предприятия заявил, что хотя формально органам государственного надзора и предоставляется право направлять предписания об устранении нарушений, но такие предписания не должны приводить к антиконституционным последствиям – воспрепятствованию свободной экономической деятельности и банкротству предприятия.

Инспекция настаивала на точном исполнении предписания, ссылаясь на полномочия, предоставленные законом, который не признан противоречащим Конституции.

При рассмотрении дела в суде представитель ПО «Вагонетка» был вынужден обратиться к конституционно-правовой аргументации. Исходя из положений ст. 18 Конституции, любой закон в Российской Федерации, даже если он не признан решением Конституционного Суда РФ не соответствующим Конституции, должен применяться в соответствии с его конституционно-правовым смыслом, согласовываться с принципами реализации прав, установленными в Конституции.

Какая позиция Вам представляется более правильной и почему?

 

(Проблема состоит в том, насколько обоснованным было ограничение прав. Согласно Техническому регламенту о требованиях пожарной безопасности каждый объект защиты должен иметь систему обеспечения пожарной безопасности. В статье 34 Конституции сказано, что каждый имеет право на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности. Запрет деятельности предприятия без соответствующей пожарной сигнализации был оправдан, потому что если бы предприятие продолжало свою деятельность со старой неисправной сигнализацией, то это могло бы привести к пожару и жертвам.) Вы своеобразно понимаете условия задачи. Я бы не сказал, что из задачи следует, что старая сигнализация была не исправна. Написано, что инспектор выдал предписание об обязательной замене сигнализации, установленной на предприятии. Где сказано, что она неисправна? Изменились формальные требования, изменились нормативы пожарной сигнализации. ПО «Вагонетка», у которого помещений много и которое было оснащено пожарной сигнализацией, обеспечивавшей защиту от пожара, но только другими средствами, получается, вынуждено прекратить свою экономическую деятельность, потому что выполнить это требование оно в принципе не в состоянии. Можно обязать каждого работника предприятия ходить с огнетушителем и с противогазом – на всякий случай. Проблема-то в чём? Если вообще никакой пожарной сигнализации нет, если явная угроза безопасности имеется, то тут баланс настолько очевидно складывается в пользу пожарной инспекции, что и проблемы нет. Проблема возникает тогда, когда формально пожарная инспекция права, но её административные решения, её административные предписания фактически создают препятствия для осуществления экономической деятельности. Как эту проблему решать?

(Получается, что если бы предприятие не исполнило это формальное требование, то ничего бы не изменилось?) Глобально – ничего. Чуть лучше бы стало, наверное. (Здесь главное адекватно оценить ситуацию: если без новой сигнализации безопасность должным образом не обеспечивается, то требование правомерно.) А как это оценить и кто должен это оценивать? (Специалисты.) Любое решение специалиста может быть подвергнуто критическому анализу решением другого специалиста, а в итоге административное предписание, которое хоть и основывается на мнении специалиста, но представляет собой властное распоряжение, может быть оспорено в суде, и там речь дойдёт для следующего специалиста, который даст экспертизу для суда. Суд для этого должен был поставить перед экспертом вопрос. Какой вопрос может поставить суд? (Является ли данная мера безопасности более эффективной.) То, что она является более эффективной, ни у кого, даже у суда, сомнений не вызовет. (Тогда является ли данная мера необходимой.) Необходимой с точки зрения чего? (С точки зрения обеспечения безопасности.) А если одного огнетушителя в комнате недостаточно? (Тогда являются ли требования выполнимыми.) Для того, чтобы оценивать, являются ли они выполнимыми, мы должны предполагать, что невыполнимые условия неправомерны. Можем мы так рассуждать? (Тогда получится, что малые фирмы могут не исполнять эти требования, потому что у них нет соответствующих ресурсов, и тогда мы опять придём к «Хромой лошади» и т.п.)

На самом деле, я хочу вас стимулировать посмотреть на эту проблему с разных сторон – и с точки зрения защиты безопасности, и с точки зрения защиты противопоставляемой ценности. У нас в государстве чаще всего так получается, что мерами безопасности можно оправдать всё. Мы с вами уже рассматривали эту проблему применительно к обеспечению безопасности высших должностных лиц государства. Здесь проблема в другом, но она ставится принципиально также: есть безопасность – высшая ценность в нашем государстве, и ради безопасности можно требовать всё, даже не соотнося её с тем, насколько реальна и вероятна угроза, насколько соотносимы те средства, которые требуют государственные органы, с характером, уровнем и содержанием этой угрозы. Конечно, чем эффективнее, тем лучше, но так можно дойти до абсурда, и самое главное, что эти административные меры по факту начинают ограничивать свободу экономической деятельности. Если мы говорим, что ради безопасности мы готовы на всё, то у нас нет никакой ценности, противопоставляемой безопасности. А в реальности-то безопасность выливается в административные требования, ограничения и барьеры.

Очень хороший, на мой взгляд, пример: в 2006 году у нас появился Закон о персональных данных. Он требует, чтобы при любой обработке персональных данных о гражданине любая организация соблюдала определенные требования, и закон, во многих случаях очень, на мой взгляд, криво и вульгарно воспринимаемый правоприменителями, толкуется как требующий, чтобы организация с каждого работника получила письменное согласие на обработку персональных данных, как будто трудового договора недостаточно – нужно отдельное согласие. Причём его требуют по определенной форме (Роскомнадзор контролирует соблюдение этого закона). И если в организации отсутствуют соответствующие согласия от каждого работника, то она привлекается к административной ответственности, причём довольно серьёзной (сейчас речь идёт об усилении этой административной ответственности). Ещё пять лет назад не существовало вообще административного контроля за оборотом персональных данных, и надо сказать, этот контроль, насколько я могу судить, нигде не сказался на реальной защите персональных данных, не повлёк реального уменьшения использования тех персональных данных, которые в действительности зачастую не нужны, но собираются на всякий случай. Вот пример, когда ради благой цели появился ещё один инструмент административного надзора, появилось ещё одно ограничение, которое налагается государством. Любой административно-надзорный орган – это, естественно, почва для коррупции и для всех остальных злоупотреблений, которыми так богата система исполнительной власти в нашей стране. Пример с ПО «Вагонетка» ровно такой же – чем более дорогостоящее и менее выполнимое требование, тем можно больше выдавить из коммерсантов. А с точки зрения права государство на эту ситуацию смотрит абсолютно однозначно, с одного боку – ради безопасности можно позволить себе какие угодно меры. Но всё-таки какие-то критерии должны быть. Понятно, что эти критерии очень сложно формализовать, очень сложно формализовать уровень угрозы. Наверное, если речь идёт об опасном химическом предприятии, где происходит обработка или использование взрывоопасных материалов, то там, наверное, система пожарной защиты должна быть не такая, как на складе, где хранятся минеральные удобрения. Этот уровень в каждом случае должен как-то соотноситься, а для этого его нужно нормативно регламентировать, и, соответственно, создать условия для оценки. В случае, описанном в задаче, административный контроль со стороны государства оборачивается созданием даже не ограничений, а административных запретов на осуществление деятельности. Так быть не должно. Чтобы не происходило злоупотреблений, закон должен создавать ограничения для власти, т.е. если пожарная инспекция действовала не разумно и добросовестно, а по-другому, то её действия можно обжаловать, и их можно признать не соответствующими закону, неправомерными. Закон должен создавать соответствующие ограничения, а если в законе сказано, что «должна быть пожарная сигнализация, какая – определяет орган пожарного надзора» и точка, то дальше могут потребовать всё что угодно. Разместить на своей территории пожарную часть и содержать её. Ну, а почему нет.

Задача 2

В ежегодном докладе Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации упоминалось о злоупотреблениях и превышении должностных полномочий служащими Сахалинской областной администрации. Основываясь на этой информации, группа граждан обратилась в прокуратуру с просьбой возбудить уголовное дело по факту указанных злоупотреблений. Прокурор отказал в возбуждении уголовного дела, уведомив об этом главу областной администрации. Через 1,5 месяца глава администрации обратился в суд с иском против группы граждан, которые просили прокурора о возбуждении дела, требуя защиты чести, достоинства и деловой репутации, а также возмещения морального вреда, так как решения суда, подтверждающего виновность служащих, не выносилось.

Какое решение должен принять суд? Можно ли привлечь к участию в судебном разбирательстве самого Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации? Каковы юридические последствия изложения в докладе Уполномоченного по правам человека о нарушениях прав граждан? Изменится ли решение задачи, если в суд обратятся уволенные на том же основании служащие администрации, ссылаясь на недоказанность своей вины в решении суда и требуя восстановить их на работе?

 

(Проблема заключается в правовом статусе докладов Уполномоченного по правам человека.) Угу. (Мы не знаем, что содержалось в докладе.) Но догадываемся. А что там могло содержаться? Не пересказ слухов, наверное.

Что не устраивает этих госслужащих и главу областной администрации? (Что группа граждан, используя доклад Уполномоченного, обратилась к прокурору.) Да, и, по мнению главы администрации, это посягает на их честь и деловую репутацию. Может ли доклад рассматриваться как объективный повод для адресованной прокурору просьбы о проведении проверки?

(Мне кажется, что здесь слова Уполномоченного нельзя воспринимать как основания для возбуждения уголовного дела, потому что они были направлены на то, чтобы обратить внимание общества на проблемы в сфере прав человека, и эта группа граждан не может основываться на мнении Уполномоченного.) Понятно. (А зачем тогда вообще этот доклад нужен?) Хороший вопрос. Собственно, вокруг этого вся задача и строится. (В Постановлении Пленума ВС РФ по делам о защите чести и достоинства сказано, что не могут рассматриваться в качестве сведений, не соответствующих действительности, официальные документы. Что-то такое там было.) Понятно. (Я считаю, что, поскольку сам Уполномоченный не обладает средствами принуждения, он обеспечивает действие механизма общественного контроля, т.е. вполне закономерно, что группа граждан обратилась в прокуратуру с требованием проверить, действительно ли в действиях должностных лиц имеются признаки какого-то правонарушения. Уполномоченный, конечно, имеет право обратиться в суд, но ведь здесь требуется расследование, должно быть сначала возбуждено уголовное дело, прежде чем суд разрешит спор. Требования администрации не основаны на законе, а правы граждане. Прокурор должен провести проверку и вынести решение, действительно ли здесь имеются признаки правонарушения, а роль омбудсмена – запустить машину общественного контроля, и, как следствие, эту проверку.) Запустить “утку”. (Ну, не обязательно. Прокуратура разберется, “утка” ли это.)

(Уполномоченный не может в своём докладе говорить то, что не подтверждено судом. – Но согласно п. 4 ч. 1 ст. 23 Закона об УППЧ РФ Уполномоченный вправе проводить самостоятельно или совместно с компетентными государственными органами, должностными лицами и государственными служащими проверку деятельности государственных органов, органов местного самоуправления и должностных лиц. Проведя эту проверку, Уполномоченный, в соответствии со ст. 32 Закона, вправе в случае грубого или массового нарушения гарантированных Конституцией РФ прав и свобод человека и гражданина выступить с докладом на очередном заседании Государственной Думы. Следовательно, мы можем исходить из того, что Уполномоченный провёл проверку, и факт грубого нарушения налицо.) Мм.

Во-первых, конечно, здесь возникает вопрос соотношения полномочий и функций УППЧ и прокурора. Уполномоченный создан как раз для тех ситуаций, когда по форме всё правильно, а по существу – издевательство над гражданами; когда юридически невозможно возбудить уголовное дело, привлечь к ответственности, но при этом злоупотребление имеет место. На самом деле, таких ситуаций достаточно много можно себе представить: или это сугубо формальное толкование закона без учёта конституционных принципов, или это, например, истечение срока давности привлечения к ответственности, или конкретный орган ссылается на то, что ему не предоставили необходимую информацию другие органы, и всё это завязывается в большой “ком”, который невозможно распутать. Уполномоченный, собственно, для этого и существует, чтобы указывать на такие проблемы. Если бы можно было возбудить уголовное дело и привлечь к ответственности, граждане бы сами непосредственно обратились бы в прокуратуру, и Уполномоченный вообще не нужен был бы. Задача Уполномоченного – вскрывать те ситуации, когда прокуратура отреагировать не может, когда у неё нет для этого правовых оснований, и повлиять своим мнением на ситуацию. Естественно, Уполномоченный не должен делать утверждения совершенно на пустом месте. Закон об УППЧ РФ предусматривает не то что бы сильно разработанную, но, по крайней мере, достаточно регламентированную процедуру расследования, которое Уполномоченный проводит по жалобам, поступающим к нему от граждан.

Расследование предполагает, как минимум, получение объяснений от того органа, на который жалуются граждане; может иметь место проведение личных встреч, ознакомление с документами (просьба предоставить соответствующие копии документов) и т.д. У Уполномоченного достаточно инструментов для того, чтобы оценить эту ситуацию с объективной точки зрения, и с точки зрения того, насколько действительно имели место какие-то злоупотребления. В том и смысл этого института, ещё раз, что юридически состава правонарушения нет, но имеет место злоупотребление властью, нарушение каких-то прав либо просто издевательское отношение к людям. В этом случае идея существования института Уполномоченного предполагает, что он должен такие факты предавать огласке, чтобы с помощью механизмов общественного мнения можно было оказать воздействие либо непосредственно на те органы, которые совершают злоупотребления, либо на вышестоящие органы, которые сделают свои выводы и, например, отправят в отставку с должности какого-нибудь самого заядлого и злостного нарушителя прав человека. Естественно, в этом случае Уполномоченный не просто может – он обязан; это его полномочие – предать огласке те факты, которые ему стали известны в ходе его деятельности.

Сам факт предания их огласке со стороны Уполномоченного предполагает, что они переходят в разряд общеизвестных и могут рассматриваться как повод для возбуждения уголовного дела (но не как доказательство – по крайней мере, таков обычный подход к оценке результатов деятельности Уполномоченного). Соответственно, преследовать граждан, которые каким-то образом пытаются придать правовые последствия тем фактам, которые изложены в докладе Уполномоченного, нет абсолютно никаких оснований. Ущерб чести и деловой репутации служащего приносят не граждане, а Уполномоченный – лицо, которое имеет соответствующие прерогативы по закону. Соответственно, здесь претензии со стороны главы администрации будут явно необоснованными.

Там в задаче есть ещё дополнение в вопросах – «можно ли считать это основанием для увольнения». Если не вдаваться в детали, если не анализировать, какое конкретно в данном случае будет основание для увольнения, то, естественно, руководитель должностного лица может принять во внимание те сведения, которые были изложены в докладе Уполномоченного – иначе зачем его существование? В Законе о государственной гражданской службе, например, закреплено достаточно общее положение об обязанности каждого служащего соблюдать права и свободы человека и гражданина. Несоблюдение этой обязанности может рассматриваться как дисциплинарный проступок и, соответственно, влечь увольнение, выговор, любое другое дисциплинарное взыскание. Соответственно, само по себе отсутствие юридических последствий тех обстоятельств, на которые указывает Уполномоченный, никак не порочит выводов, которые он делает, никак не ослабляет те результаты, которые получены Уполномоченным в ходе его деятельности, и наоборот, предполагает, что именно для этого Уполномоченный и существует (а именно тот факт, что в отношении служащих не выносилось решение суда).

 

Задача 3

Министерство экономического развития и МВД РФ обратились к Президенту РФ с предложением одобрить программу разработки электронных паспортов. Электронный паспорт должен представлять собой пластиковую карточку, в которую помимо паспортных данных будет включена информация о медицинском и пенсионном обеспечении, ИНН и другая информация. По поручению Президента РФ Правовым управлением Администрации Президента была проведена правовая экспертиза программы и дано заключение, что сосредоточение в одной базе данных всей информации о гражданине способно нарушить его конституционные права, в частности, право на защиту информации о частной жизни. В условиях единого банка данных сложно будет обеспечить конфиденциальность этой информации.

Оцените доводы, приведенные в заключении.

 

(Решение, которое было вынесено управлением Администрации Президента, в некоторой степени всё-таки обосновано, поскольку эти данные могут попасть в руки третьих лиц, в результате чего будут нарушены права граждан.) А в чём конкретно опасность? (Если, например, данные о болезни попадут в руки третьих лих, то это может быть использовано против гражданина.) Введение единого электронного документа не предполагает общедоступность всех сведений о человеке, в т.ч. о тех заболеваниях, которыми он болеет. (Но потенциально они могут оказаться общедоступными. Человек, работающий с этой карточкой, может способствовать распространению соответствующей информации.) Но эти сведения в принципе где-то содержатся, правильно? Соответственно, недобросовестный чиновник может их разгласить независимо от того, будут ли они записаны на электронную карточку или на бумажную. (С электронной карты это будет сделать гораздо проще.) Почему? Если злоумышленник забрался в регистратуру поликлиники и посмотрел на бумажные карточки, то он получил доступ к информации сразу, легко и абсолютно беспрепятственно. Если он забрался в хранилище электронных данных, то там десять разных паролей, которые препятствуют ему иметь свободный доступ к информации. Значит, информация лучше защищена?

(Проблема заключается в том, является ли сосредоточение такого рода информации в банке данных нарушением права на неприкосновенность частной жизни. Согласно ст. 24 Конституции сбор и хранение информации о частной жизни лица без его согласия не допускаются. В соответствии с Законом об информации, информационных технологиях и защите информации, а также в соответствии с Указом Президента РФ от 06.03.1997 г. № 188, к конфиденциальным сведениям относятся в т.ч. сведения о фактах, событиях и обстоятельствах частной жизни гражданина, позволяющие идентифицировать его личность. Наш обычный паспорт содержит в себе сведения абсолютно открытые, минимально идентифицирующие гражданина. Сведения, внесённые в паспорт, не могут составлять личную тайну гражданина, и они доступны любым лицам без ограничений. В данном случае паспорт из документа, идентифицирующего личность, превращается в источник полной информации о человеке, и, с учётом использования в нём бесконтактной типологии, информация может быть получена без согласия и даже без ведома гражданина. Мне ближе доводы Администрации Президента. – А мне кажется, что права граждан не ущемляются, потому что тот, кому нужна такая информация, всегда найдёт способ получить её. Зато это очень удобная технология. – А ещё у нас всюду требуют копии разных документов, поэтому с электронной карточкой будет проще.)

На самом деле тут вопрос, прямо скажем, не очень простой. Наше государство живёт ещё в эпоху перехода от бумажного документооборота к электронному, и надо сказать, что у нас в электронную форму переведено пока очень незначительное число баз данных государственных органов. Что касается многих зарубежных государств, которые несколько подальше продвинулись, то там уже как раз очевидны те минусы и те угрозы, которые несёт электронная форма документа, удостоверяющего личность и содержащего персональные данные. По поводу того, что паспорт – это документ, который не может быть засекречен: не совсем так – паспорт содержит сведения, которые могут истребоваться только при определенных обстоятельствах, т.е. эти сведения не могут быть общедоступными. Проблема, как она поставлена в задаче, на самом деле только в одном аспекте проявлена – в аспекте объединения баз данных разных государственных органов. Пусть даже технически будут созданы какие-то ограничения на доступ к информации из одной базы данных для служащих другого государственного органа – это всё равно в реальности может не достаточно эффективно защищать информацию, и, соответственно, должностные лица одного государственного органа смогут получать информацию, которая к их непосредственной служебной деятельности никакого отношения не имеет. Как только вся информация о гражданине собирается в одном месте, возникает, с одной стороны, очень удобная для государства ситуация, когда о человеке можно сразу увидеть всё, начиная от того, какими он болезнями болеет, и заканчивая его налоговой декларацией и уровнем доходов. Но любой сбор информации в одном месте, естественно, порождает угрозу того, что эта информация становится более доступной для тех, кто пытается получить к ней доступ неправомерно. Кроме того, информация на электронном носителе по определению менее контролируема гражданином. Когда гражданин не может полностью контролировать, что именно там записано на электронной карточке, то и контролировать, какую именно информацию о нём считывают и воспринимают, к какой информации получают доступ конкретные лица, он не может, и это тоже проблема – проблема отсутствия контроля гражданина за той информацией, которая о нём собирается.

В нашей стране защита информации о гражданах, мягко говоря, недостаточно эффективна. Ещё несколько лет назад (не знаю, как сейчас) легко было купить базы данных с паспортными данными и сведениями о месте жительства любого гражданина. Периодически случается разные скандалы про разглашения данных сотовых операторов и банков об их клиентах, и, соответственно, если в данном случае разглашается только одна база данных, то информация о конкретном гражданине в очень ограниченном объёме поступает во всеобщий неправомерный доступ. Как только база данных расширяется и включает в себя большое количество информации, угроза разглашения данных возрастает в разы, и это именно та непосредственная угроза, которая связана с появлением этих электронных карт.

Надо сказать, что у нас в мае был издан Указ Президента о совершенствовании государственного управления, и там поставлена задача к 2018 году 90% государственных услуг перевести в электронную форму их оказания. За рубежом (кажется, в Германии) речь уже идёт о законодательных ограничениях тех услуг, которые вообще могут оказываться в электронной форме, потому что оказание услуг в электронной форме несёт дополнительные риски и дополнительные проблемы. Мне рассказывали одну страшилку из практики Эстонии (там уже несколько лет назад полностью перешли на электронный документооборот в государственных органах). Гражданин пришёл к врачу, и врач ему выписал рецепт, записав его на электронную карту. Гражданин пришёл в аптеку, подал эту электронную карту, ему выдают лекарство, он говорит: «Это не то лекарство, я уже много лет его принимаю, но это другое». А ему в ответ: «Написано в электронной карте, что вам положено это лекарство, вот и берите». И получается, что гражданин теряет возможность контролировать информацию. Он и так-то в современном информационном обществе в значительной степени теряет возможность контролировать оборот информации о своей жизни, так перевод этого оборота в электронную машиночитаемую форму эту всю тенденцию усугубляет многократно, и, соответственно, влечёт много разных угроз.

 

Тема 5 (семинар 10)

Задача 2

Зимой 2003 г. четверо граждан, войдя в музей и общественный центр имени Андрея Сахарова, где проходила выставка «Осторожно, религия!», разбили и залили краской представленные там экспонаты. На выставке были представлены такие предметы, как щит с логотипом «Кока-колы» и исполненной по-английски надписью «Сие есть кровь моя», икона Спасителя с дырками для лица и рук, где каждый посетитель мог сфотографироваться и т. д. В связи с расследованием данного события четверо жителей Москвы, которым было предъявлено обвинение в хулиганстве, заявили, что экспонаты выставки оскорбляют их религиозные чувства. Дело о привлечении к административной ответственности, однако, было прекращено в связи с истечением срока давности.

Со своей стороны, устроители выставки потребовали компенсации морального вреда, ссылаясь на гарантированные Конституцией РФ свободу творчества и свободу совести, включая право исповедовать любую религию и не исповедовать никакой. По их мнению, экспонаты представляют собой произведения искусства, которые нельзя оценивать с религиозной точки зрения, учитывая эволюцию приемов и методов искусства. Например, канонические стандарты иконописи не сохранялись неизменными на протяжении истории развития христианства.

Затрагивается ли описанными действиями конституционное право на свободу совести, если да, то почему и как именно? Защищаются ли описанные действия конституционным правом на свободу творчества или свободу выражения (свободу слова)? Каково соотношение и каковы пределы осуществления этих прав в описанной ситуации? Возможно ли ограничение этих прав в указанной ситуации, и если да, то каких именно прав и в каком порядке? Какое из названных прав подлежит приоритетной защите в случае их конфликта и почему?

 

(Согласно КРФ каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповЕдания. И что дальше? Состав хулиганства по любому здесь есть. А суд посчитал, что – нет). Ну, состав хулиганства это не тот вопрос, который носит конституционно-правовой характер. Мы разбираем чисто конст. пр. сторону этой ситуации. (Согласно ст. 44 ч.1 КРФ свобода творчества также гарантируется, вправе создавать произведения). В данном случае затрагивается свобода совести, свобода вероисповедания? (На мой взгляд да). Так, то есть возникает конфликт двух конституционных прав. Да? И как его нужно решать? Какое право главнее, выше, сильнее? (Ну, оба права следуют из конституции). Ну, так это тупиковая ситуация. Нет? Да? Вы выхода не видите? И те правы, и эти правы. Но при этом одни входят в конфликт с другими. И что? Разбирайтесь сами? Хорошо, если бы они не хулиганили, а обратились в суд с требованием закрыть выставку, что принципиально бы поменялось? С т.з. конституционно-правовой.

(Хулиганства не было, так как хулиганство – это конкретные действия без конкретных мотивов и причин. На мой взгляд, не знаю можно ли судить о конституции по морально-этическим соображениям, но я считаю, что…) Нельзя! (…право на свободу совести должно стать «немного выше» права на свободу творчества, потому что против самих организаторов выставки было возбуждено дело по ст. 282 о возбуждении расовой, национальной и религиозной вражды) Ну там не национальная вражда была, а скорее религиозная. (ну да просто статья так называется, и если учитывать это, то право на свободу совести должно главенствовать над правом на свободу творчества). Ну сам по себе довод о том, что против них возбудили дело, это не аргумент. (ну это урон больший причиняет). Каждый считается невиновным до тех пор, пока против него не возбудили уголовное дело что ли? Как по конституции то? (ну не знаю, это моя принципиальная позиция). Что раз возбудили дело, то виноваты? (я так считаю, я религиозный человек) Понятно.

(Я в корне не согласен со своей коллегой). То есть вы не религиозный человек? (приоритет должен отдаваться правам верующих именно, значит, наоборот, я в корне согласен. Гос. обвинитель утверждала, что здесь не выражение какого-то творческого взгляда, а заведомо провокация была, т.е. данные действия были направлены именно на разжигание религиозной вражды. Косолапов, Агонян и еще кто-то – организаторы этой выставки. Данные лица и раньше такие выставки организовывали). Это можно перечислять бесконечно. Дальше что? (Здесь была заведомо провокация). Провокация это разжигание вражды? (Да, это религиозно-политическая акция). Хорошо, для разжигания вражды кого к кому? (Ну я так понимаю, здесь основной упор сделан был на православную церковь, христианство). Кого возбуждали на ненависть против христианства? (Всех). Всех? (Это не выражение искусства было, а именно…) Ну вопрос, что искусство, а что – нет, это вопрос очень сложный. (Невозможно разжигание различной розни, это и из ст. 29 ФЗ о свободе совести и религ. объединениях вытекает).

Хорошо, вопрос изначально в конфликте двух конст. прав. Как конфликт разрешать? Вопрос, как квалифицировать действия, подпадают они под ст. 282 УК РФ или нет, вот сейчас если вы следите за новостями, идет выставка в Эрмитаже тоже достаточно провокационная. Прокуратура искала, искала, искала экстремизм и не нашла. Хотя по провокационности ну в общем с выставкой «Осторожно, религия» может сравниться. Провокация есть во многих таких случаях и в том числе и в том, про который я говорил. Вопрос в задаче поставлен не в этом. Вопрос конфликта двух прав. Причем право на свободу творчества, ну например, в Европейской конвенции есть такое право? Оно там как-то защищается? (право на свободное выражение своего мнения). Право на свободу выражения, да, совершенно верно, т.е. что-то близкое к свободе слова. (в нашем деле они после кассации обратились в ЕСПЧ и апеллировали к ст. 10, но я так и не нашел окончательного решения). Я не слышал, чтобы это дело было рассмотрено окончательно. Ну так, все-таки основной вопрос – это конфликт двух прав. Ситуаций, когда два права конституционных могут входить в конфликт между собой, достаточно много. Вот как в принципе мы должны подходить к решению таких вопросов?

(Мы должны отталкиваться от фактических обстоятельств дела) Давайте. И что нам говорят факты? (Православная церковь занимает очень устойчивые позиции в современном российском обществе. И поскольку имеет место хулиганство и прекращение дела о привлечении к админ. отв-ти в связи с истечением срока давности, то можно говорить о том, что власть занимает четко по (?) религиозной позиции и сама по себе решает конфликт до его судебного разрешения и поэтому приоритет должен быть отдан свободе творчества). (Так почему? Судебное разрешение то было, просто они потом подали жалобу). То есть от обратного. Если гос-во защищает свободу совести, значит, нужно защищать свободу творчества. Если было бы наоборот, то было бы наоборот. Так что ли? (Нет, я о другом говорю.) Какая разница какое место в жизни занимает православная церковь? У нас нет церкви как стороны в этом споре. У нас есть два человека, если группы граждан свести к конкретным представителям. Один реализует свободу творчества, другой говорит – нет, это нарушает мою свободу совести. Кому из них сказать: нет, подвинься?

(На мой взгляд, здесь можно еще столкнуться с Законом о музейном фонде РФ, согласно которому экспонаты выставки представлены для обозрения неограниченному кругу населения, и в данной ситуации исходя из принципа публичности данного мероприятия никто из посещающих эту выставку не имеет преимущественного права на выражение своего субъективного мнения. Соответственно, это общественное место, хочешь иди, хочешь не иди. Нельзя диктовать свои взгляды). Так, ну по сути дела эта позиция сводится к тому, что право на свободу совести не затронуто. (Да). Так, а есть, кто считает, что у нас есть очевидные доказательства, что затронуто право на свободу совести, несмотря на то, что это публичное место и не хочешь не ходи?

(Безусловно, вся атрибутика выставки свидетельствует о том, что затронуты чувства верующих). Надпись кока-кола сама по себе объектом почитания не является. А вот икона Спасителя с дырками для лица и рук – это уже как раз объект почитания. И любое действие, которое связано с использованием вне религиозного контекста объекта почитания, может рассматриваться, как покушение на чувства верующих. То, что для них святое, для этих граждан, которые организовывали выставку, это простой предмет для инсталляций.

(Мне кажется, в данном случае чувства задеваются, а права нет. В защиту художников можно сказать, что у художника свое субъективное восприятие реальности. Он может относиться к религии по-разному и представлять религиозные образы в разном свете. Соответственно если мы ограничиваем право творческих людей именно в ключе религиозном, тогда творчество теряет свою сущность, свой смысл. Получается, что государство должно установить рамки, в которых должен действовать художник. А смысл творчества в том, чтобы найти что-то новое. И это дело публичное, посещать выставку или нет. Соответственно, здесь вина будет на тех, кто устроил разбой, ну не разбой, а хулиганство. И творчество должно быть защищено в этом случае). Погром. Так.

(Свобода мысли она выражает возможность свободомыслия и это гарантирует право человека критиковать общественные нормы. Они ничего не нарушали. А если говорить о пределах нарушения этих прав в описанной ситуации, то художники могут рисовать и выставляться, но, например, не в церкви, и тогда они 100 % не нарушают права и чувства верующих). А в чем разница в церкви или в музее общественном? (В законе ссылка есть, что если рядом с храмами и местами почитания, то не могут). Да. (в нашем случае здесь рядом не находится никаких зданий, сооружений культовых судя по всему). Ну с точки зрения закона речь идет именно о зданиях культовых. А с точки зрения конституционного смысла, наверное, не нужно сужать это только до зданий и только до церквей. Ведь культовое здание есть ничто иное, как выражение этого самого объекта почитания. А если в данном случае существенный элемент, объект почитания в виде иконы вынесен из церкви, он же от этого не перестает быть религиозным символом. Соответственно, что в церкви, что не в церкви, икона есть икона.

(Доводы художников и вывеска «Осторожно, религия», ну ее конечно нельзя считать предупреждением, но опять же тот факт, что выставка не находилась рядом с культовыми зданиями, это все можно считать оправданием в каком-то смысле. У них не было цели задеть чувства. Идея такая – организаторы сделали все необходимое, чтобы не допустить оскорбления чувств верующих, повесив данную вывеску). Так, понятно. (И никто не заставлял всех людей ходить на эту выставку, они сами пришли, чтобы оскорбиться).

(Может быть надо попытаться выяснить, какое право имеет более опасные последствия для общественной безопасности). Так, интересно. (И мне кажется, что право на свободу совести и вероисповедания имеет более опасные последствия, потому что свобода совести…) Право имеет опасные последствия? (Ну, реализация этого права, потому что могут возникнуть религиозные орг-ции, которые могут осуществлять экстремистскую деятельность, поэтому реализация права на свободу совести она более опасна для общественной безопасности, поэтому не имеет приоритет право на свободу совести). И приоритет должно иметь право на свободу творчества, потому что оно более безобидно. Логика интересная. (Мне кажется, что наоборот, по такой логике приоритет должен отдаваться свободе совести).

(Я бы хотел развить такой момент, что нужно разделять права и чувства верующих. Помните, вы неоднократно говорили про пастафарианство и Бобби Хендерсона, который основал эту религию как пародию на все прочие религии, чтобы подчеркнуть абсурдность религиозных постулатов. Лидер религии отмечал, что существуют определенные предубеждения в отношении атеистов и даже в отношении агностиков, которые выражаются в том, что оскорбить чувства верующих можно, а чувства неверующих нельзя). Ну, все-таки вопрос оскорбления чувств носит правовой характер, потому что с правовой точки зрения защита свободы вероисповедания предполагает защиту тех, ну как бы сказать, уважение на это право со стороны всех окружающих и это уважение предполагает уважение чувств верующих. То, что касается чувств, если мы будем переводить в плоскость – что именно они чувствуют, то естественно мы уйдем в субъективизм и будем говорить о том, что может быть колокольный звон, призывающий на молитву, тоже кого-то раздражает. Но с точки зрения конкретной ситуации, описанной в задаче, то мы имеем вполне определенный объективный критерий, у нас есть объект почитания. Я недаром все время на нем ваше внимание заостряю. Объект почитания – с ним связаны определенные чувства, и если происходит осквернение или искажение или использование именно объекта почитания, то здесь есть вполне определенные объективные основания утверждать, что здесь затрагиваются чувства верующих. Когда кого-то что-то не устраивает, кому-то что-то не нравится, это условно говоря чувства не охраняемые правом. Мало ли кому что не нравится. Может быть кому-то не нравится, что по телевизору показывают богослужение. Ну, выключайте телевизор. Если у вас объект почитания – телевизор, и вам не нравится, что он воспроизводит чью-то религию, тогда наверное, теоретически, можно говорить об оскорблении ваших чувств, но это даже звучит комично. А в ситуации, которая в задаче описана, здесь-то как раз речь идет об объекте почитания. Вот я не случайно привожу пример той выставки, которая идет в Эрмитаже. Там нет объектов религиозного почитания, религиозного культа, там есть объекты, которые явно посягают на многие общественные табу, шокируют общество, вызывают самые разные чувства в основном неприятные. Но они никак не связаны с посяганием на религию. И в этом смысле экстремизм отсутствует.

Я даже не хотел бы говорить про ст. 282 – это отдельный предмет, достаточно сложный, что подпадает по ст. 282, а что – нет. Наш предмет – вопрос столкновения двух прав, и какое из них подлежит защите. Если мы признаем, что чувства верующих затрагиваются, то мы предполагаем, что есть вмешательство в свободу совести, если мы видим, что ограничивается возможность публично выставлять произведения творчества, то мы считаем, что здесь явно имеет место определенное ограничение свободы творчества, свободы выражения. Соответственно и то, и другое право в той или иной степени затронуто. В той или иной степени ограничивается другим правом. И вопрос только выбора приоритета.

По поводу публичности есть в практике ЕСПЧ одно дело, я про него говорил на лекции, институт Отто Премингер против Австрии. Там был закрытый показ художественного фильма с явно провокационным для верующих содержанием. И власти гос-ва запретили этот закрытый показ. Соответственно, те, кто даже не авторы фильма, а те, кто пытался организовать его закрытый показ, они обратились в ЕСПЧ в связи с тем, что нарушается право на свободу выражения, ст. 10. ЕСПЧ посчитал, что ст. 10 не нарушается. И я подчеркиваю, это закрытый показ, НЕ публичное мероприятие. Даже в этом случае ЕСПЧ посчитал, что гос-во может защищать чувства верующих и для этих целей ограничивать свободу выражения, свободу слова. Ну, свободу творчества в нашем случае.

Аналогичные проблемы возникали неоднократно в Великобритании, где даже целый орган существует, который контролирует произведения кинематографии, не затрагивают ли они, не оскорбляют ли чувств верующих. И естественно этот совет, если речь заходит о юр. квалификации той или иной ситуации он должен на что-то опираться и он опирается, как правило, на вопросы – вовлечены ли вот в эти художественные произведения, объекты творчества те религиозные символы и объекты культа, которые могут рассматриваться как часть религии. Соответственно, если затрагиваются религиозные чувства, то свобода творчества ограничивается. Для соотношения двух прав, конечно, найти отчетливый критерий очень сложно. И то, и другое право это право человека. Они подлежат одинаковой защите. Права не выстроены ни в какую иерархию. НО ст. 17 КРФ есть правило о том, что реализация прав не должна затрагивать прав других людей. И вот именно этот принцип в данном случае вполне применим. Оставляя в стороне и вопросы хулиганства и вопросы разжигания розни и вопросы квалификации по ст. 282, чисто конституционный вопрос столкновения двух прав требует чисто конституционного подхода к его решению. И этот подход выражен в ст. 17: если право реализуется, оно не может реализовываться за счет прав других людей. Соответственно, в данном случае именно свобода творчества пытается реализоваться путем посягательства на свободу совести и в этой части свобода слова, творчества, выражения дб ограничена.

Такой подход чаще всего демонстрирует гос-во, предполагается чаще всего ну по крайней мере в рамках европейских принципов соотношения разных прав. В США ситуация и отношение несколько другие. Там было очень много скандалов, связанных с публичным сжиганием крестов и решения были очень разные. Суды и как защищали свободу слова, так и защищали чувства верующих. Нельзя сказать, что выработана единая позиция. Но в Европе, где вопросы защиты религии рассматриваются как часть общественного устройства, настолько значимые, что конфликт между, ну для нашего общества это тоже очень значимо, между очень существенной группой верующих людей и не менее существенной группой атеистов не должен, как бы сказать, выходить на поверхность, не должен провоцироваться, и гос-во должно принимать максимальные усилия к тому, чтобы мировоззренческие расхождения не провоцировали противоправные действия, насилие ну или то, что ст. 282 называет возбуждением вражды. Общественная безопасность требует защиты как бы сказать все это должно ограничиваться, чтобы дело не дошло до каких-то погромов.

(В интернете сейчас очень много стихотворений или тех же самых демотиваторов с ненормативной лексикой, которые могут затрагивать чувства верующих, я могу в суд сразу обратиться?) Интернет такая штука, что с ней никак не могут придумать, как ее регулировать и кого там привлекать к ответственности, как ловить. Сегодня утром я прочитал в новостях, что внесен проект закона в ГД о том, что операторы разных интернет-ресурсов не должны отвечать за комментарии, оставляемые пользователями, потому что они не имеют технической возможности контролировать. Ну и соответственно подавляющее бол-во того, что в интернете выкладывается, вообще уходит из-под контроля, а технически и физически нет возможности это все отслеживать. А правоохр. органы реагируют только на то, что связано с таким уж прямым экстремизмом, призывами к насильственным действиям. Когда речь идет о таких более тонких вещах, по крайней мере, у гос-ва нет возможности вмешаться. Ну и можно сказать, что общественный резонанс и степень конфликтности у какого-то поста в интернете и у выставки, которая организована в Москве, несколько разные. И соответственно реакция гос-ва разная. Хотя в сущности тоже самое, да.

(Касательно демотиваторов. Почему нельзя ловить этих людей?) Сил не хватит. Слишком много этих людей, всех не поймают. Найти технически можно, только это все очень ресурсоемко. Правоохранительные органы не успевают убийства расследовать, а заниматься ловлей вот тех, кто какую-то похабную картинку в интернете повесил, ну просто нет времени, нет возможности. (ну надо же как-то это регулировать! ведь очень часто через интернет какие-нибудь митинги организовывают). Ну это как раз пытаются контролировать. В этой части интернет отслеживается. Я говорю: то, что касается каких-то прямых призывов к беспорядкам, насильственным действиям – это сейчас пытаются контролировать. Ну вот сейчас появился этот реестр запрещенных сайтов, который теоретически должен эту же самую цель преследовать. Ну, по мере возможности гос-во реагирует. (Ну все равно это не работает). Ну, конечно. (А существуют страны, которые уже как-то придумали, как с этим бороться?). Да, это Китай. Там просто отсекают, не проходят поисковые запросы по определенным терминам. Ну, например известная площадь Тяньаньмэнь, где было выступление против режима, оно вообще не ищется в интернете. (Цензура). Ну, фактически да, ограничение распространения информации. Сейчас вот на прошлой неделе был большой конгресс в Дубае по поводу международных принципов регулирования интернета. И некоторые гос-ва выступали за создание международных правил, ну в том числе передающих возможность контроля за интернетом на национальный уровень. А другие гос-ва в частности США, Великобритания, Германия они против этого выдвинули возражение, что это будет нарушать свободу слова. И что многие уже гос-ва фактически контролируют интернет, но это не совместимо в принципе со свободой слова. Ну, подходов к этой проблеме, она не так очевидна. Или регулируют или не регулируют.

Аналогию с Pussy Riot здесь провести нельзя, в том смысле, что и наших хулиганов тоже должны были посадить. Это не работающая аналогия. Тот факт, что они вошли в музей-центр, их действия не несли никакой идеологической нагрузки, да они разрушили, но это хулиганство, не более того. Что касается панк-молебна, то не хочется уж очень обсуждать это дело, уж очень оно неоднозначно. Там по крайней мере была высказана опр. позиция, опр. отношение, как посчитал суд так уж если формально говорить, это именно оскорбление чувств верующих, потому что действия были совершены в храме. Но на счет храма искусства как-то на аналогию плохо тянет.

Все? Обсудили эту задачу? (животрепещущая тема). Ну да.

 

Задача 4

По предложению заместителя председателя Совета судей России был разработан проект федерального закона о запрете доступа журналистов к судебной информации в ходе судебного разбирательства до вынесения решения суда. Представители СМИ, по мнению авторов проекта, нередко освещают позицию только одного из участников процесса, заранее делая его правым или виноватым, нарушая тем самым равноправие сторон и косвенно оказывая давление на суд. С одной стороны, нужно не допускать необоснованных разоблачений в глазах общественности, с другой стороны, выяснение и разъяснение — это долг средств массовой информации. С одной стороны, существует презумпция невиновности, а с другой стороны — запрет цензуры и свобода прессы, в том числе и свободное мнение журналиста.

Какие конституционно-правовые принципы и нормы затрагиваются таким проектом? Как обеспечивается баланс между этими принципами и нормами в действующем российском законодательстве? Каковы механизмы обеспечения этого баланса на практике? Сравните положения российского законодательства с принципом subjudice в праве Великобритании и других зарубежных государств. Аргументируйте заключение правового управления аппарата Государственной Думы Федерального Собрания РФ о конституционности (неконституционности) предлагаемого запрета.

 

(Мне кажется, что в этой задаче имеет место столкновение частных и публичных интересов. С одной стороны зафиксирована свобода массовой информации, т.е. СМИ имеют право освещать те или иные темы жизни общества беспрепятственно. А с другой стороны в КРФ также закрепляется принцип презумпции невиновности, т.е. каждый до вынесения судебного решения является невиновным. Однако в КРФ есть ст., которая предусматривает, что П и С человека и гражданина могут быть ограничены ФЗ для защиты законных интересов других лиц. Поэтому я думаю, что свобода прессы в данном случае должна быть ограничена). Как? Здесь как раз столкновение достаточно очевидно в чью пользу, дальше вопрос как? (Ну, они должны описывать позицию не только одной стороны, а обеих, чтобы люди могли для себя сами выбирать, кто прав, а кто виноват). Как это сформулировать в качестве правового требования и как обеспечить контроль за этим? А если злобные журналисты не делают так, как вы говорите. То что тогда? Если они описывают позицию только одной стороны. Ну или описывают формально позиции обеих сторон, но явно тенденциозно, явно давая понять, кто прав, а кто не очень. (Ну наказание предусмотреть или не опубликовывать такие статьи). Ну, наказание, которое будет определяться гос. органом? т.е. гос. орган будет смотреть, изложили позицию двух сторон или нет. А если изложили позицию двух сторон, но не очень равноценно? Гос. орган в каждом конкретном случае будет оценивать, насколько объективно изложены все обстоятельства дела? Нет? А как он тогда будет наказывать? (Невозможно проследить за каждым случаем). Невозможно проследить, да, а это значит, что мы не будем защищать обвиняемых? (будем). А как? Предварительно согласовывать материалы с гос. органами? Это то, что называется (цензура) цензура. То самое, что запрещено конституцией прямо. Ну и закон о СМИ он предоставляет свободу редакции СМИ в выборе редакционной политики, т.е. свободу журналиста писать то, что он считает нужным, но получается, что эта свобода нарушает права и презумпцию невиновности других. Как их между собой примирить? Понятно, что презумпцию невиновности ограничить нельзя. И в данном случае нет никаких предпосылок кроме единственно возможного варианта – ограничить свободу СМИ, свободу слова. Но вопрос дальше КАК?

У нас есть в действующем зак-ве какие-то механизмы, которые защищают обвиняемых от неумеренного использования свободы слова? (презумпция невиновности). Нет, механизмы! (Закрытое слушание). Нет, это не то, закрытые дела это полный запрет доступа при определенных условиях. (О семейной тайне, о личной неприкосновенности и что-то еще назвали про безопасность) Да-да-да. (У нас здесь столкновение, нужно найти баланс между свободой СМИ и независимостью суда. Вот на лекциях вы нам говорили про наличие трехступенчатой системы в ЕСПЧ: нам нужно определить, основаны ли данные ограничения на внутреннем зак-ве? Преследует ли легитимные цели? Было ли это необходимым в демократическом обществе? У нас здесь устанавливается запрет полностью на любую информацию о суде). Все-таки у ЕСПЧ третий элемент теста – допустимость в демократическом обществе, он тоже определяется по определенным условиям и он требует определенного рационального теста на пропорциональность. А как реализуется тест на пропорциональность? Он состоит из трех элементов: обоснованность, необходимость и соразмерность. Собственно, пропорциональность в узком смысле. (у парня нет никакой связной речи, даже записывать страшно).

Обоснованность как определяется? Вот ЕСПЧ он следует традиции германского фед. конст. суда, где все четко проговаривается, логически анализируется. Мы должны максимально приближенно к этому подходу разбирать каждую ситуацию. В данном случае не только в этом дело, к этому не сводится решение задачи. Но тест на пропорциональность это тот универсальный тест, который мы должны иметь возможность применить. Обоснованность что предполагает? (Что иными способами нельзя достичь цели). Это необходимость. Обоснованность – реальность и действительность угрозы нарушения права, которое подлежит защите. Реальность и действительность угрозы, которые используются в обоснование необходимости ограничения права. Второе – это необходимость. Угроза не может быть предотвращена другими средствами, иначе как ограничение права. Ну, вот применительно к этой ситуации, угроза реальна, угроза ограничения презумпции невиновности? (реальна). Вполне. Более того, мы наблюдаем много ситуаций, когда СМИ, прямо скажем, формируют общественное мнение по поводу того или иного суд. процесса. Кстати, какие тут ценности подвергаются угрозе, кроме презумпции невиновности? (Гласность судопроизводства) Нет, гласность, как раз… (независимость суда) Да и…? Авторитет суда. Потому что это формирование отношения к судам, какие бы они у нас ни были суда, все равно к ним нельзя так относиться, как у нас это делают журналисты. Это формирует у общества опр. отношение к суду, что чрезвычайно вредно для развития демократии и правового гос-ва.

Общественное мнение, формируемое посредством прессы, оказывает определенное давление не только на присяжных заседателей, которые являются редким случаем в действительности, но и на профессиональных судей. (Михаил Зиновьевич говорит, что на стыке все это находится) (На острие!) (ну это моя интерпретация). Да, правильно, конечно. Но при этом, когда судья принимает решение, какие бы ни предъявляло к нему право требования, он все равно существует в обществе, он не может быть свободным от общества, в котором живет.

(А что тогда у нас с контролем за правосудием? Если пресса будет ограничена, чтобы это не привело к судейскому произволу). Мы не можем от гласности отказаться вообще. Это не будет пропорциональным ограничением права, потому что в этом случае мы право фактически, то что КС называет посягательством на основное содержание права, мы уничтожим и свободу слова в этой части, и принцип гласности правосудия изведем в корне и не предоставим обществу возможность контролировать, что происходит в суде. (контролировать, но не влиять). Естественно это последствия нежелательные и неконституционные. До этого дело доводить нельзя. Ограничения дб только определенные. Но мы пытаемся прежде говорить о вообще критериях, которые в данном случае можно использовать, чтобы оценить, будут эти ограничения чрезмерными или нет. Обоснованность и необходимость. Вот необходимость тут как раз применительно к той идее, которая высказывается председателем Совета судей, к ней как раз больше всего вопросов с т.з. необходимости. А можно ли другими средствами? Можно ли не запрещать доступ вообще, а что-то другое использовать. И использовано ли уже что-то в зак-ве, что позволяет в данном случае ну хотя бы в каких-то пределах обеспечивать эту самую беспристрастность.

Принципа субюдиции в нашем зак-ве, как в Великобритании, нет. Как именно будут высказываться журналисты – можно ограничить как с т.з. защиты авторитета суда, так и с т.з. защиты презумпции невиновности. Нужно заставить говорить так, чтобы это не воспринималось, +6как поддержка или наоборот осуждение какого-то лица, находящегося под судом. Но вот как это сделать? Закон о СМИ и ГК предусматривают инструменты воздействия самого обвиняемого на СМИ. Одно из них – это право на опровержение. Но оно не всегда работает, оно имеет достаточно ограниченные пределы действия, потому что когда закон формулирует право на опровержение, он устанавливает определенные критерии, условия, а именно: та информация, которую распространили, должна не соответствовать действительности и посягать на честь, достоинство, деловую репутацию. Если распространена информация, соответствующая действительности, а это журналисту сделать при достаточном уровне профессионализма достаточно легко, права на опровержение нет. Но есть всегда право на ответ. Это более гибкий инструмент, позволяющий даже на соответствующую действительности информацию все-таки потребовать разместить в противовес информационный. Потому что журналист может написать: против такого-то такого-то возбуждено уголовное дело, доказательства представлены в суде, свидетельствуют о том, что такой-то такой-то что-то там сделал, ну или док-ва могут даже не упоминаться, а может говориться, что обвиняется этот гражданин в опр. действиях и могут быть описаны эти действия. С т.з. права все безупречно, здесь нет никакой лжи, никакого искажения, но есть одностороннее изложение. Все аргументы излагаются только в пользу обвинения. Ну так собственно чаще всего журналисты у нас и делают, если посмотреть, как у нас пишут о суд. процессах, то чаще всего это изложение обвинения. Ну а уже особенности нац. сознания приводят к тому, что, как известно, нет дыма без огня. И много таких случаев, когда доброе имя безнадежно испорчено, а приговор выносится оправдательный. Про обвинение журналисты пишут, а про оправдательный приговор написать забывают. Ну и соответственно восстановить доброе имя оказывается очень сложно. В таких случаях право на ответ может обеспечить определенную помощь. НО оно есть инструмент частной защиты. Оно защищает интересы обвиняемого и только! Оно не защищает общественные интересы, не защищает авторитет правосудия. Оно мало воздействует в качестве адекватного противовеса тому изложению, которое содержится в материалах, изложенных журналистами.

Ну и получается, что совсем ограничить доступ будет непропорциональным ограничением, а доступ дб обеспечен, исходя из принципа гласности правосудия. Ну а дальше можете порассуждать. Что еще может быть кроме права на ответ? Как еще можно контролировать содержание тех материалов, которые излагают журналисты?

(Мы что оставляем все как есть?) Ну мы оставляем все как есть, описываем, как право пытается обеспечить баланс между этими двумя правами и интересами и может быть что-нибудь предлагаем, на ваше усмотрение, чего сможет ваша фантазия. При том, что контроль со стороны гос. органов конечно исключается. Это уже цензура. (может быть какой-нибудь кодекс этики СМИ? Существует же антитеррористическая хартия, где затрагивается и регулируется вопрос освещения террористических актов). Ну да, это то, что называется мягким правом. Этические стандарты. У журналистов они есть. Но поскольку это не правовые нормы, то и правовыми средствами принуждать к их исполнению невозможно. Но принципиально это да один из инструментов.

(Мне очень нравится позиция Великобритании о том, что нельзя комментировать дело, пока оно находится в активной стадии. У нас же напротив чаще защищается свобода слова и свобода СМИ, как принцип демократического общества. Не высказываться, пока дело в процессе, пока нет решения суда, чтобы не влиять ни на какие стороны, не подрывать авторитет суда). Да это как один из вариантов характера ограничений. До тех пор, пока дело слушается судом, не обсуждается. Доступ журналистов возможен, а освещение в СМИ и тем более комментирование, они в активной фазе не допустимы. Можно вести репортаж, это в принципе принципу субюдиции не противоречит, но нельзя какую-то тенденциозную точку зрения излагать.

 

Задача 1

24 октября 2002 г., во время захвата заложников группой чеченских боевиков в помещении театрального центра на Дубровке в Москве, один из террористов позвонил на радио «Эхо Москвы». Его диалог с журналистами радиостанции был передан в эфир. В связи с этим против журналистов было возбуждено уголовное дело по статье, предусматривающей пособничество террористам, так как преступникам фактически была предоставлена возможность обращения к широкой публике.

Каково содержание действующего законодательства о противодействии экстремистской деятельности? Правомерно ли в данном случае ограничение свободы слова и средств массовой информации?

 

(Принципы противодействия экстремистской деятельности – признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина, законность, гласность, приоритет мер, направленных на противодействие экстремистской деятельности. Осн. направления – принятие профилактических мер. СМИ необходимо учитывать, что спасение людей важнее, чем право общества на информацию. Журналистам следует избегать детальных подробностей о действиях людей, спасающих заложников, не брать у террористов интервью по своей инициативе, не позволять им выйти в прямой эфир без предварительной консультации с правоохранительными органами. Прямая трансляция может использоваться террористами для передачи сигналов другим сообщникам. Таким образом, можно сделать вывод, что в такой ситуации возможно и правомерно ограничение свободы слова).

(Ограничение свободы слова правомерно в данной ситуации. Ст. 29 КРФ – каждому гарантируется свобода мысли и слова. Ст. 1 ФЗ о СМИ также говорит об этом, но ст. 4 говорит о недопустимости злоупотребления свободой массовой информации, в частности не допускается распространение материалов, содержащих призывы к осуществлению терр. и экстремистской деятельности. ФЗ о противодействии экстремистской деятельности существует также, который говорит о запрете распространения через СМИ экстремистской деятельности, а также об ответственности журналистов за подобные действия. Абз.4 ст. 6 ФЗ о СМИ говорит о порядке сбора информации на объекте деятельности террористов, который должен определяться руководителем соотв. операции. Деятельности спец. группы, борющейся с терроризмом, присуща конспирация, т.е. негласность и скрытность. Поэтому необходимо в данном случае поставить деятельность СМИ под контроль. Журналисты, будучи не осведомленными в специфике работы спец. группы/ силовых антитеррористических подразделений могут негативно повлиять на ход проведения боевой операции по освобождению заложников, что в свою очередь может привести к провалу и многочисленным жертвам).

(Хотелось бы добавить, что зак-ль, устанавливая подобные запреты, во всей этой ситуации исходит из того, что террористы могут с помощью СМИ пропагандировать свои идеи и высказываться с помощью таких неконституционных средств. С одной стороны ограничивается свобода слова, потому что террорист – это такой же человек, может он звонит, чтобы привет передать. Но в принципе эти запреты все направлены на то, чтобы не допустить известный «стокгольмский синдром»…). Да. (…когда террорист вызывает жалость к себе и сочувствие. Заложники начинают отождествлять себя с этим террористом и начинают оправдывать его действия. Поэтому ни о какой свободе слова здесь речи идти не может и соотв. запреты носят обоснованный характер, т.к. речь идет о публичных интересах, в частности о безопасности).

Вы все излагаете эту ситуацию беспроблемно. Тут двух взглядов то и быть не может. А есть другая сторона? Есть другие аргументы, другой подход? (Я привела такие аргументы в противовес, что запись, сделанная журналистами, в дальнейшем может потребоваться прокуратуре для расследования уголовного дела по теракту. Т.е. эта запись пригодилась как доказательство в суде, чтобы опознать личность, задержать группировку. Второй аргумент – СМИ помогли освободить заложников. До меня утверждали, что мол такое выступление террористов угрожает жизни людей. А я считаю, что наоборот этот эфир он был как их требование: мы выходим в эфир и отпускаем часть заложников. Т.е. это как средство, которое способствовало освобождению заложников. Ну и также люди дб проинформированы во время, т.к. там находятся чьи-то родственники, близкие люди. И люди, которые будут оповещены о случившемся могут каким-то образом помочь освобождению). Хороший аргумент, все правильно.

Упомянули резолюцию парламентской ассамблеи Совета Европы № 1344 и Шанхайскую конференцию по борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом. (Насколько эффективно может быть ограничение СМИ в данной ситуации?) Ну, здесь есть вопрос именно координации тех мер, которые предпринимаются профессионалами, готовящими контртеррористическую операцию. Закон теоретически даже не препятствует, но требует, чтобы решение принимал руководитель контртеррористической операции, если он посчитает это возможным, то под его контролем может та или иная информация выпускаться в эфир. Но кроме вот этой стороны технической в смысле мер предпринимаемых по освобождению заложников есть еще один важный сущностный элемент, ведь очень часто целью террористов является именно доступ к СМИ и захват заложника может иногда преследовать едва ли не единственную цель – высказаться в СМИ и тем самым предоставляя возможность выступить СМИ способствуют достижению той цели, которую поставили перед собой террористы. Вот в этой части конечно закон запрещает именно исходя из того, чтобы не упрощать и напротив ограничивать возможность достижения той самой цели, которую ставят террористы в части доступа к широкой трибуне.

Вот как раз сложность этой задачи в том, что в данном случае, на мой взгляд, действия журналиста были абсолютно адекватны ситуации. Нет, я не говорю про передачу в прямом эфире самой операции. Я говорю про то, когда именно позвонили в эфир радио Эхо Москвы и в этом случае журналист, который вел прямой эфир, он оказался в сложной ситуации, потому что он должен был прямо сейчас не откладывая, ни с кем не советуясь, не запрашивая разрешение руководителя контртеррористической операции, должен был решить, как лучше предоставить возможность, используя это как шанс спасти кого-то из заложников или отказать, поставив под риск их уничтожения. В этом случае для журналиста был вопрос, может ли он принимать это решение. Естественно его закон ограничивает. Но он понимает, что в этой ситуации у него есть как доводы за, так и доводы против. И ему в этом случае было достаточно сложно решить, ведь против журналиста возбудили уголовное дело, но потом его прекратили в связи с отсутствием состава преступления именно, исходя из того, что для него самого эта ситуация была мягко говоря такая не простая. (многие говорили, что это был беспредел со стороны СМИ). Освещение и то, что там показывали это другой вопрос это естественно мешало и снижало эффективность операции. А вот в данном случае мы берем не ту часть безответственных журналистов, а ситуацию именно с радиоэфиром, где ничего подобного не было, где журналист вел диалог с террористом, потому что в этой ситуации нужно было как-то взвешивать и выбирать из трех зол наименьшее. Мне кажется, что он выбрал наименьшее. У него была в любой момент возможность ограничить выпуск в эфир той или иной информации, но он использовал этот шанс диалога с террористом.

С т.з. буквы закона он не имел права этого делать. В т.ч. он не имел права, потому что переговоры с террористами должен вести проф. участник операции, потому что террористам не должен обеспечиваться доступ в эфир ну и так далее. НО для него все-таки вопрос взвешивания этой ситуации был, как мне кажется, было оправданным то, что он сделал. И недаром уголовное дело было прекращено, потому что его действия действительно были оправданы той ситуацией, которая возникла. (а если бы он этого не сделал?) Да может быть ничего бы особенного и не произошло. Может быть и никто из заложников дополнительно не пострадал. Но это был шанс, который дб использоваться, чтобы спасти кого-то. (Т.е. он преследовал благие цели) Да. (Просто он мог не рассчитать свои силы). Ну в этом как раз самая большая проблема, потому что вопрос тактики ведения переговоров – это то, что должен делать специалист. (а как журналист понял, что с ним разговаривает террорист?) Там позвонил кто-то из заложников, а потом передал трубку террористу. Там было включено радио в Норд-осте.

Так, хорошо. На этом мы остановимся.

 

---

Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 3551; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!