М. Сервантес де Сааведра 4 страница
— Ну а что касается вопросов вашего калужского знакомого, — продолжал после небольшой паузы Иван Петрович, — то я на них никакого ответа дать не могу, ибо не знаю их сути. Если вам не трудно, прошу вас, расскажите, в чем дело.
— С большим удовольствием, — ответил я. — Циолковского волнуют две основные проблемы: как человек будет переносить чрезвычайное ускорение при движении ракетного снаряда и явление невесомости после выхода в Космос. Как эти физические факторы будут влиять на физиологические функции человеческого организма, справится ли с ними человек и какие меры защиты следует изобрести, чтобы их нивелировать?
Разрешите, Иван Петрович, дать предварительные сведения, необходимые для понимания всего последующего. Все тела на Земле обладают определенным весом. Если бы поверхность Земли не удерживала их, они упали бы к центру Земли с ускорением, равным 9,81 метра в секунду. Значение величины ускорения определяется силой тяготения и обозначается буквой g. Допустим, что ракетный снаряд Циолковского поднимается вертикально с ускорением 9,81 метра в секунду. Тогда наш вес удваивается, так как мы подвергаемся действию силы, равной 2g. Одно g затрачивается на то, чтобы предохранить нас от падения, другое g идет на ускорение нашего подъема. В ракете Циолковского, которая должна выйти за пределы земного тяготения, число g должно будет возрасти в несколько раз. Как будет человек чувствовать себя в этих условиях, никто точно не знает, и никаких экспериментов, кажется, никто не производил.
|
|
|
Иван Петрович положил ногу на ногу и слегка крякнул — то ли от нетерпения, то ли досадуя, что даром тратит время на выслушивание неинтересных вещей. Но я был безжалостен и продолжал:
— Второй вопрос — это явление невесомости. Как только снаряд Циолковского прекратит полет с ускорением и начнется равномерное движение, человек будет испытывать явление невесомости, т.е. ощущение полной потери веса. Он совсем потеряет свой вес: будет летать по воздуху внутри своего космического корабля во всех направлениях. Малейший толчок о какой-либо предмет — и его отбросит в сторону. Какими физиологическими процессами будет сопровождаться явление невесомости — совершенно неизвестно. Сможет ли человек выполнять свои обычные физиологические функции или не сможет — вот вопрос. Этот вопрос важен еще и потому, что если явления чрезвычайного ускорения займут всего-навсего несколько минут, то невесомость будет сопутствовать человеку дни, месяцы и годы его полета к другим планетам, в другие солнечные миры.
По первому вопросу известно, что авиаторы, во время мировой войны совершавшие очень крутые развороты на значительных скоростях, ощущали кратковременное затмение сознания. Допустимо, что кровь при таких ускорениях становится более тяжелой и сердце не может ее подавать в полной мере до уровня мозга. Легко рассчитать, что нормальное кровяное давление молодого человека поддерживает столб крови высотой около 1,7—1,9 метра; при утяжелении крови в 3 раза сердце может подать кровь на высоту, равную только около 0,6 метра. Действительно, авиаторы при крутых разворотах на больших скоростях замечали значительное утяжеление рук и ног.
|
|
|
Но эти явления длились секунду или даже доли секунды. При космических полетах чрезмерные ускорения могут иметь длительность, равную нескольким минутам. Циолковский считает, что автоматика здесь может сыграть важную роль, освободив человека на несколько минут от управления аппаратурой. Но остается нерешенным вопрос о том, насколько это кратковременное увеличение тяжести пройдет бесследно и не вызовет ли дальнейших и существенных патологических последствий в кровяном русле, органах, тканях, в мозгу.
По вопросу о невесомости почти ничего достойного внимания не известно. Невесомость получена теоретически, и ее существование в космических кораблях доказано неопровержимо. Должен, однако, оговориться, что явление невесомости не связано с полем тяготения и может быть смоделировано при падении тела вниз. Многие до сих пор допускают, будто вес тела при свободном полете в космическом пространстве зависит от его местонахождения относительно той или иной планеты. Это неверно.
|
|
|
На этом я закончил свою речь. Иван Петрович слушал внимательно, не прерывая, лицо его выражало большую сосредоточенность.
— Что я могу ответить на вопрос Циолковского или посоветовать ему? Мне думается, следует изобрести способы получения в земных или даже в лабораторных условиях этих двух физических явлений, т.е. создать модели чрезмерного ускорения и невесомости. Первое, мне думается, осуществить нетрудно при помощи огромной центробежной машины, подобной центрифуге. Ведь в центрифугах ускоряется оседание частиц только за счет увеличения их веса. Следовательно, этот вопрос даже для техники сегодняшнего дня не является чем-то недоступным. А вот как получить невесомость в лабораторных условиях — сразу не сообразишь. Пусть подскажут физики. Поскольку, как вы говорите, явление невесомости не зависит от поля тяготения, постольку ее можно получить если не в лаборатории, то на самолете, при специальных его виражах. Но на этом мои знания кончаются. А вот что касается физиологических опытов, то сперва надо справиться с физическими задачами, а на это уйдет немало времени. Как физиолог я считал бы, что основное внимание следует обратить на реакции тех органов, которые фиксируют изменение силы тяжести, например органов равновесия внутреннего уха.
|
|
|
Тут Иван Петрович, приняв позу заправского лектора, продолжал:
— Аппарат равновесия внутреннего уха, как вы знаете, находится в черепной коробке. Наружное ухо состоит из ушной раковины и трубки, идущей к мембране — барабанной перепонке, которая колеблется под влиянием звуковых волн. За мембраной находится среднее ухо, заполненное воздухом и маленькими косточками, передающими звук к внутреннему уху. Оно представляет собой полость, заполненную жидкостью, в которой помещается классификатор, распределяющий звуки различной высоты, и, кроме того, сосредоточены органы равновесия двух видов.
Вы, конечно, знаете, — продолжал он, — что аппараты равновесия одного вида состоят из трех полукружных каналов, каждый из которых находится в различных плоскостях. Жидкость, заполняющая каналы, перемещается в них в результате угловых ускорений. Таким образом достигается фиксация изменений скорости вращения тела в любой плоскости.
Линейные же ускорения, или, иначе, изменения скорости прямолинейного движения, фиксируются аппаратами другого вида — отолитовыми органами, которые реагируют на направления гравитационного поля. Ушные камни, находящиеся в слизи, смещаются на определенные расстояния под влиянием собственного веса или вследствие линейных ускорений. Данное смещение натягивает волоски, влияя тем самым на волосовые клетки. Нервные волокна, расположенные между этими клетками, передают соответствующие сигналы в мозг. Естественно, что явление невесомости должно отражаться на функции отолитового прибора, но как и что последует за этим — необходимо еще экспериментально выяснить. Таким образом, отвечая на ваш вопрос, я могу сказать, что физиологии потребуется некоторое усилие, прежде чем данная проблема будет разрешена.
После минутного размышления он сказал:
— Все, о чем вы говорили, конечно, интересно и важно для науки. Не думайте, что мне как физиологу чужды другие интересы и увлечения. Ничуть не чужды. Но область, о которой мы говорили сегодня с вами, нова, и я предполагал, что она является пока что предметом фантастических романов, но, оказывается, я ошибся. Эта область уже вошла в орбиту науки. Следующее поколение физиологов и врачей займется этими вопросами вплотную и затмит нас своими познаниями и открытиями.
Павлов поднялся с кресла. Это значило, что аудиенция окончена. Я стоял перед ним в почтительной позе.
— Прошу вас, передайте мой поклон Леонтовичу, а также и Циолковскому, хотя я не имею удовольствия его знать, но он вспомнил обо мне, и я благодарю его за внимание. Когда будете в следующий раз в Ленинграде, заходите как знакомый. Приходите на мои «среды»... Буду вам рад.
Мы пожали друг другу руки, и я удалился, стараясь максимально осторожно и беззвучно закрыть за собой дверь. Опять собачьи запахи обдали меня. Служитель, повстречавшийся мне на лестнице, вел на поводке двух собак. Одна из них прихрамывала. Опыты. Опыты.
Я был возбужден, щеки горели, руки были слегка влажны. «Как лягушка», — подумал я. Яркое солнце светило над Ленинградом. Опять на пути стоял памятник собаке работы И. Беспалова. На этот раз я остановился и прочел надпись: «Пусть собака, помощник и друг человека с доисторических времен, приносится в жертву науке, но наше достоинство обязывает нас, чтобы это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства. И.Павлов». Надпись была справедлива, и я не раз вспоминал ее, когда сталкивался с прирожденными садистами из научной братии, пренебрегавшими обезболивающими средствами.
Павлов терпеть не мог зоотехника Б.М.Завадовского за его крайнюю жестокость, за его предложение «вивисекции без наркоза». «У него звериные инстинкты», — говорил позже Иван Петрович, и это мнение академика Павлова полностью оправдалось.
Впоследствии мне пришлось еще трижды встречаться с Иваном Петровичем Павловым и однажды даже вызвать его неудовольствие, когда я предложил математическую обработку полученных им в опыте кривых. Мне казалось, что математическое выражение этих кривых позволит еще глубже проникнуть в существо вопроса. Но Павлов вознегодовал:
— Какая там математика! При чем тут математика? Наша наука еще молокосос, а вы говорите о математике!
Я не знал, куда мне деваться, хоть проваливайся сквозь землю, однако не так просто сдался. Я еще возражал Ивану Петровичу:
— Ведь вы, Иван Петрович, сами недавно писали о том, что «придет время — пусть отдаленное...».
— Да ведь это относится к будущим поколениям. Я же писал «придет время», а не теперь, — уже спокойнее ответил Павлов.
— А если постепенно...
— Нет, еще рано, — ответил он и широко улыбнулся. — Еще рано, мы еще младенцы. Но принципиально я не против математики, только вы, биофизики, весьма спешите. Смотрите, чтобы не оказаться в смешном положении.
Я потупил глаза, и Иван Петрович, видимо, подумал: «Я его убедил». Я же думал как раз наоборот.
И все-таки Иван Петрович был, пожалуй, самый своеобразный человек, с которым мне приходилось сталкиваться в жизни. И не потому, что он большую часть жизни посвятил каплям слюны и грандиозным выводам из них, что он был знаменит и всем известен, и не потому, что в свое время в течение тридцати лет из него пытались делать «икону» вроде иконы Иоанна Богослова или Николая Мирликийского, и не потому, что тысячи «ученых» и сотни «академиков» молитвенно, с дрожью в голосе говорили или вспоминали о нем, — все эти гнусные приемы меня ничуть не трогали и даже не интересовали, я с некоторым омерзением проходил мимо тех нищих духом, которые, следуя бюрократическому приказу, придумали после смерти Ивана Петровича во много раз больше легенд о нем, чем их было создано при его жизни. Я с негодованием отвергал все те небылицы, которые его бледные и недостойные последователи в угоду культу личности создавали об И.П.Павлове в пред- и послевоенное время. Меня тошнило от всей этой официальной чепухи, этих самоуничижений, самоумалений, которые выпирали, подобно злокачественной опухоли, из медицинских и академических журналов тех проклятых лет. И тем не менее Иван Петрович был замечательнейшим ученым и человеком, и его имя не могли унизить те, кто этого больше всего хотел: обожествление Павлова было ударом по его престижу, ибо он был и без того так велик, что не нуждался в этом отвратительном акте, принижающем истинное достоинство человека. У И.П.Павлова, как и у каждого человека, были ошибки, увлечения и преувеличения. Но и они заслуживают того, чтобы быть изученными.
Научные исследования и сама жизнь вносят исправления в концепции Сеченова—Павлова, и исправления весьма значительные, но у нас об этом пока не принято открыто говорить! Надо ждать полстолетия, чтобы об этом можно было сказать открыто, не боясь, что тебя проработают в соответствующей организации... А пока можно шептаться... Да разве так поступают с истинной наукой! Крупные деятели боятся утратить свое академическое кресло, мелкие — боятся его не получить. Все молчат. А собачьи слюни — это все же не высокая интеллектуальная деятельность человека, которую в наши дни хотят принизить еще кибернетикой. Из этой «психической эпидемии» ничего не выйдет, кроме очередного конфуза... Невольно вспоминаются слова одного знаменитого французского писателя: «Мы не знаем этого, ни всего остального». Автоматика — это благородное дело техники, но не более того. Надо же научиться наконец думать и не злословить о человеческом мозге. И.П.Павлов гениален в глубине своего учения, а в том, что не смог проникнуть в «душу» живых существ не повинен, как не повинен в «научных» грехах своих фанатичных адептов.
Дата добавления: 2015-12-20; просмотров: 26; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!