Книга Притчей Соломоновых, XX,5
Это был человек необычайный. Имя его стало легендарным уже через два дня после его смерти. Он прожил жизнь, густо насыщенную самыми разнообразными событиями, как научными, так и литературными и общественными. Он творил, негодовал, кипел в котле мысли и задал такую научную задачу своим потомкам, что она остается не решенной до этого времени. Это был настоящий Фауст тех лет, бравшийся за разрешение необычайных задач!
Автор этой книги не претендует на полное истолкование этих задач или на их научное освещение. Долг человека, взявшегося за описание взаимоотношений с К. Э. Циолковским, обязывает сказать несколько слов и о легендарном даровитом человеке и предать печати некоторые мысли о нем, принадлежащие Константину Эдуардовичу.
— Всякий печатный труд имеет свою историю... — сказал Константин Эдуардович, — и мой труд «Исследование мировых пространств ракетными приборами» имеет свою большую и не совсем обычную историю.
К. Э. Циолковский любил возвращаться к тем дням своей жизни, когда он после упорных отказов и злых, иронических замечаний побеждал и его труды издавались, а значит, и читались многими тысячами людей. Но далеко не всегда, несмотря на принятые меры, удавалось ему увидеть свои труды в отпечатанном виде. Далеко не всегда. Поэтому всякая увидевшая свет работа доставляла ему огромную радость, и день получения ее из типографии или издательства был праздником!
|
|
|
— Я так привык к отказам, к потерям и воровству рукописей, — говорил он, — что всякую работу считаю безнадежной, но не всегда так случалось. Находились смелые люди, идущие на риск, и мои сочинения все же издавались под свист и улюлюканье врагов научного прогресса, а таких в России было немало.
Прежде чем моя работа 1903 года была набрана и увидела типографский станок, она претерпела немало мытарств. В опубликовании ее было отказано четырежды: трижды она получила отрицательные отзывы и один раз — уничтожающий. Одна редакция вернула мне ее после троекратной просьбы — либо вернуть, либо отпечатать. Вернули рукопись даже без сопроводительного письма. В это время особым вниманием передовой интеллигенции пользовался журнал «Научное обозрение», основанный и редактируемый доктором философии Гейдельбергского университета, математиком, химиком, философом и политическим деятелем Михаилом Михайловичем Филипповым. Его называли профессором... Однако это неверно, царское правительство не утвердило его в профессорском звании. Но он был Фауст, он был революционер и новатор. Наверное, слышали? [ Филиппов Михаил Михайлович (1858—1903) — русский ученый, писатель, журналист. Труды по естествознанию, философии, роман «Осажденный Севастополь» (1889). Издавал журнал «Научное обозрение» (1894—1903).]
|
|
|
— Кто же не знает Филиппова, погибшего при взрыве лаборатории? — ответил я. — Это была, кажется, очень загадочная смерть.
— Филиппов — тот самый, но его смерть остается до сих пор неясной для многих, да и лаборатория его никогда не взрывалась. Я же, кажется, нашел разгадку всему этому делу, вокруг которого некоторые пытались создать ореол мученичества. Конечно, большинство российских интеллигентов и искателей правды были мучениками по доброй воле. В этом отношении М. М. Филиппова следует поставить на одно из первых мест. Никто не принуждал таких выдающихся, эрудированных людей, как Филиппов, мучиться, страдать, писать «не дозволенные цензурой» статьи и в конечном итоге способствовать свержению царского строя. Это была добрая воля сильного человека, свободное проявление его разума и духа. Задача ученого состоит не только в том, чтобы описывать то или иное явление, но и прийти к пониманию этого явления. К сожалению, из истории смерти Михаила Михайловича можно создать либо легенду, либо, увы, ничего! Легенду — если он вмешался в управление взрывами на расстоянии с помощью электричества. Ничего, если он умер своей смертью, как обыкновенный смертный.
|
|
|
Вокруг смерти М. М. Филиппова действительно в течение многих лет создавались различные таинственные версии, которые периодически опубликовывались в петербургской политической и научно-популярной прессе. Еще в мои отроческие годы, начиная с десятилетнего возраста, т. е. с 1907 года, я неоднократно читал необыкновенные сопоставления гибели Михаила Михайловича с необъяснимым взрывом динамита на Аптекарском острове, случившимся в ночь смерти нашего ученого-писателя. Все было неясно, таинственно, увлекательно, и у меня, например, создалось твердое убеждение в том, что из лаборатории М. М. Филиппова были посланы какие-то «лучи» большой мощности, которые и произвели этот ошеломляющий взрыв. А так как автор взрыва погиб одновременно в своей лаборатории, именно от взрыва, то секрет изобретения остался никому не известным. Это возбуждало чувство досады и неудовлетворенности, подобное тому, какое могло бы возникнуть, если бы погибло открытие Д. И. Менделеева или изобретение А. С. Попова и мы узнали бы об этом позже из прессы... Оставалось нечто недосказанное, неоконченное, незавершенное. Конечно, авторы очерков о взрыве не скупились на поразительные выдумки того, чего совсем не было. Но тогда об этом никто не знал, даже не подозревал, и таинственность событий поддерживалась за счет поощрений, получаемых от различных редакций.
|
|
|
Константин Эдуардович с большой теплотой и благодарностью вспоминал о М. М. Филиппове и говорил, что тяжелый умственный труд и постоянные волнения, связанные с бурной политической деятельностью, привели, видимо, к острому расстройству нервной системы, кончившемуся смертью Михаила Михайловича. Эта, «неврогенная» точка зрения К. Э. Циолковского о причине смерти М. М. Филиппова показалась мне новой, неожиданной, тем более что в литературе причины смерти и сопровождающие ее обстоятельства считались далеко не ясными и даже — как я только что говорил— таинственными. (Отравление? Инфаркт?)
Я заинтересовался новыми соображениями, развиваемыми К. Э. Циолковским, и просил его изложить их мне с возможными подробностями. Почему именно судьба М. М. Филиппова возбуждала во мне такой живой интерес, следует рассказать особо, с самого начала.
Спустя 12 лет после его смерти, а именно в 1915 году, старый журнал выдающегося деятеля русской культуры М. М. Филиппова «Научное обозрение» за 1900 год сыграл немалую роль в формировании моего отношения к большой научной проблеме — биологическому действию атмосферного электричества. Удивительно чутье Михаила Михайловича — чутье, с помощью которого он выбирал научные статьи для печати, — чутье тонкое и верное! Статья профессора Сванте Аррениуса была «белой вороной» в сфере академической науки того времени. Это были первые опыты космической биологии, устанавливающие влияние некоторых факторов, связанных с Космосом, на физиологические функции. Даже в наше время, после моих сорокапятилетних работ именно в этом направлении, даже после того, как космическая биология применительно к космонавтике приобрела чрезвычайное практическое значение и была принята в лоно академической науки, космологическая биология в ее широком значении до сих пор не получила заслуженного признания. Ее значение недостаточно еще понимают те, от кого зависит истинный расцвет этой новой и в то же время древней науки.
Работы М. М. Филиппова привлекали меня широтой научных взглядов. Публикация в «Научном обозрении» исследований профессора Сванте Аррениуса «Влияние космических условий на физиологические отправления» в переводе доктора М. В. Соколова в то время была далеко не случайным делом, а своего рода научным новаторством.
В этой работе великий шведский ученый доказывал, что атмосферное электричество влияет на менструации, рождаемость, эпилептические припадки, смертность и различные нервные заболевания. Эта работа послужила одним из оснований моего увлечения атмосферным электричеством и аэроионизацией в биологическом аспекте. Потому судьей в области этих работ в 1920 году я избрал профессора Св. Аррениуса как наиболее авторитетного в мире ученого.
Но в те годы профессор Св. Аррениус был очень осторожен в своих выводах. Он писал:
«Что касается влияния атмосферного электричества, то оно не может быть прямым. Электрический заряд распространяется по поверхности тел и едва ли может действовать прямо на внутренние органы. Еще менее электричество могло бы оказывать прямое влияние на животных, живущих под водной поверхностью моря, как рыбы, червь Палоло и т. п. Можно предположить, что под влиянием сильного падения потенциала и, вероятно, связанных с ним «слабых разрядов» происходят химические изменения. Бертелон также пытался доказать, что под влиянием сильного падения потенциала образуются органические соединения, которые он и собирал на фильтре. Во всяком случае, Бертелон и многие другие доказали, что атмосферное электричество оказывает значительное влияние на рост растений, и особенно на образование плодов. Можно предполагать, что такое воздействие происходит при посредстве небольших количеств вновь образующихся соединений, происхождение которых обусловливается или, по крайней мере, в высокой степени благоприятствуется электрическим напряжением. Поэтому атмосферное электричество (высокое электрическое напряжение) имеет громадное значение для органических существ» (стр. 292).
Повторяем, Св. Аррениус в 1899 году был крайне осторожен и не решался приписывать атмосферному электричеству прямого действия. Это легко объясняется тем, что сама физика, особенно учение об электричестве того времени, стояла на перепутье, и ученые не знали, в чью сторону склонится чаша весов. Вопрос о природе атмосферного электричества был довольно неопределенным. Но представление о газовых ионах, об ионах атмосферы уже входило в обиход электрофизиков. Уже измерялась степень рассеяния электричества с изолированного проводника и возникал постепенно вопрос об измерении числа ионов и их массе. Хотя еще разделение наэлектризованных частиц от истинных газовых ионов не произошло и видные ученые в своих исследованиях пренебрегали этой разницей и даже безжалостно путали одно с другим (Дж. Дж. Томсон, 1902), наука об атмосферном электричестве постепенно приобретала права гражданства (Келлер, Адаме, Вилсон, Эльстер и Гейтель). Создатель электролитической диссоциации профессор Сванте Аррениус в те годы несмело выражал свои мысли о действии атмосферного электричества на организмы. Это было очень странно и уж никак не оправданно для такого гениального ученого, каким он был, именно также и потому, что более скромные ученые, как профессор И. П. Скворцов и профессор Н. Д. Пильчиков, уже в 1898 году говорили о прямом действии атмосферного электричества.
Не смелее Св. Аррениуса был и профессор А. П. Соколов, интересовавшийся ионами, воздуха, который в 1903-1904 годах, под влиянием работ Ашкинасса, Каспари и Чермака, приписывал биодействие атмосферного электричества воздушным ионам. Эти ионы «не остаются, конечно, в теле, но утекают (от слова «течь».— А. Ч.) через него в землю, давая таким образом место электрическим токам, беспрестанно циркулирующим в нашем организме» (Соколов А. П. Ионизация и радиоактивность атмосферного воздуха. Пятигорск, 1904. С. 26).
Поэтому мои исследования о резко различном влиянии на животных отрицательных и положительных ионов воздуха были очень благосклонно приняты Св. Аррениусом. До этих моих исследований никто из ученых не решался приписывать именно ионам воздуха столь простые и внятные биологические свойства. Впервые в истории науки атмосферные ионы были поставлены в один ряд с важнейшими факторами внешней среды. Я уже не говорил о «токах», я утверждал, что элементарные электрические заряды воздуха остаются в организме и идут на осуществление некоторых важнейших функций обмена веществ и даже на поддержание жизни. В то время это была своеобразная биоэлектростатистика. Никто тогда не думал о великой роли электронов в жизненных функциях.
Но самого М. М. Филиппова увлекали другие, более обширные общественно-научные перспективы и главы грандиозных социальных преобразований.
Конец 19 и начало 20 века, как известно, ознаменовались первостепенными научными открытиями. В 1894 году В. Г. Рентген обнаружил существование особого вида проникающего излучения, которое получило тогда же название «икс-луч». В следующем 1895 году Анри Беккерель открыл радиоактивность, т.е. способность некоторых твердых веществ выбрасывать лучи, проходящие через черную бумагу и вуалирующие фотографическую пластинку. В 1895 году профессор А. С. Попов и через два года электрик Г. Маркони открыли способ передачи на расстояние электромагнитных волн, приводящих в действие грозоотметчики и радиотелеграф. В 1902 году Кеннели и Хивисайд показали, что существует верхняя воздушная оболочка, играющая выдающуюся роль при распространении электромагнитных волн беспроволочной телеграфии и телефонии.
Перечисленные открытия явились тем фундаментом, на котором в ближайшие годы было построено, при участии А. Эйнштейна, величественное здание современной физики, таящей в себе еще более непознанного и таинственного, чем это было до указанной эпохи. Оказалось, что, чем глубже человек погружается в материю и подчиняет ее своей власти, тем число неразрешенных явлений все более и более увеличивается и тем неодолимее растет потребность в дальнейшем разоблачении их. Передача на расстоянии слабейших электромагнитных колебаний породила идею о передаче на рас стоянии без проводов такого количества электрической энергии, которое было бы технически выгодно, т. е. с большим коэффициентом полезного действия. В те годы, последовавшие за изобретением радиотелеграфа, эта возможность казалась легко осуществимой. Но время показало, что это совсем не так! Проблему передачи энергии на расстоянии без проводов разрабатывал в те годы сербский электротехник Николо Тесла, известный исследованиями токов высокого напряжения и высокой частоты. Однако эти опыты по передаче энергии без проводов успехом не увенчались. После Теслы сотни выдающихся электротехников размышляли и экспериментировали над этой проблемой.
Возник также вопрос о возможности передачи с помощью электромагнитных волн энергии, достаточной для запала взрывчатых веществ. На почве увлечения этой идеей появилось немало фантастических сочинений, предлагавших свои изобретения военным ведомствам различных государств. О схожих приключениях рассказывает американский писатель Вильям Сибрук в повести об известном физике Роберте Вуде, разоблачившем французского физика Р. Блондло. Этот физик настаивал на существовании особого вида эн-лучей, но затем оказалось, что Блондло был психически больным.
— Вот именно этот-то случай с Р. Блондло и навел меня на мысль о существовании некоторой, пусть весьма отдаленной, аналогии между смертью Блондло и смертью М. М. Филиппова, — сказал К. Э. Циолковский. — Как первый, так и второй были людьми безукоризненной честности, талантливыми исследователями и энтузиастами науки.
Оба верили в силу науки и правдивость своих идей, хотя и не имели точных доказательств их осуществления. Р. Блондло даже видел то, чего никто не видел. Будучи больным, он видел спектр эн-лучей даже после того, как «призма» была вынута из спектроскопа. Он верил утверждениям своего ассистента, который обманывал его в корыстных целях. По данным Р. Вуда, этот ассистент был человеком, безразличным к науке, и знал, что никаких эн-лучей нет, но вводил в заблуждение своего учителя и вместе с ним — общество. С М. М. Филипповым, человеком безупречной честности, дело обстояло иначе и было несравненно сложнее.
Я, — продолжал Константин Эдуардович, — внимательно изучил сведения, просочившиеся в газеты и журналы того времени, о внезапной смерти Михаила Михайловича, о таинственном взрыве и т. д. Я был многим обязан ему и потому, по-видимому, больше других болел за него душой и скорбел о его кончине. У меня были также надежды на то, что страницы «Научного обозрения» будут и в дальнейшем открыты для публикации моих работ, которые были отвергнуты в других местах. Но немедленно, вслед за смертью М. М. Филиппова, редактируемый им журнал был закрыт. Моя статья поспела как раз в последний номер журнала. Затем начались многочисленные разговоры, предположения, пошли слухи о каком-то огромном научно-техническом открытии Михаила Михайловича, о сильнейшем взрыве на Аптекарском острове, якобы связанном с лучами, посланными из его лаборатории в день его смерти. Кто-то пустил слух, и этот слух проник в печать, что «электрические лучи», полученные М. М. Филипповым, позволили зажечь на расстоянии электрическую люстру. Но когда это было — никто толком не знал. Словом, репортерская братия была на выдумки хитра... В действительности же дело обстояло далеко не так... Пресса развернула свою деятельность только в направлении сенсации. Истина была ей безразлична.
Виновником всех этих слухов, к сожалению, был сам Михаил Михайлович, — с огорчением произнес К. Э. Циолковский. — В состоянии нервного возбуждения в день своей смерти, 11 июня 1903 года, он направил в редакцию газеты «Русские ведомости» письмо, в котором сообщал, что изобрел способ электрической передачи взрывной волны на большие расстояния. Он бросил письмо в почтовый ящик и... умер.
Это предсмертное письмо было опубликовано на страницах газеты «Русские ведомости» уже после его смерти, а именно в субботу 14 июня 1903 года, в № 162, на второй странице. Вот какие сведения сообщал в нем покойный М. М. Филиппов — сведения, которые потрясли весь культурный мир, так как стали известны на всех континентах земного шара:
«В ранней юности я прочел у Бокля, что изобретение пороха сделало войны менее кровопролитными. С тех пор меня преследовала мысль о возможности такого изобретения, которое сделало бы войны почти невозможными. Как это ни удивительно, но на днях мною сделано открытие, практическая разработка которого фактически упраздняет войну.
Речь идет об изобретении мною электрической передачи на расстоянии волны взрыва, причем, судя по примененному методу, передача эта возможна и на расстоянии тысячи километров, так что, сделав взрыв в Петербурге, можно будет передать его действие в Константинополь. Способ изумительно прост и дешев. Но при таком ведении войны на расстояниях, мною указанных, война фактически становится безумием и должна быть упразднена. Подробности я опубликую осенью в Мемуарах Академии наук. Опыты замедляются необычайной опасностью применяемых веществ, частью весьма взрывчатых, частью крайне ядовитых».
Редакция газеты «Русские ведомости» в упомянутом номере дала краткую, но блестящую характеристику М. М. Филиппова. Эту характеристику редакция заключила следующими словами: «По широте и разнообразию своих умственных интересов покойный представлял явление совершенно исключительное в нашей литературе, и трудно было бы перечислить даже главные из тем, разработке которых он посвятил свои труды».
Содержание письма М. М. Филиппова, надо прямо сказать, поражает нас теперь (т. е. в 1961 году) исключительной странностью, особенно с современной физической точки зрения. «Взрыв в Константинополе» и «треххлористый азот в Петербурге» — ничего нам не объясняют! Ничего! Действительно, странность содержания письма доводится до своего апогея... В чем заключалась догадка Михаила Михайловича или его научного открытия? В чем? Ни малейшего намека на это в течение целых пятидесяти восьми лет! Ни малейшего! Ни тогда, ни теперь! Архивные данные, очевидно, все погибли. Ничто не раскрывает этой потрясающей загадки. Знаток неорганической и органической химии, человек, хорошо знающий математику и физику, и вдруг нечто не понятное ни одному из многих тысяч специалистов — высказывания странные, пророческие, почти апокалипсические, в которых ученые не могли и не могут разобраться — ни в те времена, ни в наши! Странность, не соизмеримая ни с чем! Легендарность от начала до конца!
Всякому человеку, знакомому с письмом М. М. Филиппова, может показаться странным, что задача, поставленная в письме, до сих пор, вот уже около шестидесяти лет, не разрешена в окончательной форме, в соответствии с законом, зрелым смыслом и успехами науки! Увы, нет! Все еще в журналах и книгах, в высказываниях и лекциях прорываются нотки неубедительности, таинственности, «научной мистики», сиречь фантазии. Определенного и ясного ответа на поставленный вопрос о «взрывной волне на расстоянии» отчего-то не дается, несмотря на то, что научно и физически вопрос этот решен, и решен окончательно, — в отрицательной форме для нашего времени. «Этого быть не могло», — говорят физики. Им вторят инженеры-электрики. «Это — бред», — утверждают наиболее видные специалисты вопроса о передаче энергии на расстоянии.
И тем не менее легенда о М. М. Филиппове живет в литературных источниках, в журналах, в сносках, в примечаниях и в разговорах. Так пишут, думают и говорят неспециалисты. За большое время, протекшее со времени смерти М. М. Филиппова, этот вопрос не был снят с повестки дня и неизменно присутствует в этой повестке как некоторая насильственная необходимость.
Анализ письма говорит о необычайном умонастроении его автора, о необычайности выводов из умозрительных соображений, не подтвержденных, конечно, опытами, о смелости и рискованности заключений: химические явления — физическая, точнее, электрическая передача на расстоянии в тысячи километров энергии, без малейшего намека на чрезвычайно сложные преобразования энергии при передаче и приеме. Грандиозные силовые установки, даже без опытов! Где помещались эти установки? Требовались многомиллионные затраты для создания электрического вооружения. Кто их давал? В те времена, как равно и в наши, ничего подобного не существовало! Тысячи недоуменных вопросов... Помимо грандиозной станции для «электрической передачи на расстоянии волны взрыва» должен быть еще и соответствующий приемник на месте прихода этой волны, и соответствующая связь этого приемника со взрывчатым веществом. Это, как мы теперь понимаем, является сложнейшей электрической системой, обладающей сверхвысокой мощностью с огромным коэффициентом полезного действия. Где все это? Вот законный вопрос читателя, который требует полной ясности в таком важном для человека деле! Никаких отписок в расчет не принимается и не может быть принято. Надо сказать точно и определенно: да или нет. Если да, то необходимо ответить и на все прочие вопросы, связанные со сверхмощными электрическими установками, и рассказать, где они тайно помещались. За время в пятьдесят восемь лет все тайное стало явным, и поддерживать тайну более нельзя, недопустимо. Таинственность в этом деле опорочивает память Михаила Михайловича и потому должна быть раскрыта. На самом же деле, видимо, никакой таинственности вообще нет и не было бы... Вся суть в письме и в точном медицинском определении того болезненного состояния, которое могло побудить М. М. Филиппова написать это письмо и зло наклеветать на себя.
Идея об «электрической передаче взрывной волны» на сотни километров составляет самое предельно значительное, самое величественное в жизни Михаила Михайловича — самое необычайное, фантастическое. С этой темой не могут идти в сравнение ни литературные работы его, ни научные, ибо «электрическая передача на расстоянии волны взрыва» была грандиозным апофеозом всей его научной деятельности, долженствовавшей по мановению волшебного жезла прекратить войны во всем мире и привести к небывалому переустройству человеческого общества. Не может быть двух мнений по этому поводу, ибо в наши дни этот вопрос представляется величайшей научной задачей. Решение ее мгновенно преобразовало бы весь земной шар, все человеческое общество, и войны действительно стали бы невозможны! «Электрическая передача на расстоянии волны взрыва» — это нечто несравненно более могущественное, чем все ядерные супербомбы. Это — почти абсолютная власть над всем человечеством! С чем может идти в сравнение эта мысль?
— В те годы,— сказал К. Э. Циолковский,— годы удивительных изобретений и открытий, сообщение Михаила Михайловича многим легковерным людям могло показаться правдоподобным. Теперь же на фоне дальнейшего научного прогресса это письмо следует скорее рассматривать с точки зрения определенной болезненности его автора. Эта мысль получает подтверждение хотя бы в том, что петербургская лаборатория М. М. Филиппова, как об этом мне достоверно передавали знакомые, ничем подходящим для таких грандиозных исследований оборудована не была... Вся лаборатория его состояла из стола, нескольких колб и бутылей. Этот стол помещался в его кабинете, где была и редакция журнала «Научное обозрение».
Ходили слухи, что на даче в Териоках, где Михаил Михайлович жил во время ссылки, производились «химические» (везде подчеркивалось слово химические) опыты, которые впоследствии стали почему-то считать чисто физическими — опытами по «электрической передаче взрывной волны», что абсолютно непонятно. Путаница представлений о реальных возможностях науки того времени, конечно, лежит на совести тогдашней прессы. Часто случается, что журналисты или корреспонденты не обладают достаточной осведомленностью, чтобы освещать научные вопросы с необходимой точностью. Публикация письма М. М. Филиппова редакцией «Русских ведомостей» возбудила самые чудовищные слухи и толки. Содержание письма было настолько невероятным, что не могло быть сомнений в особом душевном состоянии его составителя! Самое интересное заключается в том, что сообщению М. М. Филиппова поверили даже крупные специалисты того времени, ибо его смерть совпала со взрывом на Аптекарском острове в ту же ночь. Это может показаться неправдоподобным, но это факт, базирующийся на редчайшей синхронности! Не будь взрыва, письмо М. М. Филиппова было бы забыто!
Слух о зажигании электрической люстры с помощью лучей, посланных из лаборатории М. М. Филиппова, должен быть отнесен также к числу вольных фантазий журналистов. Даже сегодня передача на расстоянии без проводов электрической энергии в количестве, достаточном для того, чтобы зажечь люстру, считается вопросом нерешенным, несмотря на то что над этим вопросом ломают головы первоклассные физики и инженеры-электрики в течение многих лет. По этому поводу необходимо сказать следующее. Если бы такой случай, как зажигание электрической люстры на значительном расстоянии, действительно произошел, то вся мировая пресса отметила бы эту потрясающую сенсацию и в наши дни над Землей не висело бы ни одного провода. Увы, это изобретение неосуществимо даже в зачатке.
Вот и все, что сказал мне в этот день К. Э. Циолковский о загадочной смерти своего редактора М. М. Филиппова.
Мощность современных нам передающих радиовещательных станций достигает нескольких тысяч киловатт. Радиоволны, как известно, распространяются равномерно во все стороны. Доля энергии, достигающей радиоприемника, расположенного на расстоянии ста, тысячи или более километров, будет, естественно, ничтожна. Большая часть выброшенной энергии пропадает даром, что легко рассчитать для любого случая. Чем дальше радиоприемник отстоит от радиостанции, тем меньшая доля энергии достигает его. По существу с помощью современных радиостанций в пространство посылается не энергия, а сигнал, энергия входа которого ничтожна. Для обнаружения исчезающе-малой энергии электромагнитных колебаний существуют усилительные устройства — трехэлектродные электронные лампы. Существуют схемы со многими электронными лампами, усиливающими поступивший сигнал в миллионы раз. С помощью усилительной аппаратуры можно заставить сработать реле, которое и включит в люстру электрический ток осветительной сети. Но сама по себе воспринятая энергия (сигнал) будет предельно мала.
Радиоволна, дойдя до приемной антенны, отдает ей часть своей энергии и возбуждает соответствующее движение свободных электронов. Направление движения электронов будет изменяться в такт колебаниям электромагнитного поля. В приемной антенне возникнут электрические колебания, частота которых будет соответствовать частоте принимаемых антенной радиоволн. Мощность этих колебаний может быть в миллионы и даже миллиарды раз меньше мощности колебаний, создаваемых антенной радиопередатчика. Разница в мощности этих колебаний зависит от расстояния между передающей и приемной станциями, от условий распространения радиоволн и т. д. Если мощность передающей станции условно обозначить в 600 кВт, то мощность приема может быть не более 0,005 Вт. Поэтому, чтобы принять сигнал, его необходимо усилить. Слабый сигнал подводится к сетке усилительной радиолампы, усиливается ею и поступает на сетку следующей лампы, где происходит дальнейшее усиление.
Попытки послать энергию в форме направленного пучка электромагнитных колебаний удались лишь частично. С помощью специальных антенн направленного действия или вогнутого (параболического) рефлектора радиоволны, излучаемые радиостанцией, можно сжать в узкий пучок. Чем короче волна, излучаемая радиостанцией, и чем уже луч энергии, идущий от антенны, тем больше его направленность. Эти условия позволяют передать значительно большее количество энергии, чем при распространении электромагнитных волн во все стороны. Но все же говорить о передаче электромагнитной энергии на расстоянии с практически большим коэффициентом полезного действия не приходится. Поиски в этом направлении эмоционально изображены писателем Л. М. Леоновым в романе «Скутаревский». Увы, и до сих пор исследователей этого вопроса постигают неудачи, ибо такова природа распространения электромагнитной волны и природа колоссальных потерь мощности с расстоянием.
Это может разочаровать многих. Люстра никогда на расстоянии не зажигалась, может быть, не зажжется никогда. В наши дни ничтожное количество энергии почти за 400 000 километров передало фотокопию обратной стороны Луны. Но все эти замечательные приборы, работающие на пределе, стали появляться только после того, как были изобретены сверхчувствительные электронные усилительные лампы.
Задача физиков и инженеров-электриков заключается в простом и в то же время страшно трудном опыте: надо так сузить направление передаваемого электронного импульса, чтобы он дошел до приемника с большого расстояния.
Во время следующей встречи с Константином Эдуардовичем, вспомнив разговор о М. М. Филиппове, он добавил к своим мыслям:
— Как часто мы в мечтах принимаем желаемое за осуществленное, недоступное — за близкое. Ум, подорванный упорной работой, мог однажды не выдержать. Может быть, это случилось бы со всяким, кто обладал такими выдающимися способностями, которыми обладал Михаил Михайлович. Об этом следует только искренне пожалеть. У нас нет решительно никаких данных, говорящих хотя бы приближенно о физических экспериментах по передаче «взрывной волны» или чего-либо подобного, осуществленных М. М. Филипповым. Но вполне возможно, что он, как ярый пацифист, мечтал взорвать весь порох и весь динамит на земном шаре, чтобы покончить с войной раз и навсегда. Это очень возможно. Подобные идеи всегда будут наиболее желанными для мыслящего, творящего, благородного человека. Но на этой почве мог произойти некоторый умственный шок, как результат конфликта с действительностью, принудивший М. М. Филиппова к написанию фантастически странного письма в редакцию газеты «Русские ведомости». Добрая воля обязывает нас не зарываться глубже в душевную жизнь этого благородного человека. Задача ученого состоит в разоблачении ошибок и заблуждений, которые иногда десятками лет отягощают умы обывателей. Надо обладать научной беспощадностью как к своим, так и к чужим высказываниям или вымыслам!
Иного рационального и достоверного толкования причины смерти добрейшего Михаила Михайловича, — сказал под конец К. Э. Циолковский, — найти не удастся. Думаю, что последующий, тщательный анализ всех слухов и фактов подтвердит мое суждение, допускаю, сегодня несколько произвольное. Такой человек, каким был М. М. Филиппов, не мог вводить общество в заблуждение. Только болезненное состояние явилось причиной написания необычайного письма в редакцию. Это обстоятельство полностью снимает с него обвинение в неточности и в желании приписать себе то, чего на самом деле не было и, как мы теперь знаем, не могло быть... По моему мнению, вопрос о загадочности смерти М. М. Филиппова надо наконец-таки разрешить и не поддерживать явно ошибочную гипотезу о его смерти при проведении необычайных исследований по «передаче взрывной волны». Есть ряд психических и нервно-психических заболеваний, которые первое время не проявляют себя ничем. Надо иметь острое чутье и специализированный глаз и слух, чтобы их заметить в заболевшем человеке. Первые дни и даже первые недели болезни протекают незаметно для окружающих. С этим фактом приходится считаться в первую очередь.
В самом деле, достаточно резкое отклонение психики от нормы может быть явлением эпизодическим или периодическим, но при всех условиях оно говорит о заболевании. Незаметные для окружающих и даже для врачей-специалистов психические отклонения могут в течение долгого времени владеть мозгом больного человека. Процент таких невыявленных психических больных, к сожалению, оказался довольно большим, чтобы об этом факте можно было умолчать. С ростом цивилизации этот процент, по-видимому, растет, хотя одновременно растут и разнообразные способы борьбы с психическими расстройствами.
Казалось бы, прошло немало времени, чтобы улеглись бури и страсти вокруг вопроса о причине смерти М. М. Филиппова и время исправило все вольные или невольные ошибки. Однако, к сожалению, этого не произошло. И в этом был виноват отчасти А. М. Горький, который в 1930 году, без всяких ссылок на источники и без всяких объяснений, в статье «Беседа о ремесле» писал следующее:
«В текущем году Маркони передал по воздуху электроток из Генуи в Австралию и зажег там электрические лампы на выставке в Сиднее. Это же было сделано двадцать семь лет тому назад у нас литератором и ученым М. М. Филипповым, который несколько лет работал над передачей электротока по воздуху и в конце концов зажег из Петербурга люстру в Царском Селе».
Поразительно, как мог А. М. Горький, общавшийся с академиками-физиками и с академиками-химиками, не получить исчерпывающей консультации по данному вопросу и всецело довериться газетным сообщениям о передаче электрической энергии на расстоянии, навечно запечатлев в своей статье ложное представление об этом техническом явлении. Это обстоятельство является также поразительной загадкой, совершенно непонятной и Максиму Горькому непростительной. Ведь ему было достаточно снять телефонную трубку, чтобы любая высококвалифицированная консультация была к его услугам...
Но заблуждения повторяются... Еще через 28 лет, а именно уже в 1958 году, сатирик, куплетист и известный любитель книги Н. П. Смирнов-Сокольский в статье «Люстра, зажженная на расстоянии», опубликованной в газете «Известия», № 180 (12796), 28 июля 1958 года, повторил те же слова А. М. Горького и потребовал внимания к этому изобретению русского мыслителя. Но Н. П. Смирнов-Сокольский пошел еще дальше и снова заговорил о передаче «волн взрыва на большие расстояния»: «Именно последнее послужило причиной гибели изобретателя». «Он отравился газами у себя дома в лаборатории в 1903 году». Все это звучит более чем странно в устах современного нам человека.
В 1960 году сын М. М. Филиппова Борис Михайлович Филиппов выпустил в издательстве Академии наук СССР отличную книгу о своем отце «Тернистый путь русского ученого», в которой привел слова А. М. Горького и сослался на статью Н. П. Смирнова-Сокольского— также без всяких комментариев. Как раз книга Б. М. Филиппова вышла в то время, когда писалась эта книга...
Мне пришлось просмотреть некоторые источники, из которых я выяснил, что Б. М. Филиппов в своей книге не мог за отсутствием данных расшифровать загадочность физических или химических работ Михаила Михайловича, т. е. не мог произвести анализ самого потрясающего в биографии М. М. Филиппова факта, и это самое важное оставалось опять-таки тайной за семью печатями.
Кто знает, как нужно бы поступить в данном случае, через полвека после смерти М. М. Филиппова. Следовало бы, может быть, спокойно продолжать традицию журналистов того времени, умалчивая о главном — о передаче «взрывной волны на расстоянии», и только констатировать факт создания гипотезы такого рода. Или следовало бы получить консультацию у авторитетных ученых наших дней и дать расшифровку «таинственных опытов», которых, по мнению К. Э. Циолковского, вообще не производилось, ибо для осуществления их должны быть созданы грандиозные сверхмощные электросиловые установки, а таких установок в те времена вообще нигде не было.
Потрясенный всеми этими заблуждениями, я не мог пройти мимо данного факта и постарался встретиться с Б. М. Филипповым для уточнения вопроса об «электрической передаче» по воздуху на расстоянии взрывной волны. Б. М. Филиппов не мог уточнить этого вопроса, но рассказал мне следующее:
— Когда 12 июня 1903 года около 12 часов дня дверь в кабинет моего отца была вскрыта и он оказался мертвым, моя мать Любовь Ивановна, после первого приступа отчаяния, взяла лежащие на столе несколько листов бумаги, исписанных рукой отца, и, опасаясь обыска, передала их находящемуся здесь же сотруднику журнала «Научное обозрение» А. Финну. Когда же через несколько дней она попросила А. Финна вернуть ей рукопись, то он заявил, что никаких бумаг от нее не получал.
Об этом случае можно было бы и не упоминать, если бы в дальнейшем не произошли события, взволновавшие умы во многих странах.
Незадолго до первой мировой войны некий итальянец, по фамилии Уливи, продавал якобы изобретенный им способ взрывов на значительном расстоянии и даже демонстрировал его итальянскому военному ведомству. Об Уливи писали много, и не только в широкой прессе, но и в научно-фантастической. Однако вскоре появились новые сведения. Авторитетные эксперты якобы установили, что прибор Уливи представляет собою бутафорскую игрушку, не излучающую никакой радиации, а совпадаемость взрывов объясняется сговором Уливи с солдатами-подрывниками, которых Уливи хорошо оплачивал. В другом случае Уливи помещал в снаряд, который должен был взорваться, часовой механизм. Он срабатывал тогда, когда Уливи приводил свой «прибор» в действие. Все было заранее рассчитано. Различные слухи ходили по всей европейской и американской прессе и возбуждали умы, но никаких официальных протоколов или коммюнике опубликовано не было. Следовательно, и в этом случае загадка разгадана не была. В то же время были пущены в оборот сведения о том, что некоторым правительствам выгодно опорочить Уливи и держать его изобретение в строжайшем секрете. Эта версия была мгновенно многими принята за истину, но после этого было много войн, а «взрывные лучи» нигде не применялись. Газетная утка выкарабкалась из болота и взлетела достаточно высоко, чтобы ее можно было бы рассмотреть.
Незадолго до второй мировой войны я приобрел в магазине иностранной книги, находившемся на углу улицы Горького и Пушкинской площади, книгу двух немецких авторов—Макса Зейдевица и Курта Добернера «Лучи смерти и другие новые орудия войны». Книга была издана в Лондоне в издательстве Малика. Она имела яркую суперобложку и преследовала цель показать, какие страшные козни готовит миру безумный фюрер Адольф Гитлер. В книге подробно рассказывалось о необычайных торпедах и минах, о лучах Мэттьюза, ослепляющих лучах, световых пушках, стратосферных бомбоносцах, летающих танках, центрифугах смерти и о ракете Годдарда. Гитлер показал миру, на какие преступления способен человек, если его не остановить вовремя. Все, что было страшного в его распоряжении, он пустил в ход в угоду своему безумству, но особых лучей в его арсенале не оказалось, иначе он, не раздумывая, выжег бы ими весь земной шар.
Возможно, что вопрос о передаче энергии без проводов с большим коэффициентом полезного действия в будущем разрешится с помощью луча-лавины от рубинового квантового излучателя, впервые обоснованного Н. Г. Басовым и А. М. Прохоровым. Или от чего-нибудь подобного. При помощи же имеющихся теперь генераторов и приемников излучения в оптическом диапазоне можно осуществить связь на расстоянии в несколько световых лет. Освоение квантовой радиофизики — дело будущих лет. Надо думать, что человеческий гений и в области передачи энергии преодолеет многие преграды, стоящие на его пути. И все же это будет совсем не то, о чем думали в начале века. А пока что, вопреки всем сообщениям, еще ни одна люстра не зажглась, питаемая энергией на расстоянии.
Кто может поручиться за то, что невероятный замысел Михаила Михайловича Филиппова окажется некогда осуществленным, хотя бы и на другом принципе? Кто посмеет ныне утверждать, что человек не найдет способа передать энергию на расстояние без проводов и без потерь на многие, многие тысячи километров? Кто дерзнет так разочаровывать человека, верящего во все чудесное?..
История жизни М. М. Филиппова, о которой много размышлял и говорил со мной в 20-х годах Константин Эдуардович Циолковский, является замечательным примером деятельности борца за свободную и передовую науку, за освобождение человека от вечного рабства и вечного унижения, которыми больно ранит душу человека невольничий общественный строй.
Дата добавления: 2015-12-20; просмотров: 23; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!