Мировой авториритет и. бананы 1 страница
Но имеем и в нынешние веки злобною завистью терзающиеся сердца к похищению чужих владений.
М. В. Ломоносов
Несовместимые представления: мировой приоритет и... бананы! Вот в этом-то именно и заключается вся горечь переживаний, которые должны были угнетать и, наконец, поглотить без остатка Константина Эдуардовича Циолковского, не оставив в его душе места для занятий ракетодинамикой и космонавтикой.
На мою долю, неожиданно для самого себя, выпала особая карта, по которой мне довелось смело и решительно взяться за трудное дело и перевернуть его от начала до конца, приняв на себя тяготы его ведения и все неожиданные последствия этого большого и ответственного шага. К сожалению, данный вопрос до сих пор не привлек внимания отечественных историографов звездоплавания.
Итак, начнем... Однажды, ранней осенью 1923 года, просматривая в библиотеке Московского университета новые книги и журналы, я случайно наткнулся на сообщение, опубликованное в одном из американских популярных технических журналов, о том, что профессор Г.Оберт из Германии и профессор Р.Годдард из США заняты разработкой ракетного двигателя и вскоре предполагают запустить ракеты на сотни километров вверх, а может быть, и далее. В заметке говорилось, что оба профессора являются истинными основоположниками ракетной техники. Я же доподлинно знал, что основателем ракетодинамики является К. Э. Циолковский, и никто другой. От мгновенно нахлынувшей ярости я чуть не сломал карандаш. Какое безобразие: ведь еще в 1903 году Константин Эдуардович опубликовал в журнале «Научное обозрение», № 5, обширную, исчерпывающую по тому времени статью «Исследование мировых пространств реактивными приборами». В этой статье он дал подробный теоретический анализ движения тела в космическом пространстве. [ Оберт, Герман (1894—1989) — один из пионеров ракетной техники и космонавтики. Учился в университетах Мюнхена, Гёттингена и других высших учебных заведениях; в 1925—1938 гг. работал профессором физики и математики в Румынии. В 1923 г. написал монографию «Ракета в межпланетное пространство», увидевшую свет в Берлине и Мюнхене; в ней автором рассмотрены уравнения движения ракеты и условия се работы, представлены схема и конструктивные особенности составной ракеты, проанализированы различные виды жидкого топлива и системы его подачи, способы охлаждения камеры сгорания реактивного двигателя и управления ракетой в полете. В 1941-1943 гг. работал научным консультантом в военном исследовательском центре в Пенемюнде (на островах Балтийского моря), где создавались и испытывались боевые ракеты. После второй мировой войны занимался частными исследованиями и преподавал в ФРГ и Швейцарии. В 1955—1958 гг. вместе с другими немецкими специалистами принимал участие в осуществлении американской программы «Редстоун».] [ Годдард, Роберт Хитчингс (1882-1945) — американский ученый, один из пионеров ракетной техники и космонавтики. Положил начало созданию жидкостных реактивных двигателей, вслед за Циолковским пришел в 1909 г. к идее высотной и космических ракет. В 1919 г. вышла его книга «Метод достижения экстремальных высот» — первая зарубежная публикация с научным обоснованием ракеты на химическом топливе как средства осуществления космических полетов. В 1926 г. осуществил впервые в мире запуск ракеты с жидкостным реактивным двигателем. До конца жизни работал в данном направлении, а также в других областях техники; его предложения получили отражение в 214 патентах, половина которых была оформлена уже после его смерти.]
|
|
|
|
|
|
«Надо действовать решительно, — подумал я, — иначе русский приоритет будет утрачен, может быть, даже невольно. За границей русский язык не в ходу, и статьи, опубликованные на русском языке, остаются там чаще всего неизвестными. Но как «действовать решительно»? Вот в чем вопрос».
|
|
|
В Москве в ту пору у К. Э. Циолковского, может быть, и были сторонники, но я хорошо знал, более того, был вполне уверен, что в такой критический момент никто не протянет ему руку помощи. И потому я решил взять на себя заведомую трудность восстановления приоритета К. Э. Циолковского перед заграницей, перед всем миром! Только теперь, по прошествии сорока лет, можно оценить это решение. Хватит обворовывать русский народ! Я в первую очередь сделал точный перевод английского текста, записал номер журнала, страницу, год, место издания. Я еще не решил, как буду действовать, но для начала эти выписки были необходимы. Я почувствовал, что заниматься в библиотеке больше не могу. Быстро сложил журналы и книги, сдал их и вышел на Моховую.
Пока я поднимался вверх по Большой Никитской, ныне улице Герцена, план восстановления приоритета К. Э. Циолковского в области ракетодинамики и космонавтики начал мало-помалу созревать. Добиваться этого в Москве я считал совершенно нецелесообразным, ибо в Москве находились два-три наиболее ярых противника Константина Эдуардовича, особенно в авиационных кругах. Да и не только в авиационных. Несколько интересовавшихся ракетными двигателями инженеров ни в грош не ставили его и считали его труды даже зловредными для успешного развития этой области техники. И хотя мало было таких людей, это уже была сила, которая могла до неузнаваемости запутать все дело. Следовательно, надо было ехать в Калугу и в местном горисполкоме или губисполкоме поставить вопрос о переиздании статьи К. Э. Циолковского 1903 года на немецком языке. Пусть знают, что в России еще в 1903 году была опубликована основополагающая работа. Этим можно было бы крепко утереть нос иностранцам.
|
|
|
Бывают в жизни человека дни, которые накладывают печать на целые месяцы и годы, а иногда к этим дням приходится возвращаться и через многие десятилетия и вспоминать их как значительные вехи в своей жизни.
Но бывают дни еще более значительные. В эти дни созревают какие-то большие решения, которые уже могут быть названы историческими и которые вовлекают в свою орбиту множество людей и множество событий, отголоски их иногда переживают жизнь целых поколений, и к ним через многие годы приходят историки и всесторонне изучают их, дабы понять происхождение, зарождение и эволюцию больших событий.
В моей личной жизни бывали такие значительные дни, которые и поныне ярко воспроизводятся памятью во многих своих чертах и оттенках. К таким дням можно причислить и день 2 октября 1923 года.
Собственно говоря, этот день в моей личной жизни не был ничем примечателен. Это был самый обыкновенный день поздней осени, когда небо покрыто серыми тучами, на дворе стоят лужи от холодных дождей, листва почти вся опала, деревья обнажились и под ногами раздается шорох коричневой листвы, которую ветер перегоняет из стороны в сторону и собирает кучами по краям дороги и у корней деревьев. Но в молодости все дни прекрасны, и даже тихие дни осени отличаются особым обаянием. Тысячи мыслей, одна интересней другой, роятся в голове, властно требуя своего воплощения в действительность. В осенние дни я всегда ощущал приливы каких-то неясных, но чудесных сил, творческого вдохновения и желания кипучей деятельности.
Вот в такой именно день, встав рано утром и развернув только что полученную газету «Известия» (№ 223), внизу четвертой страницы, в отделе «Новости науки и техники», я прочел следующее сообщение:
«Неужели не утопия?
В Мюнхене вышла книга профессора Германа Оберта «Ракета к планетам», в которой строго математическим и физическим путем доказывается, что с помощью нашей современной техники возможно достичь космических скоростей и преодолеть силу земного тяготения. Профессор астрономии Макс Вольф отзывается о подсчетах автора как о «безукоризненных в научном отношении». Идеи книги совпадают с опытами американского профессора Годдарда, который недавно выступил с сенсационным планом отправить ракету на Луну. Тогда как американский ученый с помощью предоставленных ему богатых денежных средств мог приступить к важнейшим опытам, книга Г. Оберта дает им солидную теоретическую почву.
Г. Оберт не только дает точное описание машин и аппаратов, способных преодолеть земное притяжение, — он доказывает также, что организм человека в состоянии выдержать путешествие к планетам и что машина сможет вернуться на Землю.
Автор останавливается также на вопросе о доходности такого предприятия. Стоимость машины вычислена в один миллион марок золотом. Как — «ракета на Луну» — рассуждают практичные немцы, такое предприятие вряд ли окупится. Гораздо важнее то, что такие ракеты, описывая путь вокруг Земли, сами становятся небольшими лунами и могут быть использованы как наблюдательные станции, подавать с помощью зеркал сигналы во все части Земли, исследовать не открытые еще страны и т. д. Не забыто также и стратегическое значение таких искусственных лун...
Путешествие на планету и обратно автор представляет себе следующим образом: ракету соединяют с шаром, содержащим горючее, при прибытии к цели ракету спускают на планету, а шар продолжает вращаться вокруг планеты; для возвращения на Землю ракету соединяют с шаром».
Я прочел эту заметку, не переводя дыхания, и буквально обратился в «соляной столб». Где же Константин Эдуардович? Почему Годдард и Оберт у нас в СССР на первом месте? Где же наш отечественный приоритет? Словом, тысячи вопросов «почему» задавал я себе и ни на один не мог ответить. Знает ли автор этой газетной заметки о Циолковском? Знает ли о нем редакция? Я подошел к своим книжным полкам и вынул толстый журнал «Научное обозрение» за май 1903 года — уникальный экземпляр, который после многочисленных поисков нашел в 1915 году у одного из московских букинистов. Да, статья так и называлась — «Исследование мировых пространств реактивными приборами». Я посмотрел на математический аппарат К.Э. Циолковского. Он был прост и ясен. Проще нельзя было бы выразить своих мыслей. Вот классический закон сохранения количества движения, отталкиваясь от которого легко получить то, что теперь называют «формулой Циолковского» и «числом Циолковского». Существует и «теория Циолковского» — тоже в области ракетодинамики! Это все было опубликовано в 1903 году, следовательно, было написано значительно ранее, по-видимому, начиная с 1896 года.
Почему же забыт русский приоритет в этом замечательном деле, приоритет, имеющий печатную давность с 1903 года, т. е. уже двадцать лет? Все это надлежало немедленно же выяснить. Ждать, видимо, было нельзя ни часу, ибо за границей, в Америке и Германии, уже шла довольно интенсивная разработка вопроса о межпланетных путешествиях. Я стал звонить по телефону в редакцию газеты «Известия», наконец дозвонился до отдела науки и техники.
Взявший трубку назвал себя. Это был некто Капелюш.
— Вы помещали заметку о полете на Луну? — спросил я.
— Помещали, — был ответ.
— А знаете ли вы, что в нашей стране вот уже тридцать лет над тем же вопросом работает Циолковский?
— Простите, кто?
— Циолковский!
— Да ведь это же утопия. Редакция не верит в возможность осуществления этого проекта. Интересно, но маловероятно.
— Я могу вам принести обширную статью Циолковского по этому вопросу, опубликованную в 1903 году. Она у меня под руками.
— Как она называется? — последовал вопрос.
— Она озаглавлена «Исследование мировых пространств реактивными приборами».
— Странно, что редакции ничего не известно по этому вопросу. Кстати, Циолковский, кажется, умер?
— Нет, жив, находится в Калуге и продолжает изучение этого вопроса.
— Хорошо. Спасибо за сообщение. Обратимся за консультацией к воздухоплавателям. Они дадут ответ. Позвоните через два-три дня.
Через три дня я снова позвонил в редакцию.
— Да, да, здравствуйте. Говорит Капелюш, — ответило мне то же лицо. — Редакция навела справки в авиационных кругах. Наиболее крупные специалисты считают, что вопрос о ракетах — вопрос нелепый и что предложение немецкого и американского ученых не имеет никакого практического интереса, т. е., как и писала наша газета, — утопия.
— Но, позвольте, — перебил я, — работы Циолковского уже много лет назад доказали... и потому приоритет его...
— Приоритет в области сочинения утопий, — перебил меня в свою очередь сотрудник редакции Капелюш, — не может занимать нашу науку, и потому вряд ли газета найдет нужным разбираться в этом деле. Нашу заметку следует скорее рассматривать как один из «научных курьезов», которыми развлекается буржуазная наука. Вспомните Сирано де Бержерака, Жюля Верна! Ведь полеты на Луну — все это уже старые прожекты.
Из этого разговора я понял, что рассчитывать на восстановление русского приоритета с помощью газеты «Известия» в этом огромного значения деле нельзя. Идея К. Э. Циолковского не доходила в те годы ни до кого, ибо, поистине, она опередила свой век на десятилетия. Многие теоретики воздухоплавания не представляли себе технических возможностей ближайших десятилетий. Их видели своим прозорливым оком только гений Константина Эдуардовича и те, кто имел фантазию, фантазию без шор, фантазию людей, чуждых преклонения перед современными «светилами», фантазию людей, смотрящих зорко и далеко вперед.
Когда в 1923 году в Германии появилась книга Г.Оберта «Ракета в мировое пространство», никто не был заинтересован в восстановлении приоритета К.Э.Циолковского. Это я знал по тому безнадежному положению, которое создалось вокруг его работ. «О каком приоритете вы говорите?» — отвечали мне и пожимали плечами. Даже инженеры, начинавшие, именно только начинавшие думать о ракетодинамике, пальцем не шевелили, чтобы как-то прореагировать в защиту приоритета отечественного ученого. Общее мнение технических кругов было таково: профессор Г.Оберт — это настоящий ученый, глубоко разрабатывающий проблему реактивного движения, К.Э.Циолковский — самоучка, близко подошедший к этому вопросу, но все же — самоучка, и ему ли тягаться с европейским ученым. Это ложное и в корне ошибочное представление было основано на старой, но долго живущей, антипатриотической, плохой и неверной тенденции: все, что сделано в России, — плохо, все иностранное — хорошо. С этим глубоко укоренившимся предубеждением смотрели и на работы Константина Эдуардовича: покровительственно и небрежно! Конечно, были люди, придерживающиеся другой точки зрения, в основном это была молодежь. В газетах после статьи «Неужели утопия?» Ассоциация натуралистов под влиянием настоятельных разъяснений инженера Б. Б. Кажинского опубликовала статью в защиту приоритета К. Э. Циолковского. Однако на этом дело и закончилось. Газетная статья — это хорошо, но это еще далеко не все.
В 1953 году Н. Г. Чернышев писал следующее: «В 1923 г. Всероссийская ассоциация натуралистов опубликовала в газете «Известия» протест против замалчивания работ К. Э. Циолковского. В результате выступления общественности идеи Циолковского широко обсуждаются на страницах печати, и его приоритет и заслуги в этой области получают всеобщее признание».
К сожалению, это было далеко не так. Никаких обсуждений не произошло, никто по-настоящему не возвысил голос, чтобы он был услышан всюду, никто не предпринял действенных шагов в защиту отечественного приоритета. Наоборот, со стороны некоторых кругов была явная тенденция радоваться «провалу» К. Э. Циолковского. Сразу же в три редакции, для которых я писал различные рефераты, поступили статьи, в которых авторы писали о блестящих успехах профессора Г. Оберта, который якобы далеко опередил наших доморощенных фантазеров. Я приложил много сил с приведением доказательств и показом «Научного обозрения» № 5 за 1903 год, чтобы эти статьи не были опубликованы. Это была уже удача, но глас вопиющего в пустыне не мог повлиять на мировое научное мнение. Пользуясь телефоном и набравшись храбрости, я переговорил с некоторыми видными учеными-воздухоплавателями. От этих переговоров у меня осталось впечатление полного, беспросветного одиночества. Никто не придавал ровно никакого значения газетной заметке и вообще самой проблеме — ракетодинамике и тем более космонавтике.
— Все это — чепуха и блажь, о которой не стоит говорить. Пусть себе пишут фантазеры. С наукой это ничего общего не имеет, — ответил мне один из видных специалистов.
Я был поражен столь консервативным мнением и, по-видимому, полным непониманием дела. Никто не считал реактивные двигатели заслуживающими внимания. Но лично мне нравились результаты К. Э. Циолковского, и я считал их замечательными, вполне убедительными и никак не понимал огульного неприятия этих работ. Но такова была в те годы среда ученых, не признававшая заслуг Циолковского. Из этой ситуации вытекало лишь то, что мне приходилось самому браться за дело восстановления истинного приоритета Константина Эдуардовича во всем мире.
О том, чтобы в защиту К. Э. Циолковского поднялось высшее научное учреждение страны — Академия наук, тогда не могло быть и речи. Академия наук и Циолковский! Такое сопоставление привело бы в 1923 году в ужас.
— Позвольте! Позвольте! Что общего имеет Циолковский и Академия наук? Уверяю вас — абсолютно ничего! — говорил мне один академик. — Академия занимается наукой, а этот господин — пишет фантастические брошюрки!
Да, К. Э. Циолковский, подобно Иову, был прокаженным! И одиноким!
Скажу, между прочим, что даже те люди, которые в те годы должны были считать себя прямыми учениками К. Э. Циолковского, да такими они и были на самом деле,— даже те два-три человека, занимавшиеся теорией и вообще вопросами конструкции реактивных двигателей, палец о палец не ударили в защиту приоритета Константина Эдуардовича, ибо считали, что они «сами с усами». Свой приоритет они отстаивали бы, конечно, но только не приоритет К. Э. Циолковского. Приоритет К. Э. Циолковского 1903 года был им вреден, и о нем они предпочитали молчать. Взявши его основные идеи, они считали, что с ним церемониться нечего и можно смело ничего не писать о нем. Это было возмутительно, но так было на самом деле. Бывают случаи, когда научные заимствования у автора, без упоминания имени данного автора, должны быть подвергнуты глубокому психологическому анализу.
Обычно такие люди говорили:
— Циолковский тут ни при чем. Его писания — не более чем «черновой набросок», фантазия, общие места, никакой точности в вычислениях, о том же и так же писали многие и до Циолковского. Никаким приоритетом Циолковский не обладает...
Это была неправда... Было ясно, что ответы такого рода неудовлетворительны. Вся суть и психологическая подоплека заключались в том, что К. Э. Циолковский для многих не был авторитетом, каким он стал в наши дни, никаким приоритетом, по их мнению, он не владел, а потому с ним можно было не считаться, имя его не упоминать. Пользоваться его трудами и потому чернить его всеми силами, обеляя себя, тем самым обеляя невольные свои заимствования его трудов. Константин Эдуардович, сталкиваясь с такого рода явлениями, улыбался и говорил о своей мельнице, на которую льется вода.
Было ясно, что с такой порочной точкой зрения надо вести планомерную и жестокую борьбу. Эти люди готовы были его приоритет отдать Эсно Пельтри, Жюлю Верну, кому угодно, в то же время отлично зная, что только Циолковский дал первое верное обоснование ракетодинамики и космонавтики. Они готовы были признать приоритет за Годдардом, Обертом и другими, только не за ним. Эти тенденции были видны за «сто верст», и я понял, что надо действовать энергично, дабы русский приоритет отстоять перед всем миром и — во что бы то ни стало! [ Эно-Пельтри (Эсно-Пельтри), Робер Альбер Шарль (1881—1957) — французский ученый, летчик, один из пионеров авиации и космонавтики, член Французской Академии наук. Сконструировал первый в мире моноплан (1906—1907) — прототип современного самолета, первый авиационный звездообразный двигатель, изобрел систему управления самолетом («ручку управления») и др. Разрабатывал теорию межпланетной навигации (осуществлял расчеты наиболее выгодных траекторий полета космических аппаратов). Экспериментировал с различными видами ракетного топлива, предложил использовать атомную энергию для получения сверхвысоких скоростей.]
Уже в 1914 году по инициативе талантливого американского физика Р.У.Вуда, «современного чародея физической лаборатории», совместно с писателем Артуром Треном был написан роман, в котором немалую роль играла летающая сверхракета в виде кольца, приводимая в движение атомной энергией. Кстати сказать, об атомной энергии в те годы были весьма смутные представления. Этот фантастический роман имел большой успех у публики, хотя последняя даже и не догадывалась, откуда идут идеи о ракете и какую роль она сыграет в недалеком будущем. Настойчиво и безымянно идеи эти шли из России, с самого начала 20 века, они расползались по миру, как масляное пятно по воде, и имя того, кто всю силу своего мозга отдал разработке этой идеи, бесследно терялось в бесконечности. [ Вуд, Роберт Уильямс (1868—1955) — известный американский физик, профессор Университета Джона Гопкинса в Балтиморе. Основные труды посвящены физической оптике. Открыл в 1902 г. и в последующем исследовал световой резонанс в области видимых лучей (одновременно и независимо от русского физика И. И. Косоногова). Открытие Вудом резонансного излучения газов и паров и тушения этого излучения инородными газами заложило основу теории атомных и молекулярных спектров. Является пионером ультрафиолетовой и инфракрасной фотографии. В 1930 г. был избран почетным членом Академии наук СССР.]
Изучая этот вопрос, я впервые столкнулся с «моралью» некоторых деятелей науки и техники и в то же время понял, что явление это не распространенное, а присуще только небольшому, ограниченному числу лиц, людям ограниченной талантливости, кропателям, подражателям, прожектерам, которые именно в силу своей интеллектуальной бедности готовы идти на сделки с совестью и черное называть белым, а белое — черным, лишь бы выиграть ничтожную ставку, лишь бы пролезть «в дамки», не имея на то решительно никаких оснований. Явление это, конечно, не характерно для массы научных работников.
Но вся беда заключается в том, что такие люди обычно обладают большой пробивной силой и так умело лгут, что заставляют даже самых честных и проницательных людей им верить и принимать таким образом ошибочные, несправедливые решения. Становится понятным, почему К. Э. Циолковский жаловался на заговор молчания его работ, на то, что люди, хорошо знавшие о его работах и понимавшие их значение для будущего (были и такие в самом ничтожном числе), ни слова не говорили и не писали о нем. Заговор молчания торжествовал. Это — факт, детали которого будут уяснены впоследствии.
Были весьма крупные деятели авиации и специалисты в области аэродинамики, которые ни единым печатным словом в десятках толстых томов не обмолвились о К. Э. Циолковском, ибо в те времена неудобно было что-либо писать о человеке, не принадлежавшем к крепко замкнутой касте дипломированных ученых! Это считалось плохим тоном.
Соприкоснувшись с вопросом о приоритете, я вспомнил о другом человеке — лаборанте кафедры физики Московского университета Иване Филипповиче Усагине. Мне приходилось сталкиваться с ним во время посещения лекций. Он рассказал мне, что еще в 1882 году изобрел трансформатор, а в 1894 году Императорское общество любителей естествознания преподнесло ему, по настоянию профессора П.Н.Лебедева, диплом за «открытие трансформации токов». Встретившись через 20 с лишним лет с его сыном С.И.Усагиным, я решил написать книгу о жизни и работе И.Ф.Усагина. В этих целях я изучил архивы Московского университета и Общества любителей естествознания. Все профессора физики, начиная с П.Н.Лебедева, считали, что И.Ф.Усагин — истинный изобретатель трансформатора, и тем не менее не могли «выдвинуть» его, ибо он начал свою жизненную карьеру приказчиком в магазине, а в области физики был самоучкой. Моя книжка «Крестьянин-самоучка И. Ф. Усагин — истинный изобретатель трансформатора. К 20-летию со дня его смерти» не была опубликована. Чудом в газете «Электропромышленность» (№ 3 за 1940 год) мне удалось поместить статью «И. Ф. Усагин — изобретатель трансформатора». А в 1940 году еще были живы те физики, которые, следуя примеру своих чиновных учителей-профессоров, отстаивали их позиции и, признавая заслуги И. Ф. Усагина, предпочитали отмалчиваться. (Готовая к изданию рукопись пропала в 1941 году в дни эвакуации из Москвы.) [ Усагин Иван Филиппович (1855-1919) — русский физик. Работал лаборантом на кафедре физики Московского университета, где в значительной мере его руками был создан физический кабинет. Обладал исключительной изобретательностью, снискавшей высокую оценку профессоров Н.А.Умова, А.Г.Столетова, П.Н.Лебедева, с которыми он работал. В 1882 г. на Всероссийской промышленно-художественной выставке в Москве демонстрировал созданную им установку, показавшую возможность питания любых приемников электрического тока от одного источника энергии через индукционные катушки (трансформаторы). За открытие трансформации токов был удостоен специального диплома. Немало способствовал усовершенствованию вакуумных насосов, конструировал приборы для изучения свечения газов в электрических разрядах, аппараты для фотографирования солнечного затмения и др.]
Нечто аналогичное, но еще более тяжелое имело место и с К. Э. Циолковским. Помимо заговора молчания существовал еще и другой заговор, заговор пренебрежения, еще более скверный вид отношения человека к человеку. Считалось «хорошим тоном» «кривить лицо», «строить гримасу пренебрежения», если, паче чаяния, речь заходила о таких лицах, как К. Э. Циолковский. Вообще в высоких чиновно-бюрократических и чиновно-профессорских кругах считалось неуместным даже слегка обмолвиться о К. Э. Циолковском.
Так и в момент, когда приоритет русской и советской науки, знак русской и советской славы был в опасности, пренебрежение к К.Э.Циолковскому как к ученому перевесило, и никто из видных специалистов не выступил в защиту его приоритета.
Свои действия я должен был строго обдумать. Для успешного выполнения моего плана надо было предварительно внимательно ознакомиться с книгой Г. Оберта и узнать, насколько его соображения близки к выводам Константина Эдуардовича. Как-то раз в разговоре со мной, еще за несколько лет до этого, он мне сказал: «Ракета в руках талантливого инженера может превратиться в грозное оружие, в тысячи раз мощнее любого артиллерийского снаряда».
Следовательно, надо было действовать весьма осмотрительно. Я решил найти книгу Г. Оберта и отправился в редакцию «Известий», откуда был направлен к ряду лиц, и только через несколько дней мне удалось напасть на след интересующей меня книги. Уже через 10-15 минут после того, как книга была в моих руках, я мог точно установить, что Оберт в своих рассуждениях шел тем же путем, что и К. Э. Циолковский. Основные результаты этих авторов совпадали, и, таким образом, «секретность» работ Константина Эдуардовича отпадала. Надо было незамедлительно действовать. Отсутствие «секретности» в статье К. Э. Циолковского развязывало мне руки и давало возможность идти вперед по своему усмотрению. На другой же день я выехал в Калугу. Еще в поезде я готовил патетическую речь, которую намеревался произнести на заседании президиума горисполкома о значении работ знаменитого калужанина и о необходимости срочной помощи в деле восстановления его приоритета перед всем миром.
Налеты зарубежных коршунов на дело жизни К. Э. Циолковского, пренебрежение его трудами, его именем и выдвижение собственного приоритета создавали неоткладываемую задачу о защите его приоритета, об издании его трудов и о материальной помощи, как человеку и ученому. Все то, что было ему дано до 1923 года, было буквально каплей в море по сравнению с тем, что нужно было дать и сделать для новых наук, созданных им. Так по крайней мере думал я, зная все мельчайшие подробности вопроса.
Сам К. Э. Циолковский растерялся и не знал, с чего начать и к кому обращаться. Ему было ясно лишь одно, что его вольно или невольно обкрадывали и его приоритет тонет в непреодолимом заговоре молчания, как тонет камень в тихой заводи. Надо было что-то делать, кому-то писать, настаивать, обороняться и кричать на весь мир о русском приоритете ракетодинамики и космонавтики.
Я по молодости лет, чистосердечию и по чувству патриотизма должен был взяться за это дело со всей крепостью моих молодых ног и восторженной головы. Медлить было нельзя. Я решил издать основную работу Константина Эдуардовича для рассылки ее по всему миру, дабы наглядно показать первенство русского приоритета в этом новом деле колоссального человеческого значения и тем самым привлечь общественное мнение мира к имени К. Э. Циолковского.
Приехав в Калугу, в дом моего отца, приняв ванну, я направился к Константину Эдуардовичу. Он и Варвара Евграфовна дружески встретили меня и были очень рады моему посещению. Весь остаток дня я пробыл у них. Константин Эдуардович вспомнил историю первого издания его работы 1903 года и прокомментировал ряд обстоятельств, связанных с нелегким изданием этой работы и необычайной судьбой ее издателя — доктора философии Михаила Михайловича Филиппова, человека легендарной известности.
После совместного обстоятельного обсуждения вопроса мы решили, что надо энергично вступиться за приоритет Константина Эдуардовича. На другой же день, часов около одиннадцати, мы вместе пошли к заведующему Калужским губнаробразом Н. Н. Костромину, который нас незамедлительно принял, внимательно выслушал и согласился со всеми нашими доводами. Он немедленно позвонил по телефону директору губернской типографии М. П. Абаршалину и договорился с ним о необходимости поскорее отпечатать книжку К. Э. Циолковского. Н. Н. Костромин был человеком прогрессивным и понял, что русский приоритет на теорию полета ракет могут перехватить за границей, и после этого будет труднее восстановить справедливость. Но конец его разговора с М. П. Абаршалиным оказался не вполне удовлетворительным: свободной бумаги в типографии не было, и ее предстояло еще добыть. Но где? Да и за набор и за печать надо было платить. Но кто должен платить?.. «Конечно, — сказал он, — это можно сделать из средств губернского отдела народного образования, но надо еще узнать, есть ли такие средства».
Дата добавления: 2015-12-20; просмотров: 23; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!