Необъяснимое явление 17 страница
— Знаете, Александр Леонидович, у меня есть желание разорвать мои новые работы по звездоплаванию и сжечь их. Вот я хожу из угла в угол и размышляю: все это преждевременно, излишне, никому не нужно и вызывает только одно раздражение!
— Что вы говорите, Константин Эдуардович, помилуй бог, да возможно ли это? Сжечь годы труда... Нет, нет, опомнитесь.
— Я хочу уничтожить всю эту кипу новых рукописей. Бог с ними!
— Нельзя, Константин Эдуардович, представьте себе, как вы будете потом жалеть об этом... даже через неделю. Дайте-ка мне их на три-четыре дня на хранение, а там видно будет.
Так я отнес домой завернутую в газетную бумагу пачку рукописей Константина Эдуардовича и ждал, когда он сам придет за ними через несколько дней. Действительно, через два-три дня он пришел.
Я встретил его словами:
— Добрый день, Константин Эдуардович. Ну как, все в порядке? Передумали...
— Конечно...
— Ну тогда я вам верну ваши драгоценности, но при одном условии: никаких сомнений!
— Конечно, сегодня я решил более подробно разработать одну часть. Рано встал, хватился... А рукописи-то у вас. Вот я и пришел.
— Тогда совсем хорошо, — обрадовался я и преподнес ему его состояние в целости и сохранности.
Так за время нашей дружбы случалось раза четыре.
Недовольство своими трудами, мысли об их уничтожении, ненужности или преждевременности иногда, правда редко, но все же захлестывали Константина Эдуардовича, и тогда надо было спасать его творения и его самого от драмы, последовавшей бы после уничтожения рукописей.
|
|
|
Однажды, придя к К.Э.Циолковскому, я еще в сенях услыхал от Варвары Евграфовны следующее:
— Вчера Костя сжег вечером в печке какие-то рукописи... Сейчас молчит, слова от него не добьешься. Отказался от чая. Пойдите, пожалуйста, Александр Леонидович, поговорите с ним. Я очень беспокоюсь.
Она не договорила и тихо заплакала, утирая слезы передником. Я быстро поднялся наверх в светелку.
— Садитесь вот сюда! Вот стул, — сказал мне Константин Эдуардович, а сам быстро продолжал писать, положив фанерку на колени.
Я подошел к полке, взял какую-то книгу и стал читать. Так прошел час, а то и больше.
Наконец он закряхтел, вздохнул, выпрямился, встал, подошел ко мне и, извиняясь, виновато сказал:
— Вчера сделал глупость. Сжег кое-что о ракете, решил, что это ни к чему и только во вред людям. А сегодня решил все восстановить. Все-таки получается увлекательная вещь. Вот слушайте! — И он прочел мне несколько строчек из рукописи.
— Что же вы увидели здесь вредного для людей? — спросил я.
Константин Эдуардович только махнул рукой.
— Бывает, — сказал он. — Ошибаться свойственно человеку... Недоверие к своим силам — признак старости.
|
|
|
— Вот те на! Какая там старость, когда вы весь — в будущем! У вас только борода да шевелюра поседели, а мысли и дела — молоды, у них — все в будущем!
— Ну, если все в будущем, так приходите ко мне завтра утром с логарифмической линейкой. Надо проверить все таблицы, видите — их уйма, хорошо, что не сжег, оставил для других надобностей... А теперь вижу, что они пригодятся, но проверить их необходимо, хотя бы с точностью до второго десятичного знака. Придете?
— Конечно... о чем говорить... с самого утра...
— Пожалуйста, а то нет терпения возиться с этой процедурой расчетов. А вы — виртуоз.
«Константин Эдуардович Циолковский принадлежит к той редкой категории людей, которые свою жизнь отдают любимой идее и, невзирая на окружающие тяжелые материальные условия, не изменяют ей, перенося большие лишения, но продолжая работать в любимой области. Деятельность и работы К. Э. Циолковского многогранны: он разрабатывал вопросы воздухоплавания, аэродинамики, физики, астрономии, межпланетных сообщений, естествознания, но в то же время он и философ и писатель.
Приходится удивляться его юношеской энергии, с которой он, будучи уже стариком, продолжает интересоваться и работать в различных областях науки. Жизнь и работа его могут служить прекрасным примером того, как много может изобрести и дать людям человек, несмотря на окружающие его самые неблагоприятные для его работы условия».
|
|
|
Так справедливо писал о К.Э.Циолковском профессор Н.А.Рынин в томе VII «Межпланетные сообщения» (Русский изобретатель и ученый К.Э.Циолковский, его биографические работы и ракеты. Л., 1931).
Уже смолоду К.Э.Циолковский испытывал и мужественно переносил все перипетии злой борьбы, которая составляет удел гения. Беспросветная и жестокая нужда не оставляла его и всегда давала знать о себе, назойливо и недружелюбно. И он переносил эту бедность с тем удивительным мужеством, которое свойственно только мудрецам. «Никаких компромиссов!» — говорил он себе, ибо знал, что если хоть раз уступит натиску пессимизма, то последний победит, и тогда прощай творческая жизнь: надо будет из мудреца и ученого превращаться в поденщика, в искателя денег. Нужда уйдет, но в жизнь втиснется обездоленность и сломает, сожжет, уничтожит все великие идеи, которые он должен пронести через всю свою жизнь и дать им жизнь для всего мира!
О, он испытал все: голод, жажду, холод, когда приходилось дышать на окоченевшие пальцы, чтобы они могли держать карандаш, отсутствие денег, белья, платья, обуви, угля и крова... Может быть, не все сразу, но поочередно все виды бедности и лишений терзали его тело и душу. Случалось так, что иногда он опускался на самое дно жизни, сохраняя, однако, независимость своей мысли, веру в свои идеи и возможность взобраться на любую вершину, в то время когда окружавшие его посредственности боялись даже взглянуть на эти слепящие высоты.
|
|
|
От всех бед его спасал неустанный, беспрерывный, настойчивый труд. Гений есть труд. Но не всегда гениальные мысли приходят скоро: иногда надо обработать тысячи тонн умственной руды.
Не всегда мысль приходит неожиданно, как бы по волшебству. Этому моменту чаще всего предшествуют десятилетия труда, опытов и размышлений, накопление знаний, чтобы молниеносно сложиться в стройную, взаимосвязанную, взаимогармонизированную систему. В эту секунду весь труд, огромный труд десятилетий окупается с лихвой: человек дает человечеству новое, всеобщее, великое, важное для всего человечества, поднимая его еще на одну ступень выше в культуре, в цивилизации, в познании природы.
Так, например, можно сказать, что Дмитрий Иванович Менделеев открыл периодический закон химических элементов 17 февраля 1869 года, хотя первые мысли о возможной классификации элементов по группам родились у него задолго до указанного дня, почти за двадцать лет, т. е. еще тогда, когда он в студенческие годы изучал соотношения между кристаллической формой и химическим составом различных веществ (1855). Этот труд положил начало дальнейшим исследованиям Д.И.Менделеева, посвященным взаимоотношению «естественных групп элементов» (1856). [Эту работу осуществил видный советский философ, историк науки Бонифатий Михайлович Кедров (1903—1985) — см. цикл его работ: «Эволюция понятия элемента в химии» (1956), «День одного великого открытия» (М., 1958), «Философский анализ первых трудов Д. И. Менделеева». (1959) и др.] Можно шаг за шагом проследить ход размышлений Менделеева, приведший его к одному из величайших обобщений в естествознании.
Конечно, история науки знает такие мгновения озарения или прозрения, когда совсем молодые люди становились великими благодаря тому, что находили то, что искали другие или о чем даже никто не догадывался. Но чаще человеку «новое» дается с огромным трудом. Творцу приходится преодолевать не только косность самой материи, которую он изучает, но и косность человеческой мысли, отталкивающую все новое, великое и не признающую это новое целыми десятилетиями.
Константин Эдуардович обладал выдающимся умом и необычайной технической прозорливостью, которой не могли понять завистники и тупицы, не признававшие его и писавшие на него клеветнические доносы. Не были поняты ими и побуждения, которые заставляли смело и решительно действовать Константина Эдуардовича, опубликовывать свои грандиозные проекты о космических путешествиях. Эти мелкие и честолюбивые люди подмечали в огромных замыслах только те поверхностные и случайные недочеты или противоречия, которые могли закрадываться в широчайшие проблемы, разрешаемые им. Они набрасывались на эти недочеты, составляли их реестр, чтобы затем создать из них страшный обвинительный акт о «безграмотности» их автора, и добивались гласного суда над обвиняемым. Это была война Гулливера с лилипутами. И хотя в дальнейшем успешное развитие идей Константина Эдуардовича сметало, как ветер сдувает пыль с дороги, все козни критиков, которыми они пытались опорочить труды гения, все же непрерывная борьба с ними не прекращалась никогда и сопровождала все этапы жизни и творчества великого исследователя.
Сотни, тысячи преград создавались на жизненном пути ненавистью, клеветой и завистью. Посредственность вела жестокую борьбу с ним за то, что он неизменно и несоизмеримо превосходил ее. Его поступки осмеивались, его случайные ошибки служили темой для длительных пересудов, его оплошности не прощались, его добрым намерениям не доверяли, его предложения отвергались. Когда он делал попытки отстоять свои права, его убеждали, что никаких прав у него нет, так как его предложения не имеют смысла. Его считали расчетливым хитрецом, который хочет нажиться на фантастических проектах. «Не думайте, — говорили они, — что Циолковский очень прост. Он — притворяется. Он хочет разбогатеть на своем металлическом дирижабле, на который им взяты патенты во многих странах. Но еще не нашлось ни одного дурака, которого он мог бы провести за нос! Никогда его выдумки, к счастью для людей, не увидят света...»
Когда глубокая мысль не сразу находила себе выражение или воплощение и Константин Эдуардович был сам не свой, ходил по улицам, не замечая знакомых или не отвечая по той же причине на поклоны, о нем говорили, что он рехнулся, что он помешался и уже давно пора медицинским властям заняться его особой.
И никто из тех сотен людей, мимо которых проходил К.Э.Циолковский, не ответил добром на его привет, а только насмешкой. Слишком была высока и глубока мысль о завоевании разумом Космоса, которую растил и вынашивал этот простой человек, несоизмерима ни с чем, даже с величайшими достижениями человеческого духа! Это было одно из самых дерзких научных предвидений во всей истории человеческого рода. Идея о преобразовании разумом Космоса поставила Константина Эдуардовича па уровень величайших мыслителей всех времен и народов. И вот тут невольно возникает загадка, на которую еще до сих пор никто не дал удовлетворительного ответа. Ни один из многих биографов К. Э. Циолковского не мог ответить, как и почему Константин Эдуардович продолжал отдавать свое время разработке отживающего и отжившего летательного аппарата легче воздуха — дирижабля? Как мог с самыми передовыми мыслями о ракете ужиться в его уме знаменитый металлический дирижабль? Вот в чем вопрос!
Увлечение Константина Эдуардовича металлическим дирижаблем, казалось, в корне противоречит всей его исключительной технической прозорливости. Еще более странным казалось подогревание этого увлечения со стороны некоторых лиц, принадлежащих к авиационным кругам. Не хранила ли история металлического дирижабля Циолковского в себе хорошо зашифрованный код, который тем не менее при желании можно прочитать?
Гофрированный из волнистой стали дирижабль К. Э. Циолковкого, которому он посвятил так много лет жизни и отдал столько энергии, и мне представлялся заблуждением. Многие считали, что летательные аппараты легче воздуха обречены на вымирание, подобно ихтиозаврам или бронтозаврам. Многолетнее испытание испытания выдержал лишь цеппелин, последний из неуклюжих чудовищ, претерпевший, однако, немало аварий. Но ничто не могло повлиять на крепкое убеждение К. Э. Циолковского, и он обычно сердился, когда я заговаривал о недостатках всех приборов легче воздуха.
— Мне кажется, что мой металлический дирижабль не имеет этих недостатков,— возражал он и развивал мысль о достоинствах своего прибора! Все эти достоинства, как это мы теперь хорошо знаем, были ошибочными, но в те годы...
Академия воздушного флота, ЦАГИ, Авиахим СССР и другие родственные организации так или иначе поддерживали идею о постройке металлического дирижабля Циолковского, хотя основное свое внимание сами они обращали все же на самолеты. Кому-то из авиационных кругов было выгодно, чтобы Константин Эдуардович больше занимался отмирающими дирижаблями, чем прогрессивной ракетой. Всем чем угодно, только не ракетой! Зная великий его энтузиазм в области разработки металлического дирижабля и его неутомимую и неукротимую пропаганду именно металлического дирижабля, чья-то властная рука покровительствовала этому. Константина Эдуардовича в официальных кругах хвалили именно за его металлический дирижабль, поддерживали в нем горение энтузиазма, покровительствовали его выступлениям, печатным работам и укрепляли его надежду на успех... однако никогда не доводили до практического конца. Целые годы тянулись обещания построить металлический дирижабль, потом годы строили модель, выматывая душу, и, наконец, сдавали все в... музей... за ненадобностью. Так, например, случилось с большой моделью № 3 дирижабля из алюминия. А сколько они потребовали от К.Э. Циолковского душевных и даже физических сил! Ему приходилось лишь удивляться этим фактам, но он тогда никак не мог представить себе, что вся многолетняя возня с его дирижаблем является не только умышленным и заранее обдуманным действием, но и своего рода преступлением против творческой личности.
Уже в те годы проф. В.П.Ветчинкин категорически заявлял, что дирижаблей более строить нельзя, что самолет уже полностью вытеснил дирижабль, но в то же время хитро дал понять К.Э.Циолковскому, что дирижабль системы Циолковского — это единственный в мире дирижабль, в который он, Ветчинкин, верит. При этом мнение свое профессор В.П.Ветчинкин довел до К.Э.Циолковского в письменной форме, не своей рукой написан это, а чужой... Следовательно, можно было пойти даже на такой шаг, чтобы внимание К.Э.Циолковского сосредоточить на дирижабле и отвлечь его внимание от ракеты. Мнение профессора В.П.Ветчинкина Константин Эдуардович должен был расценить как мнение высших авиационных кругов. Это давало ему основание идти на ненужный приступ во имя металлического дирижабля, а большое дело теории и построения ракеты отнести на второй план. Эта двойная игра легко обнаруживается из печатной литературы. Достаточно взять в одной из центральных библиотек небольшую книжку, как разрушается вся постройка, возведенная некоторыми биографами К. Э. Циолковского. Эта книжка вышла из печати в Москве осенью 1924 тода: Приложение № 3 к «Известиям Ассоциации натуралистов» — «Мытарства современных изобретателей и самоучек» — К. Э. Циолковский. «История моего дирижабля» с предисловием председателя Ассоциации натуралистов и редактора журнала «Известия Асната» А. П. Модестова. Предисловие датировано маем 1924 года, т. е. вскоре после выхода в свет книги К. Э. Циолковского «Ракета в космическое пространство».
В своей статье К. Э. Циолковский называет трех основных и непримиримых врагов идеи металлического дирижабля: профессора Велиховского, профессора Жуковского и инженера Ветчинкина. Последний сказал: «Газовые корабли вообще хуже аэропланов, и дирижабль Циолковского вовсе не пригоден!»
Если еще раньше В.П.Ветчинкин недолюбливал К.Э.Циолковского и приоритет космической ракеты приписывал Н.И.Кибальчичу, а работы К.Э.Циолковского не считал достойными внимания, то после упомянутой книжки Асната В.П.Ветчинкин мог стать в защитную позу. Дослушаем, что ответил Константин Эдуардович в «Истории моего дирижабля» названным корифеям воздухоплавания.
«Проф. Н.Е.Жуковскому. Новых данных дано множество, что видно из изданных мною трудов, с которыми профессор совершенно не знаком».
«Инж. В.П.Ветчинкину. Мнение чересчур бездоказательно и, к сожалению, неискренне. В частной беседе с официальным лицом он заявил, что единственный дирижабль, в который он верит, — это дирижабль Циолковского (имею подтверждающий письменный документ)».
«Вот что не мешало бы знать инж. Ветчинкину!» — восклицает К.Э.Циолковский на стр. 14 «Истории».
Из французского резюме, приложенного к статье К.Э.Циолковского «История моего дирижабля», мы узнаем, что еще в 1917 году В.П.Ветчинкин отверг проект К.Э.Циолковского без всяких мотивов. Следовательно, борьба между ним и К.Э.Циолковским — дело очень старое и безнадёжно затянувшееся, как тяжелая нудная хроническая болезнь.
Отсюда — многое, что иначе и объяснить было нельзя. Как отвергал В.П.Ветчинкин металлический дирижабль К.Э.Циолковского, так впоследствии стал отвергать и ракету. Уже в 1922 году, как мы видим выше, в своих лекциях в МВТУ он безусловно предпочитал Н.И.Кибальчича и считал, что о К.Э.Циолковском говорить нечего, что работы его не достойны внимания. В действительности же В.П.Ветчинкин уже с этих пор начинает «интересоваться» теорией ракеты и во второй половине 1922 года предпринимает некоторые попытки к освоению этого нового предмета. Об этом, кстати сказать, сообщает в октябре 1923 года инженер Егоров в калужском журнале «Рефлектор» (см.: К.Э.Циолковский. Отклики литературные. Калуга, 1928. С. 8-9).
Вот что храбрый А.П.Модестов, председатель Всесоюзной ассоциации натуралистов (Аснат), громко, во всеуслышание, заявил на страницах газеты «Известия ВЦИК» от 1 мая 1925 года, № 98 (2431), в статье «Об управлении дирижаблем Циолковского»:
«Ряд видных ученых и профессоров категорически против дирижабля Циолковского. Еще в 1890 году, а затем и позже этот дирижабль был забракован Е.С.Федоровым, Леденцовским обществом, проф. Велиховским, проф. Ветчинкиным и, наконец, самим проф. Жуковским (величайшим специалистом, теоретиком воздухоплавания), что, конечно, имело чуть ли не решающее значение в деле погребения дирижабля Циолковского».
3 мая 1925 года в Политехническом музее состоялся диспут о работах К.Э.Циолковского. Он в своей брошюре «Причина Космоса» (Калуга, 1925), на стр. 20—21 начертал следующие строки:
«...Известный профессор Ветчинкин на московском диспуте 3 мая 1925 года, в присутствии представителей многих учреждений, заявил о том, что мои вычисления относительно дирижабля и ракетных приборов верны и если приняты были ранее холодно, то только потому, что опередили время». Хитрый маневр.
Из статьи «Металлический дирижабль К.Э.Циолковского» (диспут в Политехническом музее), опубликованной в газете «Известия» от 5 мая 1925 года, № 100 (2433), узнаем некоторые существенные для понимания всего дела подробности, а именно:
«Положение о необходимости скорейшего осуществления проекта К.Э.Циолковского поддерживается всеми выступавшими в диспуте, причем, однако, некоторые из них резко оспаривают утверждение проф. Ветчинкина о том, что слепой ненависти в отношении Циолковского со стороны научных работников никогда не проявлялось». Эта цитата, взятая нами целиком со страниц газеты, лучше всего говорит об условиях, в которых работал Константин Эдуардович, преследуемый группой лиц из авиационных кругов, проявлявших к нему. не что иное, как «слепую ненависть». И то, что профессору В. П. Ветчинкину приходилось оспаривать это, лучше всего говорит о том, что «слепая ненависть» со стороны некоторых научных работников буквально шла по пятам Константина Эдуардовича в течение всей его жизни. И больше всего в этом деле был повинен не кто иной, как сам проф. Ветчинкин, который стал преследовать К. Э. Циолковского чуть ли не с 1917 года.
Профессор Ветчинкин, грозно оспаривавший ракету в 1917—1923 годах, попадает, однако, в список людей, занимающихся разработкой теории ракеты, — список, составленный в Берлине А.Шершевским в 1924 году, присланный в подарок К.Э.Циолковскому и опубликованный им в одной из брошюр в 1925 году.
Не правда ли, загадочная картинка, которую, однако, можно разгадать без особых трудностей. Да, список А.Шершевского — значительный документ, изобличающий с необычайной силой двуликость авиационного Януса!
Еще остается неясным только одно: кто из авиационных кругов покровительствовал, вернее, потворствовал В.П.Ветчинкину, и в такой мере, что он считал, что останется безнаказанным, какие бы издевательства над К.Э.Циолковским он ни учинил? Или это лицо для нас навсегда останется неизвестным?
Нет оснований допускать, что В.П.Ветчинкин все это делал на свой страх и риск! Обычно такие люди, как он, заручаются согласием влиятельных особ... И конечно, у Ветчинкина особа такого вида существовала, но покровительствовала тайно. Слепая ненависть к К. Э. Циолковскому — это была вторая особа, еще более кровожадная, чем первая. И при каждой моей встрече с Константином Эдуардовичем мы уделяли ей должное внимание, анализировали ее и никогда не находили ей того глубокого исчерпывающего объяснения, которое искали. По-видимому, наша психология не могла согласиться с возможностью затопления души человека такой убийственной грязью. Слепая ненависть — это предел падения человека в черную бездну.
Печально, что К.Э.Циолковскому волей-неволей приходилось иногда вступать в открытый конфликт с лицами, занимающими высокие научные посты, от которых могла бы зависеть благоприятная судьба его замечательных работ. Но истина — выше всего. Он не заискивал ни перед кем, смело выражал свои мысли и смело высказывал свои взгляды, хотя бы они и были неприятны каким-либо лицам. Правда была на его стороне, а это самое важное, самое драгоценное для человека, посвятившего всю свою жизнь науке: правда побеждает всегда.
Настоящая прогрессивная наука — это, конечно, прежде всего, война — великая война против установившихся воззрений, против консерваторов, против рутинеров, война за овладение новой областью знания, прочно занятой устаревшими традициями, опровергнутыми законами и отжившими положениями. Война эта беспощадна! Одному человеку приходится штурмовать гигантские крепости, воздвигавшиеся столетиями и вооруженные до зубов недоверием, злобой, косностью и завистью. Несметные полки ниспровергаемых точек зрения с обнаженными мечами устремляются на новатора, носителя новых идей, и грозят ему всеми небесными и земными карами. Они грозят ему с библиотечных полок, из энциклопедий, из толстых томов, из учебников, из популярных брошюр. Они извергают на него хулу и поношение с академических и университетских кафедр. Они издеваются над ним из книг мелких писак, со сцены театров, с арены цирков. Каждый невежда считает себя вправе лягнуть ученого-новатора своим ослиным копытом. Каждый бездарный начетчик, кропатель, компилятор, копиист, носитель «прописных истин» считает своим долгом «утереть нос» прогрессивному ученому. Научные дискуссии превращаются для ученого-новатора в изощренные моральные истязания. Уже при входе в зал он слышит, как шепчутся его тайные противники, он видит глупые, снисходительно-ехидные улыбки, смешки в кулак и нарочито вежливые лица с улыбкой в углах губ у субъектов преуспевающих и модных.
Затем ученого-новатора начинают бесцеремонно обкрадывать — воруют брошенные им вскользь идеи, тащат из кармана его тетради, подкупают его сотрудников, чтобы уворовать хоть крупицу того золота, которое он щедрой рукой рассыпает вокруг себя, а затем все это выдают за «свое». Идеи, которые вынашивались им десятилетия, которые стоили ему сотен бессонных ночей, проведенных в лаборатории или в размышлениях и вычислениях, выбрасываются на базар, где ловкие спекулянты от науки торгуют ими оптом и в розницу и наживают себе научные капиталы, научную «честь», каменные палаты и прочное положение в обществе!
Но да не унывает, да не падает духом отважный искатель истины! Пусть грозы и бури проносятся над его обездоленной головой. Пусть он голодает, пусть его локти, колени и сапоги в заплатах! Он всегда находится в самом избранном, самом изысканном обществе, перед которым тускнеет общество всех владык, всех императоров, королей и президентов. Его участь делят с ним великие вожди науки, которые уже прошли через строй тех же жизненных испытаний и теперь спокойно говорят ему: «Ты стоишь на верном пути! Не сдавайся! Борись так же, как боролись и мы, — до самой смерти! Твоя борьба — твой долг перед родиной и человечеством. Стой на своем посту до конца!»
Дата добавления: 2015-12-20; просмотров: 29; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!