Необъяснимое явление 13 страница
Через несколько дней мы наконец все же встретились в помещении МВТУ. В.П.Ветчинкин оказался человеком небольшого роста. Ему было не более 33—34 лет. Я представился. Глаза его смотрели весело и лукаво. Я вынул письмо К. Э. Циолковского из кармана пиджака и передал ему. Он крякнул и пригласил сесть. Я следил за выражением его лица. По мере чтения лицо его вытягивалось, становилось недовольным и затем скорчилось в гримасу.
— Ничего не понимаю, — сказал он, — никаких лекций о Циолковском я вообще не читал и не читаю, не вижу в Циолковском объекта для чтения лекций и не помню, что я говорил о Кибальчиче. Возможно, что вскользь что-либо и говорил, но что именно, не помню. Вообще не понимаю, какие ко мне могут быть предъявлены претензии со стороны Циолковского: ведь он даже не инженер, и его вопросами наука не занимается. Ведь заатмосферные полеты — пока только фантазия. Я не Жюль Верн и не Герберт Уэллс! Вам это понятно?
— Нет, совсем не понятно, — резко ответил я. — Идеи Циолковского висят в воздухе, хотя он и не инженер.
— Вот, вот, именно в воздухе, — перебил меня Ветчинкин, — именно висят, как топор.
— Позвольте, вы оскорбляете Циолковского! Кто вам дал на это право? — в повышенном тоне сказал я.
— Никого я не оскорбляю. Это — метафора!
— Метафора чего?
— Не волнуйтесь, я хотел сказать, что мы по воздуху летать не умеем как следует и падаем вниз, как топор.
— Ну, знаете ли! — воскликнул я. — Вы не имеете даже гражданского мужества, чтобы защитить только что сказанные вами слова... Как вам не стыдно?.. Все знают, что вы не терпите идей и имени Циолковского... может, вы будете оспаривать и то, что известно всем?
|
|
|
Итак, с места в карьер разговор принял неприятную форму. Но я решил не церемониться с моим собеседником, увидев его отношение к К.Э.Циолковскому. Он это почувствовал и уже мягче спросил:
— Вы — адепт Циолковского?
— Нет, не адепт, но его мысли мне понятны, я вижу, что они весьма прогрессивны, и буду их защищать, хотя не имею ни малейшего отношения к этому предмету.
— Виднейшие специалисты по воздухоплаванию и аэродинамике, должен заявить вам, — нравоучительно, подчеркивая каждое слово, сказал Ветчинкин, — думают совсем иначе. Ракеты годятся для фейерверков, уважаемый товарищ!
— Вы не допускаете высокой талантливости Циолковского?
— Нет. Он всего лишь учитель младших классов.
— Вы не допускаете, что мысль гения молниеносно выхватывает из недр природы то, на что простому смертному мало целых десятилетий?
— Тем более нет. Циолковский не гениален... >
— Вот в этом-то вы и ошибаетесь. Отсюда ваше отношение к нему как к жалкому неудачнику, с которым можно не считаться.
|
|
|
— То, что он написал о ракете, я знаю и не вижу в этом примера, достойного подражания... И затем... позвольте... Вы и Циолковский напрасно думаете, что приоритет принадлежит ему, калужскому учителю. Совершенно напрасно. У нас есть инженер Цандер.
— Знаю, — перебил я Ветчинкина.
— Ну вот и отлично. Цандер тоже занимается этим делом И имеет все права на приоритет. Он считает себя основоположником ракетной техники, точно так же как и Циолковский, но он экспериментирует. Он еще молод и полон сил. Кроме того, он знающий инженер. Жаль, конечно, что он выбрал себе такую безнадежную тему для работы, вряд ли он пожнет лавры на этой стезе. Ну, да это его дело. Во всяком случае у Циолковского есть хорошо подкованный соперник, с которым надо считаться. А вообще, если хотите знать, ни тот ни другой ничего путного не сделают, это будет сделано другими, когда придет время. Оно идет, но еще не пришло. Циолковскому следовало бы лучше разработать свой металлический дирижабль. Это дело вернее!
— Ах, вот как... Ну, а я полагаю, что Циолковский знает, что делать... Прошу вас ответить по существу письма: сейчас, устно, или по почте, если угодно.
— Да, лучше по почте. Здесь есть адрес: Калуга, улица Жореса, 3.
|
|
|
Я слегка наклонил голову, повернулся и вышел.
Во время разговора я смотрел на Ветчинкина и думал: откуда взялось это презрение к Циолковскому, это пренебрежение К старому человеку, эта лютая ненависть и злоба, эта заведомая несправедливость и своего рода бесчеловечное коварство? Что Циолковский сделал плохого этому подающему надежды и, безусловно, трудолюбивому человеку? Почему судьба выбрала именно молодого и способного человека и сделала его гонителем и клеветником, чтобы превратить жизнь старого ученого в бездну страданий? И самое непонятное тогда было то, во имя каких благ и радостей Ветчинкин вел эту ненужную и вредную для науки борьбу, отнимающую время и силы? В.П.Ветчинкин — тогда мне так казалось — не производил впечатления закоренелого завистника, недоброжелателя, разуверившегося в своих силах. Так почему же он решил добыть научный капитал не трудом, не настойчивостью, а пиратским способом? В ответах на мои вопросы и в тоне разговора чувствовалось, что я пришел не вовремя и поднял вопрос ему неприятный, ибо он знал, что делает плохое дело. Чувствовалось и то, что отказаться от своего отношения к Циолковскому он не хочет и уже не может, что линия его поведения хорошо продумана во всех деталях и что он выбрал ее в трезвом уме и твердой памяти. Я увидел в нем врага, похитителя, решившегося на нечистое дело, хотя и ничего еще не знал, ничего не знал наверняка и догадывался только с помощью верхнего чутья, свойственного многим лицам. Мне стало не по себе, ибо я вынес определенное мнение об этом человеке. Я поспешил уйти от коварства, веющего от него. Но уходил я с совершенно твердым убеждением, и настолько ясным, как будто сам В.П.Ветчинкин раскрыл мне свои планы и рассказал о том, как он думает изводить К.Э.Циолковского. В его глазах я увидел более, чем он этого хотел, и он это понял. Он отвел взгляд в сторону. Мы поняли друг друга. И он стал мне противен, как человек, готовящийся совершить убийство из-за угла.
|
|
|
Разговаривая с В.П.Ветчинкиным, я вдруг почувствовал его стальную руку, которая может нанести сокрушительный удар всякому, кто позволит себе тягаться с ним. Я увидел его чрезмерный эгоизм, который может сокрушить противодействие, если оно не будет достаточно сильным. Совершенно другим человеком предстал предо мной скромный с виду доцент, когда я позволил себе войти в его святая святых. Я понял, что он делает свою научную карьеру путем ставки на идеи К.Э.Циолковского и видит в ее выигрыше свое будущее. Но он молчит, он унижает Константина Эдуардовича для того, чтобы незаметно обыграть дело в свою пользу. Только тут я понял, что В.П.Ветчинкин — ярый враг К.Э.Циолковского, о силе вражды которого тот даже не подозревает. Я понял, что К.Э.Циолковскому надо быть крайне осторожным и предусмотрительным и противопоставить армии В.П.Ветчинкина свою гвардию, которая не сдается. В этот день я понял, что ожидает К.Э.Циолковского в ближайшие годы и что я, зная это, должен оказать своему другу всяческую помощь. Я очутился снова на поле брани, но решил выиграть эту борьбу во что бы то ни стало.
Приехав летом в Калугу, я пошел к Константину Эдуардовичу. Оказалось, что В.П.Ветчинкин не удостоил его своим ответом. Так я и предполагал. Константин Эдуардович очень интересовался подробностями нашей встречи в МВТУ.
— Какое впечатление на вас произвел Ветчинкин? — спросил он.
Что я мог сказать ему? Утаить от него недоброжелательность и высокомерие московского доцента я не мог — это значило бы обезоружить Константина Эдуардовича, способствовать потере бдительности в то время, когда надо было быть во всеоружии и соблюдать крайнюю осторожность... Но как? Этого я не знал.
— Плохое, — ответил я. — Он самоуверен и недолюбливает вас.
— Ну, это вы, Александр Леонидович, очень мягко говорите. «Недолюбливает». Этот тип готов мне горло перегрызть, а вы говорите — «недолюбливает». Ведь о господине Ветчинкине я слыхал уже неоднократно. Его политика мне еще не ясна, но он — мой враг, враг всего того, что делаю я, хотя между нами никаких столкновений не было. Он пачкает мое имя при всяком удобном и неудобном случае. Письмо Петрова — не первый сигнал о поведении Ветчинкина. Что же он сказал в свою защиту, когда прочитал мое письмо?
— Он стал выкручиваться и пытался меня убедить в том, что ракеты годятся только для фейерверков.
— По крайней мере, он хоть извинился?
— Нет, он сказал, что не помнит, что говорил о Кибальчиче.
— Тэк-с... значит, он не помнит. А вы, Александр Леонидович, его хорошо приперли к стенке, если ему пришлось оправдываться.
— Дело не в этом, Константин Эдуардович, а в том, каким образом прекратить эту тайную войну между вами и Ветчинкиным. Это надо сделать, иначе он вам будет, вредить и впредь.
— Увы, это невозможно. Из-за прихоти господина Ветчинкина я не собираюсь прекращать мою работу над дирижаблем и ракетой. Я его не трогаю и хочу, чтобы и он не трогал меня. Места под солнцем хватит и для нас, чтобы мы не толкали локтями друг друга.
— Да, кстати, Ветчинкин рекомендует вам больше заниматься дирижаблем, чем ракетой. Он сказал, что из дирижабля может выйти прок, а ракета — дело будущего и что есть инженер Цандер, который этим вопросом занимается уже много лет.
— Много лет! Все они «этим вопросом» занимаются много лет, а что проку? Где их печатные труды? Ведь это только отговорки и компрометации. Никто из них ничего путного до сих пор еще не создал, и моя работа 1903 года — это для всех Цандеров, настоящих и будущих, настольная книга, но каждому хочется быть первым в ракетном деле. Ничего не выйдет, милостивые государи! Цандер же, вообще говоря, молодчина. Это человек идеи, и я его уважаю. Никаких неприятностей от него я пока не видел. Но ему также придется плохо от того же Ветчинкина, это безусловно. Если бы Цандер жил не в Москве, это для него было бы лучше, а в Москве господин Ветчинкин постарается ему насолить, да и вообще покончить с его ракетой. Да и вам, Александр Леонидович, еще влетит за то, что заступаетесь за бедного прокаженного Иова — Циолковского, влетит обязательно. Поэтому вам надо быть еще более осторожным, чем мне. С вами ему легче будет расправиться: напишет два-три компрометирующих письма, а дальше сами знаете, как это делается — у нас лжи и обману верят больше, чем правде! Поверят ведь ему, а не вам, не мне. Он вхож в дома к большим генералам от науки, а мы туда не вхожи. Мы — отщепенцы... В этом и заключается могущество маленьких людей, которые могут всюду пробираться. Это могущество превосходит могущество сильнейших, даже того, кто опирается на целые гвардейские дивизии. Стиль работы этих людей во все времена и у всех народов был одинаков! Мы-то этот стиль хорошо знаем на собственной шкуре. Не так ли, Александр Леонидович?
Казалось бы, молодой ученый В. П. Ветчинкин получил достаточный урок за свое словоблудие. Но, увы, этого ему было мало! С его персоной, в связи с работами Константина Эдуардовича, мне приходилось позже сталкиваться еще несколько раз, и всякий раз я убеждался в том, с каким презрением относился он да и другие официально признанные специалисты воздухоплавательной науки к гениальному ученому, ими же не признанному, и какие они — эти специалисты — строят козни, дабы облить его грязью, ошельмовать его труды, плотно окружить их заговором молчания. Однако, несмотря на все это, именно с тех пор идеи К. Э. Циолковского все же начинают проникать в отечественную воздухоплавательную науку.
Можно назвать год, когда тот же В.П.Ветчинкин впервые серьезно подумал о том, что ракетный двигатель и путешествия к планетам не пустая игра фантазии, а нечто, большее. Это был, оказывается, тот же 1922 год — вторая его половина. В Научно-мемориальном музее Н.Е.Жуковского (Москва, ул. Радио, 16) сохранилась до сих пор не опубликованная ни автором, ни его посмертным издателем маленькая тетрадь, на обложке которой рукой В.П.Ветчинкина написано: «Путешествие на планеты. Ракета Циолковского. В.Ветчинкин. Дек. 1922 г.». Это своего рода проверка расчетов К.Э.Циолковского для полета ракеты к разным планетам Солнечной системы. Первая «проба пера» дала приблизительные, но обнадеживающие результаты. Семь лет с тех пор ждал В.П.Ветчинкин, прежде чем счел возможным появиться в печати с напутствием к одной книге о ракетах (1929), и тринадцать лет ждал, пока вышли из печати первые работы от его собственного имени, а именно в 1935 году — году смерти К.Э.Циолковского.
Уже вскоре, через год-другой, группы инженеров начинают без иронических улыбок интересоваться ракетной техникой. Мысли Константина Эдуардовича будоражат умы, в технических вузах ведутся дискуссии на эту тему, и сам ученик Н.Е.Жуковского — доцент В.П.Ветчинкин — уже грешит. Он проверяет расчеты К.Э.Циолковского. Он кое-что добавляет от себя. Получается интересно, но... идти по пути Циолковского. Нет, нет, это невозможно. Надо что-то изобрести, чтобы отгородиться прочной стеной от Циолковского. Скажут: «Школа Циолковского!» Какой позор — быть школы калужского самоучки! Да не будет этого!
«Высшие авиационные круги» не понимали и не хотели понять прогрессивных работ К.Э.Циолковского и уже на заре авиации стали впадать в состояние застоя и бюрократического ханжества. Что можно было от них ожидать? Мы даже не представляли себе, в каком ужасном состоянии было дело воздухоплавания. Один из наиболее талантливых наших авиаконструкторов, А.С.Яковлев, в книге «Рассказы авиаконструктора» (М., 1961) живописует развал наиболее важных авиационных организаций того времени: [ Яковлев Александр Сергеевич (1906—1989) — выдающийся авиаконструктор, академик АН СССР, генерал-полковник инженерно-технической службы.]
«В ведении Народного комиссариата авиационной промышленности находился крупнейший Центральный аэрогидродинамический институт (ЦАГИ), где дела находились в плачевном состоянии. Создавалось впечатление, что вершителями всех дел в этом основном научном центре нашей авиации были не научные руководители, а мелкие администраторы. Иные научные сотрудники совершенно не знали жизни, самолетов в натуре никогда не видели. Они занимались в основном никому не нужными диссертациями и зарабатывали себе ученые степени». Не лучше характеризует А.С.Яковлев работу другого ответственного учреждения: «В интересах государства нужно было растить новые конструкторские бюро, развивать это дело, а бюрократы из Глававиапрома и директор нашего завода этого не понимают... Мы сделали какой-то шаг вперед в освоении скоростей, а нас прогнали с завода».
Когда молодой А.С.Яковлев разработал проект самолета, «кто-то встретил новый проект неодобрительно и даже враждебно...». Когда же произошла авария самолета, «для расследования аварии, — пишет А.С.Яковлев, — назначили комиссию, которая со мной не сочла нужным переговорить, и я лишь позже познакомился с актом, в котором говорилось примерно так: «Запретить Яковлеву заниматься конструкторской работой и поставить в известность правительство, что Яковлев не достоин награждения орденом...» Такой вывод был жесток и несправедлив».
Даже тогда, когда Советское правительство дало указание о предоставлении А.С.Яковлеву необходимых условий для его серьезной работы, его маленькое бюро «загоняют» в кроватную мастерскую. Вот что он пишет по этому поводу:
«За огромным письменным столом сидел удивительно полный черноволосый человек. Не поздоровавшись и даже не пригласив сесть, окинув меня недружелюбным взглядом, он без лишних предисловий приступил к делу:
— С завода вас выселяют? Правильно делают. Так вот... Я дал указание разместить ваше конструкторское бюро и производственников в кроватной мастерской на Ленинградском шоссе. Ясно? На большее не рассчитывайте. Идите. И поменьше бегайте с жалобами... А то...
Разыскали начальника мастерской. Это был, как потом оказалось, оборотистый делец. После взаимных приветствий, рукопожатий и широких улыбок он быстро заговорил медовым голосом:
— Самолеты, конечно... Но ведь это дело какое... самолеты! Шутка сказать, самолеты... Знаете, чем это пахнет? — И он сделал красноречивый жест рукой около шеи. — А вот кровати — это дело верное: они дадут нам десятки тысяч чистой прибыли, одних премиальных, не считая директорского фонда... Да что говорить, сами увидите!
Но нам все еще мешали работать, и был момент, когда, невзирая на указание правительства, опять чуть нас не ликвидировали».
Если так обстояло дело с молодым, энергичным и высокоталантливым специалистом, как А. С. Яковлев, то какого отношения можно было ожидать к Константину Эдуардовичу? Научный сотрудник ЦАГИ и доцент МВТУ В.П.Ветчинкин мог позволить себе как угодно, безнаказанно глумиться над старым человеком — К.Э.Циолковским.
У него была мелкая натура, которая получала удовлетворение своих чувств бесконечным рядом комариных укусов и пчелиных уколов. Для достижения подобных целей были пущены различные ухищрения, лукавство и изобретены многочисленные средства посрамления одинокого мыслителя, которого он хотел превратить в порождение немощи, невежества, словоблудия и порока. Он обладал отвратительной привычкой, свойственной бледным умам,— приписывать свое духовное убожество другим!
Но всему этому пришлось столкнуться с неуязвимым человеком, с человеком такой необычайной духовной мощи, что все пчелиные жала и комариные язычки мгновенно ломались или исчезали без следа, а все хитросплетения распознавались очень быстро и потому не могли возыметь какого-либо действия. И Константин Эдуардович оставался чистым и незапятнанным...
Существуют люди, которые считают, что честностью нельзя достигнуть ничего. Они склоняются перед гением в глубине своей души, но открыто ненавидят его, клевещут на него, пишут на него подметные письма, в добросердечии предупреждая других и прося их быть осмотрительными. Они обливают его грязью и выдумывают о нем разные небылицы. Злостная зависть коротконогих, короткоруких, короткоголовых и короткоумных приносит гению неисчислимые беды и напасти, болезни и голод. Свои пиратские склонности они прикрывают желанием добра обществу и совершают злодеяния, прикрываясь нарочито показной общественной деятельностью, о которой кричат во все горло.
Загадочным остается список лиц, занимающихся ракетодинамикой и космонавтикой, — список, опубликованный К.Э.Циолковским в 1926 году в переиздании книги «Исследование мировых пространств реактивными приборами», и среди этих лиц — имя профессора В.П.Ветчинкина. Значит, у К.Э.Циолковского были несомненные данные о том, что проф. В.П.Ветчинкин интересуется этими вопросами, да только ли интересуется? А может быть, и более того? Допускаю, что К.Э.Циолковский мог иметь какие-либо частные сведения по данному вопросу. Ведь у него не все были врагами, были и друзья, особенно молодежь. Кроме того, при опубликовании списка лиц, занимающихся ракетодинамикой и космонавтикой, Константин Эдуардович сообщает о том, откуда он этот список получил. Оказывается — от А.Б.Шершевского, помощника профессора Г.Оберта. В Берлине о Москве знали больше, чем в Москве.
Имя Константина Эдуардовича Циолковского, уже с 1903 года, после опубликования его работы «Исследование мировых пространств реактивными приборами», привлекло внимание многих ученых, и многие смотрели на него, как на «восходящую звезду», которая может подарить миру новые мысли. И если в городе Калуге его считали самоучкой и фантазером, то в других местах было и другое мнение.
У нас установилась дурная привычка считать, что якобы до революции русской науки чуть ли совсем не было и русские ученые были неважного, так сказать второго, а то и третьего сорта. Та дурная привычка ничего общего с действительностью не имеет. Россия всегда имела замечательных ученых, и русская наука легко соперничала с наукой других стран и зачастую стояла выше науки многих стран Европы и Америки, особенно в области теоретических знаний.
И тем не менее хочется бросить ретроспективный взгляд в прошлое, посмотреть, что думали о К.Э.Циолковском некоторые специалисты, мнение которых было совершенно объективно, которые не были заинтересованы в том, чтобы устраивать вокруг работ К.Э.Циолковского заговоры молчания или создавать миф о его никчемности, несмотря на то что чья-то рука неутомимо поддерживала поход против К.Э.Циолковского и указательным перстом направляла боевые действия.
Вот, например, как можно объяснить следующий факт. В С.-Петербурге издавался журнал «Вестник воздухоплавания», в котором в 1911 и 1912 годах печаталась вторично большая статья К.Э.Циолковского «Исследование мировых пространств реактивными приборами». Реактивный прибор — это ракета К.Циолковского. Издавался и редактировался этот журнал официально. В журнале принимали участие, причем стояли наравне, без каких-либо унизительных оговорок и эпитетов, вместе с К.Э.Циолковским следующие виднейшие специалисты: К.П.Боклевский, Н.Е.Жуковский, Б.Б.Голицын, Н.Б.Делоне, С.А.Чаплыгин и другие деятели русской науки. В № 19 этого журнала за 1911 год можно прочесть следующее: [ Боклевский Константин Петрович (1862—1928) — видный инженер-кораблестроитель, был организатором и деканом первого в России кораблестроительного факультета, открытого в 1902 г. при Петербургском политехническом институте. По его инициативе на этом факультете была начата подготовка инженеров-воздухоплавателей. Велики его заслуги в развитии теплоходостроения.] [ Голицын Борис Борисович (1862-1916) — князь, выдающийся русский физик, академик. Научные работы посвящены изучению светового давления, температурного излучения, критического состояния вещества, рентгеновских лучей, расширения спектральных линий, метеорологии и сейсмологии. Он подошел вплотную к квантовой теории в физике. Изобрел электродинамический сейсмограф и ввел его в практику, а также создал много других оригинальных приборов. Его труд «Лекции по сейсмологии», изданный в 1912 г., не утратил значения и по сей день. В 1911 г. единогласно был избран президентом Международной сейсмической ассоциации.] [ Делоне Николай Борисович (1856—1931) — ученик Н.Е.Жуковского, профессор Киевского политехнического института (1906—1928), один из пионеров русского планеризма, пропагандист и популяризатор авиационных знаний. Отец крупного советского математика, члена-корреспондента АН СССР Б.Н.Делоне.]
«От редакции. Ниже мы приводим интересную работу одного из крупнейших теоретиков воздухоплавания в России — К.Э.Циолковского, посвященцую вопросу о реактивных приборах и о полете в безатмосферной среде.
Математические выкладки, на которых основывает автор дальнейшие выводы, дают ясную картину теоретической осуществимости идеи. Но трудности, которые неизбежны и огромны при той непривычной и неизвестной для нас обстановке, в которую стремится проникнуть автор в своем исследовании, позволяют нам лишь мысленно следовать за рассуждениями автора.
В сообщенном нам письме К.Э.Циолковского автор так смотрит на свою работу:
«Я разработал некоторые стороны вопроса о поднятии в пространство с помощью реактивного прибора, подобного ракете.
Математические выводы, основанные на научных данных и много раз проверенные, указывают на возможность с помощью таких приборов подниматься в небесное пространство и, может быть, основывать поселения за пределами земной атмосферы.
Пройдут, вероятно, сотни лет, прежде чем высказанные мною взгляды найдут применение и люди воспользуются ими, чтобы расселяться не только по лицу Земли, но и по лицу всей Вселенной». (Однако применения к военному делу уже начались. См. «Вестник воздухоплавания», 1911, № 2, стр. 25.)
Почти вся энергия Солнца пропадает в настоящее время бесполезно для человечества. Земля получает в два миллиарда раз меньше, чем испускает Солнце. Что странного в идее воспользоваться этой энергией? Что странного в мысли воспользоваться и окружающим земной шар беспредельным пространством? Во всяком случае, неужели грешно высказывать подобные идеи, раз они являются плодом серьезного труда...»
Итак, в 1911 году К. Э. Циолковский на страницах официального органа дореволюционной печати именовался «крупнейшим теоретиком воздухоплавания», и многие страницы этого органа были предоставлены ему для публикации его замечательной работы. Кто написал текст «от редакции»? Если это сделал инженер Б. Н. Воробьев, бывший в то время редактором упомянутого журнала, то за это честь ему и хвала! Естественно возникает очень важный вопрос: как мог «один из крупнейших теоретиков воздухоплавания», как называла его редакция, превратиться в период 1914-1920 годов в «фантазера-самоучку-дилетанта-кустаря» и т. д.? Откуда шел этот страшный навет? Не являлись ли причиной этого война и действия германской разведки? Какие силы вывели имя К. Э. Циолковского из сферы весьма деликатной и глубокой науки и втолкнули в область тьмы и невежества? Какие силы переделали К. Э. Циолковского из почтенного и маститого ученого в посмешище, в мишень для недвусмысленных экивоков и вынудили его пребывать в таком состоянии много лет?
За свои работы в довоенные годы Константин Эдуардович был избран почетным членом Калужского общества изучения природы (с 1910 г.). После революции он был избран членом Социалистической Академии общественных наук и т. д. Но кому-то было угодно держать великого ученого в «черном теле».
Таинственны были эти силы хулы и поношения... Немецкая разведка работала на полную мощность задолго до 1914 года. Война против России готовилась с лихорадочной поспешностью. Потрясающая по своей наглости и беспардонности деятельность немецких разведчиков входила церемониальным маршем в царский дом, высшие правительственные учреждения, в военно-оборонные секретные организации и даже внутрь пограничных крепостей. Все было настежь открыто прусской военщине, вплоть до крепостных ворот. Помню, что в 1915 году я прочел русский перевод книги германского полковника Г. фон Базедова о посещении им Иван-городской крепости в довоенные годы. Эта откровенно шпионская книжка была издана, и кем, как думает читатель? Военным книгоиздательством царской России. Г. фон Базедов писал, что ни Осовец, ни Ивангород, ни Варшавская цитадель не задержат ни на минуту триумфального хода германских войск. По этому поводу я тогда же написал статью, которая была помещена в газете «Калужский курьер», № 11, от 15 января 1916 года. Я был взбешен: мой отец, который в то время был на фронте, в течение многих лет отстаивал необходимость усиления, радикального усиления пограничных крепостей, а немецкая клика, действовавшая в С.-Петербурге, предлагала снести эти крепости. Русский генерал фон Минген клал рапорты моего отца под сукно и тем самым не доводил их до высшего командования российской армии. Наконец, за несколько месяцев до войны мой отец был все же принят высшим военным начальством. После долгих обсуждений крепости не были срыты, но не были и усилены...
Меня не удивляло, что резиденты германского шпионажа вникали во все дела царской России, об этом знали и говорили очень многие. Они проникали в различные организации, они нашептывали царским чиновникам, а то и требовали от них тех или иных решений, В Германии в те годы работал профессор Герман Оберт над ракетными двигателями. Это был ученый, предвидевший великое будущее ракет. Не он, а его охранители, прогрызшие дыру в русском домотканом халате, могли воздействовать и на умаление русского гения — К.Э.Циолковского, как они чернили и уничтожали все, неугодное им. «Крупнейший теоретик воздухоплавания» был низведен до уровня невежды. Для Германии фельдмаршала фон Гинденбурга и заводчика фон Круппа это было выгодно. Это было также выгодно выродку и изуверу Гитлеру, который уже в те годы начинал бряцать эсэсовским оружием.
Профессор Герман Оберт в 1923 году в своей книге ни звуком не обмолвился о работах Константина Эдуардовича, впрочем, он не владел русским языком. Так появился «отец астронавтики» — профессор Герман Оберт. Так до сих пор он называется в Западной Германии и в других странах. Все это было более чем поразительно и вопреки исторической документации! Вопреки истории и правде! Только в наши дни — и только в Восточной Германии (ГДР) профессора Германа Оберта называют «духовным отцом ракетодинамики в Германии» (Гейнц Мильке, 1960). Это значительно более скромно и правдоподобно.
Я сказал выше, что это было выгодно Гинденбургу, Круппу и Гитлеру. Но почему же это было выгодно некоторым нашим «ученым», которые держали К.Э.Циолковского в течение десятилетий под винтовочным дулом?
Мало того, если хорошенько покопаться в специальных книгах даже позднего времени, легко, очень легко обнаружить полное замалчивание работ и результатов К.Э.Циолковского в области ракетодинамики. Вот перед нами книга «Реактивное движение», изданная в 1935 году в Москве, со статьями В.П.Ветчинкина, В.А.Давыдова и др. Только во введении скромно и как бы с извинением перед читателем упомянуто имя Константина Эдуардовича.
Вот две статьи профессора В.П.Ветчинкина: «Вертикальное движение ракет» и «Несколько задач по динамике реактивного самолета». В этих статьях как раз рассматриваются вопросы, уже давно рассмотренные К.Э.Циолковским. Ни во вводных строчках, ни между математическими выражениями его имя не упоминается, хотя есть ссылки на Жюля Верна.
А вот и другая статья в том же сборнике 1935 года. Она принадлежит перу Е.Щетинкова. Этот автор пишет: «Вопрос о применении реактивного двигателя на самолете, спроектированном специально для этой цели, несколько раз ставился различными исследователями реактивного дела: достаточно указать на работы Цандера, Ветчинкина, Вальера, Зандера и других». По странной (!) случайности автор статьи забыл о К.Э.Циолковском и о его работе 1930 года «Реактивный аэроплан». Автор предпочел назвать несколько иноземных инженеров, но побоялся из-за кастовых предрассудков указать на имя Константина Эдуардовича. Это ли не позор! [ Цандер Фридрих Артурович (1887—1933) — один из пионеров космонавтики, теоретик межпланетных полетов, изобретатель реактивных двигателей и летательных аппаратов. В 1914 г. окончил Рижский политехнический институт. Проблемами реактивного движения начал заниматься с 1908 г. В 1921 г. представил на Московскую губернскую конференцию изобретателей доклад о проекте межпланетного корабля-аэроплана. Наряду с исследованием проблем межпланетных сообщений занимался инженерной разработкой и расчетом двигателей космических аппаратов. Предложил конструкцию двигателя внутреннего сгорания, который не нуждается в атмосферном воздухе. В 1929-1932 гг. построил и испытал на сжатом воздухе с бензином реактивный двигатель OP-21, в 1933 г. — жидкостный реактивный двигатель на жидком кислороде с бензином. Принимал участие в организации Группы изучения реактивного движения (ГИРД) при Осоавиахиме. В 1930-1931 гг. преподавал в Московском авиационном институте.] [ Валье (Вальер), Макс (1895-1930) — немецкий инженер, один из пионеров ракетной техники, пропагандист космических полетов, автор книги «Полет в мировое пространство как техническая проблема» (1924), на русском языке вышла в 1936 г. В 1928— 1929 гг. проводил опыты с автомобилями, дрезинами и санями, приводимыми в движение при помощи реактивного двигателя на твердом топливе. В 1930 г. начал эксперименты с жидкостными реактивными двигателями, во время взрыва одного из них погиб.] [ Зандер, Фридрих Вальтер (1896-1934) — немецкий конструктор ракет на твердом топливе. С 1920 г. занимался производством спасательных ракет. Ракеты Зандера применялись на автомобилях, санях, дрезинах и планерах.]
Дата добавления: 2015-12-20; просмотров: 31; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!