Необъяснимое явление 10 страница
— Нет худа без добра, — говорил он, улыбаясь. — По крайней мере с тех пор я ввел себе правило писать сразу в двух или даже трех экземплярах, чтобы один или два экземпляра рукописи оставались у меня и, таким образом, не пропали бы. А то ведь всякое бывает.
Через некоторое время Константин Эдуардович, рассказывая о своих работах по сопротивлению воздуха, сказал с явной досадой: «Послал я одному большому ученому в Москву рукопись с рядом новых по тому времени соображений, а рукопись — возьми да и пропади. Черновая же рукопись тоже куда-то запропастилась. Так и погибли мои расчеты. Писал несколько раз в Москву, но ответа не получил... Досадно. Как все это расценить — не знаю. Большой ученый, и для чего ему все это надо? Ведь я-то решительно ни на что не претендовал, даже на степень доктора. А работа была такова, что за нее можно было бы и в члены-корреспонденты Академии наук попасть. Да только все это ни к чему...»
Ответ на недоуменные вопросы эти, связанные с пропажей рукописи, как будто находим в Приложении ко II тому академического издания, составленного биографом К. Э. Циолковского инженером Б. Н. Воробьевым. Вот что по этому поводу пишет Воробьев: «С этого года (1908. — А. Ч.) Циолковский начинает практиковать копирование своих рукописей. Для этой цели он клал на фанерку или на кусок плотного картона листы писчей бумаги, переложенные копировальной бумагой, и писал карандашом, получая таким способом сразу 3-4 копии своих работ. Но писать таким образом на письменном столе было неудобно, и он стал писать, сидя в кресле и положив дощечку с листами рукописи на колени. Эту манеру письма он сохранил до конца жизни. Поводом, вынудившим Циолковского обеспечивать себя копиями своих статей, притом наиболее экономным способом (машинопись была тогда ему недоступна), послужила пропажа его большой рукописи «Отчет об опытах по сопротивлению воздуха (1900—1902) Российской Академии наук», которую он послал через профессора Сперанского профессору Н.Е. Жуковскому в Москву. В процессе этой передачи имевшаяся у Циолковского в единственном экземпляре рукопись затерялась, и Циолковский, несмотря на все старания и помощь друзей, так до конца жизни и не смог получить ее обратно и опубликовать. Этот печальный случай и привел его к решению — отныне писать «под копирку», хотя это и требовало больших усилий, чем обычный процесс писания чернилами и карандашом на письменном столе. Только при советской власти, примерно с 1922 года, Циолковский смог отдавать перепечатывать на машинке свои рукописи, но писать продолжал на дощечке, держа ее на коленях».
|
|
|
Пропажу рукописи К. Э. Циолковского «Отчет об опытах по сопротивлению воздуха» Б. Н. Воробьев связывает с именем проф. Н. Е. Жуковского. Зачем проф. Н. Е. Жуковский желал сохранить рукопись К.Э.Циолковского у себя навсегда: хотел ли он эту рукопись уничтожить или, наоборот, издать и после опубликования хлопотать о присвоении Константину Эдуардовичу ученой степени или премии? Но ничего подобного не произошло. Рукопись пропала, как в воду канула, и не была найдена, несмотря на многочисленные попытки ее отыскать, предпринятые автором.
|
|
|
Узелок взаимоотношений между К. Э. Циолковским и проф. Н.Е. Жуковским в свете этих данных затягивается туго. По необоснованным, вздорным по сути причинам безумие затопило разум большого ученого. В это безумие умного человека надо было бы внести долю разума, но этого, к сожалению, не случилось.
Исходя из, казалось бы, еще недостаточных данных можно уже попытаться нарисовать более или менее достоверную картину взаимоотношений между этими двумя учеными. Эта картина не вызывает у зрителей приятных эмоций.
Великий специалист во вопросам аэродинамики был, по-видимому, человеком завистливым и с некоторыми недостатками. Он не хотел признавать в К.Э.Циолковском ученого и тем более воздухоплавателя. Разногласие началось с того, что еще в 1898 году К. Э. Циолковский создал первую в России аэродинамическую трубу и произвел с ее помощью ряд классических опытов, а аэродинамическая труба, как известно, дала возможность выяснить законы аэродинамики, на которых было основано конструирование будущих винтовых самолетов. Только через пять лет проф. Н. Е. Жуковский повторил по сути дела опыты К. Э. Циолковского в большем масштабе и никак, видимо, не мог простить Константину Эдуардовичу, что исследования прославленного теоретика привели к результатам, которые уже были получены К. Э. Циолковским. Это, видимо, сердило знаменитого ученого, и он вознегодовал. Были приняты все меры к тому, чтобы исследование К. Э. Циолковского не опубликовывалось. Эти экстренные меры привели к желательным результатам. Петербургская Академия наук положила «Отчет» в свой архив, и тем самым результаты К. Э. Циолковского были прочно погребены на многие десятилетия. Копия «Отчета», оказавшаяся в руках проф. Н. Е. Жуковского, была им крепко-накрепко запрятана или уничтожена. Ведь прямодушный Константин Эдуардович не мог даже тогда допустить, что знаменитый ученый может поступить таким образом, и послал по его устной просьбе второй, и последний, экземпляр «Отчета», прося об отзыве. Отзыва не последовало, а началась компрометация. Имя К. Э. Циолковского было помещено в «проскрипционный» список, он был объявлен вне закона, и вокруг него был организован заговор молчания.
|
|
|
|
|
|
В примечаниях к I тому академического издания Трудов К.Э.Циолковского (1951) мы читаем:
«К. Э. Циолковский впервые осуществил, таким образом, выравнивание потока в аэродинамической трубе при помощи решетки, состоящей из ориентируемых перегородок. К. Э. Циолковский впервые устанавливает здесь факт возрастания сопротивления пластинки при наличии в ней вырезов... Ему принадлежит первое экспериментальное исследование удобообтекаемых тел вращения и установление зависимости сопротивления этих тел от их продолговатости — удлинения, размера, скорости движения и других параметров. К. Э. Циолковскому принадлежит не только первое по времени теоретическое исследование влияния продолговатостей (удлинения) на аэродинамические силы, действующие на него, но и первое детальное исследование влияния продолговатости опытным путем... К. Э. Циолковским здесь впервые изложены некоторые элементы аэродинамического расчета самолета... Опыты К. Э. Циолковского с цилиндрами большой длины (до 1 м), расположенными осью вдоль потока, дали ему возможность значительно дополнить зависимости, выведенные им ранее (в работе «Давление воздуха на поверхности, введенные в искусственный поток»), и установить основные законы турбулентного трения» (Б.Н.Воробьев).
Машина, пущенная в ход с тех времен, точнее, с самого начала этого века, машина, закрывающая рты, постепенно набирала силу, чтобы ко времени «общего смятения», к войне 1914 года, до предела приглушить голос Константина Эдуардовича.
Незримая борьба с К. Э. Циолковским продолжалась. Вот что об этом пишет Константин Эдуардович: «В 1914 году весной (до войны) меня пригласили в Петербург на воздухоплавательный съезд. Я взял с собой ящик моделей своего дирижабля в два метра длиной и поехал. Сопровождал меня мой друг Каннинг. На съезде делал доклад с помощью этих моделей и диапозитивов. Проф. Жуковский был оппонентом и не одобрил проекта. Студенты же, осматривая мою выставку, говорили, что только по моделям они ясно представили себе новый тип дирижабля. По их словам, мои книги этого им не давали. Вот как трудно усваивается все новое» (Циолковский К. Э. Моя жизнь и работа. М., 1938. С. 41).
Н. Е. Жуковский не хотел признавать за К. Э. Циолковским каких-либо заслуг. «Теперь, с высоты нашей советской техники,— пишет по этому поводу инженер А. В. Ассонов,— странно читать отзыв профессора Жуковского о ржавлении, о непрочности пайки оловом, о затруднительности сварки тонких листов и прочих затруднениях при постройке металлического аэростата».
Очевидец этого дела, инженер А. В. Ассонов, в 1939 году писал: «Все результаты этих опытов были написаны и вычерчены на полных листах писчей бумаги и представляли объемистую, сшитую Константином Эдуардовичем тетрадь. Этот единственный экземпляр Константин Эдуардович послал проф. Жуковскому, который не возвратил ее, а передал проф. Станкевичу, и все мои попытки тогда найти ее не имели успеха. Константин Эдуардович очень волновался из-за этого, и часто обсуждался вопрос, как вернуть рукопись». Таково свидетельство очевидца, принимавшего непосредственное участие в поисках «пропавшей грамоты».
Отчет К. Э. Циолковского Российской Академии наук об опытах по сопротивлению воздуха, проведенных на средства Академии в 1900-1901 годах, был опубликован впервые ровно через 50 лет. Это знаменательно! Классическая работа великого ученого лежала под сукном полвека. Второй экземпляр этой рукописи был послан Н.Е. Жуковскому через 7 лет после представления его Академии наук, а именно 21 марта 1908 года, и также превратился в «пропавшую грамоту».
Особенно старался отмежеваться впоследствии профессор Н. Е. Жуковский от оценки одной из работ К. Э. Циолковского, данной в письме, направленном проф. А. Г. Столетову, а именно:
«Сочинение (Циолковский К. Э. К вопросу о летании посредством крыльев. Калуга, 1890—1891 гг.) г. Циолковского производит приятное впечатление, так как автор, пользуясь малыми средствами анализа и дешевыми экспериментами, пришел по большей части к верным результатам. Оригинальная метода исследования, рассуждения и остроумные опыты автора не лишены интереса и, во всяком случае, характеризуют его как талантливого исследователя... Рассуждения автора применительно к летанию птиц и насекомых верны и вполне совпадают с современными воззрениями на этот предмет». [См.: Циолковский К. Э. Сопротивление воздуха и скорый поезд. Калуга, 1928. С. 69.]
«Впоследствии, — пишет об этом отзыве К. Э. Циолковский, — Императорское техническое общество в лице Г. Федорова нашло в моей статье лишь «математические упражнения». Не знаю, как согласовать эти два мнения?»
Отзыв проф. Н. Е. Жуковского был вскоре им же аннулирован. Во-первых, Н. Е. Жуковский через третьих лиц просил Константина Эдуардовича о возвращении ему листочка бумаги с его отзывом, предлагал за него деньги в сумме 25 рублей, во-вторых, Н. Е. Жуковский просил третьих лиц взять у К. Э. Циолковского этот отзыв якобы для снятия копии и таким образом вернуть этот отзыв Н. Е. Жуковскому и, в-третьих, в крайнем случае изъять этот отзыв путем отвлечения внимания К. Э. Циолковского в другую сторону.
Константин Эдуардович рассказывал мне следующее:
— Незадолго до мировой войны приходит ко мне какой-то человек, якобы интересующийся моими дирижаблями и якобы хотящий написать статью в газету или в журнал. Он просит показать ему отзывы о моих работах и настаивает на показе отзыва Жуковского. Я отыскиваю его и даю ему прочесть этот отзыв, он его читает, снимает копию и возвращает мне. Но после его ухода я не нахожу отзыва, а только свернутый листок белой бумаги.
«Увы, — пишет К. Э. Циолковский, — наиболее компетентным членом Общества им. X. С. Леденцева проф. Н. Е. Жуковским было дано следующее заключение: «Осмотр присланной модели заставляет оценивать с технологической стороны предлагаемую постройку модели как пока еще малоразработанную идею»» (Циолковский К. Э. История моего дирижабля. Огонек, № 14 (158), 4 апр. 1926). Это было в 1914 году.
Однако, как ни старался Н. Е. Жуковский уничтожить всякие, даже малейшие следы своего общения с К. Э. Циолковским, в Московском научно-мемориальном музее его имени (ул. Радио, 16) в витрине «К. Э. Циолковский» лежит фотокопия с части его рукописи, представляющей собою неопубликованную лекцию Н.Е. Жуковского «о летании», записанную в 1891 году самим Николаем Егоровичем: «Демонстрирую здесь перед вами закон косого удара с помощью одного простого прибора, изобретенного преподавателем Циолковским». Так обстояло дело в 1891 году, когда идеи К. Э. Циолковского не мешали Н. Е. Жуковскому. Но tempora mutantur, et nos mutamur in illis (* Времена меняются, и мы меняемся с ними). Это единственное упоминание о К. Э. Циолковском в сочинениях Н. Е. Жуковского, которое дошло до нашего времени, да еще в подлинной рукописи «отца русской авиации». Это говорит о том, что Н.Е. Жуковский внимательно присматривался к Константину Эдуардовичу еще в те годы, когда последний только что начинал свою активную деятельность в области воздухоплавания.
Сохранился также еще один документ, имеющий большую ценность скорее с психологической, чем с исторической, стороны. Это фотография участников Международного съезда воздухоплавателей, на которой проф. Н. Е. Жуковский и К. Э. Циолковский сидят рядом, а поодаль — великий князь Петр Николаевич — «покровитель воздухоплавания». Этот снимок был сделан на основании тщательного исследования, произведенного В. Б. Шавровым 18 августа 1904 года. И тем не менее... Мы знаем немало фотографий, на которых сняты в дружеской позе люди, впоследствии ставшие лютыми врагами...
Конечно, эта фотография ровно ничего не значит и не говорит о каких-либо отношениях Н. Е. Жуковского к К. Э. Циолковскому. Просто люди разговаривали, идя сниматься, и, естественно, сели рядом.
Но шли годы нашего знакомства, которое превратилось в искреннюю дружбу. Откровенность увеличивалась. Константин Эдуардович, когда ему приходилось все же касаться истории заговора молчания, говорил:
— Больно и печально вспоминать отношение ко мне профессора Николая Егоровича Жуковского. Я долгие годы не мог даже допустить мысли о том, что такой знаменитый ученый, ученый с европейским именем, может завидовать бедному школьному учителю, перебивающемуся с хлеба на воду и не имеющему за душой ни одного гроша про черный день! Какое скверное слово, какое скверное понятие... Да, я не допускал этого даже тогда, когда по воле Жуковского исчезли все экземпляры моей рукописи, его отзыв, его первоначальные признания за моей работой некоторой ценности. Чего же боялся знаменитый ученый? Я не мог быть ему конкурентом — ни в чем. Полуглухой, я не мог рассчитывать на занятие высокой должности, да я и не подходил к ней по своим внутренним качествам. У меня не было ни малейшего желания занимать высокую должность, я не имел диплома, да я и не справился бы никогда с высоким постом, с титанической работой. Я ничего не хотел от жизни, кроме возможности проводить мои работы и опубликовывать их результаты. Но и это мне не всегда удавалось, это стоило очень дорого, и даже помощь друзей не спасала положения, так как мои друзья были тружениками и не имели лишних денег. Следовательно, я не искал ничего такого, что могло бы хотя стороной задеть или умалить высокий авторитет профессора Жуковского, но отказаться от работы и признать себя неспособным к ней я не мог и не хотел. Наши пути в науке не перекрещивались и даже не соприкасались. У него была кафедра, огромное дело, сотни учеников, я же имел стол, стул и кусок черного хлеба. Больше ничего. Но я позволил себе организовать опыты с воздуходувкой и мастерить модели цельнометаллических дирижаблей. Некоторые идеи приходили мне в голову раньше, чем в ученую голову Жуковского, — вот и все. Это «раньше» и было моим смертным грехом! Как же я смел это делать! А! Как я смел! Моя воздуходувка и все опыты, которые я производил с ней, опередили на ряд лет аэродинамическую трубу Н. Е. Жуковского и Д. П. Рябушинского [3] [Рябушинский Дмитрий. Павлович (1882-1962) — талантливый русский инженер, родом из династии московских миллионеров и заводчиков, сыграл большую роль в становлении отечественной авиации и авиационной науки. Учился в Московской практической академии коммерческих наук, слушал там лекции Н. Е. Жуковского. Заинтересовался авиацией и по окончании учебного заведения по совету своего учителя построил научно-исследовательский институт, оборудованный всем необходимым для аэродинамических исследований. Рябушинский отмечал, что главная цель созданного им института в Кучино, под Москвой, «заключается в установлении точных данных для практического осуществления динамического способа летания, т. е. устройства летательных аппаратов более тяжелых, нежели воздух». Жуковский непосредственно руководил строительством, оборудованием лабораторий, намечал основные направления научных исследований. Вышло шесть бюллетеней Кучинского института, принеся ему широкую известность как в России, так и за рубежом.], а выводы из их опытов совпали с результатами моих. Это уже было, оказывается, недопустимо. Теперь, по прошествии тридцати лет с лишком, все это кажется мелочью, но тогда это в глазах Николая Егоровича было тяжким преступлением с моей стороны, и я должен был уйти с дороги великого ученого.
Не так поступил Д. П. Рябушинский, который не считал меня своим конкурентом. Это был очень богатый и вполне независимый человек. Вот как он печатно оценил мои труды. Слушайте: «Начало рационального изучения законов сопротивления воздуха знаменуется блестящими работами Циолковского».
Грустно и больно думать о том, что даже крупнейшие люди обладают такими жалкими слабостями, которые обычно присущи людям мелким и никчемным. Неужели же высокий талант и убожество тут подают друг другу руку и действуют заодно? Не хочется верить этому. И я долгие годы действительно не верил, не допускал, отвергал предположения моих друзей. Я спорил даже с ними, и эти споры доходили чуть ли не до ссор.
Только долгие годы могли убедить меня в том, что я все же был не прав и что профессор Жуковский одной из своих задач поставил искоренение моего имени из научной прессы путем заговора молчания. Печально и грустно думать об этом.
В наше время многие авторы значительно приукрашивают некоторые события, происшедшие с К. Э. Циолковским. Преувеличивают роль Д. И. Менделеева, А. Г. Столетова или Н. Е. Жуковского. Фактически никто из них решительно никакой помощи — реальной помощи — Константину Эдуардовичу не оказал, не проявил даже хотя бы вежливого интереса к его работам, его опытам или теоретическим рассуждениям. Надо прямо сказать, без обиняков, не боясь набросить какую-либо тень на имена великих ученых, что до всего К. Э. Циолковский доходил сам, без всякой посторонней помощи, все делал своими руками, до глубокой старости издавал свои труды сам, тратя на это последние гроши или экономя на масле или хлебе.
О К.Э.Циолковском написано столько всякой неправды, что будущий историк науки может потонуть в ней с головой. Зачем, например, к делу рождения или роста тех или иных идей и гипотез К. Э. Циолковского привлекать какие-либо имена, имена больших русских ученых, когда ясно, что эти имена тут ни при чем, что сам Константин Эдуардович о них никогда не говорил и никогда не благодарил их печатно за помощь, хотя он печатно благодарил своих популяризаторов, в том числе и автора этих строк, за общедоступное изложение его работ или за ничтожно малую помощь в работе. В этом отношении он скорее готов был преувеличить значение такой помощи, чем преуменьшить ее. Не будем же искажать действительность.
Константин Эдуардович в своем жизнеописании сообщал:
«Глухота делает мою биографию малоинтересной, ибо лишает меня общения с людьми, наблюдения и заимствования. Моя биография бедна лицами и столкновениями. Она исключительна. Это биография калеки».
В статье «К. Э. Циолковский и советская власть» инженер Б. Н. Воробьев пишет: «В старой царской России он (К. Э. Циолковский.— А. Ч.) потерял надежду на осуществление своего дирижабля и ракеты, несмотря на то, что лучшие умы того времени — передовые ученые Д. И. Менделеев, Н. Е. Жуковский, А. Г. Столетов, акад. М. А. Рыкачев и др.— не только сочувствовали, но и старались оказать ему посильное содействие в его работах». Это утверждение не соответствует действительности: любезные ответы и любезные обещания — не есть помощь. Лучше сразу отказать человеку, чем годы поддерживать в нем ложную надежду и затем зло разочаровать его. Это стыдно и нехорошо. К. Э. Циолковскому не только никто не помогал из упомянутых лиц, но даже не было и намека на помощь, были только «любезные письма» и «неосуществленные обещания».
Однажды в разговоре с Константином Эдуардовичем я поставил ему вопрос ребром:
— Вот недавно кто-то писал о том, что Д. И. Менделеев помогал вам. Так это или не так?
— Нет, не так. Менделеев не потратил и десяти минут, чтобы помочь мне.
— А профессор Столетов?
— Со Столетовым обо мне говорил П.М.Голубицкий, но он ничем не помог, хотя что-то собирался сделать, обещал, но ничего из этого не получилось, если не считать содействия при публикации одной-двух моих статей. [ Голубицкий Павел Михайлович (1845-1911) — русский изобретатель в области телефонии. Окончил Физико-математический институт Петербургского университета (1870). В 1883 г. изобрел микрофон с угольным порошком, в 1885 г. — телефонный коммутатор. Явился пионером внедрения телефонной связи на железнодорожном транспорте. Награжден Почетной медалью Русского технического общества.]
— А профессор Жуковский? — продолжал спрашивать я.
К. Э. Циолковский рассмеялся:
— Если бы вы спросили меня о том, сколько он мне портил, то я, не задумываясь, мог бы вам ответить: всю жизнь, начиная с конца прошлого века, профессор Жуковский был наиболее сильный и умный мой соперник — он портил мне жизнь незаметно для меня и ничем не выдавая себя. Профессор Жуковский был не только крупнейшим специалистом в области воздухоплавания, но и крупнейшим врагом Циолковского. Этим он тоже будет знаменит. Он хорошо обосновал не только теорию гидравлического удара, но и практику удара по личности Циолковского.
— Это для меня ясно и без ваших слов, — ответил я, — а что вы скажете о Рыкачеве? [ Рыкачев Михаил Александрович (1840—1919) — выдающийся русский метеоролог, академик. Окончил Морскую академию. С 1867 г. работал в Главной геофизической обсерватории (1896—1913 — директор). Исследования его были посвящены проблемам метеорологии, земного магнетизма, физической географии, а также воздухоплаванию. В 1868—1873 гг. впервые в России совершил несколько полетов на аэростатах для исследования свободной атмосферы. Принимал участие в составлении Климатологического атласа Российской империи. Работал также над проблемами авиации.]
— О, это был милейший и в высшей степени порядочный человек, но, увы, кроме одного-двух писем ко мне, он ничем не выделился среди других моих корреспондентов. Правда, не без его участия Академия наук в свое время выделила мне для производства ответственных опытов 470 рублей. Вот ведь всю жизнь я с благодарностью помню об этом благодеянии. Всю жизнь.
Неверно также и другое утверждение инженера Б. Н. Воробьева, а именно:
«Для правительственных органов царской власти, включая и те, которые непосредственно занимались вопросами воздухоплавания, Циолковский как ученый не существовал: для них он был полуглухой провинциальный учитель-самоучка, вольнодумец, написавший несколько фантастических брошюр, в которых он описывает свои несбыточные изобретения, не заслуживающие сколько-нибудь серьезного внимания». Это мнение, так сказать, общего порядка легко опровергается печатным мнением редакции официального издания «Вестник воздухоплавания», где К.Э.Циолковский в 1911 году был назван «крупнейшим специалистом по воздухоплаванию». Даже если этот текст был написан Б.Н. Воробьевым, то вряд ли последний пошел бы вразрез с общим мнением и тем самым мог бы вызвать неудовольствие правительственных органов.
В конце I тома академического издания (1951) имеется Приложение, с которым каждому биографу К. Э. Циолковского следовало бы ознакомиться. Из этого Приложения видно, как добросердечно хотели помочь Константину Эдуардовичу некоторые ученые (например, проф. П. П. Фан-дер-Флит, акад. М. А. Рыкачев и др.), но никто не помог! Никто! Стыдно становится за дореволюционную Россию. Денежные мытарства К. Э. Циолковского были бесконечными. Он просит у Академии наук тысячу рублей на замечательные опыты, но Академия выделяет ему 470. Почему 470? Эти факты вопиют со страниц архивных протоколов... Он многократно просит об опубликовании его работ, ему — отказывают... Он просит отзыва, мнения о значении его работ, ему просто не отвечают, ибо ответ — документ, который ему боятся доверить, точно имеют дело с шантажистом!
Акад. М. А. Рыкачев разобрал труд К. Э. Циолковского «Отчет» и даже опубликовал отзыв об этой работе. К. Э. Циолковский по этому поводу пишет:
«Почтенный академик сделал и общий отзыв о моей работе, напечатанной в одном из изданий Академии. Этот общий отзыв и некоторые пометки на полях моей рукописи показали мне, что М. А. Рыкачев составил преувеличенное представление о неточности некоторых моих опытов».
Опять укор в неточности и недвусмысленный упрек в ненаучности. Его исследования 1885-1900 годов в области аэродинамики, проведенные на средства, отпущенные ему Российской Академией наук, отвечали строго научной постановке вопроса и стояли по тому времени на уровне современной ему науки. Это дает право считать К.Э.Циолковского одним из основателей экспериментальной аэродинамики. Теоретическая сторона его исследований в данной области была несколько слабой, что он сам отлично понимал.
Признать в недипломированном человеке зачинателя огромного научного направления было невозможно. Признать — это значило совершить неблаговидный поступок против своего круга, преступление против своей касты. Это значило пойти против установившихся традиций. Это было равносильно приглашению к царскому столу волжского бурлака. Такого случая не бывало. И хотя в душе некоторые считали Циолковского достойным того, чтобы впустить его в «дом науки», большинство злобно отвергали это намерение и предпочитали держать его на почтительном расстоянии. Работы К. Э. Циолковского большинству людей, знакомых с ними, казались отрешенными от практики, заумными, фантастическими, а следовательно, бесплодными, не приносящими какой-либо выгоды ни автору, ни другим людям. Это непонимание его работ также отшатывало от К. Э. Циолковского людей даже широкого охвата, даже передовых исследователей. Где же при таких неблагоприятных обстоятельствах он мог получить реальную поддержку, кроме пустых обещаний, которых он получал немало, да и то только для того, чтобы отделаться от К. Э. Циолковского, как от назойливой мухи? Такое положение оставалось неизменным и нелепым в течение многих десятилетий. И самое замечательное: К. Э. Циолковскому никогда и ни в чем не отказывали, ему всегда обещали, вежливо и любезно, но ничего не делали. Это было деликатно, но беспощадно!
При следующем разговоре Константин Эдуардович был еще более откровенным.
— Всю жизнь, — говорил он, — я был под яростным обстрелом академических кругов. При всяком удобном случае они стреляли в мою сторону разрывными пулями, наносили мне тяжелые физические ранения и душевные увечья, мешали работать и создавали условия, тяжелые для жизни. Спрашивается: чем я был не угоден этим ученым? Жил я в Калуге, никого не задевал, ни с кем не вступал в дискуссии, никого не обижал, и тем не менее меня ненавидели, презирали, чурались моих писаний и высказываний и зло критиковали их, считая все, что я создал, бредом умалишенного, беспочвенной фантазией самоучки. И в то же время у меня были неоспоримые доказательства того, что мне завидовали, тайно, исподтишка. Когда я создал первую в России аэродинамическую трубу, даже корифеи аэродинамики скорчили гримасу и решили мне мстить самым безжалостным образом. После первого, непосредственного и потому искреннего признания моей заслуги в этом деле уважаемые корифеи опомнились и решили узурпировать мое первенство в этом деле! А для того чтобы иметь возможность совершить эту узурпацию, надо было организовать заговор молчания, т. е. молчать и молчать о моих работах при описании конструкции аэродинамической трубы и опытов с ней. И действительно, никто в печати ни разу не упомянул о моей первой в России аэродинамической трубе, как будто ее и в помине вообще не было. Знали же о моей трубе и об опытах с ней многие ученые Московского университета и Российской Академии наук. Н. Е. Жуковский, давший словесно благоприятный отзыв об этих моих работах, за всю свою долгую научную деятельность, десятки раз ссылаясь на исследования с аэродинамической трубой, ни разу не упомянул моего имени в печати. Как же это можно? Напечатать имя самоучки в сугубо научных трудах! Лучше удавиться. Его ученики не только следовали этому примеру своего учителя, но даже превзошли его. Заговор молчания приобрел знак минуса. Это значит, что при словесном упоминании моих работ надлежало их ругать, опорочивать, унижать, смешивать с грязью и т. д. Но предавать печати мое имя даже со знаком «минус» — боже избави! Поэтому, ругая меня на лекциях и в частных разговорах, они не удостаивали меня чести увидеть мое имя на страницах статей или учебников. Если вы просмотрите все основные учебники по аэродинамике и воздухоплаванию вообще, учебники, написанные наиболее видными специалистами того времени, в них вы не найдете моего имени — оно отсутствует. Моим именем пренебрегали, оно могло скомпрометировать, следовательно... да здравствует заговор молчания! Так проходили годы, десятилетия примерно с начала 90-ых годов прошлого столетия.
Приведенный мною пример, — продолжал Константин Эдуардович, — не единичен, не является исключением. Наоборот, таких примеров я мог бы привести много, из них некоторые особенно показательны, особенно возмутительны!
По сути дела заговор молчания — это обкрадывание человека, о научных достижениях которого молчат, а сами, пользуясь его данными, присваивают эти достижения себе! В этом именно и состоит «глубокое» значение заговора молчания. При упоминании об истинном авторе всегда выдвигаются вперед псевдоавторы, т. е. воры! Заговор молчания — мощное оружие в руках научных или литературных разбойников. Зачем русские слова «вор» или «разбойник» заменять плагиатором или бандитом, русские слова звучат для русского уха куда сильнее!
Дата добавления: 2015-12-20; просмотров: 28; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!