Исламофобия и религиозное законодательство в постсоветском Дагестане 1 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 17 из 26Следующая ⇒

В этой статье на примере Дагестана будет прослежено формирование у постсоветского руководства Российской Федерации и ее субъектов новой религиозной политики на Северном Кавказе. Какие цели ставят перед собой федеральные и республиканские власти? Чего они боятся, и на чем основаны эти опасения? Какие отношения установились в регионе между органами местного самоуправления, республиканскими и федеральными структурами? Насколько властям удается контролировать религиозную обстановку в республике? Почему в регионе продолжает распространяться так называемый «ваххабизм»? Чтобы ответить на эти вопросы, я попытался сопоставить федеральное и дагестанское законодательства со статистикой последних лет, а также с полевыми и архивными материалами, собранными мной на Северном Кавказе в 1992—1999 годах.

Концепция «исламской угрозы» на Северном Кавказе

Прежде всего, разберем сложившийся у федеральных властей образ «исламской угрозы» на постсоветском Северном Кавказе. Именно это представление в значительной степени определяет сегодня кавказскую политику российского центра.

Во второй половине 90-х годов федеральный центр на опыте убедился, как опасно игнорировать развитие социально-политических и внутрирелигиозных противоречий в кавказском регионе, и особенно в его северо-восточной части (Дагестан и Чечня). Две российско-чеченские войны, ожесточенные столкновения между сторонниками разных направлений в исламе на Северном Кавказе, непрекращающиеся захваты заложников, волна терроризма, пиком которого стали взрывы в Москве и других городах России, привели московских политиков к мысли о необходимости скорейшего укрепления властных структур и проведения более жесткой религиозной политики в этом регионе. В противном случае, по их мнению, неизбежно перерастание российско-чеченского противостояния в новую Кавказскую войну.

Эти опасения определяют целый ряд заявлений федерального правительства и парламента, бывшего президента Российской Федерации (РФ) Б. Н. Ельцина, часто сменявшихся российских премьеров конца 90-х годов, вплоть до нового президента РФ В. В. Путина. Характерный документ такого рода был обнародован Советом Федерации задолго до начала второй российско-чеченской войны, в январе 1997 г. В нем говорилось: «В последнее время на Северном Кавказе сложилась взрывоопасная ситуация, чреватая дальнейшим обострением и возможностью возобновления военных действий, которые могут при соответствующих условиях перерасти в широкомасштабную кавказскую войну и привести к развалу России... Совет Федерации Федерального Собрания Российской Федерации выражает тревогу в связи со сложившейся обстановкой и обращается ко всем народам, ко всем гражданам России, проживающим в этом регионе, с призывом проявить благоразумие и выдержку, не подда-

ваться на провокации, не дать втянуть себя в вооруженное противостояние, которое принесет новые неисчислимые жертвы и беды...»¹. Призрак грядущей Кавказской войны давно пугает и высшее мусульманское духовенство РФ, занимающее в столичной политической элите важное и близкое к федеральным властям место. Накануне первой российско-чеченской войны московский муфтий и председатель Духовного Управления мусульман Центрально-Европейского региона России (ДУМЦЕР) Равиль Гайнутдин (Р. И. Гай-нутдинов) опубликовал «Обращение к президенту Российской Федерации Б. Н. Ельцину». В нем он сравнивал действия российских военных под Грозным с «военной авантюрой» царских генералов, развязавших в конце XVIII в. Кавказскую войну ². 21 августа 1996 г. в своем обращении к российскому правительству Р. Гай- | нутдин предупредил власти об опасности превращения чеченского конфликта в войну мусульман с христианами и просил правитель- j ство В. С. Черномырдина остановить генерала Пуликовского, пока тот не начал штурм Грозного ³.

В современной ситуации на Северном Кавказе федеральные власти видят две основные опасности, которые, по их мнению, мо- | гут вовлечь Россию в Кавказскую войну. Во-первых, это соци-ально-экономический кризис, поразивший регион с конца 80-х годов. По признанию российского правительства, наиболее серьезная ситуация сложилась на северо-востоке региона — в Дагестане и Чечне. В сентябре 1997 г. было отмечено, что «...по показателям соци-; альной сферы (Республика Дагестан. — В. Б.) находится на одном из последних мест в Российской Федерации». По мнению прави-. тельственных кругов, растущая безработица, инфляция, низкий уровень жизни подавляющей части населения и неуправляемые миграции создали почву для местных сепаратистских движений⁴.

Второй серьезной опасностью для мира и стабильности на Се- I верном Кавказе федеральный центр считает подрывную деятель-1 ность западных и мусульманских стран, стремящихся к расчлене-1 нию России и включению Кавказа в свою сферу влияния. Если в 1 первой половине 90-х годов руководство РФ полагало главным вра- 1 гом России на Кавказе местных националистов, то в последние два-и три года все большие опасения у него вызывают исламские рефор-Я

234 j

маторы-радикалы, которых называют ваххабитами⁵. Именно в них видят зачинщиков Кавказской войны. Для федерального и дагестанского правительства это ставленники антироссийских сил, пытающихся оторвать не толъко Дагестан, но и весь Кавказ от России.

Кто же такие «ваххабиты»? На Северном Кавказе этот термин уже почти десять лет используется как ругательная кличка для обозначения идейных и политических противников официально признанного властями мусульманского духовенства. Понятие образовано от имени известного религиозного саудовского реформатора XVIII в. Мухаммеда ибн Абд ал-Ваххаба. Сами «ваххабиты» видят в этом слове оскорбление и не приемлют его. Среди тех, кого так называют, выделяется радикальная по взглядам группа молодежи и людей среднего возраста, выступающая за религиозные реформы. Она резко критикует руководство Духовного управления мусульман Дагестана (ДУМД) и захвативших в нем ключевые позиции последователей шейхов суфийских братств накшбандия и шазилия, возобновивших свою деятельность в 90-е годы.

Своей целью исламские реформаторы провозглашают очищение ислама от недозволенных новшеств (араб. мн. ч.: бида\ ед. ч. бид'а), таких как суфизм и культы святых, возвращение к нравам времен пророка Мухаммеда. Сами себя «ваххабиты» называют «братьями» (араб, ихван) или сторонниками восстановления религии предков (араб, ас-салаф, отсюда арабское название движения ас-салафия и его участников салафиты), а свою общину — джамаатом ⁶. В догматике, толковании шариата, организации общин и обрядности между последователями Мухаммеда ибн Абд ал-Ваххаба и «ваххабитами» на современном Северном Кавказе есть существенные различия. Исторические условия возникновения, социальная база и политические формы этих движений не сходны. По взглядам и организации «ваххабиты» в Дагестане ближе к фундаменталистским движениям конца XX в. в арабских странах, вроде египетских «Братьев-мусульман» или алжирского Фронта исламского спасения.

Для целей данной работы еще важнее отметить, что во второй половине 90-х годов «ваххабизм» все чаще используется как ярлык Для шельмования политических противников ДУМД. Под «вахха-

битами» нередко понимаются представители чуть ли не диаметрально противоположных взглядов. В их число включают и умеренного «ваххабита»-реформатора Ахмед-кади Ахтаева, о котором мы еще расскажем ниже, и не очень-то религиозного, хотя и выдающего себя за мусульманина, радикального политика Мовлади Удугова, и даже известного террориста Шамиля Басаева, а также многих других, порой чистых бандитов, не имеющих никакого отношения к движению кроме своей «кавказской национальности» ⁷.

Утвержденная указом президента Ельцина 17 декабря 1997 г. «Концепция национальной безопасности Российской Федерации» подразумевает для Северного Кавказа в основном движение «ваххабитов», когда говорит о необходимости «учитывать (в религиозной и социальной политике центра. — В. Б.) разрушительную роль различных религиозных сект, наносящих значительный ущерб духовной жизни российского общества, представляющих собой прямую опасность для жизни и здоровья граждан России и зачастую используемых для прикрытия противоправной деятельности» ⁸.

Мне кажется, что к мысли о «ваххабитской опасности» для России федеральное руководство пришло под влиянием высшего мусульманского духовенства Дагестана и Москвы, занявшего непримиримую позицию по отношению к своим политическим и идейным противникам в постсоветской мусульманской общине. Недаром шельмование «ваххабитов» на Кавказе начали не российские власти, а дагестанское духовенство. Покойный муфтий Дагестана С.-М. Абубакаров не раз заявлял, что «ваххабизм — это псевдорелигиозное политическое течение с крайне экстремистским ^;уклоном», с которым нужно бороться⁹. Совет муфтиев России, — высший координационный орган мусульманского духовенства РФ, тесно связанный с дагестанским муфтиятом, — после столкнове-ния «ваххабитов» с их противниками в дагестанских селах Карама- I хи, Чабанмахи и Кадар 12 мая 1997 г. резко осудил «неуемные ам- I биции и жажду духовной власти деятелей ваххабизма — течения, I возникшего в России совсем недавно и чуждого абсолютному боль- % шинству мусульман» ¹⁰.

«Ваххабитская угроза» на Северном Кавказе и особенно в Дагестане пугает столичные СМИ самых разных ориентации, а также I

высокопоставленных чиновников из администрации президента. Недаром заместитель бывшего министра РФ по делам национальностей В. М. Михайлова К. М. Цаголов, вернувшись в 1997 г. из поездки в Дагестан, отметил в своем интервью столичной прессе, что в республике «налицо угроза мусульманского фундаментализма». По словам прежнего начальника Управления президента по вопросам внутренней политики А.В.Логинова, «все большее опасение вызывает... мусульманский экстремизм» ". Эти страхи, судя по публикациям столичных газет ¹², разделяют не только ЛДПР, русские националисты и коммунисты, но и сторонники демократической ориентации в российском правительстве и Госдуме.

За последние два-три года такие настроения активно распространяют СМИ. «Ваххабизм» на Северном Кавказе вызывает у многих столичных журналистов панический ужас. Время от времени московские газеты пестрят заголовками типа «Джихад подошел к границам Дагестана» (Известия, 10.02.1998), «Эль Ваххаб пришел в Дагестан» (Известия, 19.02.1998), «Кавказ все больше тлеет джихадом» (Известия, 21.04.1998), «Фронт освобождения» приблизился к Ставрополью» (Известия, 25.04.1998), «Затишье в Дагестане тревожнее криков «Аллах акбар!» (Новые Известия, 29.05.1998), «Ваххабизм — логическое следствие всей истории Кавказской войны» (Известия, 14.08.1999). По справедливому замечанию министра РФ Р. Г. Абдулатипова, «на фоне войны в Дагестане и ухудшающейся обстановки на Северном Кавказе в целом в России укрепляется стереотипное представление о любом мусульманине как об исламском экстремисте» ^|3.

Наряду с общим усилением исламофобии следует отметить и появление в федеральном руководстве лиц, симпатизирующих исламу. Среди них немало выходцев из Дагестана и других мусульманских республик РФ, недавно влившихся в новую федеральную элиту, например уже упоминавшийся Р. Г. Абдулатипов, покойный депутат Госдумы Г. Г Гамидов, Н. М. Хачилаев, председатель Союза мусульман России (СМР), заменивший Гамидова в Госдуме после его убийства в Махачкале в августе 1996 г. Последний лишился депутатского мандата и какое-то время скрывался в Чечне после скандала мая 1998 г., когда его сторонники захватили здание

правительства в Махачкале, но и поныне сохраняет тесные связи с мусульманской политической элитой Москвы. Все эти и другие известные российские политики разных ориентации, происходящие из мусульманских регионов страны, — такие как Руслан Хасбулатов, Аман Тулеев, Минтимер Шаймиев, Муртаза Рахимов, Аслан Масхадов, Руслан Аушев и другие, — демонстративно объявляют о своей принадлежности к исламу. В 90-е годы все они совершили (а большинство по нескольку раз) хадж ^|4.

Несмотря на различия в политических и религиозных взглядах, все вышеупомянутые политики видят в исламе источник будущего культурного возрождения и стабилизации обстановки на Северном Кавказе. Их усилиями ислам получил у федеральных властей несколько привилегированный статус ¹⁵, которым он не пользовался прежде со стороны ни советских, ни дореволюционных российских властей. Глава ДУМЦЕР (в декабре 1998 г. переименованного в ДУМЕР — Духовное Управление мусульман Европейской части России) Р. Гайнутдин нашел общий язык с влиятельным мэром Москвы Ю. М. Лужковым ^|6. Последний не раз заявлял о поддержке московским правительством «традиционной для России мусульманской общины». Мэр нередко участвует в мероприятиях московского муфтията, в частности Международной исламской конференции «Роль мусульман в духовном возрождении России», прошедшей в Москве 5—6 июня 1999 г.

Благодаря сближению с московскими и федеральными властями мусульманская община столицы смогла вернуть в 1991 г. историческую соборную мечеть, построить в 1995—1998 годах несколь-ко новых больших мечетей в разных районах Москвы и Подмоско- ] вья. При поддержке администрации Ю. М. Лужкова в Нагатинской пойме строится колоссальный Восточный гуманитарный центр; он включает в себя мечеть, колледж-медресе, помещения для научных конференций, мусульманского бизнес-клуба и т. д. " Федера-льные власти не раз заявляли о своей поддержке ислама как одной из конфессий россиян. С середины 90-х годов президент Ельцин ежегодно поздравлял не только христиан с Пасхой и Рождеством, но и мусульман с Курбан-Байрамом. В одном из таких выступлений, произнесенном в апреле 1998 г., была отмечена «глубочайшая при-

знательность мусульманской общественности России за содействие в решении стоящих перед страной проблем» ^|8. С 2000 г. эту традицию продолжил В. В. Путин. Характерно, что накануне своей инаугурации на встрече с Советом муфтиев России он назвал Россию «великой христианской и исламской державой».

При всей непримиримости сторонников и противников ислама в московской федеральной элите в их взглядах есть и нечто общее. Оба течения весьма плохо разбираются как в исламе, так и в современной религиозной ситуации на Северном Кавказе вообще и в Дагестане в частности. В постсоветское время между Москвой и Кавказом, а также другими мусульманскими и немусульманскими регионами постепенно выросла настоящая стена взаимонепонимания. Столичные СМИ, как правило, рисуют крайне превратную картину религиозной обстановки в регионах. Судя по выступлениям российского руководства, подобным же образом представляют себе обстановку в регионе высшие федеральные и московские власти.

Приведу характерный пример. Зимой 1998 г. корреспондент «Известий» Ю. Снегирев, побывавший в Махачкале и в «ваххабитских селениях» Карамахи и Чабанмахи, писал: «Словом "ваххабиты" в дагестанских семьях пугают маленьких детей. Когда в Махачкале предотвращают очередной теракт, заговорщиков ищут именно среди них. Образ бородатого, но безусого религиозного боевика в последнее время встал страшной тенью над Дагестаном». На самом же деле, как показал проведенный чуть позже среди дагестанцев опрос общественного мнения, только 4,2 % опрошенных связывали рост терроризма в республике с «религиозным экстремизмом» ^|9. Большинство (66,2 %) связывали терроризм «с борьбой политических, клановых и мафиозных группировок за власть и передел собственности» ²⁰. В современной московской прессе почти ежедневно встречается масса подобных искажений фактов.

Еще важнее отметить, что у федеральных властей сложилось крайне фантастическое представление о «традиционализме» постсоветского Северного Кавказа и других регионов. Многие из московских политиков уверены, что после падения советского строя в регионах началось возрождение «традиционных» досоветских институтов и ценностей, на которые в будущем государство сможет

опереться, чтобы укрепить свою пошатнувшуюся власть на местах. К таким институтам относят прежде всего сельскую общину, родовые структуры, церковь и духовенство. По верному замечанию А. А. Никишенкова, в постсоветское время «сложились особые публицистические жанры «воспевания» традиционной культуры различных народов»²¹. В регионах Северного Кавказа с преобладанием мусульманского населения к «традиционалистам» относят тех представителей мусульманского духовенства, которые сотрудничают с властями ²².

На самом деле, как было показано в ряде недавно опубликованных работ²³, современный исламский подъем повсюду на постсоветском Востоке не начался бы без советских реформ, вследствие которых здесь сложилось квазитрадиционное общество*. Местные «традиции», к которым апеллируют как власти, так и многие представители духовенства, на деле были неузнаваемо изменены или созданы в ходе этих реформ. Некоторые из таких «традиций», на которые пытается опереться пошатнувшееся государство, — такие как местное самоуправление, кланы, — сегодня несут в себе не столько стабилизирующий, правоохранительный, сколько дестабилизирующий, противоправный импульс ²⁴.

Противостояние официально признанного мусульманского духовенства и оппозиционных ему мусульманских общин Дагестана и Северного Кавказа воспринимается правительством РФ в виде борьбы пророссийского «традиционного» и антироссийского «ваххабитского» ислама. Однако на самом деле и руководство ДУМД, и оппозиционеры вышли из единого мусульманского движения. Антироссийские настроения среди кавказских «ваххабитов» появились только во второй половине 90-х годов. Лет десять тому на- ] зад будущие «ваххабиты», еще не занимая антироссийской позиции, боролись за свободу совести совместно со своими идейными

* Несмотря на расплывчатость и неточность понятий «традиционные» и «нетра- I

диционные религии», я буду использовать их в данной работе, вкладывая в них не реаль- |

, ное историческое, а формальное юридическое значение. Дело в том, что оба этих терми- I

на прочно вошли в словарь федеральных законодателей и обойтись без них при разборе 1

федеральных политических концепций будет затруднительно.

противниками. В 1989 г. они вместе низложили муфтия Духовного управления мусульман Северного Кавказа М. Геккиева и разошлись только через несколько лет на почве идеологических разногласий и борьбы за власть ²⁵. Интересно отметить еще мало известный факт, что Б. М. Кебедов и другие руководители «ваххабитов» получили традиционное мусульманское образование у суфийских шейхов, возглавлявших подпольные медресе в Дагестане²⁶.

«Ваххабитский» ислам характеризуется СМИ и властями как политический и религиозный экстремизм. Однако большая часть политических радикалов и особенно террористов, «приписанных» к движению, — таких как Мовлади Удугов, Зелимхан Яндарбиев, Шамиль Басаев или Салман Радуев, — нельзя назвать не только исламскими реформаторами, но даже просто по-настоящему глубоко верующими мусульманами. Это чисто светские люди, плохо знакомые с элементарными представлениями и обрядами ислама. В последние годы некоторые из них стали заявлять о своей близости к исламским реформаторам, но это просто блеф ²⁷. Причем в исламские радикалы многих из них записали первоначально российские СМИ.

В собственно исламском движении радикалы до 1998 г. были в меньшинстве. К середине 90-х годов «ваххабиты» распались на несколько разрозненных групп. Среди них выделялось три крыла²⁸. Наиболее умеренное крыло «ваххабитов» возглавлял А. Ахтаев из селения Кудали Гунибского района Дагестана. Он был противником использования ислама в политике и выступал за «исламское просвещение» российских мусульман. В 1996 г. он основал в Махачкале движение «ал-Исламия», имеющее целью возрождение исламской культуры и особенно сети примечетных медресе Дагестана, разрушенной в советское время. Идеи А. Ахтаева популяризировала газета «Знамя ислама» («Ар-райа ал-исламийа»), выходившая в 1995—1998 годах в Махачкале на русском языке.

Центр движения группировался вокруг имама и руководителя медресе в городе Кизилюрт Багаутдина Магомедовича Кебедова (или Баха ад-дина Мухаммеда, как он предпочитает называть себя на арабский лад) родом из селения Сантлада Цумадинского района Дагестана. Он активно участвовал в политике, пикировался с су-

?Л1 I

фийскими шейхами и муфтиями ДУМД, но до 1998 г. не выступал за вооруженную борьбу с российскими властями. Во время российско-чеченской войны 1994—1996 годов он еще был равнодушен к движению за независимость Чечни. При поддержке международных миссионерских организаций типа ВАМИ сторонники Б.М.Кебе-дова издали в Москве и Махачкале несколько сотен тысяч просветительских брошюр. Их темы — правила совершения мусульманских обрядов, элементарные предписания шариата, жизнь пророка Мухаммеда. Перу самого Кебедова принадлежит брошюра «Намаз» (молитва, изд-во «Сантлада», М., 1993; 2-е изд., М., изд-во «Бадр», 1999) и учебник арабского языка для начинающих.

Немногочисленных радикалов возглавлял ученик Б. М. Кебедова совсем еще молодой Айуб (Ангута) Омаров из селения Кванада Цумадинского района Дагестана, создавший свою общину среди дагестанцев в Астрахани. Его сторонники выступали за создание исламского государства на Северном Кавказе. Дагестан, власти которого «погрязли в неверии (ширк)», А. Омаров считал «территорией войны» (дар ал-харб), на которой шариатом позволено вести «священную войну» (малый джихад) с неверными. Однако, по имеющимся у меня сведениям, никто из них не принимал участия ни в российско-чеченских войнах, ни в терактах на Северном Кавказе и центральной России ²⁹.

Военизированных групп, которых так боятся дагестанские и федеральные власти, среди «ваххабитов» первоначально не было. Они появились скорее как реакция на действия сил МВД и федеральных войск, а также на усилившиеся гонения против «вах-хабитов», ближе к концу российско-чеченской войны 1994—1996 годов. Тогда чеченец иорданского (или саудовского) происхождения, скрывающийся под псевдонимом Хаттаб, организовал в селении Карамахи Буйнакского района Дагестана военизированную школу для подготовки «братьев» к джихаду. Позже он с отрядом местных ополченцев перебрался в Чечню и включился в парти-занскую борьбу с федеральными войсками. Центр по военной подготовке «ваххабитов» продолжал действовать в Карамахи под ру-ководством Джаруллы Гаджибагомедова³⁰.

В мае 1998 г. карамахинцы разгромили сельское отделение ми-Л

лиции и изгнали со своей территории представителей дагестанских властей, объявив себя отдельной исламской территорией, управляющейся по законам шариата. В то же время в Чечне о своей солидарности с дагестанскими «братьями» объявил Конгресс народов Ичкерии и Дагестана (КНИД) под руководством М. Удугова. В декабре 1998 г. КНИД «в интересах безопасности Чеченского исламского государства, а также за торжество исламских идей во всем мире (так в тексте. — В. Б.)» сформировал Исламский миротворческий батальон. Руководство им было поручено Хаттабу и известному террористу и полевому командиру Шамилю Басаеву ³¹.

Правительство РФ преувеличивает роль арабских миссионеров и финансовой поддержки из Саудовской Аравии в возникновении «ваххабизма». Судя по моим полевым материалам, которые я собрал на родине Б. М. Кебедова, движение зародилось в Дагестане еще в середине 70-х годов ³². Тогда никаких денег и миссионеров из арабских стран здесь, конечно, не было. Начало финансовой поддержки Б. М. Кебедова и его сторонников из-за рубежа относится к началу 90-х годов, когда окончательно пал «железный занавес», более 70 лет отделявший северокавказских мусульман от их зарубежных единоверцев. Размеры финансовой помощи сильно завышаются. Ходят совершенно нелепые слухи, что за каждого новообращенного «ваххабиты» получают от нескольких сот до нескольких тысяч долларов США. Но никаких фактов, подтверждающих эти слухи, пока не опубликовано.

Как мы убедимся ниже, некомпетентность в вопросах современного религиозного и социального положения на Северном Кавказе существенно ослабляет эффективность федеральной программы реформ в регионе.

Программа религиозных и социальных реформ

В 1994—1999 годах правительство Ельцина разработало вместе с Госдумой и Советом Федерации целый комплекс нормативных актов, при помощи которых в начале третьего тысячелетия оно надеется стабилизировать религиозную и социальную обстановку на Северном Кавказе. Среди них только часть непосредственно отно-

сится к этому региону, остальные же касаются всех субъектов РФ, но в них важное место отведено Северному Кавказу. Можно выделить два основных направления реформы федерального законодательства: религиозно-политическое и социально-экономическое. Рассмотрим сначала первое.

Его стержнем стал федеральный закон «О свободе совести и религиозных объединениях». Как известно, вокруг него в Госдуме развернулась серьезная борьба между сторонниками либерального и жесткого отношения государства к нетрадиционным религиям и зарубежной миссионерской деятельности. Законопроект лоббировала Русская православная церковь (РПЦ). Против него выступила российская исламская оппозиция, в том числе глава СМР Н. М. Ха-чилаев. Закон также подвергся резкой критике со стороны правительства США и тех стран Запада, в которых сосредоточены основные протестантские центры, ведущие миссионерскую деятельность в России. Под нажимом из-за границы 23 июля 1997 г. президент Ельцин наложил на закон вето ³³. Однако после трех чтений в Госдуме он был все-таки утвержден ею, а 26 сентября 1997 г. подписан президентом.

Принятие этого закона знаменует собой поворот российской религиозной политики к более жесткому контролю со стороны государства за религиозными общинами, в том числе и исламскими. Действовавший до него федеральный закон «О свободе вероисповеданий», принятый Верховным Советом РСФСР в 1990 г., не ставил препон миссионерской деятельности, созданию новых приходов, открытию церквей и молельных домов, религиозных школ, распространению религиозной литературы и прессы. Впервые после почти семидесятилетних преследований он на деле гаранти-•ровал северокавказским мусульманам и представителям других конфессий свободу совести и право на создание религиозных организаций. Подобные гарантии давал верующим Дагестана закон «О свободе совести и религиозных организациях» ³⁴, принятый Верховным Советом ДАССР 5 мая 1991 г.

Новый федеральный закон о свободе совести подтвердил светский характер государства (Статья 4.1) и права граждан России, а также иностранных подданных, находящихся на ее территории,

«исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать и менять, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними» (Статья 3.1)³⁵. Вместе с тем преамбула к закону утвердила приоритет ислама наряду с РПЦ и другими традиционно существовавшими на территории страны конфессиями, которые российское руководство обязуется уважать и поддерживать. Ислам назван среди религий, «составляющих неотъемлемую часть исторического наследия народов России» ³⁶.

Существенно ограниченными оказались права «нетрадиционных» религиозных объединений, под которыми понимаются движения, появившиеся в России в постсоветское время. Для них был введен 15-летний испытательный срок. Теперь они могут существовать только при условии ежегодной перерегистрации (Статьи 11; 27.3)³⁷. Кроме того, они не имеют права на материальную и иную поддержку со стороны федеральных и республиканских властей, их священнослужители не освобождаются от военной службы, им запрещено открывать религиозные школы и давать религиозное образование детям, проводить религиозные обряды в лечебных и исправительных учреждениях, издавать и распространять религиозную литературу, иметь при себе иностранные религиозные представительства и приглашать из-за рубежа проповедников и других религиозных деятелей (Статьи 27.3; 3.4; 5. 3 и 4; 13.5; 16.3; 17. 1 и2; 18.2; 19; 20.2)³⁸.

Вслед за новым федеральным законом Народное Собрание РД утвердило 30 декабря 1997 г. новый республиканский закон «О свободе вероисповедания и религиозных организациях». Он заменил закон «О свободе совести и религиозных организациях», действовавший в Дагестане с мая 1991 г. Его принятию также предшествовала долгая борьба между республиканскими властями, национальной и исламской оппозицией. После всенародного обсуждения и первого чтения законопроекта в Народном Собрании 27 февраля 1997 г. его подвергли существенной правке. Дагестанский закон отнюдь не копирует текст федерального. В нем нет 15-летнего «ценза» для нетрадиционных религий, ведь перешагнуть его кроме РПЦ не сможет ни одна дагестанская религиозная организация. В то же время

закон продолжает федеральный курс на ужесточение государственного контроля за религиозными общинами и разграничение «традиционных» и «нетрадиционных» конфессий³⁹. Для этого ряд общероссийских норм здесь конкретизирован применительно к северокавказской специфике.

Если федеральный закон лоббировала РПЦ, то его дагестанский вариант — Духовное управление мусульман Дагестана (ДУМД), главным врагом которого являются местная исламская оппозиция. Поэтому в нем появились положения, запрещающие мусульманским общинам, не зарегистрированным в ДУМД, иметь свои мечети и религиозные школы, издавать и распространять исламскую литературу, поддерживать связи с арабскими миссионерскими организациями (Глава I, Статьи 4, 7; Глава III, Статья 12; Глава IV, Статьи 15,22)⁴⁰. В дагестанский закон введено положение о том, что «религиозной организации может быть отказано в государственной регистрации... если на территории, на которой данная религиозная организация предполагает действовать, уже существует ранее зарегистрированная религиозная организация с тем же названием» (Глава IV, Статья 19) ^4|. Для Дагестана это означает запрет не признающих власти муфтията мусульманских общин, поскольку они, как и зарегистрированные отделения ДУМД, называются «мусульманскими джамаатами» (т. е. примечетными общинами).

Дата добавления: 2016-01-06; просмотров: 20; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!