Исламофобия и религиозное законодательство в постсоветском Дагестане 4 страница
1. Этническая община не охватывает механическим образом всех лиц, принадлежащих к данному национальному меньшинству и проживающих на данной территории. Процесс ассимиляции не может рассматриваться как необратимый. Ядро этнической общины окружают люди, которые в разных обстоятельствах могут то определять, то не определять себя в качестве ее членов. Этническая община в иноэтнической среде сохраняет свою устойчивость при любых изменениях ее границ в силу своей включенности во вну-триэтнический процесс и размывается лишь тогда, когда ее роль в этом процессе окончательно утрачивается. На устойчивость общины влияет также наличие или отсутствие у нее своей особой роли и в ее социокультурном окружении.
2. Членство в этнической общине индивидуально и обусловлено принятием актуальных ценностных доминант этнической общины, исторического опыта, лежащего в основе этих доминант, и определенных коммуникативных и поведенческих стереотипов, присущих этнической общине в данный момент. А поскольку все эти условия членства изменчивы, оно не является постоянным.
Теперь я хотела бы уточнить понятия, используемые в работе. Мои определения отнюдь не претендуют на универсальность и даже полноту; они актуальны в контексте некоторых ограниченных целей и задач и их можно было бы назвать просто рабочими. По ходу изложения некоторые из них будут дополняться и уточняться.
|
|
|
Начну с определения термина «этнос». Я буду понимать под этносом социальную общность, имеющую единство исторической судьбы. Ни единство происхождения, ни единство территории, ни единство языка я не расцениваю как факторы, определяющие этнос. Первый фактор — потому, что этнос может быть составлен из
весьма пестрых в этнографическом отношении компонентов. Второй и третий — потому, что они не позволяют признать армян этносом. Армяне разбросаны по всему свету и говорят на разных языках. Армяне диаспоры часто вовсе не знают армянского языка. Но это не является признаком ассимилированности и почти не влияет на их этническую самоидентификацию. Есть, однако, параметры, которые сущностно отличают этнос от прочих социальных групп. Этнос — субъект спонтанной (непланируемой, нерефлекси-руемой) самоорганизации. Она осуществляется на основании заложенных в культуре адаптационно-деятельностных моделей. В свою очередь, эти модели выражают бессознательные установки, характеризующие различные аспекты действия человека в мире и возникшие в процессе адаптации людей к природным и социальным! условиям их бытия.
Под термином «диаспора» будет пониматься часть народа, проживающая вне страны своего происхождения. На армянском языке диаспора называется «спюрк», и это слово часто употребляется и в других языках для обозначения армянской диаспоры. (Оговорюсь, что применительно к армянским общинам, проживавшим в различных городах бывшего Союза, армяне обычно не употребляли слов «диаспора» или «спюрк»; в настоящее время это встречается лишь изредка, поскольку данная территория не воспринималась и ] сейчас не вполне воспринимается как чужая, как «заграница».)
|
|
|
«Материнским этносом» буду называть часть народа, прожива- | ющую на своей исторической родине. Материнский этнос может ] быть разделен на субэтнические группы, имеющие свою куль-1 турную специфику. (В случае армян следует разделять население I Еревана и регионов, входивших в Советскую Армению, и население 1 Нагорного Карабаха.)
Совокупность различных социально-функциональных групЯИ этноса, включающую и материнский этнос, и этнические общины, я 1 буду называть этнической системой.
В рамках моего исследования важно четко разграничить поня-1 тия «диаспора» и «этническая община». Под последней я понимаю 1 активную часть диаспоры, отличающуюся не только отчетливой! этнической самоидентификацией, но и групповой сплоченностью и I
|
|
|
групповой идентичностью. Община воспринимает себя как группу представителей данного этноса, отождествляющих свои интересы с его интересами (хотя представления об этих интересах у этнической общины могут отличаться от представлений членов «материнского этноса»).
Этническая община всегда имеет некоторую этническую символику. Следует различать символику, принятую всем этносом и членами диаспоры, в том числе и символику, принятую в данный момент этнической общиной. Для армян общеэтническим символом является изображение горы Арарат, напоминающее об утерянной родине. Редкий армянский дом — что в Ереване, что в Москве, Санкт-Петербурге или Париже — не украшает рисунок или фотоснимок двуглавой библейской горы. Под символами же этнической общины я буду понимать те символы, которые сопряжены с актуальным функционированием этноса, означают включенность в его современную жизнь. В годы карабахской войны таким актуальным символом были, например, портреты легендарного генерала Андраника.
Под этнической идентичностью я буду понимать ощущение членом диаспоры своей принадлежности к этнической группе. Нарастание этого ощущения, завершающееся обостренным осознанием человеком своей этнической идентичности, будем именовать этнической мобилизацией, его спад — этнической демобилизацией. Под ассимиляцией будет пониматься утрата членом этноса языка и культурных навыков, объединяющих его с «материнским этносом», под диссимиляцией — обретение соответствующих навыков. Этническая идентичность, мобилизация и демобилизация — явления субъективного плана, связанные с чувством принадлежности к группе. Ассимиляция и диссимиляция — объективные характеристики; ими фиксируется наличие или отсутствие определенных культурных черт. Для моей темы особенно важно указать на тот факт, что ассимилированность не является препятствием для этнической мобилизации.
|
|
|
Этническая идентичность в качестве своего содержательного аспекта имеет этнокультурную самоконцепцию, которая представляет собой мифологему «образа мы». Последний в
различные периоды жизни этнической общины может меняться.
Основным проявлением этничности, под которой я понимаю результат проявления этнической идентичности, помимо принятия этнической символики является также этническое поведение. Оно во многом обусловлено той ролью, которую этническая община играет в контексте общей этнической системы. Последнее в дальнейшем будет объяснено отдельно.
Наконец, социокультурное окружение — это иноэтническая среда, в которой находится диаспора. При этом однозначное противопоставление диаспоры и социокультурной среды было бы неправомерным. Они образуют единую социальную систему. У многих членов диаспоры связи с социокультурным окружением более тесные, чем с «материнским этносом». Что касается собственно этнической общины, то и она находится в непрестанном и далеко не всегда антагонистическим взаимодействии с социокультурным окружением. Окружение в большой мере влияет на процессы, происходящие в этнической общине.
ЭТНИЧНОСТЬ КАК ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА
Для того чтобы определить свое место в исследовании проблем этничности, я выделю основные вопросы, получающие в работах по данной теме различную трактовку.
1. Насколько тесно происхождение этничности можно увязывать с опозициональными процессами в обществе? Связаны ли проявления этничности с борьбой за влияние и привилегии в обществе? Является ли рост этничности ответом на попытки ассимиляции или притеснения этнических групп? (Термин «оппозициональный подход» ввел в научный оборот Э. Спейсер, но почти все современные исследования этничности с большей или меньшей степенью натяжки могут рассматриваться как приверженцы данного подхода.)
2. Следует ли понимать этничность как исконную существенную (примордиальную) характеристику или как характеристику инструментальную, то есть такую, которой индивид может манипулиро-
вать в зависимости от своей выгоды, понимаемой в сколь угодно широком смысле? (Примордиалистский подход к этничности мы встречаем в работах П. ван ден Берге, К. Гирца, отчасти у Ф. Барта, в последних работах — у Д. Мойнихана, инструменталистский — у А. Коэна, А. Эпштеина, Н. Глайзера, М. Бэнкса, Д. Хоровитца, Э. Смита, М. Бэнтона, М. Фишера и др.)
3. Является ли этничность индивидуальной или групповой характеристикой, точнее сказать — кто носитель этничности: индивид (так считают А. Ройс, К. Ларсон, М. Андерсон) или группа (Г. Исааке, Р. Джексон, А. Коен и др.)?
4. Следует ли при определении этничности делать акцент на наличии общего культурного основания (Т. Де Воз, С. Энлоу, Э. Спейсер), на поведенческих характеристиках индивида (У Фри-ман, Ж. Девере, Г. Де Воз) или на самоприписывании (Л. Рома-нуччи-Росс, Ф. Барт)?
5. Что такое этническая граница? Возможно ли описать ее, основываясь на каком-либо из перечисленных в предыдущем пункте факторов или их совокупности (Ф. Барт) или же следует предположить, что этническая граница в значительной мере создается механизмами функционирования этноса и неразличима для внешнего наблюдателя (С. Леви)?
С моей точки зрения, проявления этничности нельзя рассматривать как проявления оппозиционности в чистом виде. Если мы согласимся с тем, что рост этничности провоцируется оппозицией этнической общины своему социокультурному окружению, то мы сделаем только один шаг вперед в изучении проблем функционирования диаспоры. Рост этничности может иметь и другие причины. Даже если говорить о взаимоотношениях этнической общины с социокультурным окружением, надо отметить, что они отнюдь не сводятся к усилению или ослаблению оппозиционности. Отношения между народами могут быть столь же сложны, многогранны и противоречивы, как отношения между людьми. Так, сходство ценностной ориентации этнической общины (или какой-то ее части) и ее социокультурного окружения может в некоторых ситуациях облегчать процессы этнической мобилизации и диссимиляции, пример чего будет рассмотрен ниже.
Оппозициональный подход игнорирует внутриэтнические процессы, которые могут способствовать подъему этничности вне зависимости от отношений общины с ее окружением. То, что переживает «материнский этнос», не может не влиять на поведение его диаспоры. Оппозициональный подход не дает достаточной концептуальной базы для объяснения конфигурации границ этнической группы и их модификации. Он, по сути, допускает лишь два взгляда на проблему границ, оба упрощенные: взгляд на границы как на константные, включающие в себя всех неассимилирован-ных членов того или иного этноса на данной территории, и взгляд на границы как на расширяющиеся-сужающиеся вокруг постоянного центра. Я же полагаю, что границы эти всегда имеют сложную конфигурацию и внутри них центральное положение может занимать то одна группа в составе этноса, то другая, в том числе и группы диаспоры.
Что касается примордиалистского и инструменталистского подходов, то я согласна с теми, кто выступает за их синтез. Смысл его заключается в признании того, что этническое сознание «является потенциальной возможностью, реализуемой, то есть объективируемой и превращающейся в утверждающее себя самосознание только при определенных условиях... этничность не есть "вещь" в себе (или для себя), но представляет собой некую имманентную способность, принимающую выраженную форму в ответ на внешнее воздействие»7. Причем внешнее для этнической общины воздействие может исходить и от ее социокультурного окружения, и от собственного «материнского этноса». Меня интересует главным образом второй случай. Ниже я вернусь к вопросу, как и почему члены полиэтнического общества, никак не осознающие или слабо осознающие свою этничность, становятся активными членами своего этноса.
Изложенный выше взгляд предопределяет и ответ на вопрос, I является ли этничность групповой или индивидуальной характеристикой. Правильно было бы говорить, что этничность имеет и инди-видуальный, и коллективный уровень, или, как образно выразились этнологи Ларсон и Андерсон, «индивид и общество определяют друг друга как танцор и танец»8. Сознание этничности — это всег-
278 1
да сознание принадлежности к группе, но по своей сути это индивидуальное переживание (к этой теме я тоже вернусь ниже).
При ответе на вопрос об основаниях этничности я склонна выделять прежде всего поведенческий аспект и аспект внутригруп-повой коммуникации (в дальнейшем станет понятно почему). То, что в идейном плане скрепляет этнос, относится к современным, текущим, а не историческим переживаниям — к последним же только постольку, поскольку они остро переживаются в настоящее время. Я не считаю определяюще важным наличие общих культурных доминант, поскольку они могут быть изменчивы. Не считаю я также, что следует делать акцент на наличие общих культурных корней, поскольку члены этнической общины могут иметь о них очень идеологизированное и мифологизированное представление. В основе этнической идентичности лежат определенные культурные парадигмы, единые у этнической общины и ее «материнского этноса»; но они все равно могут быть редуцированы к поведенческим аспектам, к действованию. Важно другое: может или не может человек, руководствуясь как бы своим «шестым чувством», вести себя как член этноса. Что означает «вести себя как член этноса», а также что такое коммуникационное основание этнической общины я надеюсь показать, когда приступлю к изложению эмпирического материала.
На конфигурацию этнических границ влияют и процессы, происходящие в социокультурном окружении, и процессы, переживаемые «материнским этносом». Вопрос о характере этого влияния будет рассматриваться подробно ниже, сейчас же обратимся к исследованию С. Леви 9, в котором ставится проблема двойных этнических границ — то есть границ, видимых изнутри группы, и границ, как они представляются внешнему наблюдателю. Вторые появляются в результате межэтнического взаимодействия, тогда как первые определяются наличием у членов группы некоего общего культурного знания, механизм воздействия которого на членов группы может быть абсолютно непонятным для человека, находящегося вне ее.
Леви ставит вопрос о различиях в поведении членов группы, обусловленных ее внешними и ее внутренними границами. Внешний
наблюдатель видит в любовических хасидах, которых изучал Леви, единую гомогенную группу, обладающую общими чертами и ценностями. Между тем внутри группы имеется множество поведенческих альтернатив, порождающих значительную гетерогенность. В частности, по степени правоверности любовические хасиды разделены на четыре категории, которые посредством особых символов и культурных черт мгновенно распознаются своими, но для внешнего наблюдателя они неразличимы, как бы вовсе не существуют. Принадлежность к своей этнической группе сами любови-чи определяют совершенно иным образом, чем это делают посторонние.
Работа Леви демонстрирует, что проблемы границ этнической группы можно решить лишь при одном условии: исследуя не только межэтнические, но и внутриэтнические отношения, характер внутренних взаимосвязей этнической общности. Кроме того, Леви затронул еще вопрос о некотором эзотерическом содержании этнической культуры как культуры «для внутреннего пользования», скрытой от посторонних.
Изучая этническую группу в полиэтническом окружении в период острого кризиса, переживаемого ее «материнским этносом», мы как раз и сталкиваемся с двойной (или даже тройной) границей, притом размытой. В самом деле, во-первых, существует совокупность членов данного этноса, проживающих на данной территории, предположим, в Санкт-Петербурге. Как мы их будем отличать от прочих людей, среди которых они живут? Есть, конечно, бесспорные случаи — мигранты в первом поколении. Но существуют также люди, полностью, почти полностью либо в значительной мере ассимилировавшиеся. Не говорю уже о детях от смешанных браков. В определенной ситуации каждый из этих людей может признать себя членом «своего» этноса и сделать это не в момент переписи населения, а хоть через день после нее. В дальнейшем он будет на своем мнении настаивать либо вновь его изменит. Чем интенсивнее социокультурные процессы, переживаемые этносом, тем больше людей осознают свою причастность к нему. Именно поэтому нет никакого способа механически определить границы диаспоры.
Во-вторых, если взять этническую общину в узком смысле этого слова, то и в этом случае невозможно механически определить ее границы. Большинство членов диаспоры не имеют между собой устойчивых связей. Тем не менее создаются объединения по этническому признаку; эти объединения так или иначе взаимодействуют между собой; вырабатывается осознанная групповая солидарность — складывается этническая община. Например, существует не просто кружок любителей народной музыки, театральная студия или языковая школа для детей — но все эти структуры знают друг о друге, поддерживают более или менее тесные связи и имеют отчетливое сознание своего «мы». Оно отличается от расплывчатого «мы» диаспоры, включает в себя не только сознание принадлежности к этносу, но и сознание своего соучастия в его жизни. Образно говоря, такое «мы» обозначает не просто армян, а «сознательных», то есть старающихся выполнять обязанности, осознаваемые ими как долг перед своей этнической группой. На волне бурных политических событий приток в сообщество, определенное таким «мы», может быть очень значительным. Причем в число «сознательных» членов общины зачастую попадают и те, кто прежде вообще не относил себя к диаспоре.
В-третьих, существует граница как бы эзотерическая. Ею охватываются те, чье поведение определяется в большей степени процессами, происходящими в этносе, чем в социокультурном окружении. Эти люди вовсе не копируют лозунги, символику, стиль поведения «материнского этноса» — они выполняют в нем свою оригинальную творческую роль. И здесь дело не в «сознательности», как таковой. Их глубокая включенность определяется закономерностями внутриэтнических процессов.
Последнее положение нуждается в отдельном обстоятельном объяснении, к которому мы сейчас и приступим. Это, в свою очередь, поможет ответить на вопрос о том, какие внутриэтнические процессы могут определять границу этнической группы и как.
Этническая картина мира
и функциональный внутриэтнический конфликт
Люди видят мир сквозь призму этнических констант, воспринятых ими через их этническую культуру бессознательных представлений о способе и характере действия человека в мире. Это представления о том, где лежит источник зла, а где — добра, где находится и что из себя представляет поле действия, каковы условия действия и те его способы, при которых добро побеждает зло. Чтобы действие человека в мире стало психологически возможным, он должен также определить себя в качестве субъекта действия, а для этого — приписать себе определенные качества, делающие его способным к действию. В частности, вписать себя в некую общность людей, способных к совместному действию. В каждой этнической культуре представление об этой общности свое, особое.
Все эти представления складываются в целую систему образов или этнических констант. Так создается основание для того, чтобы внешняя конфликтность воспринималась «драматизированным» образом, через взаимодействие образов, имеющих в каждой этнической культуре неповторимые особенности. Каждый образ имеет собственный характер и состоит в определенных отношениях с другими. Активность человека с этой точки зрения предстает как взаимодействие разделяемых им образов. Само пространство 1 имеет свои образные черты, которые согласуются с образом «мы» I и с другими компонентами той схематизации мира, которая про-1 исходит в этническом сознании.
Речь идет не о мифологической схеме! Константы или образы! имеют лишь формальные, «технологические» — не содержатель-И ные, не проблемные — черты. Как объяснить это более просто?! Скажем, в некоем литературном жанре должны, в сответствии cl его законами, обязательно присутствовать персонажи злодея, ры-1 царя, жертвы и т. п. В каждом конкретном произведении у нихЯ будут собственные имена и индивидуальные особенности, но при! этом сам набор характеристик и моделей отношений между нимиД
как и динамика сюжета, требуемая спецификой жанра, будут сохраняться постоянно. Этническая культура вырабатывает подобный же канон восприятия мироздания. Она задает парадигмы восприятия: все объекты внешнего мира либо встраиваются в этнические константы, подвергаясь при этом более или менее значительным искажениям, либо вовсе не воспринимаются человеком. Меняется жизнь этноса, меняются культурные, политические, экономические условия, в которых он живет. Значит меняется и тот внешний опыт, который народ должен воспринимать и упорядочивать. Возникает как бы новая пьеса, написанная в соответствии с тем же каноном, но на новом материале. Картины мира будут сменять друг друга; но благодаря этническим константам структура их будет в своем основании оставаться прежней.
Наполнение этнических констант конкретным содержанием представляет собой сцепление бессознательных образов с фактами реальности, или, если говорить на языке психоаналитиков, представляет собой трансфер — перенос бессознательного комплекса на реальный объект. Трансфер может быть более или менее прочным (иногда — сохраняется веками) до тех пор, пока опыт этноса не начинает явно расходиться с реальностью. Тогда последует новый трансфер — на другой объект. Так происходит формирование конкретного «образа защитника» и «образа врага» (безразлично, персонифицированных или нет). Аналогичным образом происходит явление, которое можно назвать автотрансфером: человек приписывает себе те качества, которые заложены в бессознательном образе «себя» и «мы».
В каждом случае трансфер и автотрансфер совершаются синхронно, так что на реальную действительность переносятся не только характеристики бессознательных образов, но и их диспозиция и взаимодействие. Таким образом, постоянной чертой любой картины мира, присущей в различные исторические периоды этносу, является ее баланс: соотношение «сил добра» и «сил зла» не меняется. Если внешняя угроза возрастает, то либо увеличивается представление о собственном могуществе, либо дополнительная психологическая нагрузка падает на образ «защитника». Последнее зависит, в свою очередь, от имеющихся в наличии потенциаль-
ных объектов трансфера и от диспозиции образа «себя» и образа «защитника».
Вокруг объектов трансфера и организуется реальность. К ним стягиваются все смысловые связи этнической картины мира. Ими задается сюжет жизни этноса, через их посредство на реальную действительность проецируется тот конфликт между «источником добра» и «источником зла», который представлен в этнической культуре. На их основе выстраиваются парадигмы внешней и внутренней «политики» этноса. Короче, эти объекты становятся ключевыми на арене действия этноса.
В то же время этнические константы не содержат в себе представления о направленности действия, его моральной оценке. Направленность определяется ценностной ориентацией. Можно сказать, что этнические константы и ценностная ориентация соотносятся как способ действия и цель действия.
Таким образом, этническую картину мира можно рассматривать как производную от этнических констант, с одной стороны, и ценностной ориентации — с другой. Этнические константы неизменны на протяжении всей жизни этноса, а вот ценностная ориента-ция, во-первых, может меняться, во-вторых, является результатом свободного выбора людей.
Наличие у различных членов этноса и входящих в него социально-функциональных групп различных ценностных ориентации означает, что этнос не имеет единой картины мира. Даже сам про-цесс трансфера можно признать следствием выбора — но не в том смысле, что люди самопроизвольно выбирают тот или иной объект трансфера, а в том, что наполнение бессознательных комп- 1 лексов конкретным содержанием зависит от общих интенций че- 1 ловеческой личности, ее целеполагания. Например, в этнической 1 культуре может существовать некоторый константный образ «по-Я кровителя», но на кого он будет перенесен, зависит от идеологи- Я ческих доминант носителей данных этнических констант. Другое я дело, что тот, кто служит объектом трансфера, всегда воспринима- Щ ется сквозь призму этнических констант.
В этнической традиции присутствует и другой компонент —-Я культурная тема, центральная для данного народа. «Каждое чело-Я
284 j
веческое общество, — писала известный американский антрополог Рут Бенедикт, — когда-то совершило такой отбор своих культурных установлений. Каждая культура с точки зрения других игнорирует фундаментальное и разрабатывает несущественное. Одна культура с трудом постигает ценность денег, для другой — они основа каждодневного поведения. В одном обществе технология невероятно слаба даже в жизненно важных сферах, в другом, столь же "примитивном", технологические достижения сложны и тонко рассчитаны на конкретные ситуации. Одно строит огромную культурную суперструктуру юности, другое — смерти, третье — загробной жизни»10.
Те понятия или институции, которые становятся культурными темами этноса, связаны с религиозными представлениями, характерными для той или иной этнической культуры. Точнее было бы сказать, что они связаны с формами социальной интеграции, получившими в данной культуре религиозное обоснование. Еще более правильно рассматривать культурную тему как тип устойчивого трансфера, который отражает парадигму «условия деятельности» в сознании членов этноса. Культурная тема, будучи результатом устойчивого (что вовсе не означает — неразрушимого) трансфера, включается в картины мира различных внутриэтнических групп (следовательно, в различные ценностные системы) и в ходе истории этноса может представать в различных (вплоть до противоположных) интерпретациях.
Этническая культура распределена между своими носителями. Распределение культуры имеет свое функциональное значение. Если система этнических констант представляет собой одновременно и основание для действия членов этноса в мире, и модель их взаимодействия друг с другом, то распределение культуры является чем-то вроде пускового механизма самоорганизации этноса. Деятельность в мире и самоорганизация — две стороны одной медали. Этническая система посредством динамического восприятия окружающего мира упорядочивает не только внешнюю реальность, но и себя в качестве компонента этой реальности.
Поскольку в этнической картине мира реальность предстает человеку как арена действия, нет ничего удивительного в том, что
эта картина отражает реальность как систему, в которой поддержание равновесия возможно только тогда, когда мир находится в динамическом состоянии. Вы упадете вместе с велосипедом, если будете без движения сидеть на седле. Уж если вы поставили ноги на педали, педали надо крутить. Но раз этническая картина мира является принципиально динамичной, значит в ней заложено изначально конфликтное восприятие мира. В ней предзадан конфликт между образом «мы» и «источником зла». Внутренне конфликтно и восприятие своего этноса: он не однороден, не встраивается так уж легко в образ «мы». Существование внутри этноса различных картин мира, имеющих в своем основании общие этнические константы, но различные ценностные системы, различные интерпретации основных культурных тем, ведет к тому, что внутри этнической системы неизбежен конфликт. И так как система этнических констант определяет взаимоотношения различных частей этноса, задается и сама структура этого конфликта. Конфликт оказывается «мотором», поддерживающим необходимый для выживания динамизм этнической системы. Иными словами, внутриэтнический конфликт функционален.
Взаимодействие внутриэтнических социально-функциональных групп, в том числе и тех, кбторые, находясь в конфликте друг с другом, не могут иметь между собой никаких договоренностей, синхронизировано, подчинено ритмам функционального внутри-этнического конфликта. Каждая группа действует сама по себе, и порой кажется, что правая рука не знает, что делает левая. Акт за актом как бы разыгрывается драма, каждое действие которой выглядит изолированным, не имеющим отношение к целостной структуре. Однако вместе они приводят к созданию новых общественных институций, дающих этносу в целом возможность конструктивной деятельности. Реализуется адаптационно-деятель-ностная модель поведения членов этноса, с помощью которой регулируются характер их активности в мире и их взаимодействие между собой. Для внешнего наблюдателя действия в соответствии с этой моделью могут показаться излишне усложненными и многоэтапными. Но важна не столько формальная рациональность действия, сколько его психологическая комфортность. Алгоритм дей-
ствия членов этноса соответствует их восприятию мира. Поскольку в этнической картине мира реальность всегда схематизирована, а значит, искажена, то и действия людей с объективной точки зрения могут быть непрямолинейными. Человеческое действие, становясь культурным феноменом, должно быть вписано в общую структуру бытия, а потому его рациональность понятна только внутри логики данной культуры.
Адаптационно-деятельностная модель, если так можно выразиться, технологична. Она лишена какого-либо идеологического обоснования: люди действуют в соответствии с ней потому, что им удобно действовать именно так. Идеологическое обоснование своим действиям они дают постфактум. Любая идеология, принимаемая этносом, адаптируется им на основании тех же принципов, что и представления о природном окружении. И природная среда, и воспринимаемая народом ценностная, идеологическая система с этнопсихологической точки зрения — явления одного порядка: это нечто внешнее. Собственно, и та и другая требуют приспособления, и та и другая в восприятии народа определенным образом рационализируется, элементы обеих могут становиться объектами трансфера этнических констант, общего для всего этноса либо присущего только одной или нескольким из внутриэтнических групп. А став объектом трансфера, идеология превращается в своего рода «декорацию», изображающую «поле действия» этноса.
Дата добавления: 2016-01-06; просмотров: 17; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!