Исламофобия и религиозное законодательство в постсоветском Дагестане 5 страница
Последнее, на чем мне хотелось бы здесь остановиться, — это типы самоорганизации этноса и роль диаспоры во внутриэтниче-ском процессе.
По мнению американского востоковеда и социолога Люсьена Пая ", имплицитно согласованное действие в рамках одной культуры различных групп (или культурных подсистем), находящихся по отношению друг к другу в состоянии скрытого или явного конфликта, — явление закономерное. Этот механизм лежит в основании спонтанной самоорганизации этноса. Последняя может происходить по консервативному или по креативному типу.
Консервативный тип самоорганизации — это создание такой внутриэтнической организации, которая ставила бы между этносом и миром дополнительные заслоны, позволяющие большей части
его членов почти игнорировать изменения условий своего исторического существования, словно в мире все осталось по-старому и деструктивных факторов нет. Консервативная организация формируется на основе особой структуры пластов внутриэтнической традиции. Слой общества, на котором лежит вся тяжесть внешних контактов, создает собственный вариант модификации этнической традиции. Из-за своей ценностной системы он неприемлем для большинства народа, зато обеспечивает внешнюю коммуникацию. Ценностный обмен между слоями, представляющими различные внутриэтнические традиции, практически минимален, но общество, словно нервными нитями, пронизано общественными институциями, особо значимыми (являющимися объектами трансфера) и в той и в другой модификациях традиции.
|
|
|
Креативный тип самоорганизации этноса связан с изменением образа «мы» (автотрансфера) и, как следствие, с нахождением новых объектов трансфера, требующих полной перемены способа жизни этноса, создания особых, может быть, очень крупных общественных институций, в результате чего трансфер постепенно становится адекватным. При этом общие представления о принципах коллективности, присущие этносу, остаются неизменными.
Нельзя сказать, что вначале складывается картина мира, а затем реальность перестраивается так, чтобы ей соответствовать. Эти процессы параллельны, и обоим предшествует трансфер.
Уже отмечалось, что самоструктурирование этноса происходит как взаимодействие групп с различными ценностными ориента-циями. Новый вариант трансфера долгое время не осознается ни одной из этих групп, хотя их действия объективно направлены на перестройку внутренней организации этноса, на создание новых общественных институций. Осознаваемые мотивы действий внутри-этнических групп связаны с прежней ценностной ориентацией, что часто приводит их к открытому конфликту. Однако произошедший уже трансфер направляет все их действия и обеспечивает ритмичность и согласованность этих действий, тем более что сам «способ действия» и «условия действия» для всех внутриэтнических групп заданы общими этническими константами. Благодаря это- I му внутриэтнические группы понимают смысл поступков друг \
|
|
|
друга. В итоге, находясь даже в отношениях открытой вражды, каждая из внутриэтнических групп вносит свой вклад в создание новых институций в соответствии со своими возможностями и своей ценностной ориентацией.
Кстати, именно история армян XX века дает этому яркое подтверждение.
Геноцид армян 1915 года и ряд событий, последовавших за ним (череда послевоенных мирных конференций, где рассматривался или потом уже не рассматривался армянский вопрос), был для армянского народа громадным потрясением. От армян просто отмахнулись, а для них это было едва ли не тяжелее, чем сам геноцид. Они жили, разбросанные по разным странам, часто стараясь даже скрывать свое происхождение, хотя их больше нигде не преследовали, убежденные в тотальной несправедливости мира. Степень конфликтности армянского сознания продолжала расти.
Единственной страной, которая в те годы не воспринималась как враждебная, оставалась Россия, и притом уже Советская Россия. Она как будто проявляла некоторую заботу об армянах. Но это приводит к еще большему расколу в армянской диаспоре: главный конфликт разгорается вокруг идеи коммунизма, а точнее, допустимости или недопустимости помощи большевистской Армении.
|
|
|
В таких условиях, в качестве реакции на опасность извне, начался процесс самоорганизации армянского этноса на территории, которая была его исторической родиной, в рамках государства, которое армяне не воспринимали как враждебное себе. Вера в дружественность России давала надежду (или иллюзию) быть когда-нибудь понятыми. Армяне имели финансовую поддержку со стороны эмиграции (поддержка эта относится главным образом к 20-м годам, потом оказывать ее стало затруднительно), и, что самое главное, не высказываемый, нигде никогда не обсуждавшийся, но прочно укоренившийся в сознании героический миф об армянской государственности. Точнее, может быть, он был даже и не о государственности. По сути, это был миф о героическом действии вообще. Форма, в которую мог вылиться этот миф, со стороны самих его носителей никак не была предопределена. Если что ее и предопределяло, так это внешние условия — условия существования,
|
|
|
в которых пребывали армяне на разных участках их расселения. На территории советской Армении миф получил свое воплощение в создании и разрастании новой армянской столицы — Еревана, в которую стали стягиваться армяне со всего света. Но при этом Ереван почти никем и никогда не воспринимался как шаг к государственности. На существование Еревана под российским покровительством смотрели как на нечто совершенно естественное. Другое дело, что он был свой и только свой, армянский. Но и этого армяне долго почти не осознавали. Они просто строили город, чтобы в нем жить. И только когда в 60-е годы возникло народное движение за создание в Ереване на холме Цицернакаберд памятника жертвам геноцида, стало медленно появляться сознание, что Ереван, весь, — это город-памятник, город-воплощение, город-символ.
Самое интересное, что в создании Еревана активное участие приняли не только «советские» армяне, но и политические организации диаспоры, находившиеся между собой в довольно сложных I отношениях. Неудивительно, что идею репатриации армян, в видах | политической конъюнктуры послевоенного мира, поддержала пра-1 гматическая партия Рамкавар-Азатакан, представлявшая интере-1 сы деловых людей, в особенности крупных предпринимателей. Но 1 эту идею в конце 40-х вдруг подхватила и Дашнакцутюн, находи-1 вшаяся в острой конфронтации и к советскому режиму, и к Рам-1 кавар-Азатакан. «В виду той непреклонной антисоветской позиции,! которую несомненно занимала Дашнакцутюн, ее политика в этом! вопросе казалась совершенно невероятной. Она поощряла деятель-! ность Москвы и также призывала рассеянных по всему миру армян! вернуться на родину... Не логика и реализм, а сочувствие к армя-1 нам, разбросанным по всему свету, в конце концов побудили 52-Я съезд дашнаков проголосовать за репатриацию» '2. Это был массо-i вый спонтанный порыв, не имевший под собой никакой эксплицит-1 ной идеологической базы. Такой идеологической базы не было и щ Советской Армении.
Послевоенная политика привлечения армянских репатриантов продолжалась всего несколько лет и для многих репатриантов окой-в чилась ссылкой в Сибирь. Попытки же создать на месте Еревана!
«нормальный» интернациональный город предпринимались не раз и не приводили ни к каким результатам. Причем никакой речи о сознательном сопротивлении интернационализации при советском режиме не могло быть и речи. Полагаю, печально окончил бы тот советский руководитель, который бы попытался делать что-либо подобное. Даже столицы прибалтийских республик, где в отличие от Еревана были сильны антирусские настроения, реального сопротивления интернационализации оказать не могли. Спасение армян было в том, что они сами не осознавали, что они делают. Историк не обнаружит никаких свидетельств того, что процесс этот был кем-либо направляем или хотя бы, что он осознавался. Никаких следов идеологии, связанной с формированием Еревана, не существует. Никакое раскрытие никаких тайных архивов не приблизит историка к разрешению загадки формирования Еревана. Объясняется этот феномен тем, что в данный момент армянский этнос переживал период своей спонтанной самоорганизации и этнический процесс оказался более сильным, чем политические, социальные и демографические процессы 13.
Как и прочие внутриэтнические группы, диаспора не просто отражает в себе, как капля воды, то, что происходит в материнском этносе, но и играет свою особую роль во внутриэтнической «драме». В моменты, когда эта роль ослабевает, диаспора начинает распадаться, а ее члены ассимилируются социокультурным окружением. Когда же функциональная значимость роли возрастает, процессы ассимиляции обращаются вспять, этничность снова становится одним из решающих факторов в жизни людей.
Такая пульсирующая значимость роли определяется особенностями протекания функционального внутриэтнического конфликта. Культурная тема, на базе которой он реализуется, проецируется на различные внутриэтнические группы разными своими гранями, разными ценностными доминантами. Поэтому и круг людей, в каждом конкретном случае подпадающих под «этническую мобилизацию», тоже различен.
Можно сказать и так: в ходе внутриэтнического процесса одни ценностные доминанты акцентируются, другие уходят на задний план. Соответственно, роль, которую играет диаспора по отноше-
нию к своему этносу, оказывается ценностно приемлемой для одних членов диаспоры и не приемлемой для других. И эта смена ценностных акцентуаций, коррелирующая с внутриэтническим процессом, переживаемым «материнским этносом», и вполне естественная в ходе функционального внутриэтнического конфликта, приводит к тому, что периферия мобилизованной этнической группы то сжимается, то расширяется, конфигурация этнической группы нестабильна.
Более того, можно наблюдать даже феномен подключения к процессам, происходящим в диаспоре, отдельных лиц и групп из ее внешнего социокультурного окружения. Эти лица и группы втягиваются в чужой для них внутриэтнический конфликт и выполняют роль члена этноса во всей амплитуде его социальных контактов — как внутри, так и вне этнической группы.
Конечно такого рода «этнические подключения», равно как и этническая мобилизация «исконных» членов диаспоры, во многом зависят от происходящего в рамках той более широкой социокультурной общности, в которую входит диаспора. И прежде всего — от того, как протекает внутриэтнический конфликт в группе, численно доминирующей в такой общности. «Подключения» происходят тогда, когда этнический процесс в диаспоре оказывается более интенсивным, чем в принимающем большинстве, — либо объективно, либо в силу субъективных обстоятельств «подключающихся».
Поскольку диаспора играет свою собственную роль во внутри-этническом процессе, существует, с одной стороны, вполне опреде-ленная корреляция событий, которые переживает диаспора, и событий, которые переживает «материнский этнос». С другой стороны,] одни и те же события со стороны диаспоры и со стороны «материн-1 ского этноса» часто выглядят по-разному даже и тогда, когда между этими частями этноса осуществляется непосредственная комм» никация.
Такова теоретическая база, на основании которой я буду рас-1 суждать о состоянии армянского этноса в период карабахского, конфликта.
Жизнь армянской общины. Санкт-Петербург. 1988—1993 годы
1. Социально-ценностная стратификация общины
Что представляла собой армянская диаспора Санкт-Петербурга, каков тот круг лиц, который в принципе мог подлежать этнической мобилизации в период Карабахского конфликта?
По данным переписи 1989 года в Ленинграде проживало 12 070 армян. Из них считали родным языком русский 6288 человек (при этом свободно владело армянским как вторым языком 1253 человека), армянский — 5658 человек (в этой группе свободно владело русским 5200 человек) |4. Поскольку меня будет интересовать динамика армянской общины, я прежде всего начну с описания ее основных составляющих. Для каждой из них характерны свои ценностные доминанты, каждая в ходе бурных событий 1988—1993 годов в разные периоды то активно участвовала в жизни армянской общины, то отходила на периферию. Я выделю пять таких составляющих, основываясь на собственных впечатлениях.
1. Гуманитарная, техническая и творческая интеллигенция, приехавшая в Россию из Еревана и отчасти из Гюмри (Лени-накана) с целью более полной и разносторонней самореализации. Эти люди обычно имели сознательную установку на вживание в новую среду, установление в ней широких контактов, но не на ассимиляцию, хотя, вследствие сильного культурного воздействия русской среды и ее значительной комфортности для армян до начала 90-х годов, ассимиляция все-таки постепенно происходила.
Данной группе не были свойственны проявления бытового национализма. Это были по большей части выходцы их русскоязычной армянской среды, то есть из того слоя населения Армении, который получил образование в русских школах и до сих пор говорит главным образом по-русски. Предпочтение, оказываемое русскому языку, отражало культурную ситуацию в Армении: русскоязычная (принято считать, что она составляла большинство) и армяноязыч-
ная интеллигенция существовали в Ереване параллельно друг другу, до 1988 года — начала Карабахского движения — мало пересекаясь между собой, образуя разные шрджапаты (социально-профессиональные среды), но не конфликтуя. И русскоязы-чие, и армяноязычие считались допустимой нормой поведения и никоим образом не были связаны со степенью патриотизма; однако русскоязычие облегчало адаптацию в России. В то же время данная группа сохраняла сильные армянские культурные (или культурно-символические) доминанты; при определенных обстоятельствах они могли послужить основой для этнической мобилизации.
Сюда же следует отнести студентов и аспирантов, выходцев из ереванской интеллигенции, безразлично — русскоязычной или ар-мяноязычной. У них был как бы двойной круг общения: с соотечественниками отдельно, с русскими отдельно. Чье общество оказывалось для них ближе, зависело от обстоятельств.
2. Осевшие на постоянное жительство выходцы из армянской деревни и из более низких в социальном отношении городских слоев Еревана, включая мелких торговцев, имевших в Петербурге небольшую недвижимость. Для них были характерны: бытовой национализм; преимущественно (иногда исключительно) армянский круг общения; сохранение родного языка как языка общения в быту и этнических бытовых норм поведения. При этом лишь немногие из представителей данной группы были склонны к идеологическому национализму. Группа не проявляла какой-либо тяги к объединению на национальной основе, социальные связи ограничивались привычным кругом, солидарность была свойственна в основном выходцам из одной и той же местности, одних и тех же районов.
3. Армяне — выходцы из Азербайджана и республик Средней Азии. Их отличал декларируемый космополитизм, а реально — имперский комплекс: их «мы» часто означало «армяне и русские» (но не «советские» или «российские»).
4. Армяне — выходцы с Северного Кавказа и Грузии. С ними я сталкивалась мало и потому не рискую давать им обобщенную характеристику.
5. Ассимилированные армяне или полуармяне со слабо выраженным национальным самосознанием или даже отсутствием его.
Теперь обратимся к динамике армянской общины в интересующие нас годы и посмотрим, как и при каких обстоятельствах каждая из этих составляющих подпадала под этническую мобилизацию.
Дата добавления: 2016-01-06; просмотров: 14; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!