В России и Казахстане 4 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 5 из 26Следующая ⇒

²⁸ Подробнее см.: Панарин С. Русскоязычные у внешних границ России: вызовы и ответы (на примере Казахстана) // Диаспоры, 2000, №1. С. 149—160.

²⁹ Там же.

³⁰В первую очередь это Закон о государственном языке. Но есть и другие действенные средства, например, значительное сокращение выпуска учебной литературы на русском языке. См.: Грозин А. Книгоиздание в независимом Казахстане // Вестник Евразии, 1998, № 1—2(4—5). С. 273—278.

³¹ Одна из главных причин этого заключается в современном состоянии казахского скотоводства. Традиционно оно являлось главной сферой занятости для большинства сельских казахов — и потому служило базой воспроизводства казахской народной культуры. Сейчас, с падением к 1999 г. поголовья крупного рогатого скота до 44% от уровня 1991 г., а овец и коз— до 27% сотни тысяч казахов превращаются в пауперов и культурных маргиналов (цифры даны по: XXI век, 3 июля 1998. С. 6).

³² Эриксен Э. Идентичность: юность и кризис. М., 1996. С. 197—202.

³³ Там же.

³⁴ Как это происходило с русскими при контактах с народами Востока см.: Панарин С. Восток глазами русских // Родина, 1993. №4. С. 13—18.

³⁵ Тут достаточно вспомнить, в честь кого воздвигаются национальные мемориалы и персональные мавзолеи в молодых государствах: Марти, Рисаль, Ататюрк, Сухэ-Батор... Последний свежий пример — мемориал Тимура в Ташкенте.

³⁶ Эриксен Э. Указ. соч. С. 92—99.

³⁷ Ср.: Пастухов В. Парадоксальные заметки о современном политическом режиме /' Pro el Contra, 1996. Т. 1. № 1. С. 6—21; Амрекулов Н. Правящая элита Казахстана: аномалия или норма? (К дискуссионной постановке проблемы) // Политическая элита Казахстана: история, современность, перспективы. Материалы «круглого стола», Алматы, 5 февраля 2000 г. Алматы, Фонд имени Фридриха Эберта — Инновационный Информационный фонд, 2000. С. 6—34.

³⁸ Так, президент Татарстана Минтимер Шаймиев в своем торге с Москвой широко пользовался риторикой радикальных татарских националистов. При этом, однако, ключевая идея последних — полная независимость — была им отвергнута, а сами они вытеснены на обочину политической жизни. Подробнее о политике Шаймиева см.: Равно Ж.-Р. Феномен Татарстана и федеративное строительство в России // Вестник Евразии, 1998. № 1—2(4—5). С. 187—200.

-³⁴ Или, говоря словами Бенедикта Андерсона, «элемент ненависти к другим» в выражении национального чувства играет ничтожную роль (Anderson B. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. London, New York, 1983. P. 143).

⁴⁰ Еще во время первой президентской кампании Илюмжинов завоевал симпатии молодых избирателей, оплатив приезд в Элисту популярных в молодежной среде эстрадных певцов и рок-групп. В дальнейшем он устраивал такие показательные мероприятия, как передача на несколько дней управления республикой «молодежному парламенту», принятие специальной Программы содействия занятости молодежи, организация межрегиональных молодежных семинаров и т. п. (Известия Калмыкии, 7, 9 октября 1997. См. также: Гучинова Э.-Б. Республика Калмыкия: модель этнологического мониторинга. М., 1997).

⁴¹ См.: Рабинович И.. Фуфаев С. Ук. соч. С. 71—84.

⁴² Сафин Ф. Принципы этнополитического развития Башкортостана. М., 1997. С. 173—184.

⁴³ См.: Панарин С. Русскоязычные у внешних границ России... С. 136—168.

⁴⁴ Melvin N. The Russians: Diaspora and the End of Empire II Перестройка и после: Общество и государство в СССР, России и новых независимых государствах. 1988 — 1998. Международный симпозиум к десятилетию М-БИО — ИГПИ 22—25 октября 1998 года. Тезисы докладов. М., 1998. С. 45.

⁴⁵ Rothschild E. What is Security... P. 63.

Анатолий Вяткин

ПОПЫТКА ВОССТАНОВЛЕНИЯ КРЫМСКОТАТАРСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ:

ИСТОРИЧЕСКИЕ УРОКИ СОБЫТИЙ 191 7—1918 ГОДОВ

Вторая половина XX в. ознаменовалась непрерывным ростом претензий всё растущего числа этносов (народов) на образование самостоятельных государств. Это стремление уже стоило человечеству десятков кровопролитных войн и сотен конфликтов. Множественность оснований для борьбы за суверенизацию, видимо, помешала разработать хоть сколько-нибудь рациональный набор критериев, оправдывающих издержки националистических сепаратистских движений. Но стоит, на наш взгляд, отметить историческую объективность усиления этой контртенденции в процессе глобализации, которая является очевидным вектором мирового развития со второй половины XIX в. Отсюда следует, что мы не можем все националистические движения, преследующие цели суверенизации, трактовать как борьбу за власть и экономическое благосостояние этнических элит или как результат подрывной деятельности зарубежных сил. В каждом конкретном случае нужен анализ истории движения, характеристика главных действующих сил и социальной базы, реалистичная оценка условий существования этноса в уже сложившемся государственном образовании и многое другое.

Постановка вопроса о восстановлении (так и не состоявшемся) крымскотатарской государственности требует хотя бы краткого ее описания в последний период существования. В XVIII в. Крымское ханство представляло собой весьма слабое образование — ив политическом, и в экономическом отношении. Являясь вассалом Османской империи, раздираемое борьбой соперничающих феодальных клик, ханство оказалось на острие южного стратегического направления экспансии России в ее стремлении обрести надежный выход к Черному, а следовательно, и Средиземному морю. В быстро менявшемся политическом раскладе середины XVIII в. Крым имел шансы сохранить свою самостоятельность только в результате решительных системных реформ. Однако потенциал для такого «прорыва» явно отсутствовал и на социальном, и на личностном уровне. Весьма характерен отказ от политической независимости, который с простодушной откровенностью продемонстрировал Селим-Гирей III (правил в 1770—1771 гг.) в своем официальном ответе российскому канцлеру Никите Панину: «...Объясняешь, что твоя королева желает прежние вольности татарские оставить, но подобные слова тебе писать не должно. Мы сами себя знаем. Мы Портою совершенно во всем довольны и благоденствием наслаждаемся. А в прежние времена, когда мы еще независимы от Порты Оттоманской были, какие междоусобные брани внутри Крымской области и беспокойства происходили, все это пред светом явно; и потому прежние наши обыкновения за лучшие нам представлять какая тебе нужда». Думается, что у Селим-Гирея Ш были основания для таких «непатриотических» высказываний, поскольку борьба за власть и связанные с ней материальные выгоды носила в среде крымскотатарской элиты ожесточенно-непрерывный характер. Не всегда султанское влияние было благотворным, но в; целом Стамбулу удавалось усмирять амбиции местных аристократических семейств. Как только влияние Порты ослабевало, самоубийственная вражда усиливалась. Если считать среднюю продолжительность ханского правления косвенным индексом стабильности, то расчеты за период 1700—1767 гг.

дают среднюю величину в 3,7 года, а для 1767—1783 гг. (период ослабления власти Стамбула) — только 1,4 года.

Вряд ли можно разорвать взаимосвязь политического и экономического несовершенства (если не сказать сильнее!) Крымского ханства. Даже если все беды объяснять пагубным влиянием османов, а бесконечные разбойничьи набеги на соседей и выгодную работорговлю оправдывать ссылками на дурной пример безнравственных славян и жестокосердных европейских государей (таков «научный» метод главного «историка» при современном крымскотатарском меджлисе В. Е. Возгрина '), все же приходится признать, что крымскотатарская экономика вплоть до середины XIX в. оставалась на примитивном уровне XIII столетия.

Заметим, что зафиксированная многими исследователями низкая товарность и примитивность сельскохозяйственного уклада татар породила (уже после присоединения к России) пренебрежительное отношение к ним как экономическим субъектам. Повсеместная уверенность в неспособности крымских татар к модернизации производства, росту производительности сельского труда и созданию высокотоварных хозяйств привела к равнодушному отношению и царской администрации, и большинства землевладельцев нетатарского происхождения, и профессиональных экономистов к эмиграции татар в XIX — начале XX в. В качестве примера приведем весьма типичное мнение современника очередного эмиграционного взрыва: «Теперь речь идет о том, чтоб улучшить в Крыму земледелие, особенно же усилить овцеводство, и везде, где только можно, развести сады и виноградники. Крым должен со временем поить всю Россию своим вином, кормить своими фруктами и снабжать своим табаком. Татарам никогда этого не достигнуть: им даже и не думается, и не снится такая перспектива; их присутствие обрекает полуостров на вечный застой, тогда как всякое другое население быстро двинет его вперед» ². Озабоченность вызывала лишь чрезмерная скорость и массовость выезда, которые никак не успевала компенсировать централизованная политика переселения на освобождавшиеся земли русских, украинцев, греков, болгар, немцев и иных колонистов.

Попытки обвинить царское правительство в сознательном вы-

давливании и даже геноциде крымских татар не выдерживают никакой критики. Выдающийся деятель крымскотатарского национального движения Амет Озенбашлы посвятил этой теме специальный очерк \ но ни один документ, им процитированный, не подтвердил его резких обвинений. Фактически перед правительством стояла единственная дилемма: позволить или не позволить татарам добровольно уехать за границу. Когда выявились негативные экономические аспекты слишком массовой эмиграции, власть пыталась ее сдерживать (и достаточно успешно). Другой вопрос, что царское правительство откровенно препятствовало репатриации тех, кто разочаровался в «замечательной» жизни единоверцев в Турции и прочих местах. Легальный путь возврата был для татар действительно закрыт, хотя тоненький ручеек тайной репатриации существовал практически всегда.

П. Г. Усенко внес в заглавие своего доклада (1996 г.)⁴ жесткий термин «выселение», но ни одного аргумента в подтверждение такой политики не привел; нельзя же считать известное пожелание Александра II «не препятствовать тайному и даже явному переселению» проявлением геноцида. Приводимая П. Г. Усенко цитата из прота-тарской (и антисамодержавной) статьи В. Келыпева в «Колоколе» (от 22 декабря 1861 г.) действительно напоминает читателям об ущемлении социально-экономических нрав крымских татар после аннексии Крыма Россией. Однако интерпретация В. Кельшевым последней волны эмиграции явно противоречит концепции насильственного изгнания, а в заключительной части не только расходится с фактическим положением дел, но выглядит весьма двусмысленно: «...уход многих татар из Крыма вместе с союзниками (курсив мой. — А. В.) объясняется более страхом перед правительством, чем ненавистью к нему» ⁵.

Думаю, что с П. Г. Усенко дурную шутку сыграло прямое заимствование из известной статьи графа Э. И. Тотлебена, которая была озаглавлена «О выселении татар из Крыма в 1860 г.» ⁶. В середине XIX в. термин «выселение» часто использовался в значении «выезд», «отъезд», а в данной статье употреблен исключительно в значении «выезд», «эмиграция». Лишь во второй половине XX в. этот термин приобрел оттенок явной насильственности

(жизнь, увы, внесла неприятные коррективы) и превратился в синоним слова «депортация».

Резко осуждая злоупотребления местной власти и помещиков в отношении крымских татар, довольно объективно описывая случаи коллаборационизма части татарского населения в западной и юго-западной части полуострова во время военной кампании 1854— 1855 гг., Э. И. Тотлебен констатирует законопослушность и преданность российскому престолу большинства татарского населения. Драматически очертив тяжелые последствия массового выезда крымских татар для экономики края, граф предложил ряд мер для сдерживания этого процесса и, одновременно, для стимулирования притока на полуостров поселенцев различных типов.

В результате весьма растянутых во времени волн эмиграции народ был сильно обескровлен, а продолжавшаяся иммиграция русских, украинцев, армян, немцев, евреев быстро снижала удельный вес крымских татар в населении. Первая Всероссийская перепись 1897 г. зафиксировала на полуострове 194,3 тыс. крымских татар (35,6 % всего населения) и их доля непрерывно сокращалась и в XX в., составив в 1921 г. только 26 % (к 1939 г. она упала до 19,4 %).

Стоит также отметить, что в начале XX в. у крымских татар еще существовали заметные языковые, культурные и даже антропологические различия между следующими этнографическими группами: южнобережные татары (ялы бойлю), горные (тат или татлар) и степные (ногаи). Иногда выделяли и четвертую группу — центральнокрымские татары (орта-юлак) ⁷. Как это ни парадоксально, фактическое слияние этих групп в единый народ произошло уже после (и в результате) ссылки 1944 г.

Обратимся теперь к культурно-идеологическому фону конца XIX — начала XX в., на котором впоследствии развивалась политическая деятельность крымскотатарских лидеров. Крымские татары того времени разительно отличались от современных: бедность, очень низкий уровень образования, крайне слабое владение русским языком (на селе большинство не знали его вовсе). На этом печальном фоне начал свою просветительскую деятельность великий Исмаил Гаспринский (1851—1914), который поставил себе ряд трудных целей, из коих можно выделить следующие: 1) модерни-

зация системы образования и всемерное развитие его различных ступеней (начальное, среднее, высшее); 2) модернизация и либерализация ислама и, следовательно, исламского образования; 3) пропаганда и всемерное распространение пантюркизма, который виделся Гаспринскому в культурно-идеологическом контексте и без какого-либо политического экстремизма. Это означало в тот момент безусловную лояльность к российской власти и даже активное с ней сотрудничество. Напомним слова о якобы «тюрьме народов» великого Гаспринского, мудрости которого могли бы поучиться многие современные национальные лидеры постсоветского пространства: «Рождаясь и живя в России, под охраной и покровительством общегосударственных законов, неся, наравне со всеми, общие обязанности и повинности, русские мусульмане исполняют свой долг как верноподданные граждане России. Но этого мало. Желательно, чтобы эта еще внешняя, официальная связь приобретала все более и более нравственный характер; чтобы она неустанно укреплялась и оживлялась сознанием не только ее политической необходимости, но и сознанием ее внутреннего исторического значения и полезности; желательно, чтобы русское мусульманство прониклось убеждением в том, что Провидение, соединив его судьбы с судьбами великой России, открыло пред ним удобные пути к цивилизации, образованности и прогрессу» ⁸.

Неустанная просветительская деятельность И. Гаспринского дала уже в начале XX в. ощутимые плоды. Сформировался, пусть еще очень тонкий, слой образованных, патриотически настроенных крымских татар. Не удивительно, что постепенно началось разложение этого слоя на весь спектр политической борьбы в самой России. Но процесс этот был очень длительным — достаточно сказать, что на выборах в I Государственную думу крымские татары не выдвинули ни одного своего кандидата. Только во II Думе появился такой национальный депутат — Рашид Медиев ⁹.

Безусловный крымскотатарский интеллектуальный лидер того времени Исмаил Гаспринский столкнулся с растущим противостоянием сразу на трех фронтах. Косное духовенство и давно прикормленные царизмом мурзаки (татарское дворянство) не желали поддерживать его попытки модернизировать образ жизни и идео-

логию мусульман (этот курс реформ получил название джадидизм). Националистически и сепаратистски настроенная молодая интеллигенция возмущалась законопослушностью Великого Учителя и стояла за политическую независимость любой ценой.

После революции 1905 г. начала формироваться очень малочисленная, но, как показало дальнейшее развитие событий, весьма перспективная группа леворадикального марксистского толка (отметим И. Фирдевса, К. Хамзина, О. Дерен-Айерлы, А. Боданин-ского). Для этой группы были неприемлемы и джадидизм, и лояльность, и пантюркизм Гаспринского. Надвигались тяжелейшие социально-экономические катаклизмы, и мировая известность не могла спасти великого просветителя, издателя, журналиста от жесткой критики политических оппонентов, а в советский период — от длительного забвения.

Итак, в предвоенный период происходит заметный рост главной питательной среды национализма — интеллигенции: вслед за народными учителями появились первые адвокаты, врачи, художники и прочие лица свободных профессий. Естественно, росло число учащихся в высших и средних учебных заведениях. Кроме знаменитого «Терджимана», стали выходить еще несколько газет и листков. И все же нельзя не согласиться с В. А. Оболенским в том, что до 1917 г. татарское национальное движение было скорее культурным, чем политическим. Большое влияние на пробуждение политического элемента в национальном движении крымских татар оказала война, особенно после того, как к числу врагов России присоединилась Турция. В татарской душе произошел конфликт между привычным бытовым верноподданством России и столь же привычным культурно-религиозным пафосом по отношению к Турции ¹⁰.

Впрочем, в материалах Таврического губернского жандармского управления за 1916 г. имелось немало свидетельств о подпольной агитации среди крымских мусульман за оказание прямой помощи Турции в ее борьбе с Россией, о тиражировании и распространении антиправительственных «пораженческих» прокламаций, о помощи скрывающимся от высылки турецким подданным ".

Февральская революция и начало системного кризиса власти в России внесли на первом этапе разброд в ряды крымскотатарского

национального движения, ибо они лишились объединяющей антицаристской платформы.

Немедленным результатом падения царского режима стала атака левых на былую опору власти: крупнейших татарских землевладельцев и наследственных аристократов. Эпизод на съезде мусульман Крыма (март 1917 г.), когда аудитория прогнала с трибуны городского голову Бахчисарая крупного помещика Сулейман-бей Крымтаева, отчетливо обозначил демократическую направляющую того периода. В избранный на съезде Мусульманский Исполнительный комитет вошли деятели революционного и либерального направлений, причем большинство из них стали вскоре главными действующими лицами бурных, хотя и недолговечных перемен (Челебиев, Сейдамет, Хаттатов, Чапчакчи, Озенбашлы, Меметов, Айвазов, Боданинский, Тарпи и другие). Характерно, что на раннем этапе либеральных реформ в России крымскотатарское движение полностью поддержало Временное правительство не только в целом (съезд телеграммой заверил Петроград, что «крымские мусульмане будут всячески поддерживать новый строй»), но и по такому «неудобному» пункту, как сбор пожертвований в фонд победы над Германией и ее союзницей — Турцией ¹².

Период гармонии с властями и идеями обновленной России продолжался и на Всероссийском мусульманском съезде в Москве (май 1917 г.). Сколь далеко зашли симпатии татарских националистов к Временному правительству, показывает их реакция на кор-ниловский мятеж. Мусульманский исполком не только обратился с антикорниловским воззванием к населению Крыма, не только создал специальную депутацию для агитации против мятежа в мусульманских корниловских частях, но и направил в Петербург настолько пророссийскую (я бы добавил — «прогаспринскую») телеграмму, что ее текст стоит воспроизвести целиком: «Видя в дерзком посягательстве генерала Корнилова на верховную власть в государстве страшную опасность завоеваниям революции, единству, целости и могуществу России, крымские татары в лице своих комитетов исполнительного и военного шлют свою готовность защищать Временное правительство и революцию до последней капли крови» ¹³. Впрочем, не будем преувеличивать искренность такого рода заяв-

лений: там имел место очевидный политический расчет, ведь победа Корнилова сулила молодым националистам скорое крушение всех их сепаратистских надежд.

С конца лета 1917 г. в политических структурах Крыма начали нарастать трения по национальному водоразделу — сначала на ниве образовательной политики, а затем и по более серьезному вопросу, как-то: формирование крымскотатарских воинских частей. И в обоих случаях татары сумели настоять на своем (сказывался углубляющийся кризис власти!), что привело к очевидному росту антитатарских настроений на всех уровнях крымского общества. Это происходило на фоне серьезного информационного наступления новой политической элиты крымскотатарского народа: с конца июня стали выходить сразу три новых издания — «Крым аджагы» и «Миллет» на крымскотатарском языке, а также еженедельник «Голос татар» под редакцией Али Боданинского — на русском.

Углубляющийся общероссийский политический кризис создавал объективные условия для роста национализма и сепаратизма по всей периферии империи. Это было время расцвета самых фантастических надежд, безмерных желаний, наивных, а порой чрезвычайно опасных иллюзий. Атмосферу несомненно завышенных ожиданий создали вокруг себя и молодые крымскотатарские националисты в 1917—1918 гг. Революционная волна несла их вперед, и до первого отрезвления еще было время ощущать себя на гребне успеха.

Период между августом и декабрем был насыщен до предела различными политическими событиями, меж- и внутрипартийными столкновениями, созданием и распадом коалиций. В ноябре все это развивалось на фоне так называемого триумфального шествия советской власти, сопровождавшегося небывалым и поистине трагическим расколом в российском обществе. Находясь в состоянии сложнейших политических маневров, большинство крымскотатарских политических лидеров решительно отказались признать большевистский переворот 25 октября. Они полностью поддержали совместную резолюцию, принятую собранием общественных и революционных организаций, где осуждалась «попытка насильственного захвата власти со стороны большевиков Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Попытка эта является

преступной авантюрой, могущей затормозить своевременный созыв Учредительного собрания» ^и. Это вполне разумное по тем временам решение (кстати, умело «разводящее» далеких питерских большевиков и собственных, крымских), а также последующие вооруженные столкновения с пробольшевистскими воинскими частями, полукриминальными отрядами севастопольских матросов и такими же красногвардейцами всех мастей имели в советское время трагические следствия для судеб крымских татар.

Но вернемся к концу ноября 1917 г. Усилиями уже достаточно многочисленных крымскотатарских организаций и прежде всего специально для этой цели созданной Комиссии (А. Боданинский, А. Озенбашлы, Дж. Сейдамет, С. Д. Хаттатов, Ч. Челебиев) в Бахчисарае 26 ноября (9 декабря) открылся Курултай (аналог парламенту, и даже скорее предпарламенту, поскольку парламентом должен был стать избираемый на Курултае меджлис). В первый Курултай было избрано 78 человек (в том числе четыре женщины), причем преобладала молодая татарская интеллигенция. К этому времени на территории всей Таврической губернии (полуостров плюс три материковых уезда) власть номинально принадлежала Совету народных представителей (СНП), избранному на съезде делегатов земств и городов всей губернии 20 ноября 1917 г. в Симферополе. Принятие Курултаем Конституции крымскотатарского народа и создание им исполнительного органа — Директории (правительства) привели к фактическому двоевластию в Крыму. При этом власть татарской Директории была более осязаема, так как обладала военно-полицейскими силами в виде Крымского конного полка и двух пехотных мусульманских полков (всего 5—6 тыс. человек). Эти части действительно помогали поддерживать относительный порядок в условиях неизбежно нараставшей анархии и деградации моральных устоев.

Сложившееся двоевластие отражало объективную слабость не только СНП, но и крымскотатарской Директории, которая представляла не просто национальное меньшинство (в 1913 г. — около 31 % всего населения), но меньшинство преимущественно сельское, бедное, малограмотное, с пониженным социальным статусом. Именно эта реальность вынудила Джафера Сейдамета, будущего ми-

нистра внутренних дел ¹⁵ и обороны в Директории и одного из самых ярких лидеров национального движения, заявить на Курултае: «Наши притязания на высокую краевую власть незаконны, татарский национальный парламент не имеет никакого права на высшую власть, на гегемонию в крае... у нас есть краевая власть— Совет народных представителей. Кто мешает нам работать рука об руку с ним? В эту грозную минуту нам следует думать не о захвате власти, а о том, чтобы тушить повсеместно разгорающийся в крае пожар» ^|6. Подчеркнем, что под «пожаром» Дж. Сейдамет понимал наступление болыпевистско-советской власти, вооруженной борьбой с которой он пытался заниматься все недолгое время пребывания в министрах. Надо, впрочем, заметить, что вполне обоснованная и вряд ли лицемерная скромность этого крымскотатарского лидера уже в скором времени сменилась решительными претензиями на общекрымскую власть.

Если мы обратимся к конституции, принятой Курултаем, то должны будем констатировать общедемократический и весьма прогрессивный характер почти всех ее статей ^п. Как известно, оригинал конституции (на русском и на крымскотатарском языке) не сохранился, и в распоряжении историков есть только несколько выполненных в разное время переводов — на турецкий, французский, русский, немецкий, польский языки, — что создает некоторые проблемы в области аутентичности имеющихся текстов. Сравнительно недавно появилась публикация новой версии этой конституции, представляющей собой перевод с того польского варианта, который был направлен руководству польской военной разведки (офензивы) предположительно осенью 1920 г. ее сотрудником из Крыма ^|8.

«Новый» польский вариант обладает определенными преимуществами, снимая некоторые очевидные ошибки и неточности «синтезированного» перевода С. М. Червонной (так, в статье №6 «наука» совершенно уместно заменена на «народное просвещение»; в примечании 1 к статье № 7 «Совет национального самоуправления» логично заменен на «Совет директоров» и т. п.), хотя породил свои неточности смыслового и терминологического свойства. Однако в главном перевод новой польской версии не отличается

от фундаментальной версии С. М. Червонной. Добавим лишь, что польский разведчик заметил в своем комментарии: «...принятия таких законов... не постыдились бы и самые культурные народы Европы» ¹⁹.

К сожалению, текст этой замечательной конституции остался на бумаге, хотя и при благоприятных социально-политических обстоятельствах его реализация вряд ли была возможна. Главная причина здесь в непримиримом противоречии между общенародной декларацией и узконациональной технологией самой власти. В многонациональном русскокультурном Крыму любые национальные претензии на высшую власть были обречены и автоматически приводили к этническим конфликтам. И хотя крымскотатарские конные разъезды действительно помогали наведению порядка в губернии, антипатия и неприязнь к власти Курултая у нетатарского населения постоянно росли. Этому способствовали и такие политические заявления лидеров Курултая, как «Обращение (прокламация) татарского национального правительства». В этом документе, датированном 18 декабря 1917 г., наряду с вполне привлекательными либерально-демократическими идеями, содержался следующий, весьма рискованный, пассаж: «Крымскотатарское национальное правительство... доводит до всеобщего сведения Национальную конституцию — основной закон крымских татар, которому каждый гражданин обязан следовать и который каждый гражданин обязан уважать (курсив мой. — А. В.)» ²⁰.

Другой немаловажной особенностью политической ситуации декабря—января был глубокий идеологический раскол в рядах самого Курултая, где быстро сформировались три фракции. Левую, проболыиевистскую, возглавлял секретарь Курултая Али Боданин-ский, впоследствии единственный крымскотатарский официальный советский герой гражданской войны (погиб при освобождении Крыма от врангелевских войск в 1920 г.). «Центр» группировался вокруг главного муфтия Челебиджихана Челебиева, которого можно считать истинным либерал-демократом, всегда готовым к разумному компромиссу. Правые шли за энергичным и достаточно жестким Джафе-ром Сейдаметом.

Впрочем, левое крыло не могло противостоять растущей консо-

лидации национального движения татар, тем более что оно сознательно, а порой и против своей воли стало проводником влияния главного врага всех либерально-демократических сил — проболь-шевистского Севастопольского военно-революционного комитета (создан 27 октября 1917). Нам представляется, что сама консолидация крымскотатарской национальной идеи в 1917—1918 гг., сепаратистские мечты и прожекты были объективным следствием кризиса не только власти в империи, но и социальных отношений на всех уровнях и даже шире — кризиса российской культуры в целом. Существенное влияние на формирование крымскотатарского сепаратизма оказало национальное движение на окраинах развалившейся империи и в особенности опыт Украины. Независимость последней, несмотря на чехарду киевских властителей и их внешнеполитических программ, вдохновляла курултаевцев. Дело было, конечно, не в приятных исторических воспоминаниях о совместных с запорожцами набегах на Польшу, а в холодном политическом расчете: независимая Украина становилась заслоном от вероятных попыток России восстановить монопольную власть в Крыму. (Если вспомнить геополитическую динамику 1990-х гг. в треугольнике Киев—Симферополь—Москва, то невольно убеждаешься, что история любит повторяться!) Конечно, возникшие позднее претензии Киева на Крымский полуостров не радовали лидеров крымских татар, но эти претензии были довольно слабо обеспечены. Самовольная аннексия Киевом трех северных, не крымских уездов (Днепровского, Мелитопольского и Бердянского) не сильно волновала татар, так же, как и претензии украинцев на Черноморский флот, который, находясь «под большевиками», пока не мог являться для Курултая объектом первоочередной политики.

Дата добавления: 2016-01-06; просмотров: 11; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!