В России и Казахстане 2 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 26Следующая ⇒

Что же получилось в итоге? Очевидно, что представления о безопасности лишились их старой, пусть бедной и ограничивающей, целостности и не уложились пока в новую стройную иерархию. Преувеличенные расчета на государство как гаранта всех мыслимых сторон безопасности до сих пор живы, особенно в стар-ших поколениях. Сохраняются и потребительские стандартьГбезо-пасности, отстраненность многих людей от усилий по обеспечению их собственной и общественной безопасности, слабая рефлексия массового сознания по поводу безопасности. В представлениях о безопасности элит резко выражен акцент на национальной feoriac-но~сти, в представлениях этаическюГгрупгГ, попавших в положение меньшинств (а к таковым относятся все народы России и Казахст ана, включая титульные), — на этнокультурной. В то же время впервые столь заметно обозначилась стратегия самостоятельного поиска безопасности индивидами, а отчасти и целыми общностями, что объясняется не только усилением угроз, но и одновременным повышением в глазах людей во многом друг другу противоречащих ценностей — ценности частной жизни и ценности страху-Р ющих наследственных социальных связей. Параллельно в научное со. и по литическое сознание, в средства массовой информации, а через)Jl». них и в массовое сознание начинают все-таки проникать пре д-ставления об ограниченности суверенитета государства в области б езопасности, возможности и даже желательности подключен ия внегосударственных и надгосударственных агентов безопасности.

России могут быть объединены в противостоящие пары, тем более что политическая практика первой пары периодически провоцирует всплески активности второй, и наоборот.

Лидер первой пары, российский национализм, призванный служить основой новой государственной идеологии, — пожалуй, самый рыхлый и эклектичный в доктринальном отношении. Его теоретики никак не могут определить, что составляет или должно составить основу российской идентичности. Как следствие, возникают большие затруднения и с формулированием национального проекта. И все же именно российский национализм имеет пока наилучшие шан -сы для превращения в популярную идеологию. Большинство населения понимает, что от целостности России, от сохранения в ней '.политической стабильности напрямую зависит и человеческая безопасность ее граждан. Многих привлекает либеральная окраска российского национализма: он подает себя как национализм цивилизованный, сближающий, а не разделяющий, делает акцент на гражданских, а не этнических связях.

Вместе с тем не стоит обольщаться его достоинствами. JTo больш ей части они лишь следствие слабости го су дарства и аномии, поразив шей обществ о. Когда эти беды будут преодолены, нынешняя направленность российского национализма на формирование политической нации может подвергнуться серьезному испытанию. Уже сейчас он стоит перед трудной задачей бесконфликтного совмещения универсальной национальной культуры и локальных этнических культур. В мире насчитывается немного примеров ее успешного решения. В России дело осложняется давней традицией считать лучшей формой защиты культурной самобытности народов их национально-территориальную автономию ²¹. Вдохновляясь ею и пользуясь слабостью федерального центра, республики сумели повысить уровень своего политического суверенитета в первые постсоветские годы, а сейчас стремятся удержать завоеванные позиции. В то же время в ходе развития рыночных отношений и наступления массовой культуры, проводником которой выступает русский язык, процесс его распространения получил новый импульс. С одной стороны, опасность культурной ассимиляции меньшинств увеличивается, с другой — политическое оружие, оказавшееся в руках их элит,

все больше становится настоящим оружием, а не учебным. Существует опасность, что при попытках преодоления этого противоречия нестойко либеральный российский национализм начнет дрейфовать в сторону национализма интегрального.

Лидеры второй пары, национализмы в республик ах, имеют б о-лее pa3pa6oTajffl bie доктрины, чем российский. В них две глав ные цели: возрождение куль туры титульных народов, воз вра щение и м самос тоятельной роли в исла пии. На деле первое оборачивается изо- <> "брётением традиции в полном соответствии с известным научным / описанием этого увлекательного занятия ²², второе — усилением > власти местных политических элит. В некоторых республиках титульные нац ионализм ы способствовали установлению авторитарных режимов, возрождающих советску ю, а отча сти и феодальн ую политическ ую практи ку под тем предлогом, что принципы демократии несовместимы с местными культурными традициями²³. Под угрозой оказались права человека — даже в том, явно недостаточном, объеме их реализации, который достигнут в России в целом.

Многие национализмы в республиках поначалу мимикрировали под регионалистские движения: требовали большей независимости от всеми нелюбимой московской бюрократии, обещали создать острова благосостояния и социальной защищенности. Это обеспечило им широкую поддержку не только титульного населения, но и русских, проживающих в республиках. Экономической и социальной безопасности для всех не получилось; но эпонимы автономий могут, по крайней мере, утешаться тем обстоятельством, что повысили свой этносоциальный статус. Более важно то, что возросла значимость этнических связей в распределении ресурсов и благ. Тут опять выиграли менее урбанизированные титульные народы, у которых такие связи крепче, проиграли же главным образом русски е — городские жител и. В итоге преднамеренная и непреднамеренная дискриминация нетитульных групп, начавшаяся в республиках еще во времена СССР, заметно усилилась после его распада ²⁴.

Там, где такая дис криминация наибольш ая (в республиках Северного Кавказа), это грозит острыми межэтническими конфлик-

бирают стратегию поведения, позволяющую без риска для физической безопасности защитить другие аспекты безопасности. Но такой способ достижения личной безопасности далеко не безобиден с точки зрения национальной безопасности. Если в России произойдет размежев ание русских с другими народами по строго очерч ен-ным региона м постоянного проживания, то не отпадет ли тогда необходимость в единой государственной крыше?

В Казахстане фиксируются три разновидности национализма: казахстанский, казахский и национализмы меньшинств. В картине мира, рисуемой каждым из них, исключительное место отводится России. Соответственно, все политические проекты объединяет искаженное представление о силе России, ее намерениях. Это побуждает разные национализмы к маскировке их подлинной природы, подлинных устремлений; и это же вынуждает меня включить в описание каждой разновидности оценку отношения к России.

Казахстанский национализм эксплицитно является национализмом политическим, либеральным, объединительным, ратующим за сближение с Россией, имплицитно — этническим, одновременно и интегральным, и разделяющим, антироссийским. И в обеих своих ипостасях он предстает наступательным национализмом. Казахский национализм, изначально не очень крепкий, а сейчас переживающий упадок, — и эксплицитно и имплицитно этнический и антироссийский, эксплицитно — интегральный и наступательный, имплицитно — изоляционистский и компенсаторный. Национализмы меньшинств существуют больше в потенции, чем в реальности. Но они могут развернуться в пророссийские по ориентации и оборонительные по сути этнические национализмы, эксплицитно автономистские, а имплицитно — сепаратистские.

Казахстанский национализм наиболее разработан в доктрина-льном отношении и далеко превосходит остальные по силе влияния на общество. Сила эта коренится не столько в убедительности теории и проекта, сколько в возможности проводить националистическую политику. Казахская политическая элита во главе с Назарбаевым осуществляет сейчас безраздельный моноэтнический контроль над институтами власти на всех ее уровнях. В отличие от России, Казахстан не унаследовал от советской эпохи национально-

го

территориальных автономий и является строго унитарным государством. Поэтому даже в преимущественно русских по населению областях аппарат насилия находится в руках казахов ²^S.

Казахстанский национализм однотипен с российским в том отношении, что оба стремятся к образованию на полиэтнической основе единой политической нации. Однако в Казахстане иные исходные условия реализации этого проекта. Нынешняя политическая гегемония казахов не подкрепляется культурным доминированием. Став с небольшим перевесом абсолютным большинством в населении к концу 90-х годов ²⁶, казахи фактически остаются аграрным культурным меньшинством по отношению к носителям все еще преобладающей городской русско-советской культуры. В XX в. ка-захи понесли огромные людские и культурные потери. Для многих из них обретение Казахстаном государственности ассоциируется с обретением личного достоинства и исцелением ран прошлого. На таком социально-психологическом фоне успешно достигается отождествление интереса казахской элиты в сохранении монополии на власть с заинтересованностью большинства казахов в укреплении новообретенной государственности. Поэтому в официальных документах может открыто утверждаться приоритет ценности государства над ценностью человека ²⁷, а политика, направленная на изменение неблагоприятного для казахов культурного баланса, пользуется, как минимум, их пассивной поддержкой. И поэтому-то казахстанский национализм, стремящийся представить себя политическим национализмом, на деле — этнический.

Следует подчеркнуть, что изменение за годы независимости демографического баланса в пользу казахов было в основном достигнуто не какими-то специальными мерами, а путем простого игнорирования социальных интересов «европейцев». Отрасли, в которых они заняты, не получали и не получают государственной поддержки, прием в технические вузы, поставляющие специалистов в эти отрасли, урезается по соображениям бюджетной экономии, повышение пенсионного возраста в первую очередь бьет по «европейскому» населению, в котором велик удельный вес старших возрастов. Все это резко ухудшает социально-экономические условия жизни «европейцев». Сравнительно с условиями жизни сельских казахов

что самим этим процессом создается значительная вероятность срыва взрослеющего человека в тотализм. Тотализм — это чрезмерное (избыточное) сосредоточение только на одной из частичных идентичностеи, накопленных в детстве (идентичности ребенка в семье, идентичности сверстника, идентичности ученика и т. д.). Подавляющее большинство людей «нарабатывают» свои пучки идентичностеи в лоне семьи, семья же является хранителем и проводником традиции в любом ее издании — этническом или общенациональном. Причем хранителем самым надежным, проводником самым сильным, потому что многое из того, что ею сберегается и передается, внутри семьи не подвергается рефлексии и анализу. Здесь мы сталкиваемся с другой особенностью процесса становления и развития идентичности: предрасположенностью молодого человека к тому, чтобы в ситуации кризиса идентичности сделать тотальным образ этнического или национального. В прошлом личностном становлении закладывается склонность к некритическому принятию националистической идеологии.

Привлекательность такой идеологии для молодых усиливается благодаря тому, что она дает четкие жизненные ориентиры. Цель, к которой надо стремиться, — это нация или родина, ее единство, возрождение и процветание; опасность номер один, с которой надо бороться, не щадя живота своего, — все, что угрожает нации или родине ³². Национализм легко обнаруживает субъектов угроз, «врагов»: для этого ему достаточно прибегнуть к помощи исторической мифологии и негативных гетеростереотипов «чужих».

Что касается «своих», то национализм требует от них многого. Он склонен полагать единообразие индивидов залогом своеобразия целого (народа, нации). Он убежден в необходимости стирания субэтнических различий внутри формирующейся («возрождающейся») нации. Он также настаивает на подчинении массы лидерам, предпочтительно патриархальным и авторитарным. Все это может вызвать отторжение даже у личности, склонной к срыву в тотализм. Но национализм требует абсолютного самоотречения лишь в идеале; на практике он на свой манер поддерживает личность даже в исполнителях, предоставляя им возможность обрести уверенность и новый опыт в политическом действии и культуротворчестве,

освоить новые престижные роли в иерархически организованном политическом движении ³³.

Таким образом, соблазн выхода из кризиса идентичности национализм подкрепляет надеждой на компенсацию за приносимые ему жертвы. Пусть я отказался от полноты моей самости, сомнения в правомерности такого шага будут беспокоить меня только до тех пор, пока социальные контакты ограничиваются «своими». При всякой же встрече с «чужими» я буду ощущать себя великой совокупной личностью, вобравшей в себя все богатство идентичности моего народа ³⁴.

Правда, тут скрывается некий подвох: получается, что истинное удовлетворение выбор тотального образа этничности дает только в ситуации межнационального соперничества, при наличии угроз и «врагов». Да и тогда степень удовлетворения велика лишь у тех немногих, кто допущен к активной политической деятельности или занят изобретением традиций. По-настоящему национализм вознаграждает только мифологизированных отцов-основателей нации — воинов и культурных героев ³⁵. Остальным приходится довольствоваться чисто ситуационной компенсацией за обеднение личности, а нередко и за утрату безопасности.

В нормальных жизненных обстоятельствах предрасположенность молодежи к восприятию идеологии национализма чаще всего не получает развития. Увлечь целое поколение национализм способен лишь при определенных условиях. Эриксон специально выделил одно из них — упадок социальных институтов, понуждающих молодежь к синтезу идентичности и облегчающих ей достижение такого синтеза³⁶. На мой взгляд, должны быть добавлены и другие условия. Все общество должно находиться в состоянии перехода, сопряженного с утратой идентичности. Сила, обещающая одарить людей новой идентичностью, не должна иметь ничего общего с дискредитировавшими себя институтами политического действия. И уж тем более нужно, чтобы новую национальную идею провозгласили новые лидеры.

Часть этих условий присутствует в постсоветском пространстве. Оно действительно охвачено кризисом перехода. Проблема идентичности действительно возникла перед жителями и России, и

Казахстана. Советские институты социального контроля либо рухнули, либо перестраиваются и в любом случае резко ослабили свое влияние на молодежь. Но вот насчет новизны силы, возвещающей о спасении, и новизны лиц, претендующих на путеводительство, возникают серьезные сомнения.

Сопоставление выделенных выше типов национализма позволяет утверждать, что по уровню доктринальной разработанности и относительной силе влияния на общество как в России, так и в Казахстане лидируют национализмы, пользующиеся поддержкой властных структур: общероссийский (или, если так можно выразиться, «федеральный» национализм), «унитарный» общеказахстанский национализм и квазигосударственные национализмы в российских республиках. Напротив, национализмы, оппозиционные власти, влачат убогое существование, ни один из них не стал идеологией сколько-нибудь впечатляющего движения. Различие это не может быть объяснено разницей в «стаже» государственных и квазигосударственных национализмов, с одной стороны, и оппозиционных — с другой. И те и другие заявили о себе примерно в одно время, а некоторые, как например русский или татарский этнические национализмы, старше по возрасту их более удачливых конкурентов. В чем же тогда заключается причина видимого преуспеяния одних национализмов, прозябания других?

Возможны два ответа: или национализмы, насаждаемые сверху, находят большую поддержку, чем оппозиционные, или же они просто-напросто обладают лучшими возможностями для создания видимости влиятельных идеологий.

Я убежден в том, что правильный ответ — второй. Финансовая подпитка и свободный доступ к СМИ позволяют российскому, республиканским и казахстанскому национализмам настойчиво навязывать себя массовому сознанию, проникать в него, запечатлевать в нем свои догмы. Это удается еще и потому, что официальные доктрины беззастенчиво заимствуют у маргинальных национализмов положения, способные вызывать сочувственный отклик у части населения. Но это временный успех. Представляется убедительной точка зрения, согласно которой отличительной чертой современного российского общества является сильнейшее отчуждение общества

от государства. То же самое характерно и для постсоветского Казахстана³⁷. Отчуждение же быстро обесценивает привлекательные поначалу компоненты национальной идеи. Общество видит, что люди и институты, претендующие на формулирование этой идеи и на руководство процессом ее реализации, остались по большому счету те же, что и прежде; оно не доверяет искренности первых и дееспособности вторых. В то же время частичное присвоение властью националистических доктрин оппозиции самым губительным образом сказывается на мобилизационном потенциале последних: власть их выхолащивает ^зк, а подчас и опошляет.

В общем, есть основания полагать, что даже наиболее «крепкие», государственные, национализмы на поверку не могут обеспечить эффективную националистическую мобилизацию молодежи. Так это или не так, должен показать анализ данных обследования. В первую очередь надо выяснить, какое содержание вкладывают молодые люди в понятие «национализм» и как они относятся к национализму. Полученную картину следует соотнести с идентификационными предпочтениями молодых и с их представлениями о безопасности. Только после этого возможна оценка силы влияния национализма на молодежь, равно как и угроз безопасности, создаваемых таким влиянием.

Восприятие национализма молодежью

Среди вопросов и заданий анкеты была просьба коротко определить, что такое национализм. 147 опрошенных (23,1 % от их общего числа) либо вовсе не высказали своих соображений, либо ушли от ответа. Остальные предложили свои формулировки, образующие корпус чрезвычайно интересных текстов.

Всего в 413 анкетах, содержавших определения национализма, было 456 ответов. Некоторые из них повторялись, другие, слегка различаясь по форме, были одинаковы по смыслу. При слиянии одно-смысловых ответов было получено 111 нетождественных определений. Сначала они рассматривались в универсальном контексте, то есть в рамках всего массива данных. Далее анализ проводился в

указание на конкретную общественную ситуацию. А определение: «национализм — это любить свою нацию, презирая другие», отнесенное мною к группе «позитивное отношение / чувство к своим», тяготеет и к группе «негативное отношение к другим / ксенофобия». Однако определений, двойственных по смыслу, насчитывается лишь 14, на их долю приходится менее 12 % от общего числа определений и всего 6,5 % ответов, так что создаваемая ими погрешность незначительна. В любом случае в каждой из групп имеется «ядро» определений, четко отделяющееся от других «ядер». В первой группе «ядровыми» являются определения: «национализм — это возвышение какой-либо нации над другими»; «это [представление] о превосходстве одной нации над другими»; «мнимое превосходство одной нации над другими»; «идея национального превосходства, исключительности»; «реакционная идеология, превозносящая одних над другими». Во второй группе «ядро» образуют определения: «национализм — это когда башкиры хотят, чтобы русские убрались в Рязань, татары — в Казань»; «борьба за свою родину, за очищение ее от всех лишних»; «стремление каждой нации к независимости»; «политика, основанная на идее национального превосходства»; «ущемление прав и интересов других наций»; «ущемление прав человека из-за его национальной принадлежности». Для третьей группы ту же роль играют определения: «национализм — забота о сохранении / возрождении своей нации»; «поддержание культуры, обычаев, традиций своего народа»; «стремление к процветанию своей нации». Для четвертой — целый блок определений, начинающихся с отрицательной частицы не: «недостойное отношение к людям другой национальности»; «недоверие к другим нациям»; «неуважение к другим нациям»; «неприятие других наций, народов»; «неприязнь к другим нациям»; «ненависть к другим нациям». «Ядро» пятой группы составляют определения: «национализм — это национальное достоинство»; «это любовь к своей нации»; «вера в свою нацию»; «уважение к своей нации»; «гордость за свою нацию»; «верность своей нации». «Ядро» шестой — определения национализма как национальной обособленности, национальной розни и вражды между нациями. В седьмой группе положение «ядра» занимают следующие определения: «национализм — это расовая

неприязнь»; «это слепой патриотизм»; «ответная реакция на шовинизм великороссов»; «национально окрашенный экстремизм»; и даже «фашизм». Лишь в последней группе ответов трудно выделить «ядро», так как их объединяет не столько содержание, сколько общая тональность высказываний: «национализм — это тупость»; «это невежество»; «это предрассудок»; «скрываемый комплекс неполноценности», «безумие»; «абсолютное зло».

Исходя из несомненного наличия, как минимум, семи классов определений с четко выделяемым «ядром», я позволил себе пренебречь тем обстоятельством, что содержательное единство восьмой группы выражено относительно слабо и что некоторые определения «плавают» между группами, и рассчитал удельные веса групп в универсальном контексте. Полученные цифры служат показателями относительной популярности определений, образующих ту или иную группу (см. табл. 2).

В масштабе всей выборки первенствует группа представлений о национализме как о ксенофобии. Казалось бы, такое понимание национализма выводит его из сферы политики в сферу межличностных контактов. Ксенофобия, взятая как отношение, пусть вполне определенное по своей направленности и окраске, может рассматриваться в одном ряду с другими, хотя и противоположными по знаку и направленными на другой предмет отношениями и чувствами. При таком подходе четвертая группа определений может быть объединена с пятой и тенденция молодежного сознания к «деполитизации» национализма делается более отчетливой (43 % всех ответов).

В действительности бытовое понимание национализма все-таки не является преобладающим. С одной стороны, в определениях четвертой группы объектом ксенофобии чаще указываются не «люди другой национальности», а «нации» целиком (соответственно, 5 определений, использованных 28 раз, и 11 определений, использованных 109 раз). Значит, большинство респондентов, определивших национализм как ксенофобию, видят в нем нечто большее, чем ситуационный всплеск сугубо индивидуального отношения или чувства. Для них национализм это не столько личное отношение, сколько питающее его устойчивое общественное настроение.

С другой стороны, частота встречаемости определений первой группы, трактующих национализм как представление о должном или даже как идеологию, почти совпадает с частотой встречаемости его определений как ксенофобии. Но определения первой группы тем более свидетельствуют о восприятии национализма не в качестве какого-то случайного факта жизни, а в качестве идейного приоритета, постоянно присутствующего в сознании людей и выводящего их за рамки обыденного. Если же вспомнить о том, что идеологическая функция национализма тесно переплетена с его политическими функциями, то тогда первая группа определений может быть объединена со второй даже с большим основанием, чем четвертая с пятой. При таком слиянии первая и вторая группы сразу выйдут вперед: 47 % ответов.

Очевидно, что в сознании молодежи представления о национализме как о политическом феномене и как о бытовом отношении, как минимум, примерно равновелики по их распространенности. При этом в представлениях о национализме как об отношении явно преобладает восприятие его как отношения негативного и заслуживающего осуждения. Далее, национализм чаще понимается как такое представление, отношение или действие, которое обязательно направлено не только на свой народ, но и на какой-то другой (другие) и даже в большей степени именно на другой (другие). Вели судить по формальному признаку — употреблению в опоеделениях слов «другой», «другая», «другие» —таких ответов оказывается 283, или 62 %. На самом деле их больше, так как в ответах типа «попытка доказать превосходство своей нации» или «главенство одной нации» явно подразумевается общность, за счет которой будет достигаться «превосходство» или «главенство» субъекта. Реже встоечаются определения, демонстрирующие своеобразный националистический аутизм, — когда респондент, думая о своем народе, не соотносит его с другими народами ³⁹. По формальному критерию использования слов «свой», «своя» такие определения встречаются только 94 раза (20,6 % от общего числа ответов). И совсем уж мал удельный вес представлений о национализме, не делающих различия между ним и процессом национального возрождения.

Пожалуй, преобладание представлений о национализме как о

явлении, обращенном на других и причиняющем им вред, — наиболее яркая и интересная особенность понимания национализма молодежью. Заметна и другая характерная черта, как бы естественно обусловленная первой. Это тенденция к передаче личного отношения к национализму. Хотя относительное большинство определений (около 50) носят нейтральный констатирующий характер, во многих ответах национализм прямо или неявно квалифицирован в категориях «хорошо — плохо», «добро — зло». И определения с осуждением национализма (около 40) опережают по частоте встречаемости нейтральные и позитивные определения.

Однозначно положительное отношение к национализму передают лишь 18 определений из 111. Использованы они в ответах 54 раза (11,8 %). Почти все они аутичные, только два предполагают направленность возможного действия вовне и/или в ущерб другим. Оценивая эту умеренность, не следует забывать об инерционном влиянии советских времен, когда любое публичное признание достоинств национализма в лучшем случае воспринималось как нечто неприличное, в худшем — как идеологическая диверсия. Нельзя исключить и смешения понятий «национализм» и «патриотизм». Но даже со всеми этими оговорками можно утверждать, что фиксируемая ответами глубина уже достигнутого национализмом системного проникновения в молодежное сознание (когда национализм понимается как безусловно позитивная ценность) в общем невелика.

Остается посмотреть, как особенности восприятия национализма молодежью, выявленные в универсальном контексте, меняются (если меняются) в национально-региональных контекстах (табл. 3 и 4). Показателями таких изменений можно считать: отсутствие некоторых групп, выявленных в универсальном контексте; различия в рангах, устанавливаемых группам по частоте встречаемости определений; степень различия в удельных весах ответов с использованием определений одной и той же группы.

При сопоставлении структуры ответов русских в России сразу видно, насколько она близка в Иркутске и Уфе. Это говорит об относительном единстве восприятия национализма русской молодежью. В обоих городах нет определений восьмой группы. И в Иркутске, и в Уфе первое место по частоте встречаемости в ответах

или почти полные совпадения рангов первой, третьей, пятой и шестой групп, и удельные веса ответов с использованием определений из одних и тех же групп: у русских и татар они различаются в меньшей степени, чем у татар и башкир и у русских и башкир.

Можно предположить, что как сходства, так и различия в структуре ответов совместно проживающих этнических групп в значительной мере являются производными от этнополитической ситуации в регионах обследования. В Элисте русские и калмыки примерно в равной степени обращают внимание прежде всего на тот аспект национализма, который ярче всего проявляется в обыденных межличностных контактах, и в значительной мере пренебрегают прочими аспектами. И тех и других в равной мере не устраивает бытовой национализм, но в национальном плане не задевает политика местной власти. И действительно, эта власть, в лице харизматического лидера и культурного героя калмыцкого президента Кирсана Илюмжинова, предпочитает использовать для манипулирования молодежным сознанием не этнический национализм, а иные средства⁴⁰.

На Южном Урале все молодые резиденты, независимо от национальности, видят в национализме некое представление о должном, которое они могут оценивать положительно (более характерно для ответов башкир) или нейтрально и отрицательно (более характерно для ответов татар и русских), а также как обращенное на «своих» позитивное отношение. Но одновременно молодые люди титульной национальности как будто вообще не замечают ту сторону национализма, которая в повседневной жизни приводит к ущемлению человека по национальному признаку. Напротив, для русских это одна из главных проблем, создаваемых национализмом. Татары занимают промежуточное положение и более склонны воспринимать национализм в качестве объективного состояния общества. И многое в этих различиях становится понятным при ознакомлении с этнополитической ситуацией в республике.

Среди других регионов России Башкортостан выделяется установившимся здесь жестким авторитарным режимом⁴¹. Для его создания и укрепления президент Муртаза Рахимов опирался и опирается на башкирскую политическую и культурную элиту. Пусть

Дата добавления: 2016-01-06; просмотров: 13; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!