Молодежь, национализм
ЭТНИЧЕСКИЙ
НАЦИОНАЛИЗМ
И
ГОСУДАРСТВЕННОЕ
Москва
ИВ РАН — НАТАЛИС
ББК66.5 Э91
Ответственный редактор докт. эконом, наук Ю. Г. Александров
Рецензенты: докт. ист. наук А. В. Кива канд. геогр. наук Н. А. Длин
Э91 Этнический национализм и государственное строительство. — М., Институт востоковедения РАН, 2001. — 432 с.
ISBN 5-89282-193-5
Тема сборника — феномен этнического национализма и его роль на пространствах бывшего СССР в идеологии и практике национально-государственного строительства. Конкретные объекты исследования: российские национальные автономии (Татарстан, Дагестан и Северная Осетия), Крым после распада Российской империи, Казахстан.
ББК66.5
ISBN 5-89282-193-5 © Коллектив авторов, 2001
© Институт востоковедения РАН, 2001
СОДЕРЖАНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ (Ю. Г Александров)........................................................................4
Раздел 1. СНГ
Сергей Панарин. Молодежь, национализм и безопасность в России и
Казахстане................................................................................................16
Анатолий Вяткин. Попытка восстановления крымскотатарской государственности: исторические уроки событий 1917—1918 годов...........68
Раздел II. РОССИЯ
Вадим Цымбурский. Северная Осетия в первой половине 90-х годов:
попытка государственности в геополитическом и социо-функциональном ракурсах....................................................................97
Андрей Судьин. Республика Татарстан в государственной структуре
России.................................................................................................178
|
|
|
Владимир Бобровников. Исламофобия и религиозное законодательство
в постсоветском Дагестане............................................232
Светлана Лурье. Этническая самоидентификация в условиях кризиса «материнского» этноса: опыт армянской общины в Санкт-Петербурге (1989—1993 гг.)...................................................................267
Раздел III. КАЗАХСТАН
Ирина Ерофеева. Славянское население Восточного Казахстана
в XVIII—XX веках: миграционное движение, стадии социокультурной эволюции, проблемы реэмиграции...................................................................321
АндрейГрозин. Республика Казахстан: в поисках государственной идеологии.. 373
Екатерина Борисова. Институт президентства в Казахстане....410
ОБ АВТОРАХ...........................................................................................................430
CONTENTS...............................................................................431
ПРЕДИСЛОВИЕ
Распад СССР перевел совершенно в другую плоскость, чем это было на протяжении веков, проблему государственного строительства на территории той части Евразийского континента, которую прежде занимала Российская Империя, а затем Советская Держава как ее наследница. Если во времена Союза речь могла идти не более чем о той или иной степени административной и культурной автономии территорий с нерусскими титульными этносами, то теперь вопрос об их будущем государственном статусе неопределенно повис в воздухе.
|
|
|
Для большинства бывших союзных республик (в данном случае — рассматриваемых в сборнике стран Центральной Азии и, в меньшей степени, Закавказья) государственный суверенитет стал фактом, перед которым они были поставлены Беловежскими соглашениями и который им только еще предстояло осмыслить и сделать отправной точкой в своем государственном строительстве. Для автономий Российской Федерации он оказался интригующим вызовом, поскольку распад Союза так или иначе подверг сомнению в их глазах оправданность существовавшего политико-административного деления самой РФ.
Обращенная к лидерам российских автономий знаменитая фраза Б. Н. Ельцина: «Берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить» сразу же получила разное толкование. Для президента и федерального центра она была выражением согласия на переговоры о новой системе отношений между центральной властью и автономиями, а вместе с тем и предупреждением — с акцентом на словах «сколько сможете проглотить». Для последних — при всех различиях
|
|
|
в уже оформившихся или еще не вполне ясных им самим предпочтениях политических элит и общественности — на слове «берите». Для них это высказывание стало сигналом к действиям, направленным на повышение статуса своих республик — в составе ли Российской Федерации либо в предполагаемой конфедерации. Второе относится, например, к рассматриваемым в сборнике случаям Татарстана (см. статью А. Судьина) и Северной Осетии (см. статью В. Цымбурского) до начала постепенного ужесточения политики федерального центра по отношению к регионам, знаком чего стала первая антитеррористическая акция в Чечне.
В российском общественном сознании прочно утвердилось мнение, что распад Союза и резкое ослабление федеративной государственности были спровоцированы непосредственно Беловежскими соглашениями. В действительности вывод о необходимости немедленной ликвидации СССР ради сохранения России, хотя и окрашенный верой в возможность и даже неизбежность последующей интеграции отталкиваемых союзных республик в некое новое государственное образование (скорее всего, конфедеративного типа) на базе СНГ, был лишь последней точкой уже давно разыгрывавшейся драмы. На фоне стремительно нараставшего кризиса советской государственной системы и общества в целом спусковым механизмом развала Союза стало образование КПРФ — акция, которая сразу же превратила КПСС из централизованной политической структуры в конфедеративную и тем самым лишила ее прежней роли главной цементирующей силы партийно-государственной политической системы сверху донизу. После этого отношения между союзным центром и республиками регулировались только Конституцией СССР, которая сама по себе не могла обеспечить прежнюю прочность властной вертикали в государстве и, к тому же, предусматривала право выхода союзных республик из СССР. Отказ подавляющего большинства республиканских лидеров в 1991 г. выполнять требования ГКЧП ясно подтвердил этот в общем легко предсказуемый и до того факт.
|
|
|
В союзных республиках Центральной Азии, а из закавказских республик — прежде всего, в Армении процессы развития национального самосознания и роста сепаратизма к тому времени еще не
достигли такой стадии, когда они порождают достаточно сильное движение за создание национальной государственности. Тем более это относится к российским автономиям. В преддверии распада СССР сепаратистские настроения на местах хотя и несли на себе определенный отпечаток этнического национализма, в основном, выражались в регионализме, который проистекал из недовольства экономической и социальной политикой союзного центра.
На фоне быстро углублявшегося общественного кризиса повсеместно возобладала убежденность в неравноправности данного региона (республики, автономии, области) в экономической системе государства и в дискриминационной и эксплуататорской сущности политики центральной власти по отношению именно к нему. В обстановке, когда в принципе не существовало объективного механизма общественной оценки результатов хозяйственной деятельности (роль которого во всем мире играет рынок), все с недоверием поглядывали друг на друга, а вместе — на союзный центр и чувствовали себя жертвами ограбления.
Как отражение столь негативной оценки положения дел была выдвинута идея республиканского хозрасчета — практически неосуществимая и совершенно абсурдная с точки зрения перспективы сохранения единого экономического пространства и даже союзной государственности, как таковой. Но она стала своего рода запалом, первым звеном, которое потянуло за собой длинную цепь трансформаций общественных настроений и поведения местных политических элит. В том числе, что особенно важно, — активизации этнического национализма в союзных республиках и российских автономиях. Регионализм в чистом виде сохранился только в российских областях с абсолютным преобладанием русского населения, не имеющих крупных внутренних автономных национальных образований.
Следует специально подчеркнуть, что благоприятную среду для быстрого подъема этнического национализма среди титульного населения, а особенно политических элит, в новых независимых государствах из числа бывших союзных республик и в российских автономиях в значительной мере создавало (и по-прежнему создает сейчас) характерное поведение их русского населения — даже если
оно (как в Казахстане) по численности не уступало титульному, а то и (как в некоторых из российских автономий) превосходило его. Во многом разделяя и справедливое недовольство, и предрассудки других этнических групп этих обществ в отношении центра государственной власти, русское население отличалось от них, по крайней мере, в одном важном отношении: его локализм слишком слабо опирался на внутриэтническую солидарность.
Низкий уровень социальной сплоченности этнических русских и близких им по социальной культуре других русскоязычных этнических групп типичен для всех регионов бывшего Союза и России и сам по себе предстает как серьезное препятствие на пути развития любых форм местного самоуправления — необходимого элемента демократической государственной системы. Но в государственных и административных образованиях, созданных по принципу этни-чности, такая особенность играет особую роль.
Именно по этой причине русские в союзных и автономных республиках СССР считали себя скорее гражданами Союза, чем России, и видели только в союзном центре как защиту от любых проявлений локального этнического национализма — от политического до бытового, так и гарантию для своих претензий на положение «первых среди равных». Претензий, которые на уровне самосознания практически не выходили за рамки культивирования чувства собственного цивилизационного превосходства и не подкреплялись необходимыми коллективными усилиями по обеспечению своего контроля над административными органами и наиболее доходными и престижными сферами хозяйственной и социальной жизни на местах. Тем более что им в этом деле противостояли и гораздо более организованные представители титульных этносов и официальная политика союзного центра по пестованию «национальных кадров» из представителей титульных этносов.
Последние уже давно — как только после смерти И. В. Сталина была несколько ослаблена жестокая хватка центральной власти — начали подспудно, но все более активно вносить свои поправки в официальный принцип построения советского государства: «Национальное по форме и социалистическое по содержанию». Постепенно на всех уровнях — от «корней травы» и до высших эшелонов регио-
нальной власти — титульные этносы утверждали свою систему представлений о социальных и моральных принципах жизни и об организации власти. Систему, по целому ряду важных элементов альтернативную советской, которая, в свою очередь, так или иначе ассоциировалась с Россией и русскими.
Опираясь на этническую социальную сплоченность и поощрительную политику центральной власти, представители титульных этносов в регионах все активнее вытесняли русских в первую очередь именно из тех сфер общественной жизни в своих регионах, контроль над которыми обеспечивал доступ к лучшим источникам дохода, способствовал повышению социального статуса и престижа, позволял вести образ жизни, более соответствующий принципам их этнической социокультуры. А на уровне политико-административных институтов вел к сосредоточению все большего числа рычагов контроля именно в их руках.
Естественно, что с развалом советского государства и расколом на части его единой политической элиты все эти процессы активнее вышли на поверхность общественной жизни. Титульной части местной правящей верхушки прежние достижения в области внутренней консолидации и расширения сфер контроля послужили хорошим плацдармом для быстрой трансформации из региональных политических элит в этно-национальные в государствах СНГ и этно-региональные в России.
Соответственно, развитие государственности пошло по пути все более определенной и открытой ориентации на принцип титульной этничности формирующихся властных структур. Практически повсеместно в бывших союзных республиках и в российских автономиях контроль над всей системой политических институтов и административных органов очень быстро перешел к верхушке титульного населения. И одновременно она стала находить все более широкую опору в этническом национализме титульных народов, прогрессировавшем под влиянием как естественной тяги людей к идентификации и поиску моральной опоры в сложные времена, так и реактивных антироссийских и антирусских настроений.
К настоящему времени содержание национальной идеи в качестве основополагающей движущей силы государственного строи-
тельства на пространствах бывшего Союза сильно дифференцировалось. Среди русской части населения Российской Федерации она находится в процессе трансформации из прежней союзно-державной в общенациональную — российскую, а не русскую, без прежнего стремления к противопоставлению себя окружающему миру, чувства идеологического и культурного превосходства над другими народами. А также без особого интереса к идее обособления собственно русского ядра внутри Федерации. Проявления русского этнического национализма, потенциальную опасность которого нельзя приуменьшать для случая резкого ухудшения общей обстановки в стране, носят все же скорее реактивный, чем агрессивный характер, будучи провоцируемыми нервирующей обстановкой вокруг Чечни, а также наплывом массы более мобильных и предприимчивых кавказцев в сопредельные регионы и крупные города России на фоне социального неблагополучия большинства местного коренного населения.
В отличие от этого в государствах Центральной Азии в откровенной (Туркмения, Узбекистан) или более смягченной, по крайней мере, первоначально (Казахстан, Киргизия) форме возобладали идеология и практика строительства этно-национального государства титульных народов (см., например, статьи С. Панарина и А. Грозина). Такая политика характеризуется стремлением к полному вытеснению русских и лиц других нетитульных этносов из структур политической и административной власти, из сфер выгодного предпринимательства ограничениями для организованного участия в политической жизни (статья Е. Борисовой), дискриминацией в области трудоустройства, образования, языка и культуры.
В российских автономиях тоже отмечаются все эти тенденции, но в модифицированном виде. С наибольшей определенностью проявляется трансформация региональных политических элит в этно-региональные и упрочение их контроля над всей вертикальной структурой административных органов, с активным использованием для этого преимуществ своей социальной сплоченности. Главные различия между независимыми государствами из числа бывших союзных республик и российскими автономиями заключаются в той роли, которую играет там и там идеология этнического национализма.
В Казахстане, который взят в качестве исследовательского примера в представляемом сборнике, она активно насаждается правящей политической элитой, внутри которой за годы независимости резко ускорилась и приобрела необратимый характер перегруппировка сил в пользу ее казахского этнического большинства, в свою очередь концентрирующегося вокруг президента Назарбаева и его ближайшего окружения. Этнический национализм представляется новой элите эффективным инструментом сплочения казахской части населения вновь образованного государства вокруг власти и сильным аргументом в отношениях с русской частью общества, которая с любой точки зрения не вполне органично интегрирована в казахстанское общество. Тем более что последнее вообще отличается по сравнению с подавляющим большинством других стран СНГ слабостью внутренних общегражданских связей: экономических, политических, культурных.
Именно на такой фон проецируется еще одна линия раскола: между теперь уже составляющими заметное большинство населения страны казахами, с одной стороны, и компактно проживающими русскими, а также культурно ориентирующимися на них этническими группами — с другой (см. статьи И. Ерофеевой и А. Грозина). И по мере того, как ослабевают прежние, идущие еще от Союза идеологические и культурные связи Казахстана с Россией, а заложенный в те же времена промышленный сектор деградирует и все более выпадает из единого экономического пространства бывшей советской Евразии, усиливается взаимная отчужденность двух крупнейших этнических общин страны.
Явная моральная неготовность основной массы казахстанских русских интегрироваться в общество, вне всяких сомнений выстраиваемое по казахскому этническому проекту, — тем более на предлагаемых дискриминационных условиях, в свою очередь, встает перед политической элитой страны как новый вызов и потенциальная угроза распада вновь создаваемой государственности. Возник своего рода порочный круг, поиск конструктивного выхода из которого все более затрудняется деградацией общих экономических и социальных условий и, как следствие, приобретающей все более драматический характер слабостью предпосылок для
интеграции общества на базе правовых гражданских законов и институтов. А также усиливающимися на основе таких предпосылок авторитарными тенденциями внутри государственной власти.
В такой драматической обстановке казахстанское руководство встало на путь искусственного конструирования якобы объединяющей население страны национальной идеологии, но при этом — в соответствии с общей логикой построения этнического государства казахов — парадоксальным образом придало ей сугубо однобокий характер. В ее основы кладутся искаженные и прямо фальсифицируемые представления об истории расселения казахского и корневых по отношению к нему этносов на нынешней территории страны, об уровне их прошлого социального и культурного развития и зрелости известных из истории форм государственности. Цель такой пропаганды не только в расчетах на более тесное политическое сплочение казахской части населения, но и в желании внушить казахам мысль о том, что «без русских можно обойтись» — как обоснования дискриминационной линии по отношению к ним.
Вполне понятно, что даже самые упорные усилия навязать обществу определенную идеологию «сверху» могут иметь хотя бы минимальный успех только в том случае, если они так или иначе апеллируют к определенным сторонам сознания массы людей, к их явно выражаемым или подспудным предпочтениям и предрассудкам. К этой теме имеет отношение статья В. Бобровникова, поскольку там идет речь о процессах естественного вызревания идеологии в тех или иных группах общества, об усилиях навязать людям определенные взгляды или же, наоборот, воспрепятствовать усвоению ими каких-то (в данном случае неортодоксальных) идеологических установок.
Часть авторов сборника так или иначе касаются не только перспектив создания этно-национальных государств на территории бывшего Союза, но и вопроса о том, какой отпечаток это накладывает на межнациональные взаимодействия. Некоторое представление о сложности отношений этнических диаспор с окружением в странах проживания и с братьями по материнскому этносу, проживающими на исторической родине, дает статья С. Лурье об ар-
мянской диаспоре Санкт-Петербурга в годы Карабахского кризиса. Помимо прочего, из нее видно, насколько легко в процессе национальной идентификации людей может усваиваться идея «образа врага», если при этом сильно акцентируется этническое начало. А также, что этот процесс быстро начинает приобретать характер обоюдоострого оружия, и потому становится разрушительным, а не созидательным фактором в ходе попыток государственного строительства.
Соответственно, в этом пункте проблема национализма начинает все теснее переплетаться с проблемой безопасности — национальной, социальной и личной, а также прав человека — гражданских и естественных. И точно так же перекликаются темы национализма как политического принципа и этнического национализма; сознания политического и бытового; идентификации политической, социальной, национальной и этнической (см. статью С. Панарина). При этом, как показывает ход событий, сейчас главным фактором, провоцирующим конфликтный характер отношений между этносами в многонациональной среде, стала и остается этноцентрическая политика правящих кругов.
За этим кроется еще одна крупная проблема, которая требует дальнейшей углубленной разработки. Среди лидеров новых независимых государств Центральной Азии и национальных автономий Российской Федерации весьма популярна идея относительно «демократии с учетом национальной специфики». И это вполне понятно: процесс строительства демократического правового государства невозможно вырвать из контекста становления гражданского общества на основе формирования соответствующей социальной структуры и усвоения населением принципов демократии и права как естественных жизненных ценностей. Вопрос, однако, в том, где проходит грань, за которой «учет национальной специфики» (в данном случае консервирование традиционалистских отношений и авторитарных способов управления), осуществляемый как бы ради сохранения в целостности государственной властной вертикали, приобретает самодовлеющий характер, перестает быть одним из средств движения по пути модернизации общества и становится самоцелью. А ссылки на такую специфику, в свою очередь,
превращаются в дежурные отговорки — камуфляж для реализации своекорыстных и амбициозных личных и групповых целей правящих элит.
Вместе с тем, безусловно, национальная политика в полиэтнич-ной среде — это всегда производное не только от устремлений и прагматических целей правящих групп, даже если они успешно активизируют, а затем эксплуатируют этнический национализм титульного большинства населения. Очень многое зависит и от поведения крупных нетитульных этносов, проживающих в данном государстве или в российской автономии. И, может быть, еще больше — от состояния российской государственности в целом, в первую очередь, ее центральной власти.
Нетрудно заметить, что на протяжении почти десятилетия после распада Союза вялая деятельность российского государства по поддержанию конституционного порядка на территории Федерации и по отстаиванию интересов русского населения в бывших союзных республиках проистекала главным образом из слабости центральной власти, которая в эти годы не могла достаточно уверенно опереться на элиту, сильно и, нередко, непримиримо разобщенную по самым разным — идеологическим, политическим, региональным, экономическим — линиям. Скорее даже — элиты или группы интересов и предпочтений.
Именно такие обстоятельства вызвали к жизни политику договорных отношений между Центром федерации и ее субъектами на базе раздела полномочий, а также привели к подмене последовательной работы по упрочению единого для всего государства конституционного пространства сложным маневрированием на основе компромиссов, заигрывания и прямых уступок. Правда, в ходе согласований естественным путем проб и ошибок в какой-то мере осуществлялась притирка разных элементов Федерации друг к другу и происходил поиск оптимальных отношений регионов с Центром. Но процесс выстраивания четкой системы взаимосвязей на базе сочетания властной вертикали с точно определенными конституционными правами субъектов федерации растягивался слишком надолго, и это оставляло государство и конституционный порядок в неустойчивом положении.
Кульминационный момент наступил в 1999 г. в преддверии очередных парламентских выборов, когда многие влиятельные региональные лидеры явно решили, что для них пришло время общими усилиями перехватить руль управления федеральной властью из ослабевших рук первого российского президента с его ближайшим окружением. Результаты парламентских, а затем и президентских выборов показали, однако, ошибочность таких расчетов. Их авторы не сумели правильно оценить, как оказалось потом, уже свершившиеся к тому времени важные изменения в расстановке политических и общественных сил на федеральном уровне, а равно и в народных настроениях. А именно, главное — достигшую определенного качественного рубежа консолидацию различных групп политиков и общественности в единую политическую элиту. Не вокруг непосредственно президента и тех, кто прямо стоял за ним, а в рамках общего конституционного поля, в котором, как выяснялось с течением времени, открывались достаточные возможности для политической борьбы и политического торга, но не для непримиримой конфронтации с прицелом на очередное изменение государственного и общественного строя.
Однако то, чего не увидели многие политики, осознало или почувствовало большинство населения, уставшее от непрерывных политических конфронтации и уловившее поворот федеральной власти в сторону укрепления государственного порядка на базе конституционной законности. Результаты выборов, в свою очередь, были расценены большинством региональных лидеров как сигнал к развороту если не стратегии, то тактики отношений с федеральной исполнительной властью в сторону большей лояльности. Начался их массовый отход от объединения «Отечество — Вся Россия» и других резко оппозиционных президентской власти движений с тенденцией укрепления связей с прообразом новой «партии Власти» — движением «Единство».
Федеральная исполнительная власть, со своей стороны, стремится реализовать потенциал усилившейся политической и — в более широком плане — народной поддержки для того, чтобы форсировать переход от так называемой рыхлой политической структуры федерации к варианту с более сильной властной вертикалью.
Предисловие
И уже первые шаги новой президентской команды — реорганизация института представителей президента в субъектах федерации и внесение законопроектов о конституционных поправках с целью ограничения прав глав автономий и областей чисто исполнительными функциями и усиления их ответственности перед федеральным центром свидетельствуют о начале движения в данном направлении.
В этой связи возникают два вопроса. Первый: обладает ли федеральная исполнительная власть достаточной политической и общественной поддержкой для того, чтобы реализовать свой план. Второй: сумеет ли она и захочет ли удержать свой проект в рамках, не противоречащих принципу строительства правового государства как элемента гражданского общества. Но ясно, что положительный ответ на первый вопрос и любой — на второй дает России возможность занимать более твердую, чем прежде, позицию в отношениях с бывшими союзными республиками. В том числе — при реагировании на проявления склонности к дискриминации русской
диаспоры.
В самой России должны установиться более ограниченные, чем сейчас, рамки для проявлений этнического национализма и, тем более, сепаратизма в национальных автономиях. И тогда возникнет новый вопрос: в какую сторону может устремиться высвобождающаяся при этом энергия недовольства, стремления к контролю над распределением власти и собственности в регионах. Такие примеры, как, скажем, события в Карачаево-Черкесии, указывают на то, что этот потенциал может возрастать и представлять серьезную опасность: угрозу развала Федерации, с одной стороны, усиления авторитарности федеральной власти — с другой. И можно полагать, что достаточно ясный ответ на все такие вопросы будет дан в самом ближайшем будущем.
Ю. Александров
Раздел I. СНГ
Сергей Панарин
МОЛОДЕЖЬ, НАЦИОНАЛИЗМ
И БЕЗОПАСНОСТЬ
Дата добавления: 2016-01-06; просмотров: 15; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!