Свобода как обладание благами 1 страница
· Свобода как материальная обеспеченность. Здесь могут встречаться смыслы, требующие хотя бы минимального достатка или наоборот, настаивающие на полной финансовой независимости.
· Свобода, выражаемая через ценности «нормальной жизни»: наличие работы, любимого дела, семьи, счастья близких, здоровья, жизненного удовольствия и т.д.
· Свобода как обладание властью, занятие высого поста, хорошей должности.
Наряду с этим возможно выделение и пятого блока смыслов, которые в силу их единичности и уникальности было сложно типизировать:
· Свобода как «внесемейственность». Свободный человек – «кто не замужем, не женат», «не имеет тещи».
· Свобода как «незанятость»: «Мы на пенсии – над нами никого нет», «хотим – работаем, хотим – отдыхаем» и т.д.
· Свобода «внесоциальная». Свободные люди – «кто бродит по тайге», «н игде не числится, живут в шалаше, питаются ягодой, рыбой», «бомжи», «кто ушел в веру, живет в другом измерении».
Кроме того, на этом этапе были выделены различия в оттенках одного и того же смысла, присутствующие в индивидуальном сознании трех обследуемых групп. Так например, смысл свободы как обладание материальными благами в этих группах имел разное содержательное наполнение. В группе молодых свобода – это, как правило, полная финансовая независимость, богатство: «деньги в нашей жизни решают все» (мужч. 24г., предприниматель). В группе зрелого возраста – этоскорее достаточная материальная обеспеченность, в то время как для пожилых – это прежде всегосвобода от нужды, независимость от нищеты и безденежья: «какая свобода, когда пусто в кармане» (женщ., пенс., 64 г.)
|
|
|
Исследование показало также, что смысл свободы как обладания материальным достатком, как потребительской свободы, как правило, не сопрягается в группах «зрелых» и особенно «пожилых » с экономической свободой как формально правовой возможностью заниматься предпринимательской деятельностью, добиться необходимого материального уровня, «открыв свое дело »: такой смысл свободы фактически отсутствует в индивидуальном сознаниии этих групп (да и в сознании «молодых» этот смысл единичен). Это означает, чтоэкономическая свобода, «дарованная» реформами, не рассматривается в этих группах в ракурсе свободы, выпадает из него. Налицо определенный разрыв между смыслами, во многом объясняющий и негативизм восприятия реформ значительной частью россиян.
На этом этапе исследования было выявлено и определенное несоответствие смыслов политической свободы, их «урезанность» в сознании опрошенных по сравнению со всем спектром этих смыслов, «заложенных» в либерально-демократической модели. Исследование показало, что в элемент, который я назвала «политические свободы», вошли главным образом свобода мысли, слова, совести. Здесь нет даже намека на западного типа отношения между гражданским обществом и государством, при котором у гражданского общества есть суверенное право влиять (направлять, контролировать, сдерживать) на действия государства как подчиненного инструмента своих интересов. Такие существенные, закрепленные в действующей Конституции РФ либеральные права, как право участвовать в управлении государством (в частности, избирать и быть избранным, право на равный доступ к государственной службе), право на создание общественных объединений, свобода собраний, митингов и демонстраций, право на получение от государственных органов информации, затрагивающей права граждан, право на обращение в органы власти за защитой своих законных интересов и прочее, здесь просто отсутствуют.
|
|
|
Эта ситуация означает, что получившие свое формально-юридическое закрепление в процессе социально-экономических преобразований новые политические права, новые возможности в большинстве своем не оцениваются как благо, как свобода, не востребованы, психологически не освоены, и потому не «работают» на положительный образ реформ. Корни такой ситуации понятны: гражданское общество не возникает в одночасье, в него нельзя «впрыгнуть на ходу», как в проходящий трамвай.
|
|
|
Количественный этап исследования. На этом этапе (2003 г.) исследовательская задача состояла, как я уже говорила, в оценке уровня представленности выделенных смыслов в индивидуальном сознании различных групп населения Самарской области. Анализ показал, что в целом по массиву опрошенных[64] наиболее весомо представлен первый блок социально неограниченных смыслов свободы ичетвертый, где свобода рассматривается как обладание благами (Прилож. к главе 8.Табл.1). Самыми распространенными смыслами в целом по массиву опрошенных оказались следующие:
- свобода как независимость (38,6% опрошенных);
- свобода как материальная обеспеченность (29,3%);
- свобода политическая: слова, печати, совести, выбора (15,5%);
- свобода как беспрепятственная реализация своей воли (15,3%);
- свобода как совокупость типичных ценностей традиционного общества («нормальная жизнь»): наличие работы, любимого дела, семьи, здоровья, жизненных удовольствий (14,9%).
Следует отметить, что II блок смыслов свободы, для которого характерно понимание свободы как ограниченной интересами другого, этическими или правовыми нормами (правовая свобода), крайне незначительно представлен в индивидуальном сознании населения области (1,8%–0,4%). Между тем именно понимание обязательности ограничения индивидуальной свободы ради достижения многих других ценностей, самыми очевидными из которых являются безопасность и общественный порядок, характерно, как известно, для либерально-демократической (западной) модели свободы. Очень слабо представлен и III блок смыслов с его социетальным акцентом: распространенность их не превышает одного процента (Прил. к гл. 8. Табл.1).
|
|
|
Анализ показал, что, иерархиии лидирующих смыслов в различныхвозрастных группахнаселения областиво многом тождественны, хотя есть и определенные различия. Так, смыслы свободы как независимости и как материальной обеспеченности лидируют во всехвозрастных группах, незначительно различаясь по удельному весувкаждой из групп (Прилож. к главе 8.Табл.1), правда, как я уже говорила ранее, оттенки этого смысла в группах – разные. В то же время свобода как беспрепятственная реализация своей воли более весомо представлена в группе молодых (III место). Вместе с тем, в группе пожилых высокое место (третье ) занимает смысл свободы, «охватывающий» ценности «нормальной жизни» (24,0% опрошенных), в то время как в других возрастных группах этот смысл распространен в значительно меньшей степени и потому не вошел в пятерку наиболее представленных. Точно так же, смысл свободы как политической в группах среднего возраста распространен вбольшей степени, чем в крайних – группах молодых и пожилых, ипотому занимает в них III место, в то время как в крайних – соответственно IVи V места.
Вместе с тем анализ показал существенные различия в иерархии (и соответственно в удельных весах) лидирующих смыслов в социальных группах, различающихся позицией в социальном пространстве. Так ведущий смысл «свобода как независимость» в значительно большей степени представлен среди специалистов-гуманитариев и управленцев среднего звена (Прил. к гл.8. Табл.2). Смысл «свобода как материальная обеспеченность» лидирует среди специалистов технического профиля и среди управленцев низшего и среднего звена (удельный вес этого смысла в 1,5–2,5 раза превышаетсоответствующий в других группах ). Смысл свободы как политическойсущественно выше в группах специалистов технического и гуманитарного профиля.
В целом, на мой взгляд, довольно высокая распространенность в индивидуальном сознании жителей Самарской области смысла свободы как материальной обеспеченности в ситуации, когда жизненный уровень населения резко упал, маркирует «эпоху реформ» как «царства несвободы», окрашивая ее восприятие в мрачные тона: не случайно, по данным нашего исследования 27,1% полагают, что стали менее свободными по сравнению с доперестроечным периодом. Еще один важный, на мой взгляд, вывод. Достаточно низкий уровень осознания свободы как свободы политической (хотя бы даже в ее урезанном виде) свидетельствует о невысокой значимости ценности политической свободы в индивидуальном сознании населения Самарской области. Вместе с тем сегодня кажется уже бесспорным, что политическая, по крайней мере, свобода является не только декларацией, но и реально существующим фактом, может быть единственно безусловным достижением этого трудного времени. В то же время налицо - невостребованность многих из уже данных политических свобод, их «невыделение» в качестве важных примет современной социальной ситуации в России. Все это, увы, не добавляет радужных красок в облик современных российских преобразований…
Литература
1. Бауман З. Философские связи и влечения постмодернистской социологии // Вопросы социологии. 1992. №2. Т.1.
2. Монсон П. Лодка на аллеях парка. Введение в социологию. М.: Весь мир,1995.
3. Silverman D. Doing Qualitative Research. London, Thousand Oaks, New Delfi: Sage Publications, 2000.
4. Punch K.F. Introduction to Social Research. Qualitative and Quantitative Approaches. London, Thousand Oaks,.New Delfi: Sage Publications, 1998.
5. Neuman L.W. Social Research Methods. Qualitative and Quantitative Approaches. London: Allen and Bacon, 1994.
6. Шанин Т. Методология двойной рефлексивности в исследованиях современной российской деревни // Ковалев Е.М., Штейнберг И.Е. Качественные методы в полевых социологических исследованиях. М.: Логос, 1999.
7. Ядов В.А. Росийское общество в политеоретической интерпретации // Социологические Чтения. М., 1996. Выпуск 1.
8. Маслова О.М. Качественная и количественная социология // Социология: 4М. 1995. Т.5–6.
9. Малышева М.А. Интерактивное интервьюирование и нетрадиционные способы интерпретации данных // Возможности использования качественной методологии в гендерных исследованиях. М.: МЦГИ, 1997.
10. Саганенко Г.И. Структура эмпирического результата в социологии и проблема надежности // Социология: 4М. 1993–1994. Т.3–4.
11. Татарова Г.Г. Методология анализа данных в социологии. М.: Стратегия, 1998.
12. Якубович В.Б. Качественные методы или качество результатов // Социология: 4М. 1995. Т.5–6.
13. Лаба Л.Я. Способы интеграции качественных и количественных методов // СоцИс. 2004. №2.
14. Толстова Ю.Н. Масленников Е.В. Качественная и количественная стратегии. Эмпирическое исследование как измерение в широком смысле // СоцИс. 2000. №10.
15. Вардоматский А.П. Аксиобиографическая методика // СоцИс. 1991. №7.
16. Альмодавар Ж.-П. Рассказ о жизни и индивидуальная траектория: сопоставление масштабов анализа // Вопросы социологии. 1992. №2.
17. Корель Л.В. Социология адаптаций: этюды апологии. Новосибирск: ИЭ и ОПП СО РАН, 1997.
18. Парсонс Т. О структуре социального действия. М.: Академический Проект, 2000.
19. Мертон Р.К. Социальная теория и социальная структура // СоцИс. 1992. №2.
20. Мертон Р.К. Социальная теория и аномия // СоцИс. 1992. №3.
21. Штомпка П. Социальное изменение как травма. М.: Аспект Пресс, 1996.
22. Демин А.Н. Использование понятия «совладание» в психологии // Человек. Сообщество. Управление. 2001. №2.
23. Урманцев Ю.А. Природа адаптации (системная экспликация) // Вопросы философии. 1998. №12.
24. Giddens A. Consequences of Modernity. Cambridge: University Press, 1990.
25. Кравченко А.И Социология труда: кризис оснований и поиск альтернативы // СоцИс. 1990. №4.
26. Седов Е. Информационно-энтропийные свойства социальных систем // Общественные науки и современноть. 1993. №5.
27. Альбуханова-Славская К.А. Стратегия жизни М.: Мысль, 1991.
28. Клейнер Г.Б. Промышленные предприятия в период рыночной адаптации: возможности и границы государственного регулирования // Предпринимательство в России. 1996. №3.
29. Гордон Л. Социальная адаптация в современной России // СоцИс. 1994. № 8–9.
30. Наумова Н.Ф. Рецидивирующая модернизация в России: беда, вина, ресурс человечества? М.: УРСС, 1999.
31. Томас У., Знанецки Ф. Методологические заметки // Американская социологическая мысль.М.: МГУ, 1994.
32. Беляева Л. Социальная стратификация и средний класс в России. М.: Академия, 2001.
33. Шабанова М. Социология свободы: трансформирующееся общество. М.: Московский общественный научный фонд, 2000.
34. Авраамова Е. Социальные ресурсы адаптации населения (количественные оценки) // Обзор экономики России. 2002. №3.
35. Заславская Т.И. Социетальная трансформация российского общества. М.: Дело, 2002.
36. Варшавская Е., Донова И. Вторичная занятость населения // Занятость и поведение домохозяйств: адаптация к условиям перехода к рыночной экономике в России. М.: РОССПЭН, 1999.
37. Гимпельсон В.Е., Магун В.С. Уволенные на рынке труда: новая работа и социальная мобильность // Социологический журнал. 1994. №1.
38. Кириллова М. Меняем место работы? Трудовая мобильность в России // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения ВЦИОМ, 1998, №4.
39. Алашеев С., Варшавская Е., Карелина М. Подсобное хозяйство городской семьи // Занятость и поведение домохозяйств: адаптация к условиям перехода к рыночной экономике в России. М.: РОССПЭН, 1999.
40. Барсукова С.Ю. Солидарность участников неформальной экономики на примере стратегий мигрантов и предпринимателей // СоцИс. 2002. №4.
41. Айдинян Р.М., Шипунова Т.В. Неформальная экономика в контексте преступности // СоцИс. 2003. №3.
42. Олимпиева И., Паченков О. Неформальная экономика как социальная и исследовательская проблема. СПб.: ЦНСИ, 2003.
43. Татарова Г.Г. Типологический анализ в социологии. М.: Наука, 1993.
44. Готлиб А.С. Социально-экономическая адаптация россиян: опыт сочетания качественной и количественной методологий в одном отдельно взятом исследовании // Социология: 4М. 2000. Т.12.
45. Косалс Л. В., Рывкина Р.В. Социология перехода к рынку в России. М.: УРСС, 1998.
46. Горшков М. Российское общество в условиях трансформации. М.: РОССПЭН, 2000.
47. Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. Информационный бюллетень. М., 1999. №4.
48. Тамаш П. Неформальность в постсоциалитической экономике (постановочные вопросы для социологических исследований) // Неформальная экономика в постсоветском пространстве. СПб.: ЦНСИ, 2003.
49. Барсукова С.Ю. Сущность и функции домашней экономики, способы измерения домашнего труда // СоцИс. 2003. №12.
50. Покровский Н. Российское общество на путях глобализации // Человек и современный мир. М.: Инфра-М., 2002.
51. Вершинина Т.Н. Рынок труда переходного периода и проблемы адаптации к нему трудоспособного населения // Общество и экономика: социальные проблемы трансформации. Новосибирск: ИЭ и ОПП СО РАН, 1998.
52. Монусова Г.А. Промышленные рабочие в России: адаптация, дифференциация, мобильность // Социологический журнал. 1998. № 1–2.
53. Антипин П.В. 4 типа адаптации к рынку труда и перспективы социального расслоения в России // Социологический журнал. 1996. №3–4.
54. Демин А.Н. Стратегии социальной адаптации российских безработных // Проблемы экономической психологии. М.: Институт психологии РАН, 2004. Том I.
55. Балабанова Е.С. Социально-экономическая зависимость и социальный паразитизм как формы адаптации к социально-экономическим условиям // Способы адаптации населения к новой социально-экономической ситуации в России. М.: Московский общественный научный фонд, 1999.
56. Ядов В.А. Стратегии качественного анализа // Социология: 4М. 1991. Т.1.
57. Strauss A. Qualitative analysis for social scientists. Cambridge: University Press, 1987.
58. Готлиб А.С. Социально-экономическая адаптация россиян: факторы успешности-неуспешности // СоцИс. 2001. №7.
59. Образование как фактор социальной дифференциации и мобильности («круглый стол») // СоцИс. 2003. №5.
60. Константиновский Д.Л. Институт образования в меняющейся реальности // Россия реформирующаяся. М.: Академия, 2002.
61. Козырева П.М., Герасимова С.Б., Киселева И.П., Низамова А.Э. Эволюция социального самочувствия россиян: особенности социально-экономической адаптации // Россия реформирующаяся. М.: Академия, 2000.
62. Бородкин Ф.М. Социум и экономика России // Общество и экономика: социальные проблемы трансформации. Новосибирск: ИЭиОПП,1998.
63. Хасбулатова О.А., Егорова Л.С. Социальное самочувствие женщин и мужчин в средних городах России // СоцИс. 2002. №11.
64. Яницкий О. Риск-солидарности: российская версия // INTER. 2004. №2–3.
65. Готлиб А.С., Касаткин С.Н. Смысл и ценность свободы в контексте социальной адаптации россиян к постсоветской действительности: попытка эмпирического анализа // Вестник Самарского государственного университета. Самара: Самарский университет, 2002. №1 (23).
66. Шабанова М. Социология свободы: трансформирующееся общество. М.: Московский общественный научный фонд, 2000.
67. Фенько А.Б. Образ свободы в российском сознании и перспективы формирования гражданского общества // Способы адаптации населения к новой социально-экономической ситуации в России. М.: Московский общественный научный фонд, 1999.
68. Климова С.Г. Опыт использования методики неоконченных предложений в социологическом исследовании // Социология: 4М. 1995. Т.5–6.
Глава 9
ОПЫТ КАЧЕСТВЕННОГО СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ В АВТОНОМНОМ ФОРМАТЕ: ОПИСАНИЕ ОТДЕЛЬНЫХ ГРАНЕЙ СОЦИАЛЬНОЙ АДАПТАЦИИ НАСЕЛЕНИЯ САМАРСКОЙ ОБЛАСТИ
Нам приходится иметь дело с миром, где каждый из нас несет бремя своей жизни, в которой он должен найти свои ориентиры и научиться взаимодействовать с вещами и людьми.
А. Шюц
Тиресий, или наше знание о том,
что произойдет завтра
Время становится человеческим временем в той мере, в какой оно нарративно артикулировано.
П. Рикер
Время и рассказ
1. Автоэтнография вторичной занятости
как важнейшей адаптационной практики
населения
Вторичная занятость в горизонте качественного исследования. В главе 5 я уже говорила о теоретических аспектах автоэтнографии как определенном типе качественного исследования, ее своеобразии, «особости». Здесь я попробую показать эту исследовательскую практику в действии, когда я, Готлиб Анна Семеновна, реальный человек, живущий в постсоветской России в крупном провинциальном городе, доцент университета, выступаю одновременно и в качестве исследователя, и в качестве исследуемого. Роль исследователя – довольно привычное для меня дело: этим увлекательным занятием я занимаюсь уже многие годы. Роль объекта исследования – для меня довольно редкая забава: я стараюсь не принимать участие в массовых опросах, даже если интервьюер, сообразуясь с выборкой, очень настойчиво хочет прорваться в мою квартиру.
Вместе с тем, занимаясь в последние годы проблемой адаптации россиян к тем кардинальным изменениям в сфере экономики, которые у нас худо-бедно происходят, анализируя нарративы жителей Самарской области, их повествования о способах «вписывания» в меняющуюся реальность, я поняла, что я – одна из них. Блестящая фраза Н.Н. Козловой «Мы не говорим за других или от их имени. Мы – это они» [1, с.91] очень точно схватывала это мое ощущение. Я так же, как те люди, которых мы изучаем, пыталась играть по новым правилам нашего постсоветского экономического пространства, не очень-то зная их: пыталась что-то выгодное сделать с ваучерами, но так и не смогла это осуществить, продав их на ближайшем рынке; вкладывала деньги в много обещавшие людям банки, почему-то лопнувшие в одночасье и до сих пор не вернувшие мне, как и многим другим, те деньги; и, конечно, как многие так называемые бюджетники, одновременно работала (и до сих пор работаю) в нескольких местах, благо, такая возможность появилась в начале 90-х.
Вот в этом последнем качестве я и стала себе как исследователю интересна. Дело в том, что в течение многих лет изучая процесс социально-экономической адаптации россиян к меняющемуся экономическому пространству, я, как и многие исследователи [2]; [3], выделяла вторичную занятость в качестве довольно распространенной адаптационной стратегии наряду с другими: сменой профессии, открытием своего дела, получением образования для новой профессии и т.д.[65] По данным наших исследований, поиском дополнительной работы в этот период в среднем занимался каждый третий опрошенный житель Самарской области (30,8%)[66]. Результативность этой стратегии гораздо ниже: нашли ее, то есть реально совмещают основную работу с дополнительной только 14,3% опрошенных [4, с.469]. Уровень распространенности этой стратегии среди населения Самарской области вполне сопоставим с ситуацией в стране: по данным ВЦИОМ совмещают основную работу с дополнительной 17–20% [5, с.39], хотя оценки масштабов распространенности этого явления, и это подчеркивают многие исследователи [6, с.110]; [7, с.34–35], достаточно противоречивы.
Эта адаптационная стратегия, как показало наше исследование 2003 года, имела свои пики популярности и свои падения. Взлет интереса к этому способу совладания с трудностями, по нашим данным, пришелся на 1995–1998 гг.: дополнительную работу искали 38,5% опрошенных. Начальный период экономических преобразований – 1992–1994 гг. характеризуется робким использованием этой стратегии: всего 18,6% опрошенных ищут дополнительную работу. И, наконец, самый близкий к нам период 1999–2003 гг. можно назвать временем умеренного интереса к этой адаптационной стратегии: ищут дополнительную работу 24% опрошенных [4, с.470].
Вместе с тем, количественные показатели масштабов вторичной занятости, ее форм и сфер приложения в современной России, на сегодня одна из наиболее исследованных граней этого социального феномена [8]; [9]; [10], все-таки не дают представления о «человеческой стороне» этого способа «приноровления» к меняющейся социальной ситуации. Из количественных данных мы не можем понять, чем именно хороша или плоха вторичная (или множественная) занятость для использующих эту практику людей, что она давала или, может быть, отнимала у них, каковы были «для-того-чтобы» и «потому-что» мотивы, говоря языком А. Шюца [11, с.105], побуждающие их выбрать эту практику. Понять это можно только, обратившись к реальности качественного исследования, к переживанию человеком такого опыта, его чувствам и смыслам, которыми он наделяет явления, так или иначе «втянутые» в этот опыт.
Мне показалось, что я, уже более 10 лет работающая в нескольких вузах сразу, могу как «простой человек», которого мы, социологи, изучаем, описать эту невообразимо ускорившуюся жизнь в подробностях, в нюансах, чтобы потом в качестве исследователя обобщитьмой собственный опыт проживания, переживания этой новой для меня профессиональной и жизненной ситуации, вписав его в социальный контекст постперестроечной России.
Эта работа в двух регистрах: простое описание моего дорефлексивного опыта и научная рефлексия – означает также, что я собираюсь работать в рамках научного или тяготеющего к научности[67] направления качественного социологического исследования в предложенной мною классификации [12, с.136–137]. Особенность исследовательской ситуации в рамках такого качественного исследования состоит в том, что я здесь в качестве объекта исследования выступаю одновременно как конкретный человек, со своей собственной биографической перспективой и индивидуальными смыслами, и как типичный человек, «человек как таковой», «каждый человек» [13, с.187], чьи ожидания и смыслы типичны для социальной группы людей, совмещающих основную работу с дополнительной, или, точнее, для того отряда этой социальной группы, для которого вторичная (или множественная) занятость есть продолжение его основной работы. Возможность рассмотрения себя в качестве типического человека основывается на том обстоятельстве, что, как показывает наше и целый ряд других исследований [14, с.43], в социальной группе полизанятых (термин З.Т. Голенковой и Е.Д. Игитханян – А.Г.) наблюдается преобладание людей с высшим и незаконченно высшим образованием, а сама сфера образования входит в круг тех отраслей народного хозяйства, где дополнительная занятость представлена наиболее существенно.
Ориентация на «схватывание» типического в такого рода качественных исследованиях предполагает, как я уже говорила, и определенный образ результата в форме мини-концепции или исследовательского комментария с их использованием языка теоретических понятий, правда, в разной степени. Исследовательский комментарий в отличие от мини-теории ориентирован кроме коллег по цеху и на понимание изучаемой группой и потому приближен к повседневной речи: здесь широко используются метафоры, аналогии, образы, как правило, более понятные «человеку с улицы», в терминологии А. Шюца, чем теоретические понятия.
Автоэтнографическая исследовательская практика предполагает сбор информации о самом себе двумя способами: с помощью интервьюирования самого себя (нарративное вопрошание) или через скрупулезное записывание своих мыслей, чувств, переживаний в целом по поводу тех или иных событий сегодняшней или прошлой жизни. Я выбрала первый вариант, вариант нарративного вопрошания, как оптимальный с точки зрения затрат времени в моей исследовательской и жизненной ситуации.
Практика показывает, что публикация результатов качественного исследования, представляющего собой исследовательскую интерпретацию, рефлексию по поводу повседневных интерпретаций изучаемых людей, как правило, не сопровождается публикацией самого текста интервью, содержащего эти «повседневные теории» и выступающего основой, почвой, из которой индуктивным путем («восходящая» стратегия, в терминологии Г.Г. Татаровой [15]) «вырастают» аналитические обобщения исследователя.
Я решила отступить от этого правила, и опубликовать как «первоисточник», нарративное (или точнее лейтмотивное) интервью с самой собой, так и собственно исследовательскую версию (опять же мою) этого опыта переживания дополнительной занятости. На мой взгляд, публикация одновременно описания дорефлексивного наивного опыта, и опыта рефлексии, которую осуществляет один и тот же человек, с одной стороны эмпирически докажет принципиальную возможность каждого из нас разговаривать на разных языках в зависимости от воображаемых Других, существующих в нашем сознании[68]. С другой стороны, такая публикация мне кажется методически полезной, так как дает возможность заглянуть в кухню исследователя, понять, как возникают обобщения, может быть, пригласить читателя к формулированию своей версии. Это, я полагаю, повышает убедительность результатов, что для качественного исследования с его отсутствием математических средств доказательности выводов очень важно.
Переживание вторичной занятости. Итак, я начинаю нарратив, мысленно задавая самой себе, как и положено, нарративный импульс[69].
Я родилась в Туркмении, в маленьком городке северной Туркмении, куда отец мой попал, когда его выслали из Москвы. Это были …печально знаменитые 30-годы. Так он много-много лет там жил, и (вздох) во время войны попадает,… в этот маленький городок попадает моя мама, будущая мама, эвакуированная. Они через всю страну из Молдавии бежали от немцев, и в начале войны, точнее в середине войны она вместе с родителями тоже попадает в этот маленький городок. Так вот там я и появилась после войны. Жили мы там в общем-то недолго, потому что отца моего опять арестовывают, отправляют в особый политический лагерь под Карагандой, Спасск есть такой город, и мы с мамой переезжаем в Куйбышев, так он тогда назывался, где у нее жил брат, и… в общем родственники как- то помогали моей маме выживать.
Ну, а (вздох) в 54- ом году отца моего опять освободили, он отсидел целых 7 лет, освободили из тюрьмы и разрешили жить опять только в том городе, где…, откуда его забирали, и так он опять остался в Ташаузе, в этом маленьком городке. Ну и мама принимает решение со мной, ребенком, ехать. В Ташауз. Так вот мы все время в этом городе жили, ну не все время, конечно, а долгое время, я там кончила школу. Ну что мне можно сказать о своем детстве?
Детство у меня, конечно, было замечательным, потому, что отец соскучился по ребенку, которого он долгие годы не видел, о котором мечтал в тюрьме. И кроме того, отец мой был человек читающий, как есть, например человек играющий, прежде всего книга была главным смыслом его жизни, хотя он по профессии юрист, но, это, как он сам говорил, скорее для денег, для зарабатывания. Главная его страсть это, конечно, были книги. Он собрал прекрасную библиотеку. Вот в такой вот любви, книгах в общем-то и прошло мое детство. Я любила учить, помогать учиться моим одноклассникам, маленькая наша комнатка всегда была полна народу, я всегда что-то объясняла, меня вечно за кем-то закрепляли….
Дата добавления: 2016-01-03; просмотров: 20; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!