Методы качественного социологического исследования 7 страница

Есть и еще одно свидетельство: «Это был второй курс, и у меня возникли некоторые неуверенности в социологии, в пользе, в какой-то практической цели, вот. И после того, как я провела первое нарративное интервью, я поверила, что социология – это действительно интересно, и этим я хочу заниматься» (Н., женщ., 24 г.).

Возможно, и интервью с социологами в этом убеждают, и самоопределение «внутри профессии», методологическое и содержательное, при этом методологическое – принципиально меняет и теоретические приоритеты, взгляд на социальную реальность в целом. Вот как рассказывает о смене своих методологических установок одна из моих информантов, много лет проработавшая в социологии: «… мы проводили исследования (речь идет о количественных исследованиях в доперестроечный период – А.Г.) в обеденный перерыв, массово-поточно, под надзором, по разрешению парторганизаций, фактически используя информанта, не отслеживая его собственные представления о мире, а навязывая ему что-то иное. Все это заставило меня скептически относиться к собственной работе в ее методологической части. В то время качественные исследования были чуть ли не академическим диссидентством… Пришли другие времена. Наблюдение, включенное наблюдение и наблюдающее участие стали нашими основными формами. Мы явно склонялись к новой этнологически ориентированной социологии» (А., женщ., 49 л.). Реальность качественного исследования, детали повседневности, всплывающие в биографических нарративах, решающие смыслообразующие события жизни рассказчиков кардинально изменили ее видение социальной реальности: «она стала представать передо мной не как машиноподобный организм, а как сложная конфигурация …пучков стратегий людей, принадлежащих к разным социальным средам» (А., женщ., 49 л.).

Анализ этого интервью показал, что изменение методологических ориентаций информанта решает не только познавательные задачи, но прежде всего экзистенциально значимо для социолога, выступает основанием для ее определения себя: «Работая во многих исследованиях, я пришла к выводу, что качественное исследование – совсем не наука (как номотетическое знание), а творчество, результаты которого зависят от таланта исследователя, уровня его культуры, возможностей его социологического воображения. Такой исследователь – это почти литератор… Такое понимание своей профессии примирило меня с пониманием себя как человека гуманитарного склада, любопытного до чужой жизни».

В целом, подводя итоги своего эмпирического анализа качественного исследования в экзистенциальных координатах, хочется подчеркнуть, и интервью это, на мой взгляд, убедительнодемонстрируют не обязательность, но возможность, высокую вероятность экзистенциального прорыва социолога в процедуре качественного исследования. Вместе с тем становление собой, экзистенциальное движение к себе, в наших интервью также эта тема звучит очень настойчиво, сопровождается и сильной эмоциональной встряской, порой потрясением, хотя и кратковременным. И я задаю себе вопрос: «Хорошо это или плохо для самого социолога, не является ли это действительно эмоциональной угрозой, о которой так тревожатся английские социологи, способной нанести вред его физическому и психическому самочувствию?»

Может быть, определенным ответом на этот вопрос может служить размышление–призыв испанского писа­те­ля–экзистенциалиста Унамуно, переиначившего известную историю Сервантеса о Дон Кихоте и создавшего свою «Жизнь Дон Кихота и Санчо»: «Конечно, встретятся люди, которые поставят Дон Кихоту в вину, что он вновь вырвал Санчо из его спокойной и неторопливой жизни… Есть и такие, которые на все лады превозносят святую простоту… Но лишь тот, кто однажды познал человечность, тот предпочитает ее…. Нужно содержать души в беспокойстве, будоража их в глубочайших глубинах…Нужно лишать души спокойствия и разжигать в них могучую тоску, даже будучи убежденным, что они никогда не достигнут цели своего стремления. Нужно выманить Санчо из его укрытия: его нужно сделать человеком». Как бы вторя великому испанцу, мой информант Елена в интервью говорит: «Я думаю, что если у социолога после качественного интервью было все в порядке на душе, то это плохо…когда все в порядке – не думаешь».

Литература

1. Бахтин М.М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники. Ежегодник. 1984–1985. М., 1986.

2. Микешина Л.А. Философия познания. Полемические главы. М.: Прогресс-Традиция, 2002.

3. Декарт Р. Соч.: В 2-х т. М., 1989. Т.1.

4. Дильтей В. Наброски к критике исторического разума // Вопроы философии. 1988. №4.

5. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.: Республика, 1994.

6. Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad marginem, 1997.

7. Конев В. Критика способности быть. Самара: Самарский университет, 2000.

8. Гадамер Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М.: Прогресс, 1988.

9. Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М.: Академия Центр, Медиум, 1995.

10. Кассирер Э. Понятие символической формы в структуре наук о духе // Философия культуры. М., 1998.

11. Гадамер Г. Актуальность прекрасного. М.: Прогресс, 1991.

12. Мэй Р. Открытие бытия. М.: Инст. общегум. исслед., 2004.

13. Гайденко П. Прорыв к трансцендентному. М.: Республика, 1997.

14. Щитцова Т. В. О понятии tilværelse в философии Кьеркегора // Топос. 2000. №1.

15. Кьеркегор С. Заключительное ненаучное послесловие к «Философским крохам» // Кьеркегор и современность. Минск: РИВШиГО, 1996.

16. Больнов О. Философия экзистенциализма. Санкт-Петер­бург: Лань, 1999.

17. Шестов Л. Умозрение и откровение. Париж, 1964.

18. Лехциер В. Введение в феноменологиию художественного опыта. Самара: Самарский университет, 2000.

19. Дильтей В. Категории жизни // Вопросы философии. 1995. №10.

20. Дворецкий И. Латинско-русский словарь М: Русский язык, 2000.

21. Разинов Ю. От категории к экзистенциалам: к проблеме экспликации форм неклассической рациональности в онтологии М. Хайдеггера // Конев В. Критика способности быть. Самара: Самарский университет, 2000.

22. Конев В. Методологические проблемы экзистенциального анализа // Конев В. Критика способности быть. Самара: Самарский университет, 2000.

23. Конев В. Онтология культуры (избранные работы). Самара: Самарский университет, 1998.

24. Бубер М. Я и Ты. М.: Высшая школа, 1993.

25. Лехциер В.Л. Спор как экзистенциал // Вопросы философии. 2002. №11.

26. Shaffir N. Doing Ethnography: Reflections on Finding Your Way // Gounal of Contemporary Ethnography. Sage Publications. Vol. 28. №6. December, 1999.

27. Bulmer M. Social Research Ethics. London: Macmillan, 1982.

28. Homan R. The Ethics of Social Research. London: Longman, 1991.

29. Silverman D. Doing Qualitative Research. London, Thousand Oaks, New Delfi: Sage Publications, 2000.

30. Punch K.F. Introduction to Social Research. Qualitative and Quantitative Approaches. London, Thousand Oaks, New Delfi: Sage Publications, 1998.

31. Denzin N. and Lincoln Y. Handbook of Qualitative Research. Thousand Oaks: Sage Publications, 1994.

32. Magolda P. Accesing, Waiting, Plunging in, Wondering and Writing: Retrospective Sense-Making of Fieldwork // Field Methods, Sage Publicatios. Vol.12. №3. August, 2000.

33. Anderson B. First Fieldwork: The misadventures of an antropologist. London: Prospect Heights, 1990.

34. Barley N. The innocent antropologist: Notes from a mud hut. London: British Museum, 1983.

35. Anthropologists in a wider world. Essays on field research. New York, Oxford: Bergbabn Books, 2000.

36. Riviere P. Indians and cowboys // Anthropologists in a wider world. New York, Oxford: Bergbabn Books, 2000.

37. Games W. Beyond the first encounter: transformations of the field in North East Africa // Anthropologists in a wider world. New York, Oxford: Bergbabn Books, 2000.

38. O'Hanlon M. A View from afar: memories of New Guinea Highland warfare // Anthropologists in a wider world. New York, Oxford: Bergbabn Books, 2000.

39. Dresh P. Wilderness of mirrors: truth and vulnerability in Middle Eastern fieldwork // Anthropologists in a wider world. New York, Oxford: Bergbabn Books, 2000.

40. Parkin D. Templates, evocations and long-term fieldworker // Anthropologists in a wider world. New York, Oxford: Bergbabn Books, 2000.

41. White W. Creative problem in the field: reflections on a career. Whalnut Greek, CA: Alta Mira, 1997.

42. Wolf D. Feminist Dilemmas in Fieldwork. Boulder, CA: Westview, 1996.

43. Olesen V. Feminism and models of qualitative research // Denzin N. and Lincoln Y. Handbook of Qualitative Research. Thousand Oaks: Sage Publications, 1994.

44. De Vita P.R. The naked anthropologist: tales from around the world. London: Macmillan, 1983.

45. Van Maanen S. The moral fix: on the ethics of fieldwork // Contemporary field research: a collection of readings. London: Waveland,1983.

46. Danger in the field. London and New York: Routledge, 2000.

47. Westmarland L. Taking the flak: operational policing, fear and violence // Danger in the field. London and New York: Routledge, 2000.

48. Calvey D. Getting on the door and staying there: a covert participant observational study of bouncers // Danger in the field.

49. Jamieson J. Negotiating danger in fieldwork on crime: a researcher's tale // Danger in the field.

50. Lankshear G. Bacteria and babies: a personal reflection on researcher risk in a hospital // Danger in the field.

51. Letherby G. Dangerous liaisons: auto/ biography in research and research writing // Danger in the field.

52. Jipson A. and Litton C. Body, career and community: the implications of researching dangerous groups // Danger in the field.

53. Маслова О.М. Мир интервьюера: по данным формализованного и свободного интервью // Социология: 4М. 2000. №12.

54. Ковалев В. И. Моя профессия – социолог. М.: Союз, 2001.

55. Козлова Н. Н., Сандомирская И. «Я так хочу назвать кино». «Наивное письмо»: опыт социолингвистического чтения. М.: Гнозис,1996.

56. Козлова Н. Н. Горизонты повседневности советской эпохи: голоса из хора. М.: ИФРАН, 1996.

57. Козлова Н. Н. Документы жизни: опыт социологического чтения // Socio-logos'1996. М.: Sociologos, институт экспериментальной психологии, 1996.

58. Сорокин П. Дальняя дорога. М.: Терра–Терра, 1992.

Глава 8

ОПЫТ СОЧЕТАНИЯ КАЧЕСТВЕННОЙ
И КЛАССИЧЕСКОЙ МЕТОДОЛОГИЙ
В ОДНОМ ОТДЕЛЬНО ВЗЯТОМ ИССЛЕДОВАНИИ: АНАЛИЗ ПРОЦЕССА СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ АДАПТАЦИИ НАСЕЛЕНИЯ САМАРСКОЙ ОБЛАСТИ

Возможно, сегодня нигде не происходит таких фундаментальных изменений, как в России. Коммунистическая система… в конце концов рассыпалась, распалась и оставила после себя монументальные развалины, из-под которых поднимаются освобожденные граждане…

П. Штомпка
Социология социальных изменений

Главное не то, что сделали из человека, а то, что он делает из того, что из него сделали. Субъект… или субъективность существуют с момента, когда имеется усилие превзойти данную ситуацию.

Жан Поль Сартр

1. Качественная и классическая методологии
социологического исследования: возможность
сочетания

Характеристика позиций. Сего дня вопрос о возможности сочетания качественной и классической методологий в одном отдельно взятом исследовании является дискуссионным в социологическом сообществе. На мой взгляд, можно выделитьпо меньшей мере четыре позиции социологов по этой проблеме.

Первая, назовем ее радикалистской позицией, разделяется прежде всего методологами: З. Бауманом, Ж. Габ­ри­умом, Дж. Холстейном и др. Она состоит в том, что эти две социологии, «взаимоотношения которых воспроизводят пропасть, разделяющую З аконодательный и Интерпретативный разум, нельзя примирить» [1, с.14]. Законодательный разум здесь – методология классического социологического исследования, в рамках которой исследователь – «востроглазый обществовед» – производит закон, единственно верную истину для всех остальных людей, «сборища невежд» здесь. Интерпретативный разум – это методология качественного исследования, где в режиме диалога на равных рождается множественность толкований социальной реальности[29]. Интерпретативный разум, по З. Бауману, – это разум, который отказывается законодательствовать.

В наиболее радикальной версии в рамках этой позиции считается, что вместе с «медленным разложением модернистского проекта» должна уйти со сцены и классическая социология (Законодательный разум) как ошибочная, устаревшая, уступая место качественной социологии (Интерпретативному разуму). Здесь отношения между этими социологиями – отношения исторической последовательности: сначала – потом. Это версия справедливо вызывает возражения: пришествие эпохи «постмодернизма» вовсе не означает, что «модернистские» социологические практики «уйдут со сцены». Более умеренная форма этой позиции состоит в том, что принципиально полярные социологии существуют все же синхронно, параллельно, но вес качественных исследовательских практик, как более соответствующих «духу времени» будет возрастать. Фактически такая позиция достаточно жестко или в мягкой форме рассматривает эти два подхода в терминах «лучше – хуже».

Вторая позиция, назовем ее экзистенциалистской, заключается в том, что каждая из этих парадигм имеет свой спектр познавательных возможностей, свои достоинства и недостатки и потому не может быть оценена по шкале «лучше – хуже». Главный пафос такой позиции в том, что «не существует критериев, которые бы позволили окончательно доказать превосходство» одного подхода над другим. Вопрос о том, «к какому знанию мы стремимся,...есть экзистенциальный выбор» [2, с.13] исследователя.

Третья позиция, назовем ее прагматической, является в некотором смысле продолжением второй и разделяется прежде всего социологами, имеющими значительный опыт эмпирических исследований. В западной социологии – это Д. Силверман, К. Панч, Л. Ньюман, Т. Шанин и др. [3, с.102–112]; [4]; [5, с.315]; [6, с.326], в российской социологии – В.А. Ядов, О.М. Маслова, М. Малышева, Г. Сага­нен­ко, Г.Г. Татарова, [7, с.214]; [8, с.8]; [9, с.118]; [10, с.11]; [11, с.13–15] и др. Она заключается в том, что каждая из этих методологий имеет свою «зону релевантности», т.е. область исследовательских задач, где ее использование является наиболее эффективным, или может быть единственно возможным. Выбор той или иной методологии определяет сам исследователь, руководствуясь целями и задачами своего исследовательского проекта: «нет самого лучшего метода, а есть понятие об адекватном методе», как точно сказала Г. Татарова [11, с.19].

На мой взгляд, сегодня можно выделить две принципиально различные области исследовательских задач, одна из которых адекватна специфике классического исследования, в то время как вторая – особенностям качественного исследования. Методология классического социологического исследования в наибольшей степени соответствует такой исследовательской ситуации, когда необходимо:

· определить меру выраженности, распространенности того или иного социального свойства в изучаемой социальной общности;

· описать степень представленности отдельных элементов изучаемого социального явления, то есть количественно описать его структуру;

· выявить количественную представленность типов изучаемого явления в той или иной социальной группе;

· определить взаимосвязь между изучаемыми признаками, ее тесноту и направленность.

Этот класс исследовательских задач может быть реализован в классическом социологическом исследовании, и я уже говорила об этом в главе 1, если в распоряжении исследователя есть теоретическое описание изучаемого явления или процесса: только в этом случае возможна эмпирическая интерпретация, осуществление эмпирического исследования в целом. Это означает, что в рамках классической методологии могут быть исследованы только относительно изученные, теоретически осмысленные социальные явления, при этом их теоретическое описание удовлетворяет исследователя.

Методология качественного исследования адекватна такой исследовательской ситуации, когда необходимо изучить:

· малоизученное или вовсе новое, неизученное явление;

· социальный объект в его изменчивости во времени;

· уникальное явление в его целостности и неповторимости.

Еще одна позиция, назовем ее узкоэмпиристской, сводится к тому, что различия между качественным и классическим исследованиями (в терминологии авторов – между качественными и количественными методами) не столь уж велики: социологи издавна используют самые различные методы [12, с.26]; [13, с.124]; [14, с.101–108]. Именно поэтому, по мнению В. Якубовича, одного из сторонников такой точки зрения, «дискуссия о правомерности качественного и количественного подходов бесплодна» и более того, она вообще «индикатор кризиса, не показывающий пути к его разрешению» [12, с.26]. Близка к этому и позиция, в рамках которой эта дискуссия – «некая болезнь научного социологического сообщества» [14, с.102].

На мой взгляд, наиболее плодотворна сегодня прагматическая позиция, которая, признавая «особость», принципиальную противоположность качественной и количественной методологий, тем не менее, не сооружает между ними «китайской стены». Сторонники этой точки зрения полагают, что применительно к отдельно взятому исследованию возможно их сочетание, если это обусловливается целями и задачами исследовательского пректа. Следует подчеркнуть, что речь идет именно о возможности, но не обязательности такого интегрирования, задаваемой прагматикой самого исследования, ее конкретным сочетанием целей [30].

Сегодня среди приверженцев прагматического подхода довольно популярна точка зрения, ведущая свое начало от фазовой модели, представленной в 50-е годы П. Лазарс­фельдом и А. Бартоном [13, с.124–125]. Американские авторы главную задачу «качественной» фазы видели в разработке гипотез, которые должны проверяться потом, на другом этапе, традиционными методами для получения статистически значимого результата. В рамках такого подхода качественная методология (и, соответственно, методы качественного исследования) выступает только вспомогательным, подсобным средством: или в качестве разведывательного этапа до осуществления основного классического, или в качестве уточняющего, детализирующего, после него. В рамках такой позиции качественное исследование и, соответственно, его выводы, лишаются самостоятельного статуса,что, намой взгляд, совершенно неверно.

Конечно, в рамках разведывательного этапа традиционного социологического исследования действительно чаще всего используются «мягкие» методы: свободное интервью, включенное наблюдение и т.д. Вместе с тем, его все - таки нельзя назвать качественным, так как здесь не производится полноценного знания. Задача разведывательного этапа классического социологического исследования – быть вечным «предзнанием», «до того знанием»: отрефлексированные здесь проблемы и предмет исследования не имеют самостоятельной ценности. Вместе с тем идея взаимосвязи этих двух методологий в едином исследовательском цикле предполагает их равнозначное «сосуществование», равный вес и значимость исследовательских задач, которые решаются в их рамках. В рамках такого подхода на качественном этапе производится самоценное знание, соответствующее поставленным исследовательским задачам.

Как возможно их сочетание? Какие организационные, логические очертания оно принимает? Социологическая практика, на мой взгляд, показывает, что возможно по меньшей мере два вида сочетаний:

· качественная и количественная методологии используются параллельно;

· качественная и количественная методологии используются последовательно, на разных этапах социологического исследования.

Параллельное использование качественной и количественной методологий в одном исследовательском цикле. Для такого «параллельного» сочетания характерно изучение различных срезов одного и того же предмета исследования. Это различные методологические фокусы исследуемого интереса. Они могут «накладываться, соединяться и перекликаться в процессе познания» [6, с.328]. Т. Шанин для такого сочетания методологий в одном отдельно взятом исследовании вводит термин «интерфейс». Он полагает, что близкие термины «связь», «взаимодействие», подчеркивая единство поля исследования, тем не менее, не отражают принципиальной разнородности качественного и количественного фокусов исследования.

Блестящим использованием такого «интерфейса» было проведенное под его руководством исследование российского крестьянства, о котором я уже говорила ранее. В нем, например, в рамках классической методологии проводились бюджетные обследования домохозяйств – анализ доходов и расходов, вобравшие в себя традицию сельских статистических бюджетных исследований[31]. Параллельно в этих же семьях шел сбор качественных данных о стратегиях материального обеспечения, планах производства, использования труда, материальных ресурсов и денег, а также бартера и неэквивалентного обмена в сети взаимопомощи родственников и соседей. Такое сочетание двух полярных методологических подходов применительно к одному и тому же предмету исследования дало возможность соотнести «сухие» цифры доходов и расходов с субъективно значимыми решениями, соображениями членов изучаемых семей; позволило понять их способ организации собственной экономической жизни, в конечном итоге – российского крестьянства образца начала 90-х годов в целом.

Последовательное сочетание качественной и количественной методологий в одном отдельно взятом исследовании. В мировой социологии сегодня существует целый ряд эмпирических исследований, представляющих собой сочетание качественной и количественной методологий на разных этапах одного исследования. Чаще всего на первом этапе используется качественная методология и, соответственно, «мягкие» методы, а на втором – традиционная, классическая, с соответствующими процедурами. При этом на первом, качественном, этапе исследователь «схватывает» явление как целостность, как палитру, содержащую самые разнообразные его краски. Именно на этом этапе изучаемое явление предстает своими новыми, неожиданными для исследователя гранями.

На втором, количественном, этапе – как правило, определяется мера выраженно сти найденного, описанного на предыдущем этапе. Следует подчеркнуть, что качественный этап здесь имеет самостоятельное значение: в его рамках уже произведено знание, представляющее интерес для исследователя. Чаще всего это описание («тонкое» или «толстое») малоизученного или не изученного вовсе социального явления. Продолжение исследовательского поиска, переход ко второму этапу здесь вовсе не обязателен и диктуется только соответствующими целями и задачами исследования.

В отечественной социологии примером такой логической последовательности (качественный–количественный этапы) может быть известная аксиобиографическая методика выявления ценностных ориентаций А.П. Вардо­мат­ско­го [15]. На первом, качественном, этапе эта методика предполагает выделение спектра ценностных ориентаций индивидов[32]. На втором, классическом, этапе изучается представленность выделенных ценностных ориентаций в той или иной социальной общности, которая выступает объектом исследования.

Возможно и принципиально другое – последовательное сочетание рассматриваемых методологий. Оно обусловливается иным сочетанием целей и задач исследования. Здесь на первом этапе осуществляется классическое исследование с присущими этому подходу «жесткими» методами, а на втором – качественное исследование с соответствующими процедурами. В качестве примера такой логики исследования в западной социологии можно привести исследование проблемы внебрачного материнства французского социолога Н. Лефошер, которое анализирует Жан-Пьер Альмодавар в своей известной статье «Рассказ о жизни и индивидуальная траектория: сопоставление масштабов анализа» [16, с.101].

Первый этап этого исследования – количественный – включал статистический анализ официальных документов: карточек гражданского состояния, административных досье 250 молодых женщин, матерей-одиночек[33]. С помощью собранной статистической информации исследователь сумел проследить некоторые вехи социальной и семейной траектории женщин.

На втором, качественном этапе, который осуществлялся через несколько лет, Н. Лефошер использовала исследовательскую стратегию «история жизни». Рассказы о жизни 6 матерей-одиночек антильского происхождения позволили воссоздать макросоциальный контекст, т.е. те изменения в социальных нормах, которые произошли в течение жизни одного поколения на Антильских островах: женщины, происходящие из семей, в которых «наблюдается в некотором роде генеалогическая непрерывность внебрачного материнства, осуждают его», стараются дистанцироваться от него.

2. Опыт последовательного сочетания
классической и качественной методологий
в исследовании социально-экономической адаптации населения Самарской области

Особенности нашего методологического подхода к анализу социально-экономической адаптации населения. Термин «социальная адаптация»сегодня – один из самыхиспользуемых в российской социологии: новосибирский социолог Л. Корель обосновывает даже необходимость выделения социологии адаптации как самостоятельной социологической науки [17], что на мой взгляд, не бесспорно. Вместе с тем этот термин имеет давнюю историю. Заимствованный из биологии в начале ХХ века и пересаженный на волне естественно - научной ориентации социологии в чужую почву лишь с добавлением слова «социальный», он успешно прижился в ней, дав имя важнейши м процессам, относящимся как к отдельным индивидам, так и к организациям, социальным институтам, обществу в целом. Начало его использования применительно к индивидам, видимо, следует связывать с именами У. Томаса и Ф. Знанецки, изучавших социальную адаптацию польских крестьян-иммигрантов в Европе и Америке (так уж случилось, что это исследование, о котором я не раз говорила, было стартовым полем многих начинаний в социологии). Воспринятый структурным функционализмом с его органицистскими корнями в том его виде, в каком он артикулируется в середине ХХ века Т. Парсонсом и Р. Мертоном, этот термин стал применяться к анализу разного рода социальных систем, взаимодействующих с социальной средой, в которую они погружены, став важнейшим конструктом в концепциях этого направления социологической мысли.

Так, в теоретической схеме Т. Парсонса, названной им «системой действия», где «действие рассматривается как процесс, протекающий между двумя структурными частями системы: актором и ситуацией» [18, с.639], а понятие «актор» используется расширительно и относится к разного рода «единицам действия» (коллективам, поведенческим организмам, культурным системам), понятием адаптации описывается «отношение системы действия к среде», в которой она действует [18, с.642]. При этом Т. Парсонс подчеркивает, что «адаптация имеет дело с отношением всей системы к объектам, которые как таковые не (курсив Парсонса – А.Г.) включены в нее [18, с.656]. Парсонс также выделяет два вида адаптивных процесса: пассивный и активный[34]. Пассивный, по его мнению – это такой, «который может совершаться путем приспособления к изменениям требований, предъявляемых средой», активный – «путем достижения господства над ними» [18, с.670].

Р. Мертон, размышляя о влиянии социальной и культурной структур американского общества на отклоняющееся поведение его членов, рассматривал адаптацию индивидов к внешней средекак процесс, форма которого «задает», обусловливает возможность такого рода поведения в обществе. Выделив культурные цели и институциональные средств а их достижений в качестве главных компонентов внешней социальной среды [19, с.118], американский социологразработал типологию адаптивного поведения индивидов в обществе, включающую в себя 5 типов приспособления: конформность, инновация, ритуализм, ретрицизм, мятеж [20, с.104].

Вся последующая история использования этого термина в социологии применительно к индивидам, на мой взгляд, сводилась преимущественно или к буквальному воспроизведению «родительского» смысла, данного структурным функционализмом, или к углублению его смыслового поля за счет акцентирования «меры вклада» индивида и среды в это взаимодействие. При этом использование терминов – синонимов: «совладание с ситуацией» [21, с.14]; [22, с.90–106], «приноровление [23, с.23] иногда рядом с «адаптацией», иногда в качестве заменителя этого понятия – ничего не меняло в принципе.

---

Дата добавления: 2016-01-03; просмотров: 15; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!