ИРОНИЯ И ВЛАСТЬ В ЯЗЫКЕ ПРАВОВОГО ДИСКУРСА

(С) Вы (.) свой автомобиль оставили в определенном виде- (.) да! (--) oн был к моменту (-) когда вы его покинули, (.) полностью отремонтиированный- на нем не было повреж[деений,]

(И) [Конечно] (--) он был не (.) совершенно (-) поч (.) почти новый;

(С) Почти новый, (-)

(И) Да;

(С) Ну (-) с учетом того (.) конечно (.) что первую модель ссемидесятых годов уже не производят! [ конечно (.) почти ]

(И) [ Ну конечно; /хехе//улыбается/ ]

(С) Новый /улыбается/ (-)

(И) Ну неважно (.) главное что он был в хорошем состоянии; (.)

(С) Уху

(И) Он был в хорошем (.) состоянии, (-)

(С) Та[ак,]

Судья задает новую тему разговора: внешний вид, состояние оставленного истцом (и угнанного потом) автомобиля, причем постановка вопроса такова, что уже содержит ответ. Он задает тему, затем после восклицания «да!» (интонация поднимается на высокий тон, обособлено паузами, post-expansion см. Schegloff 2007: 115–123), цель которого указание того, что следует какое-то изменение, добавление, говорящий решает, как задать вопрос. Исследования повседневной речи показали, что говорящие в процессе речевой деятельности интерпретируют высказывания друг друга, задают также и дальнейшее развитие, как это называют конверсационисты, «траекторию» разговора. Постановка вопроса судьи однозначно предполагает короткий положительный ответ, разве что с добавлением повторения его слов. Истец так и начинает свой ответ «[Конечно] (--) он был не», однако затем меняет свое намерение, и продолжает не совсем соответствующе предыдущему вопросу (так как его слова относятся не конкретно к делу – судье надо знать состояние автомобиля перед угоном, чтобы описать ущерб, а истец описывает состояние машины вообще). В начале ответа есть короткий промежуток звучащей одновременно речи, истец начинает отвечать чуть раньше, чем судья заканчивает свой вопрос. Анализируя разные типы звучащей симультанно речи [Шахвердова 2008: 181], мы определяем как выражающие не желание прервать, пресечь тему, а готовность к кооперации.

Истец в процессе ответа задает разговору новое направление, заканчивает свой речевой шаг, о чем свидетельствует опускающаяся интонация. Судья предоставляет ему возможность дать более релевантный ответ, повторяет не устраивающую его часть. Самоисправление с точки зрения защиты лица более щадящая стратегия чем исправление извне. Истец не распознает намерения судьи, толкует предложение самоисправления как простой вопрос. Судья вынужден прояснить свое намерение и неправильность ответа истца: двадцатилетний автомобиль вряд ли можно назвать новым (цель преувеличения, вероятнее всего, увеличение размера ущерба, понесенного ответчиком). Интонация судьи поднимается на высокий тон, выражая его осуждение по поводу преувеличения. Лицу ответчика нанесен серьезный ущерб, он пытается «защитить» лицо, применяя две стратегии для смягчения резкости исправления судьи. Во-первых, соглашаясь с судьей, истец некоторую долю секунды все еще серьезно придерживается своего мнения, однако осознает свою ошибку, улыбается, затем «аннулирует» сказанное им прежде словами «Ну неважно», и продолжает беседу по заранее заданному вопросом судьи плану. Реакция судьи «Уху» одобряет такое развитие темы. Ответчик расценивает реакцию судьи как побуждение к продолжению, однако ему больше нечего сказать (он закончил предыдущее высказвание на опускающемся тоне), он повторяет то же самое. Реакция судьи – «Та[ак,]» выступает в функции дискурс-маркера, сигнализирующего смену темы.

Пример № 2

(С) Вы не будете отрицать (.) что наклейка такая цветная красивая (.) с надписью которая сказала истица (.) на холодильнике была-

(О) Хоох вы знаете

(С) Что это такой тяжёлый вздох мы (усмехается) [вы знаете ваши холодильники лучше чем я (.) в лицо наверное каждый]

(О) [Я не знаю кто наклеил эту вот] наклейку; (-) я не могу знать (.) кто её наклеил и где; (-) может грузчики которые несли этот холодильник (-) которых наняла [Евдокия Абрамовна];

(И) [Да зачем грузчиков (???)]

(С) [У них что в кармне наклейка], понятно [мне достаточно]

Судья начинает новую тему: осведомленность ответчика о наличии наклейки на холодильнике. Сама постановка вопроса предполагает преференцию, предпочтение положительного ответа[43], однако содержит весьма весомый ликоустрашающий акт для ответчика, так как отдавая предпочтение требующемуся тут соглашению, ответчик вынужден признать свою осведомленность о наличии скрытого дефекта. Сама формулировка вопроса иронична. Ироничный эфект создается в процессе перечисления признаков наклейки: «цветная красивая». Идентификация, точное определение предмета или действия, терминов и т. д. чрезвычайно важны в юридическом дискурсе, что нередко приводит к редундантности в речи, однако употребление слова «красивая» не добавляет никакой новой информации к иденитификации наклейки, однако содержит намек на уловку скрытия дефекта товара. Ответчик, отвечая положительно, представляется как заведующая магазином, где с ее ведома обманывают покупателей, дефект товара скрывается «красивыми» наклейками. Ответчица не желет отвечать на этот вопрос, старается выиграть время (вздох), чтобы защитить лицо. Фраза, следующая за вздохом, должна расцениваться как вводное выражение (pre-sequence, Schegloff 2007: 28–37), дающее слушающему знать, что следует объяснение или история (то есть речевой шаг, по объему более длительный, чем обыкновенный, говорящий хочет удержать слово до конца объяснения, независимо от пауз и интонации). Однако судья не принимает во внимание попытку истца объясниться, берет шаг, и комментирует реакцию ответчика. Комментарий содержит иронию «Что это такой тяжёлый вздох мы (...)вы знаете» а также дословную интерпретацию фразы ответчика, отличную от коммуникативного намерения ответчика. Судья отказывается сотрудничать с ответчиком в его попытке защитиь лицо, расценивая попытку защитить лицо как отказ отвечать. Иронический эффект только усиливается игрой с дословным и вводным значением слов (судья даже начинает версию ответа с «мы» (предположительно: не знаем), однако меняет формулировку на «вы»), и использованием фразы «знать в лицо». Ответчик вынуждена применить другую стратегию для защиты лица, симультанная речь тут выражает стремление взять шаг и прервать предыдущего говорящего, заставить его замолчать, причем завладев словом подчеркивает повтором отказ признать какое-либо соучастие к скрытию дефекта, переводя обвинение на грузчиков, отвечавших за доставку холодильника. Ответчик в данном случае нарушает не только правила смены шагов в повседневном разговоре, но и строгий судебный регламент, который предписывает, что непрофессиональные лица могут говорить и действовать только с разрешения судьи. Попытка перевести обвинение на грузчиков вызывает реакцию протеста со стороны истца и судьи одновременно, что приводит к тройной симультанной речи. В речевом шаге судьи тут мы видим пример «классической» иронии «У них что в кармне наклейка», судья заканчивает тему.

Заключение

Анализ отрывков текста показывает, что ирония может представлять весомый ликоустрашающий акт. Ирония выражает негативную оценку поведения, слов другой стороны. В проанализированных нами текстах, а также во всех случаях проявления иронии в текстах транскрипции, ирония использовалась в адрес непрофессиональных лиц, в двух случаях непрофессионалами (причем истцами) в адрес ответчиков, в остальных случаях судьей в адрес как истцов, так и ответчиков. Однако опираясь на наш анализ можно определить важный признак употребления иронии судьей, как профессиональным лицом: для него ирония – это средство организации речи в зале суда, направления разговора в нужное ему русло. Таким образом, использование иронии профессиональным лицом отличается по мотивации от использования иронии непрофессионалами (выражение эмоций). Другое отличие – это право профессионала совершать весомые ликоустрашающие акты, с другой стороны защищенность от них. Непрофессионалы употребляют «смягчающие» ликоустрашающие акты стратегии, однако сами избегают ликоустрашающих актов в адрес судьи. Таким образом, анализ иронии представляет важную информацию для исследования власти и подчиненной позиции в дискурсе социальных институтов.

ЛИТЕРАТУРА

1. Серль, Дж. 1986 – Что такое речевой акт? Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск XVII. Москва. 151–170.

2. Шахвердова В. 2008 – Hatalmi stratégiák a bírósági diskurzusban. Доступ: 15.04.2010, http://argumentum.unideb.hu/magyar/archivum.html. 157–185.

3. Brown - Levinson 1992 – Penelope Brown, Stephen Levinson. Politeness: Some universals in language usage. Cambridge, New York, Oakleigh.

4. Dijk, Teun A. van - Kintsch, W. 1983 – Strategies of Discourse Comprehension. San Diego, New York, London, INC. 1–19. 61–106.

5. Goffman, E. 1967 – Interaction ritual: essays on facet of face behaviour. New York. 5–47.

6. Grice 1975 – H. Paul Grice. Logic and Conversation. In: Syntax and Semantics (Vol. 3 Speech Acts). Ed by: Peter Cole, Jerry L. Morgan. New York, San Francisco, London. 41–58

7. Held, G. 1992 – Politeness in linguistic research. Politeness in Language: Studies in its History, theory and Prаctice. Eds. Richard J. Watts, Sachiko Ide and Konrad Ehlich. Berlin, New York. 132–153.

8. Pomerantz, A., Fehr, B. J. (1997) – Conversation analysis: An approach to the study of social action as sense making practises. Van Dijk, T. A. (ed.): Discourse as Social Interaction. London. 64–91.

9. Pomerantz, A. 1984 – Agreeing and disagreeing with assessments: some feature of preferred/dispreferred turn-shapes. Atkinson and Heritage (eds.) Structures of Social Action: Studies in Conversation Analysis. Cambridge. 79–112.

10. Schegloff, E. A. 2007 – Sequence Organisation in Interaction: A Primer in Conversation Analysis. Cambridge, New York, Melbourne.

11. Sperber, D., Wilson, D. 1986 – Relevance: Communication and Cognition. Basil.

12. Terkourafi, M. 2001 – Politeness in Cypriot Greek: A frame-based approach. A dissertation submitted in candidature for the degree of Doctor of Philosophy. Доступ: 14.06.2010   
http://www.scribd.com/doc/7189885/Phd-Politeness-Cypriote

13. Terkourafi, M. 2005 – Beyond the micro-level in politeness research. Journal of Politeness Research 1 (2005). 237–62.

14. Watts и др. 1992 – Richard J. Watts, Sachiko, Konrad Ehlich. Introduction. Politeness in Language: Studies in its History, theory and Pr а ctice. Eds. Richard J. Watts, Sachiko Ide and Konrad Ehlich. Berlin, New York. 1–17.

15. Wilson, D. 2006 – The pragmatics of verbal irony: echo or pretence? Lingua 116 (2006) 1722–1743 Доступ: 14.06.2010

 http://www.phon.ucl.ac.uk/home/deirdre/papers/3%20Wilson%2006%20Irony.doc

Приложение

Таблица № 1

Условные обозначения в транскрипции текстов: артикуляционные признаки звучащей речи и временной организации речевых шагов

IRONY AND POWER IN LEGAL DISCOURSE (THE USE OF IRONY BY PROFESSIONAL
AND NON-PROFESSIONAL PARTICIPANTS ON PEOPLE TRIBUNAL HERITARING)

The present article aims at posing the relation between powerful position and the use of irony in the court talk (how professional and non-professional members of trial use irony, what the difference in their language usage is, how talking parties react on irony).

The article consists of two parts. The author introduces two theoretical frameworks for carrying out the investigation of the language data (conversation analysis and politeness theory) in the first part, and gives a short summary of the notion of politeness and irony in recent linguistic research. In the second section the author gives an illustration of previous points and presents the use of irony as a power strategy used by a professional member (judge) of legal discourse. Usually, the use of irony has certain emotional motivation. The use of irony in the professional member’s speech has not only the emotional, but structural, organisational aim (topic leading). Irony usually contains an oppressive faith-threatening act. The rules of court speech allow the judge to achieve such face-threatening acts. Non-professional participants of trial use different face defence strategies, but never use irony against the judge. Our conclusion is that the investigation of irony is an important source for inference making process in the research of power position in institutional discourse.

Русистика и современность.
13-я Международная научная конференция. Сборник научных статей, с. 535-539. ISBN 978-9984-47-044-3

Рига: Балтийская международная академия, 2011.

ВЕРБАЛЬНЫЕ И НЕВЕРБАЛЬНЫЕ СРЕДСТВА МАНИПУЛЯЦИИ

(НА МАТЕРИАЛЕ ПРОИЗВЕДЕНИЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ)

Лариса Шевчук

Одесский национальный университет им. И.И. Мечникова, Украина

anet_shevchuk@mail.ru

Манипуляция массовым сознанием в современном мире приобрела глобальные масштабы. В связи с этим особо актуальной является проблема защиты от манипулятивных технологий. Обучение защите от мощного воздействия на подсознание в суггестивном дискурсе рекламы, финансовых пирамид, религиозных сект и т. п. нужно начинать как можно раньше, т. е. уже в юношеском возрасте, на уроках русской литературы. Нам показалось интересным обращение к русской классической литературе как к источнику дискурсов, насыщенных описанием целого комплекса суггестивных технологий, применяемых суггестором.

Внимание специалистов в области суггестивной лингвистики, которая исследует дискурсные средства скрытого воздействия на адресата, сосредоточено в основном на изучении современных политических, рекламных текстов, а также текстов психотерапевтических сеансов [Доценко Е.Л. 2004,
Кара-Мурза С. 2000, Черепанова И.Ю. 2001 и др.]. Менее исследованы суггестивные технологии в деятельности финансовых пирамид и религиозных сект, что обусловлено скрытным характером их функционирования [Бардина Н.В. 2009].

Художественные тексты, на наш взгляд, могут дать не только ценную информацию о суггестивном дискурсе, содержащем вербальные и невербальные структуры, но и, что самое главное, сведения о поведении суггестанта в процессе изменения его установок. Главное в определении суггестии является скрытое воздействие, обращенное на подсознание адресата. Оно может отключать возможность адресата критически мыслить. При суггестии происходит изменение установок личности.

От суггестии отличают манипуляцию. Наиболее распространенным пониманием манипуляции является скрытое воздействие, которое всегда преследует отрицательную цель – личную выгоду. Именно так трактуется манипуляция С. Кара-Мурзой: «Мишенью действий манипулятора является дух, психические структуры человеческой личности». Причём «жертвой манипуляции человек может стать лишь в том случае, если он выступает как её соавтор, соучастник. Только если человек под воздействием полученных сигналов перестраивает свои воззрения, мнения, настроения, цели – и начинает действовать по новой программе, – манипуляция состоялась. А если он усомнился, упёрся, запретил свою духовную программу, он жертвой не становится. Манипуляция – это не насилие, а соблазн» [Кара-Мурза С. 2000:19]. Так, жертвой манипуляции со стороны членов тайной религиозной организации становится человек, который готов в определённый сложный момент жизни к такому духовному соблазну, например, Пьер Безухов. Но есть и другая точка зрения на природу манипуляции как сложного речевого воздействия, которое «отличается и от убеждения, и от внушения тем, что человек, осознавая в результате, что он делает или говорит, не может отчётливо представить, как он пришёл к такому решению» [Бардина Н.В. 2009:247]. Суггестор создаёт альтернативную интерпретацию действительности, преследуя главную цель – воздействовать на поведение человека, а хороша эта цель или плоха, может определять тот, кто оценивает конечный результат манипуляции. С этой позиции манипулятивные технологии присутствуют и в выступлениях хорошего политика, и в речи профессионального лектора, и практике психотерапевта. Автор данной трактовки манипуляции опирается на античные истоки суггестивных приёмов, описанных ещё в трудах Аристотеля и Цицерона, которые наряду с обязанностью оратора учить рекомендуют очаровывать и волновать аудиторию, то есть манипулировать эмоциями и поведением слушателей в нужном для себя направлении.  

Цель нашей работы – проанализировать отрывки из романа Л.Н. Толстого «Война и мир» и романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» как дискурсы, в которых описана целая система манипулятивных технологий, используемых во время таинства «посвящения». Материалом исследования послужила 1 часть 2 тома романа Л.Н. Толстого «Война и мир», где описывается встреча Пьера Безухова с одним из известнейших масонов Осипом Алексеевичем Баздеевым и последующее посвящение Пьера в масонскую ложу, а также главы 22, 23, 24 романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», в которых описана подготовка Маргариты к балу Воландом и его свитой, сам бал и разговор после бала.

Основополагающим принципом описания суггестивных приёмов в нашем исследовании является понимание человека как космо-био-социо-когнитивной системы, обладающей универ­сальными, групповыми и индивидуальными свойствами [Бардина Н.В. 2009:251]. Охарактеризуем каждую из подсистем и опишем выявленные вербальные и невербальные средства манипуляции в произведениях Л.Н. Толстого и
М.А. Булгакова на всех уровнях.

Начнём с космической природы человека, которая проявлялась, по мнению древних, в его музыкально-числовом единстве со Вселенной. Звучание и число создавали всеобщую гармонию мира.

Как известно, звучание, мелодия, ритм воздействуют на физическое и психическое состояние человека с древних времён. Коллективный танец, сопровождаемый пением либо ритмическим скандированием, являясь первой формой синкретического искусства первобытной культуры, сохраняет свои суггестивные свойства и в наши дни. Подтверждением тому служат собрания религиозных сект, организованные массовые предвыборные акции, концерты поп-звёзд и т. п. Суггестивные возможности ритма проявляются также на всех уровнях текста: фонетическом, лексическом и синтаксическом. Доверие слушателя формирует и тембр голоса говорящего: низкий голос вызывает доверие, а высокий голос чаще вызывает раздражение. Звучность голоса, решительность тона, выразительное интонирование и паузация усиливают суггестивное воздействие звучащей речи.

Магия числа издавна волновала человечество. Символика чисел обладает как универ­сальностью, так и национально-культурной спецификой. Например, три (триада), одно из основных магических чисел Пифагора, встречается как одно из самых положительных символических чисел в мифологии и религии разных народов, а число четыре только в исламе символизирует Аллаха. Облик числа магическим образом воздействует на человека, внушая доверие к тексту, содержащему цифровую информацию. Этот манипулятивный приём часто используется в рекламе косметических средств, после применения которых морщины разглаживаются на 87,5 % (!)

«Космическая» составляющая человека проявляется в биологическом, социальном и когнитивном аспектах.

Рассмотрим биологические (физиологические) предпосылки манипуляции. Выдающийся ученый Р. Якобсон описал функциональную ассиметрию мозга [Якобсон Р.О. 1985]. Левое полушарие порождает логическое мышление, самоанализ, обрабатывает сложные синтаксические конструкции, относительные прилагательные, глаголы, ориентировано в отдалённое будущее. Правое полушарие отвечает за образное мышление, эмоции, восприятие ритма на всех уровнях; обрабатывает простые предложения, стереотипы, прецедентные тексты, существительные, качественные прилагательные, ориентировано в прошлое и ближайшее будущее. Особенностью человеческого мозга является реагирование на ритм в любом его проявлении (музыкальном, в виде зрительных образов, вербальном). Только ритмизацией сообщения можно выключить левое полушарие. Особенно это проявляется на уровне синтаксических параллельных конструкций, лексических и интонационных повторов, ритмических ударений. Таким образом, инактивация левого полушария в результате применения специальных технологий, способствующих активации правого полушария, ослабляет способности человека к логическому мышлению и критическому восприятию информации.

Перейдем к следующей группе предпосылок суггестии – социальным. Так как человек – существо социальное, он в любой ситуации общения стремится найти «своих», отождествить себя с социальной группой. Группа, которую человек выбирает в качестве стандарта, называется, референтной. Имитация принадлежности к референтной группе – очень эффективный приём манипуляции. Приём навязывания референтной группы использует как невербальные, так и вербальные средства. Среди невербальных средств можно назвать одежду, аксессуары, личный транспорт, что должно позиционировать их владельца как члена референтной группы с высоким социальным статусом. Референтная группа может быть навязана вербальными приёмами, такими как «захват и присоединение» (мы, наши, у нас), отстройка от негатива (поиск врага). Главным инструментом выступает, как правило, лесть. Приём социальной фасилитации повышает скорость или продуктивности деятельности индивида вследствие актуализации в его сознании образа другого человека, выступающего в качестве соперника или наблюдателя за действиями данного индивида.

К когнитивным предпосылкам манипуляции относится способность человека заменять реальный мир субъективной моделью, созданной из слов. Суггестор использует «ложные имена» (термин ввёл С. Кара-Мурза), затемняющие смысл происходящего (не убийство, а ликвидация, зачистка). Обращение к символам, архетипам, метафорам воздействует на подсознание личности, что повышает суггестивную силу высказывания.

Используя вышеизложенные теоретические разработки в области суггестивной лингвистики, проведём анализ вербальных и невербальных средств манипуляции в дискурсе художественного текста.

Главный герой романа Л.Н. Толстого «Война и мир» Пьер Безухов находится в стрессовом состоянии. Вот как описывается это состояние Безухова до встречи с главным манипулятором – масоном Баздеевым. Пьер Безухов после дуэли с Долоховым уверен, что убил его, разрывает отношения с женой Элен и уезжает в Петербург. По дороге он делает вынужденную остановку на станции в Торжке, ожидая лошадей, пребывая в подавленном состоянии. Все внимание его сосредоточено на собственном внутреннем мире: «Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем? — спрашивал он себя [Толстой Л.Н. 1958:71].

Внутренняя речь героя подтверждает активацию левого полушария при рефлексии. В его речи преобладают глаголы любить, ненавидеть, жить, управляет. Его мысли связаны с отдаленным будущим: «Умрёшь - всё кончится». Он не реагирует на внешний мир, застыв в неподвижной позе: «Он, не раздеваясь, лёг на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в тёплых сапогах и задумался» [Толстой Л.Н. 1958:70].

Пьер не отвечает на вопросы окружающих его людей, потому что ничего не слыхал и не видел. В этом состоянии так называемого в НЛП даун-тайма он находится достаточно длительное время, пока не появляется (и совсем не случайно!) главный манипулятор - руководитель масонской ложи.

Проезжающий был приземистый, ширококостный, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета глазами [Толстой Л.Н. 1958:72].

Блестящие глаза контрастируют с усталым видом, старческой немощностью незнакомца, который с первой минуты их встречи ловко манипулирует сознанием Безухова. Главная задача масона инактивировать левое полушарие, т. е. ослабить интеллектуальные способности личности, критическое мышление, и активировать правое.

Вначале происходит ломка стереотипов. При встрече с незнакомцем Пьер по этикету ожидает элементарного приветствия, но Безухова как будто не замечают, затем он почувствовал на себе строгий, умный и проницательный взгляд старика. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но тот закрыл глаза. Это завораживает Пьера, заставляет чувствовать беспокойство и с нетерпением ожидать начала разговора. Старик неторопливо пьет чай, читает книгу, снова закрывает глаза и затем совершенно неожиданно, неторопливо и громко обращается к Пьеру.

В речи масона преобладают существительные и качественные прилагательные:

Вы несчастливы, государь мой ... Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам [Толстой Л.Н. 1958:73]. Мне известен ваш образ мыслей ... образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества ... Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение [Толстой Л.Н. 1958:77].

Достаточно эффективно суггестор пользуется приёмом ритмизации на уровне синтаксических параллельных конструкций, лексических и интонационных повторов, ритмических ударений:

- Да, вы не знаете его (Бога), государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать его. Вы не знаете его, оттого вы и несчастны.

- Да, да, я несчастен, – подтвердил Пьер, – но что ж мне делать?

- Вы не знаете его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете его, а он здесь, он во мне, он в моих словах, он в тебе и даже в тех кощунственных речах, которые ты произнес сейчас, – строгим дрожащим голосом сказал масон.

...как я, ничтожный смертный, покажу всё могущество, всю вечность, всю благость его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность! [Толстой Л.Н. 1958:75]

Ко всему вышеперечисленному нужно добавить повышенную эмоциональность интонаций манипулятора, чёткую расстановку акцентов, многозначительные паузы, пристальный взгляд. Всё эти приёмы, рассчитанные на активацию правого полушария, снижают способность Пьера к критическому мышлению.

Обратимся к невербальным средствам, которые должны позиционировать члена референтной группы с высоким социальным статусом. В данном случае очень сильное воздействие на Безухова оказывает книга, которую читает незнакомец и которая показалась Пьеру духовною. Книга в сочетании с большим чугунным перстнем с изображением адамовой головы оказали на героя сильное суггестивное воздействие ещё до начала вербальной коммуникации. Безухову захотелось присоединиться к этой референтной группе, обладающей, по его мнению, ответами на вопросы, что мучили его.

Среди вербальных средств «захвата и присоединения» манипулятор использует местоимения мы, наш: «Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания...» «И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет божий, называемый совестью» [Толстой Л.Н. 1958:76].

Любопытен в этом контексте неожиданный переход суггестора от холодно-вежливого вы к более интимному ты в границе одного предложения: «Вы не знаете его, а он здесь, он во мне, он в моих словах, он в тебе и даже в тех кощунственных речах, которые ты произнес сейчас, - строгим дрожащим голосом сказал масон» [Толстой Л.Н. 1958:75]. Это обращение на ты к собеседнику становится переломным, кульминационным моментом в разговоре масона с Пьером. В этом ты и право на превосходство, и доверительность в отношениях, и равенство братьев по духу.

В данном дискурсе используется также такой суггестивный приём, как «отстройка от негатива»: «Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили её? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? ... Вы в праздности проводили свою жизнь» [Толстой Л.Н. 1958:77].

В последующей сцене посвящения Пьера в масоны можно проследить приём социальной фасилитации. Безухова привозят в незнакомый дом и разыгрывают ритуал посвящения в масоны: ему завязывают глаза, оставляют одного в тёмной комнате с черепом и гробом, заставляют выполнять действия, якобы необходимые для инициации. В первую очередь в знак повиновения Пьера просят отдать все драгоценные вещи (часы, деньги, кольца). Безухов же понял, что нужно отдать все сбережения, и готов был сделать это. Затем повелевают раздеться - снять фрак, жилет и левый сапог. Пьер же, стараясь, хочет снять и правый сапог, хотя это его не просили. Когда же ему к груди приставляют шпаги, он сам грудью надвигается на них, желая, чтобы они вонзились в него. Таким образом, боязнь героя не соответствовать ситуации, выглядеть смешным, «белой вороной» перед людьми, наблюдающими за ним, повышает результативность простых видов деятельности суггестанта.

Очень важным является спланированность и отрепетированность каждого манипулятивного действия, которое не допускает каких-либо отклонений. Так, из-за спора масонов давать лопату Пьеру или нет во время ритуала посвящения, Безухов на какой-то момент начинает критически осмысливать происходящее: «Где я? Что я? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» [Толстой Л.Н. 1958:87]

К когнитивным предпосылкам манипуляции относятся «ложные имена», создающие альтернативную реальность. Среди них вместо масон – брат, каменщик, масонство – братство свободных каменщиков; человек, готовящийся стать масоном – ищущий, страждущий, требующий, Бог – предвечный строитель мира. Как видим, эти номинации активизируют позитивные зоны когнитивной сети.

Слова манипулятора ткут образ, особый мир, при этом используются слова с размытой семантикой, с символическим значением: благочестие, добродетель, добронравие, мужество, любовь, зло, смерть. Особый акцент делается на таком ключевом слове для русской культуры, как равенство. До встречи с Баздеевым Пьер относился к масонам с привычной насмешкой, но уже через пару дней при посвящении в масонскую ложу отвечает на вопрос о франкмасонстве как о равенстве людей с добродетельными целями.

В результате воздействия вышеперечисленных манипулятивных приёмов, учитывающих весь космо-био-социо-когнитивный комплекс главного героя, суггесторы достигают поставленной цели. Как пишет Толстой о Пьере Безухове: «В душе не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединённых с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство» [Толстой Л.Н. 1958:79].

То есть достигнуто самое главное – изменение жизненных установок личности, а затем уже очень легко руководить поведением человека, внушая что-либо ради личной выгоды или выгоды организации. В данном случае сцена посвящения в масонскую ложу заканчивается сбором пожертвований, и Пьеру хотелось отдать все деньги, которые у него были. А на следующий день Безухов по совету своих новых друзей собирается ехать в свои южные имения и заняться своими крестьянами, а масоны обещают писать ему и руководить его в его новой деятельности.

В отличие от Пьера Безухова, главная героиня романа М.А. Булгакова Маргарита осознанно идёт на встречу с суггестором (Воландом и его свитой), преследуя свои личные цели и применяя также некоторые манипулятивные приёмы.

Манипуляцию числом наблюдаем в рассказе Коровьева о похождениях квартирного проныры. Отвечая на вопрос Маргариты о волшебном превращении небольшой московской квартиры №50 в необъятный зал с колоннадой, Коровьев выдает пространный монолог:

- …Так, например, один горожанин, как мне рассказывали, получив трёхкомнатную квартиру на Земляном валу, без всякого пятого измерения … мгновенно превратил её в четырёхкомнатную, разделив одну из комнат пополам перегородкой.

Засим эту он обменял на две отдельных квартиры в разных районах Москвы – одну в три и другую в две комнаты. Согласитесь, что их стало пять. Трёхкомнатную он обменялна две отдельныхпо две комнаты и стал обладателем, как вы сами видите, шести комнат… Он уже собирался произвести последний и самый блистательный вольт, поместив в газете объявление, что меняет шесть комнат в разных районах Москвы на одну пятикомнатную квартиру на Земляном валу, как его деятельность, по не зависящим от него причинам, прекратилась… Вот-с, каков проныра, а вы изволите толковать про пятое измерение [Булгаков М.А. 1988:244].

По сути это уход от прямого вопроса, но искусно завуалированный под развёрнутый конкретный ответ. Весомости этому ответу придаёт обилие числительных в тексте.

Как и Пьера Безухова, Маргариту поражает тьма, в которую она попадает. Страх неизвестности усиливается из-за непонятных шорохов и запахов – то лимона, то серы и смолы. Таким образом, манипулятивные действия охватывают визуальный, аудиальный и кинестетический каналы человека.

Маргарита взволнованно рассматривает полутемную комнату, где расположился Воланд со своей свитой перед балом. Её внимание привлекают золотая чаша и два канделябра: один с гнёздами в виде когтистых птичьих лап, а другой с ветвями в виде змей. Большая шахматная доска с живыми фигурами и глобус подчеркивают в зловещей атмосферу интерьера величие и могущественность хозяина комнаты.

Взор замирающей от страха Маргариты прикован к Воланду.

Два глаза уперлись Маргарите в лицо. Правый с золотой искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый – пустой и чёрный, вроде как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец всякой тьмы и теней [Булгаков М.А. 1988:247].

Взгляд Маргариты привлекает искусно вырезанный из тёмного камня жук на золотой цепочке с какими-то письменами на спинке. Молчание длится несколько секунд. Воздействие целого комплекса невербальных средств манипуляции является невероятным испытанием для героини, которая усилием воли пытается сдержать дрожь в ногах.

Наконец Воланд заговорил, улыбнувшись, отчего его искристый глаз как бы вспыхнул:

- Приветствую вас, королева, и прошу меня извинить за мой домашний наряд [Булгаков М.А. 1988:247].

Голос Воланда необычайно низок, что неоднократно поражает тех, с кем он заговаривает. Само обращение к Маргарите не по имени, а исключительно королева, а затем донна представляет собой прием «ложного имени».

Разговор Воланда с Маргаритой интересен ещё и тем, что героиня в свою очередь пытается манипулировать могущественным собеседником, используя приём лести.

- Я умоляю вас не прерывать партии. Я полагаю, что шахматные журналы заплатили бы недурные деньги, если бы имели возможность её напечатать [Булгаков М.А. 1988:247].

В кульминационной сцене бала, когда голова Берлиоза превращена в чашу и наполнена кровью барона Майгеля, Воланд подносит её Маргарите и повелительно произносит: «Пей!» Этот резкий переход с вы на ты парализует волю героини, и она исполняет приказ суггестора. В последующих сценах романа Воланд снова возвращается к почтительно-вежливому вы.

После бала Маргарита в ожидании награды – возвращение Мастера. Но испытания продолжаются: никакой награды за её услуги на балу ей не предлагают. Она разочарована в Воланде. И в этот самый момент суггестор резко меняет тон, силу голоса, применяя приём ритмизации на уровне синтаксических параллельных конструкций, лексических и интонационных повторов, ритмических ударений:

- Верно! Вы совершенно правы! – гулко и страшно прокричал Воланд, – так и надо!

- Так и надо! – как эхо повторила свита Воланда.

- Мы вас испытывали, – продолжал Воланд, – никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут!

Этот манипулятивный приём возымел своё действие на героиню, которая снова прониклась доверием к суггестору.  

Итак, подводя итоги, можно сказать, что художественные тексты также могут дать ценную информацию о суггестивном дискурсе, содержащем вербальные и невербальные структуры. Дискурсы инициации из романов «Война и мир» Л.Н. Толстого и «Мастера и Маргариты» М.А. Булгакова являются тому подтверждением. Результативность манипуляции обеспечивается целой системой суггестивных приёмов, направленных на космо-био-социо-когнитивные составляющие личности суггестанта.

ЛИТЕРАТУРА

1. Бардина Н. В. 2009 – Античная матрица нашей души. Одесса: Астропринт. 288.

2. Булгаков М.А. 1988 – Мастер и Маргарита. Москва: Художественная литература. 384.

3. Доценко Е.Л. 2004 – Манипуляция: феномен, механизм, защита. Контроль сознания и методы подавления личности. Минск. 166-262.

4. Кара-Мурза С. 2000 – Манипуляция сознанием. Москва: Алгоритм. 832.

5. Толстой Л. Н. 1958 – Собрание сочинений: В 12 т. - Т. 5. Москва: Государственное издательство художественной литературы. 392.

6. Черепанова И. Ю. 2001 – Дом колдуньи. Язык творческого Бессознательного. Москва: КСП+ 400.

7. Якобсон Р. О. 1985 – Избранные работы: Пер. с анг., нем., фр. яз.. Сост. и общ. ред. В.А. Звегинцева. Москва: Прогресс. 455.

VERBAL AND NONVERBAL MANIPULATION MEANS
ON THE BASIS OF RUSSIAN LITERARY WORKS

The article is dedicated to manipulative techniques used in a suggestive discourse. On the basis of an extract from fiction, the author reveals not only a range of discourse means of implicit influence used by the addresser, but also the behavior of the addressee under the circumstances of change of the latter’s principles.

Русистика и современность.
13-я Международная научная конференция. Сборник научных статей, с. 540-545. ISBN 978-9984-47-044-3

Рига: Балтийская международная академия, 2011.

ХАРАКТЕРИСТИКА СОВРЕМЕННОГО ЭСТОНСКО-РУССКОГО ПЕРЕВОДА

УТИЛИТАРНЫХ ОФИЦИАЛЬНО-ДЕЛОВЫХ ТЕКСТОВ

Валентина Щаднева

Тартуский университет, Эстония

valent ina.schadneva @ mail . ru

Введение

Процесс интенсивной интеграции мирового сообщества приводит к повышению роли переводческого дела в жизни общества. Основное внимание в наши дни направлено на перевод утилитарных – в понимании В. Г. Адмони – текстов разнообразной тематики [Адмони 1994: 103 – 115]. Самый большой объем переводов сейчас приходится на деловую корреспонденцию, потребительские информационные тексты, разного рода юридические и научно-технические документы, то есть на профессиональный перевод, который представляет собой особую переводческую деятельность, ориентированную не просто на передачу основного содержания оригинала, а на воссоздание подлинника на другом языке в полном объеме[44]. Напомним, что современное научное переводоведение рассматривает перевод как разновидность межъязыковой и межкультурной коммуникации [Алимов 2006: 9], а процесс перевода как межъязыковое посредничество, при котором перевод выполняет функцию полноправной замены оригинала. Данная статья посвящена обсуждению вопроса о том, как этот постулат реализуется в настоящее время в паре языков «эстонский – русский».

В условиях современной Эстонии деловое общение на русском языке в значительной степени переводное, что и обусловливает актуальность темы. Объектом анализа в данном иследовании являются результаты процесса дистантного эстонско-русского перевода текстов, относящихся к официально-деловой сфере. Эти тематически разнообразные документы зафиксированы в Интернете на многочисленных официальных интернет-сайтах государственных и частных учреждений, служб, банков, фирм и т. п. и большей частью имеют бумажный аналог. Актуальность изучения таких переводов заключается в том, что их конечная цель не только помочь адресату в получении жизненно важных сведений и обеспечить адекватное понимание передаваемой информации, но и побудить получателя информации к каким-то конкретным практическим действиям.

Мы поможем в написании ваших работ!