Критерии успешности межкультурного диалога 12 страница
Как пишет О. Малыса, «одним из объектов изучения не только в ономастике и текстологии, но также в межкультурной коммуникации и переводоведении являются имена собственные, к одной из групп которых принадлежат персоналии» [Малыса О. 2007:178]. В обсуждаемой повести антропонимы представляют собой большую и своеобразную группу, в рамках которой можно выделить имена и фамилии общеизвестных лиц, в том числе:
· исторических персонажей (bawił się właśnie w Nerona / играл в Нерона,
· учёных-физиков (Jak Skłodowska odkryła radar... / Когда Склодовская открыла радар...)
· философов (wrzeszczeli coś na temat Kierkegaarda / разглагольствовалиоКьеркегоре),
· поэтов и писателей (żywcem odpisał z Szekspira / все от начала до конца содрано у Шекспирa),
· композиторов (nastawić sobie płytę zeScarlattim / поставить пластинку Скарлатти),
· оперных певцов (Kto idiotka? […] Maria Kallas odparła Celestyna ze złością. / Кто идиотка ?- Мария Каллас , - со злостью ответила Целестина.),
· режиссёров (bilety na „Rzym” Felliniego / билеты на "Рим" Феллини),
· спортсменов-шахматистов (rozgrywał sam ze sobą mecz szachowy wariantem Spasskiego / разыгрывал в одиночку шахматную партию, избрав вариант Спасского),
· певцов (przesłuchując cały longplay Maryli Rodowicz / прослушали от начала до конца долгоиграющую пластинку Марыли Родович).
Богатая экземплификация позволяет заметить, что в силу закрепления приведённых антропонимов на польской и русской почвах, а также в фонде мировой культуры, они входят в словарный запас обоих языков и находятся в общем употреблении. Такие фамилии переводчик без проблем найдёт в любой энциклопедии или в других источниках. Небезынтересно будет также отметить, что в тексте повести появляются выражения с общеизвестным антропонимом, описывающие внешний вид героев, их поведение и другие физические качества, напр. Żaczek wyglądał jak Dżingis Chan / Жачек выглядел, как Чингис-хан, uśmiechając się jak Gioconda / yлыбаясь, как Джоконда, Głuchy jak Beethoven. / Глух, как Бетховен. В указанных примерах имеем дело супотреблением сравнительных оборотов, в которых характеристика литературных персонажей даётся посредством сравнения определённой черты героя с подлинной фамилией первичного носителя данной черты. Такая форма передачи характеристики героя повести вызывает у читателя культурные ассоциации, отсылая к конкретному десигнату.
|
|
|
Обсуждая способ передачи польских фамилий в тексте, следует отметить, что при их переводе на русский язык применяется фонетическая транскрипция. В русском языке личные имена, как правило, сохраняют указание на их принадлежность к определённой национально-языковой общности. Своего рода исключением от этого правила являются фамилии славянского происхождения на -ский (-ski), -цкий (-cki) типа Склодовская, Словацкий. В настоящее время в именительном падеже они уже функционируют в двух вариантах (ср. Шимборска и Шимборская), причем обе формы встречаются с различной частотностью, а в косвенных падежах обе склоняются по русскому образцу, см. [Малыса О. 2007:179]. К. Старосельская употребляет первый вариант, характерный для русского языка: Nawet Słowacki miał zwyczaj jadać. / Даже Словацкий имел обыкновение обедать. Польские фамилии официально передаются в таком виде, если речь идёт о давно и широко известном человеке. Вариант –цки / -ска в большей степени сохраняет колорит польского языка, но применяется по отношению к современным носителям подобных фамилий. Если рассматривать иноязычные персоналии, то в русском языке фамилии, оканчивающиеся на ударные гласные, кроме неударного -а, не склоняются [Lachur Cz. 2002:77-78]. В свою очередь в польском в большинстве случаев они приспосабливаются к системе склонения, принимая соответствующую падежную флексию, см. [Podracki J. 1993:66-70]. Указанные языковые контрасты отражают следующие примеры: upajała się koncertem „Le quattro stagioni” Vivaldiego / наслаждалась "Временами года" Вивальди, dziadek pociągął herbatkę lipową i czytałCorneille'a / дедушка, потягивая липовый чай, читалГюго).
|
|
|
Таким образом, вышеприведённые примеры общеизвестных фамилий являются полными (признанными) эквивалентами. Однако в собранном текстовом материале неоднократно имеем дело с отсутствием соответствия. Применяемые в подобных случаях переводческие трансформации продемонстрируем на нескольких примерах. Итак, в русском переводе встречаются замены фамилий писателей. Как видно из предыдущего примера, вместо Корнель появляется фамилия Гюго. Это связано с тем, что дедушка Целестины читал книги, взятые из библиотеки, по алфавитному порядку, поэтому — как он сам говорит — o Pascalu nie może nic powiedzieć, ponieważ go jeszcze nie przerabiał – znajduje się wszakże dopiero na literze „F” / о Руссо сказать пока ничего не может, поскольку еще его не прорабатывал - он добрался только до буквы "Д". Замены здесь обусловлены порядком опирающегося на кириллице русского алфавита, в отличие от польского — потомка латинского алфавита. Данная стратегия подбора фамилий других авторов французской литературы оказалась необходимой. Именно поэтому в тексте перевода появляется Руссо вместо Паскаля, Вольтер вместо Лабрюйера, Верлен вместо Камю. Переводчику удалось так подобрать фамилии, что их замена почти не ощущается, тем самым не нарушается принцип функциональной эквивалентности. Однако подбор фамилий корифеев французской литературы в некоторой степени влияет на образ героя. Принимая во внимание читательский вкус дедушки, в тексте перевода он представляется как рационалист, свободолюбивец, поклонник равенства и толерантности. В русском переводе довольно часто имеем также дело с заменой имени собственного именем нарицательным, к примеру: ...wiedli w najlepsze głośną rozmowę o Wyndhamie i o science-fiction w ogóle... / ...громко обменивались мнениями о научной фантастике вообще и авторе книги в частности. Вместо фамилии английского писателя-фантаста Джона Уиндема в русской версии выступает сочетание аппелятивов автор книги.Фамилии и личные имена довольно часто транслируюся при помощи образного перифраза, что иллюстрирует следующий пример переводческой антономазии: Znalazł się Katon, patrzcie go. / Тоже мне выискался: ходячая добродетель. В данном контексте наблюдается метафорическое и одновременно ироническое употребление имени Катона, римского политика и философа, честного и благородного человека, ср. [Dubisz S. 2003:76]. В русском переводе личное имя заменяется описательным выражением ходячая добродетель, сохраняющим не менее иронический характер, ср. [Кузнецов С.А. 2008:1450].
|
|
|
|
|
|
Следующим переводческим приёмом, с которым сталкиваемся в ходе анализа обоих текстов, является опущение антропонима, напр. Życia nic nie zmoże, jak pisze Jeremi Przybora. / Жизнь , она свое берет , как говорится . В русском тексте опускается фамилия Ереми Пшиборы — выдающегося деятеля польской эстрады, поэта, сатирика, одного из создателей знаменитого «Кабаре старших панов». Автор перевода прибегает к генерализации, т.е. вместо имени и фамилии поэта употребляет вводное выражение как говорится,указывающее на всеобщий (пословичный) характер источника приведённой цитаты. Такая стратегия наблюдается в случае, если не существует переводов произведений, цитируемых в тексте оригинала. Конечно, в русском переводе сохраняется смысл мысли, выраженной Пшиборой, однако у польского реципиента его фамилия активизирует определённую культурную память.
Вторую группу наименований представляют собой имена, фамилии, а также псевдонимы персонажей повести (литературная антропонимика). Как констатирует И. Луц-Крупа, характерной чертой творчества Мусерович является употребление разных категорий имени героя в рамках одной повести [Łuc-Krupa I. 2001:311]. В тексте может употребляться имя персонажа, ласкательная форма имени, имя и фамилия, разные варианты фамилии (официальный, а также ласкательный), прозвища в исходной и ласкательной формах. Заглавную героиню зовут Celestyna Żak / Целестина Жак. Это очень редкое имя латинского происхождения функционирует в уменьшительной форме: Cesia / Цеся, Цеська. Целестина получила также свой псевдоним, ср. Natomiast Celestyna, zwana w rodzinie Cielęciną, leżała skurczona i śniła, ze nikt jej nie kocha. / Зато Целестина, прозванная в семейном кругу Телятинкой, лежала, сжавшись в комочек, – ей снилось, что ее никто не любит. При сопоставлении обоих текстов оказывается, что в русском переводе употребляется диминутивный вариант псевдонима с суффиксом -инк-, а в тексте оригинала преобладает форма Cielęcinа. Псевдоним, как правило, придумывает не его носитель, а те, кто находятся с ним в близких отношениях: Z pobudek patriotycznych zaczął od regału z polską literaturą. Pod koniec drugiego roku emerytury, przy literze „W”, odnowił starą znajomość z Wańkowiczem. Owocem tego spotkania stał się pseudonim Celestyny, zaczerpnięty z „Ziela na kraterze”. / Из патриотических соображений дедушка начал со стеллажа с польской литературой . В конце второго года пенсионерской жизни в книге одного известного польского автора он и нашел подходящий псевдоним для Целестины. Из приведённого отрывка вытекает, что псевдоним главного персонажа повести был почерпнут из книги М. Ваньковича. В переводе опять используется антономазия, поскольку фамилия автора и заглавие книги не называются.
Интереснейшие межъязыковые различия, отмеченные в русском переводе «Целестины», касаются женских персоналий. Фамилии, оканчивающиеся на согласный звук, с суффиксом -owa, который по традиции употребляется в польском языке по отношению к замужней женщине, напр. mama Żakowa, pani Żakowa, передаются на русский без форманта -ова: мама Жак, пани Жак. Суффикс -ова в русских фамилиях типа Берёзова может обозначать как замужнюю, так и незамужнюю женщину. В свою очередь — польские фамилии с суффиксом -ówna, употребляемым по отношению к незамужним женщинам, в русском переводе тоже лишены данной морфемы, к примеру: Żakówna, jedyna w całej klasie, zdradzała objawy napięcia i zdenerwowania. / Одна только Жак проявляла признаки тревоги и волнения. Указание на пол имеется в форме сказуемого и определительного местоимения. Конечно, из контекста мы знаем, что Цесия не состоит в браке, но вне контекста при переводе польских женских фамилий на русский язык добавочная информация о семейном положении может утрачиваться, см. [Kaleta Z. 1998:41]. Относительно мужских фамилий, стоит подчеркнуть, что в повести появляются очень популярные в регионе Великой Польши фамилии: Nowacki / Новацкий, Nowakowski / Новаковский. Как уже упоминалось выше — в тексте перевода они имеют окончание -ий,характерное для русского языка.
Имена второстепенных персонажей повести очень часто выступают в уменьшительно-ласкательных формах. Подругу главной героини — Данку Филиппяк ласкательно зовут Dan-ka / Дан-ка, Danu-sia / Дану-ся. Употребление соответствующих диминутивных суффиксов способствует выражению эмоциональной окраски. Кроме отмеченных ласкательных форм имени Данута, в русском переводе встречаем ещё вариант Данна. Среди мужских диминутивов можно привести следующие: Paweł-ek / Павел-ек, Tolo / Tol-ek, Tol-ecz-ek / Тол-е к. Ласкательные формы имени не применяются лишь в случае двоих второстепенных персонажей, ср. Krystyna / Кристина, Zygmunt / Зигмунд. М. Мусерович употребляет уменьшительные суффиксы не только в случае личных имён, но также по отношению к фамилиям персонажей, напр. Żak – Żacz-ek / Жак — Жач-ек. Диминутивынй суффикс придаёт им ласкательный, непринуждённый характер. В прозе Мусерович образование прозвищ, мотивированных фамилией носителя-героя, встречается довольно часто.
Кромеимён славянского происхождения в анализируемой повести встречаем также имена, характерные для западной культуры (англо-американской, французской или итальянской), напр. Jak on właściwie ma na imię? Allan. Robert. Francesco. / А как его , собственно , зовут ? Аллан. Роберт. Франческо. Целестина приводит имена, которые могут ассоциироваться с героями-любовниками из кино, поскольку она влюбилась в незнакомого парня. Во время урока размышляет о нём и том, как его на самом деле зовут. В польском тексте эти имена сохраняют иноязычное написание, а в русском записываются в транскрипции.
Среди своеобразных имён, придуманных М. Мусерович, отметим имя Bobek. Именно так звали двоюродного брата Целестины, шестилетнего мальчишку, который вместе со своей мамой жил в квартире Жаков. В подлиннике данное имя выступает в ещё более ласкательных вариантах: Bob-cio, Bob-ecz-ek.
В русском переводе функционирует лишь одна форма Бобик с типичным для русского языка уменьшительным суффиксом -ик. Кроме того, нельзя не обратить внимание на фамилию Дмухавец. Еёосновой является подлинное наименование, поскольку пан Дмухавец — полонист, классный руководитель в классе, в котором училась Цеся Жак, имеет своё соответствие в реальном мире. Прототипом пана Дмухавеца был Чеслав Латавец — полонист, учитель М. Мусерович [Kuffner K. 2003:180]. Обе эти фамилии образовались от глаголов latać (летать), dmuchać (дуть) при помощи суффикса -wiec. В русском переводе данная фамилия транскрибируется с польского. К реалистическим, но неподлинным именам, выступающим в обсуждаемой повести, можно также причислить фамилию Niespodziana / Несподзяна. Эта очень редкая в Польше фамилия употребляется в тексте только раз, когда учитель начинает урок и оказывается, что Дануся, у которой серьёзные проблемы с учёбой, опять отсутствует. Один из учеников, наверное, с целю оттянуть урок, рассказывает историю дворничихи, отравившейся окисью углерода. История вызвала оживление в классе, и, когда в конце появилась опоздавшая Данка, ученик приводит фамилию несчастной дворничихи: Nazywała się Niespodziana. Cecylia Niespodziana. / Звали ее Цецилия, Цецилия Несподзяна. Естественно, эта фраза заимствованная из фильма о Джеймсе Бонде, только разозлила пана Дмухавеца, который сразу же начал опрос. Приведённый отрывок показывает, что в переводе имеем дело с обратным порядком слов: вместо фамилии приводится транскрибированное имя эпизодического персонажа. Уместно при этом отметить, что в семантическом плане фамилия Niespodziana от глагола nie spodziewać się связана с неожиданной смертью героини. В русском языке данное значение выражает глагол не ожидать. В связи с этим польский перципиент заметит игру слов, связанную с неожиданным явлением Данки на уроке, а в русском переводе этот намёк исчезает.
В рассматриваемой повести отмечается также употребление прозвищ ласкательного характера, мотивированных именем нарицательным. Такое явление обнаруживается в диалоге, когда Цеся обращается
к маме словами: - Mamul! - zawołała Cesia. / - Мамуль! - закричала Цеся. Подобное определение по отношению к самому себе применяет Павелек в письме Данусе: „Całuję, twój na zawsze. Raczek”. / «Целую, всегда твой – Малыш». В русском переводе обнаруживаем замену, поскольку вместо польского Raczek (ласкательная форма нарицательного имени рак)употребляется выражение Малыш (от нарицательного существительного малыш, т.е. ребёнок, маленький мальчик).
Исследуя персоналии литературного произведения, нельзя также упустить из виду имена, связанные с миром животных, поскольку в большинстве культур домашним животным (собакам, кошкам и др.) принято давать имена или прозвища. В ходе анализа не нашлось зоонимов, кроме одной собачьей клички: Wszak zaledwie tydzień temu spotkałem cię w parku Sołackim wraz z psem Begonią... / Ведь всего неделю назад я встретил тебя в парке вместе с твоей собакой Бегонией... Придуманное автором книги наименование связано с миром растений и — как отмечает К. Куффнер — скорее не следует считать его подлинным, так как оно не фигурирует в списке польских урбоззонимов [Kuffner K. 2003:183].
М. Мусерович охотно вплетает в повествование мифологические и библейские имена, а также имена литературных персонажей, почерпнутые из произведений других авторов. Среди имён мифических существ
в повести встречается выражение c теонимом w objęciachMorfeusza/в объятиях Морфея. Опущение антропонима и его замена словосочетанием аппелятивов, обозначающих определённую манеру говорить, наблюдается в выражении powiedziała głosem Kasandry / сказала она пророческим тоном. Точно такая же стратегия компенсации антропонима касается библейского пророка Иеремия, имя которого пропускается в русском переводе, ср. rzekł Żaczek tonem Jeremiasza / изрек Жачек тоном пророка. Отмечаются также примеры сравнительных оборотов с наименованиями литературных персонажей типа uśmiechnął się jak Mefistofeles / засмеялся, как Мефистофель. В этом отношении интересны также способы передачи других персоналий, связанных со сферой сакрума, табуизированных религией, однако появляющихся в разговорной речи. Для польского характерно экспрессивное употребление личных имён типа: - Jezus, Maria! / - О господи! Как видно из примеров, отмеченные теонимы, употребляемые для выражения разных эмоциональных оттенков, транслируются при помощи типичного для русскоязычного культурного ареала звательного междометия О, господи!, сохраняющего написание со строчной буквы, хотя в подлиннике призывается имя Богоматери, ср. - Matko Boska! Co za szczęście! / - О господи! Какое счастье!
Как отмечалось выше, М. Мусерович не избегает персоналий литературных персонажей, а также героев фильмов и мультфильмов. В исследуемой повести появляется имя Зорро (изпрозы Джонстона Маккалли), Тофсла и Вифсла (из серии книг о мумми-троллях Туве Янссон). По их мотивам возникали многочисленные экранизации. Зорро, секретная личность дон Диего де ла Вега, символизирует благородного разбойника, одетого в чёрное, покрывающего лицо чёрной маской. Он защищает людей земли от произвола властей и других злодеев. Бобик, просматривая детский журнал, сравнивает черты данного персонажа
с Растяпой, героем комикса Б. Бутенко, ср. Udaje, że jest Zorrem, a tak naprawdę to Kwapiszon. / Притворяется, будто он – Зорро, а на самом деле – Растяпа. Польское Kwapiszon передаётся на русский при помощи нарицательного существительного общего рода растяпа, употребляющегося в функции имени собственного, обозначающего неловкого, рассеянного человека. У Бобика возникает ещё одна ассоциация с литературным персонажем, когда к беременной Кристине, проживающей вместе с мужем в квартире Жаков, вызвали врача, у которого был дефект речи (неправильное произношение). Бобик сразу уловил это сходство: Czy pan jest Muminkiem? […] Pytam dlatego, że pan mówi jak Topik i Topcia, proszę pana […] / - Вы мумми-тролль ? […] -
Я спрашиваю, потому что вы говорите, как Тофсла и Вифсла […] В сказках Туве Янссон Тофсла и Вифсла – этомаленькие создания, говорящие на непонятном языке. При сравнении примеров заметно также, что мумми-тролль в русском записывается со строчной буквы, а Muminеk с прописной. Данные выражения можно считать своего рода «сказочными этнонимами», написание которых в обоих языках обусловлено своей традицией. К литературным антропонимам следует также отнести фамилию Дульских (своего рода имя-экземплификант), которая в тексте перевода передаётся описательно, ср. - Boże! - krzyknęła Julia. - Dulscy, Dulscy wokół mnie! / - Господи! - крикнула Юлия. - С кем я живу? Сплошные мещане! Литературный портрет-прототип Дульских вырисовывает Г. Запольская в пьесе «Мораль пани Дульской», а само имя Дульской стало нарицательным, как донжуан и др. Такое употребление собственных имён является нетипичным, метафорическим. Метафора возникает тогда, когда имеем дело с обобщением определённого собственного наименования на соответствующий класс десигнатов, напр. Евы = женщины. [Kosyl Cz. 1978:142], Дульские = сплошные мещане. Форма множественного числа имени собственного выражает одновременно семью и типичность. Аппелятивизация имени связана таким образом с расширением лексической семантики слова, т.е. под влиянием обобщения имя уже не обозначает индивидуум, а класс, что в плане выражения проявляется употреблением формы множественного числа, к примеру: W gruncie rzeczy większość Zorrów to Kwapiszony. / Большинство Зорро, по сути дела, - Растяпы. В отличие от предыдущего примера в переводе не наблюдается замена антропонима сочетанием имён нарицательных.
Дата добавления: 2021-04-07; просмотров: 87; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!