Основные проблемы социологии религии 62 страница

510

Вообразим некоего наблюдателя, внезапно очутившегося в ка­ком-то районе Меланезии и заставшего туземцев за такого рода занятием. Не зная в точности, что он наблюдает, наш зритель ско­рее всего решил бы, что перед ним люди, находящиеся в лунати­ческом состоянии или отчего-то впавшие в безудержную ярость. Туземец не просто нацеливает свое оружие на воображаемую жер­тву. При этом он изображает ярость, потрясая своим оружием, рассекая им воздух, поворачивая его в теле поверженного против­ника и рывком выдергивая обратно. Таким образом, туземец не только изображает свою победу над врагом, но вкладывает в это действие страсть желания этой победы.

Итак, мы видим, что драматическое изображение эмоций вы­ступает как существенная часть обряда. Но что изображает сам этот обряд? Ясно, что если бы туземец хотел изобразить конечный результат своей победы, он включил бы в представление гибель противника, имитировал бы ее, однако так бывает далеко не всег­да. Зато обязательной чертой представления является изображе­ние эмоций, непосредственно связанных с ситуацией борьбы и победы, достигаемое с помощью мимики и специфических тело­движений.

Можно было бы привести множество примеров подобных об­рядов, которые довелось наблюдать мне самому, и еше больше — из описаний других очевидцев. Из всех таких наблюдений следует, что в обрядах черной магии колдун каким-то образом наносит повреждения, «увечит» или вовсе уничтожает предмет, символи­зирующий жертву, включая в эти обряды выражения ненависти и злобы. Аналогично, когда в обрядах любовной магии колдун об­нимает, гладит и ласкает предмет, символизирующий объект лю­бовной страсти, он изображает чувства безумно влюбленного, по­терявшего голову от ошеломляющей и испепеляющей страсти. В обрядах военной магии злоба, ярость атаки, воинственные страсти выражаются и более или менее непосредственной манере. В магии изгнания злых духов и дьяволов поведение колдуна напоминает состояние человека, охваченного ужасом или, по крайней мере, с трудом преодолевающего свой панический страх. Зажженные фа­келы, бряцание' и размахивание оружием входят в оформление этого спектакля. Мною описан один из таких обрядов, в котором, отра­жая темную силу дьявола, маг произносит заклинания, как бы выдавливая их ш своего оцепеневшего от ужаса тела, вздрагиваю­щего в конвульсиях. Этот ужас охватывает другого колдуна, пыта­ющегося приблизиться к магу, и заставляет его бежать прочь.

Все подобные действия, обычно находящие рациональное объ­яснение в некоторых исходных принципах магии, прежде всего

511

выглядят как проявление определенных эмоций. Предметы и эле­менты оформления магических представлений часто также служат той же цели. Ножи, остро заточенные колющие или режущие ору­дия, зловонные или ядовитые вещества, используемые в обрядах черной магии, ароматические смолы, цветы, опьяняющие вещества — в любовной магии, ценные вещи — в хозяйственной магии — все это главным образом направлено на выражение чувства, а не идей, в которых фиксируются цели соответствующих магических обрядов.

Наряду с такими обрядами, в которых главные элементы слу­жат выражению определенной эмоции, существуют и другие, в которых действие направлено на имитацию определенного резуль­тата или, по выражению сэра Джеймса Фрезэра, обряд имитирует свою цель. Так, в одном из описанных мною обрядов черной ма­гии, совершаемом туземцами Меланезии, ритуальное завершение колдовства заключается в том, что колдун слабеющим голосом издает последние звуки, затем предсмертный хрип и падает за­мертво. Нет нужды приводить другие примеры, поскольку этот аспект магии и подобные обряды блестяще описаны и подробно документированы Фрэзером. Сэр Джеймс также показал, что су­ществует особое профессиональное знание магических предметов, основанное на свойствах, отношениях, идеях сходства и сопри­частности, получившее развитие в магической псевдонауке.

Но существуют и такие ритуальные представления, в которых нет ни имитации, ни предвидения цели, ни выражения какой-либо конкурентной идеи или эмоции. Известные обряды настоль­ко простые, что их можно описать как обычную демонстрацию некоторых магических способностей, например, когда колдун встает и, обращаясь к ветру, вызывает его. В другом обряде колдун пере­дает свои чары некоторому предмету, заколдовывает его. В таких случаях используются вполне определенные материальные объек­ты — предметы или вещества, наилучшим образом приспособлен­ные для того, чтобы воспринять, сохранить и передать магическую силу, выступать оболочками этих сил до тех пор, пока они не най­дут своего прямого применения.

Что же такое эта магическая сила, присутствующая в любом магическом обряде?

Какие бы элементы магического обряда мы ни взяли — дейст­вия, выражающие определенные эмоции, имитацию или предви­дение конечного результата, простое колдовство — у всех у них есть нечто общее: магическая сила, ее действие всегда передается к околдовываемому объекту. Что это за сила? Если попытаться выразить ее кратко, можно было бы сказать, что это некая власть колдовского заклинания. Это следует подчеркнуть, поскольку ис-

512

следователи часто упускают из виду столь важное обстоятельство. Колдовское заклинание — наиболее важный элемент магического ритуала. Тайна колдовского заклинания — часть магической тай­ны, передаваемой от посвященного к посвященному. Для тузем­цев знание магии означает знание колдовского заклинания; в лю­бом описании обрядов черной магии, например, можно найти подтверждение тому, что магический ритуал концентрируется во­круг этого колдовства. Формула колдовства есть центральная часть магического представления.

Исследование текстов и формул первобытной магии показыва­ет, что имеется три типических элемента, с которыми связана вера в действенность магических ритуалов. Во-первых, это фонетичес­кие эффекты, например имитация естественных звуков: свиста и завывания ветра, шума морских волн, раскатов грома, звуков, из­даваемых разными животными. Эти звуки символизируют различ­ные явления, и потому туземцы верят, что с их помощью эти явле­ния могут быть магически воспроизведены. Звуки также выража­ют некоторые эмоции, связанные с желаниями человека, и потому служат магическому удовлетворению последних.

Второй элемент, играющий важную роль в первобытных кол-довствах, — это слова, произнесение которых выступает как сред­ство для вызывания определенных событий, достижений целей, поддержания или управления ходом вещей. Например, туземный колдун называет все симптомы болезни, которую хочет излечить, или в том случае, когда его целью является смерть некоторого человека, произносят формулу, описывающую гибельный конец своей жертвы. Во врачевательной магии чародей живописует сло­вами совершенство здоровья и телесной силы. В обрядах хозяйст­венной магии употребляются слова о росте растений, повадках животных и рыб. В словах мага выражаются также чувства, харак­терные для магически воспроизводимых действий, а также сами эти действия, окрашенные соответствующими эмоциями. Колдую­щий туземец с выражением ярости повторяет: «Я разобью... я рас­топчу... я раздавлю... я разорву...», перечисляя вслед за этими сло­вами разные части тела и органы своей жертвы. Нетрудно видеть, что колдовские действия в основном напоминают структуру маги­ческого обряда в целом, а слова колдовских заклинаний отвечают тем же требованиям, что и предметы магических ритуалов.

В-третьих, колдовство включает элемент, для которого нет ана­логов в ритуале. Я имею в виду мифологические аллюзии, ссылки на предков и героев культуры, от которых была воспринята сама магия. Здесь мы подходим, вероятно, к наиболее важному момен­ту, к традиционному источнику магии.

513

 

2. Традиции магии

Традиция, которая, как мы не раз уже подчеркивали, господ­ствует в первобытном обществе, находит свое концентрированное выражение в магическом ритуале и культе. Всегда, когда речь идет о сколько-нибудь значимом магическом действии, мы непремен­но находим историю, объясняющую существование этого дейст­вия. В этой истории повествуется о том, как данный магический ритуал стал частью бытия некоторой человеческой общности, пле­мени, семьи или рода. Но это повествование никогда не указывает на источник, из которого «проистекала» бы магия; такого источ­ника нет — магия не создается и не изобретается. Всякая магия «была» с самого начала существенным дополнением всех вещей и процессов, входящих в сферу жизненных интересов человека, хотя и оставалась за гранью его обычных умственных усилий. Колдов­ство, магический обряд и то, на достижение чего они направлены, всегда сосуществуют во времени.

Так, у туземцев Центральной Австралии все магические обря­ды существуют со времен алькеринга (alcheringa), откуда ведут на­чало и все прочие элементы их бытия. У туземцев Меланезии ис­тория магии восходит ко времени их пещерной жизни, когда ма­гия была естественным знанием родового человека. В более высо­коразвитых обществах истоками магии часто называют духов и демонов, но и эти силы, как правило, не изобретали магию, а воспринимали ее. Таким образом, веру в изначальное существова­ние магии можно считать универсальной. Этой вере сопутствует твердое убеждение в том, что именно благодаря своей совершен­ной неизменности, благодаря тому, что она передает от одних по­колений к другим без малейших искажений или добавлений, ма­гия сохраняет свою действенность. Даже небольшое отклонение от изначально и навсегда установленного образца было бы гибель­ным для магии.

С этим связана идея существенной связи, имеющей место между магическим обрядом и объектом, на который он направлен. Ма­гия — это и есть свойство самого объекта, точнее — отношения между этим объектом и человеком, отношения, которые не созда­ются человеком, но существуют для человека. Какую бы традицию или мифологию мы ни рассматривали, мы всегда встретимся с уверенностью в том, что магия всегда служила целям человека и существовала благодаря его знанию (или знанию некоего челове­коподобного существа). Это относится к самому выдающемуся магу точно так же, как и к средствам, используемым им для колдовства, и к большинству объектов, на которые направлена магия. Перво-

514

бытное человечество — будь то австралийские мурамура или аль­керинга, пещерные племена Меланезии или население Земли эпохи магического Золотого Века — изначально имело магию в своем культурном арсенале.

Магия не только воплощается человеком, но и человечна по своей направленности: магические действия, как правило, отно­сятся к практической деятельности и состояниям человека — к охоте, рыбной ловле, земледелию, торговле, к любви, болезням и смерти. Объектом магии оказывается не сама природа, а челове­ческое отношение к ней и человеческие действия с природными объектами. Более того, результаты магических действий, как пра­вило, воспринимаются не как то, что дает природа под влиянием колдовских заклинаний, а как нечто специфически магическое, то, чего сама природа произвести не может и что подвластно лишь магии. Тяжелые заболевания, страстная любовь, стремление к тор­жественным церемониям и другие подобные явления, свойствен­ные телесной и духовной природе человека, выступают как непо­средственные результаты колдовства и обряда. Поэтому магия не выводится из наблюдений за природой или из знания ее законов,

'она выступает изначальным достоянием человека, поддерживае­мым культурной традицией и подтверждающим существование

J особой независимой власти, благодаря которой человек может

; осуществлять свои цели.

Поэтому магическая сила не растворена в универсуме бытия, не присуща чему бы то ни было вне человека. Магия — это спе­цифическая и уникальная власть, которая принадлежит только человеку и обнаруживает себя только в магическом искусстве, из­ливается человеческим голосом и передается волшебной силой обряда.

Здесь надо вспомнить, что существование человеческого тела

[как вместилища магической силы и проводника, посредством ко-

^торого эта сила переходит на иные предметы, вынуждено подчи­няться различным условиям. Поэтому маг обязан соблюдать все виды табу, ибо в противном случае колдовство могло бы оказаться испорченным. Это мнение особенно распространено в некоторых первобытных обществах, например в Меланезии, где туземцы по­лагают, что испорченное колдовство остается в брюхе мага, вмес­тилище не только пищи, но и памяти человека. Когда это необхо­димо, волшебная сила может сосредоточиваться в гортани, где раз­мещается разум, и оттуда изливается через голос, главный орган человеческой души. Таким образом, магия, не только является су­щественным достоянием человека, но и буквально находится внутри человека в любой момент его жизни, а также может передаваться

515

только от человека к человеку по строгим правилам посвящения в таинство, наследования и инструкции. Поэтому в первобытной культуре магическая сила никогда не считалась некой природной силой, присущей природным объектам и действующая вне и неза­висимо от человека, силой, которая могла бы быть познана и по­нята каким-то из обычных способов, какими человек добывает знание о природе.

3. Мана и магическая способность

Очевидно, что если верны наши предыдущие рассуждения, то теории и концепции, согласно которым в основе магии лежит то, что они называют мана, идут в ложном направлении. Если мы утверждаем, что магическая сила присуща только человеку, что человек овладевает этой силой лишь при определенных условиях и использует ее только в рамках, установленных традицией, то, конечно, нельзя согласиться с д-ром Кодрингтоном, который опи­сывает эту силу следующим образом: «Мана не сосредоточена ни в чем и может переходить во что угодно. Мана также «действует всеми способами во благо или во зло... обнаруживает себя в физи­ческой силе или какой-нибудь иной, а также в любой способнос­ти или отличительном качестве, присущем человеку». Теперь ясно, что сила, которую описывает Кодрингтон, совершенно противо­положна магической силе, как она предстает в мифологии перво­бытных обществ, в поведении дикарей и в их магических форму­лах. Как я мог убедиться в своих меланезийских исследованиях, магическая сила действительно сосредоточена только в колдовст­ве и связанном с ним ритуале и передается не как угодно, а только строго определенной процедурой. Она никак не обнаруживает себя в физической силе, а ее воздействие на способности и отличия человека строго ограничено и определенно.

То же самое можно сказать о том, как истолковываются неко­торые понятия, заимствованные из культуры североамериканских индейцев. Эти истолкования не имеют ничего общего с особой и конкретной магической силой. Например, слово «вакан» из языка племени Дакота объясняется следующим образом: «Все живое есть вакан. Такова любая вещь, обнаруживающая силу: будь то ветер или движущиеся облака, будь то некая пассивная масса, например валун у дороги... Это слово охватывает всякую тайну, любые скры­тые силы, все сверхъестественное». О слове «оренда», взятом у ирокезов, говорится: «Эта сила свойственна всем вещам... скалам, воде, морским приливам, растениям, животным, людям, ветру и буре, облакам, грому и молнии... первобытная ментальность ви-

516

дит в этой силе достаточную причину всех явлений, всех действий окружающей человека среды».

После того, что нами было установлено о сущности магичес­кой силы, вряд ли нужно подчеркивать, что между понятиями типа мана и особой силой магического колдовства и обряда очень мало общего. Нам уже приходилось отмечать, что ключ к пониманию магических верований заключен в строгом различии между тради­ционной силой магии, с одной стороны, и другими силами и спо­собностями, присущими природе и человеку. Слова «вакан», «орен­да» и целый класс понятий, связанных со словом «мана», обозна­чающие все виды сил и власти, кроме магии, являют собой приме­ры некоторой, уходящей в глубину веков генерализации чисто метафического понятия, признаки которого можно обнаружить также в некоторых словах современных туземцев. Они чрезвычай­но важны для понимания первобытной ментальности, но их со­временный анализ, основанный на исследовательских данных, позволяет судить о наличии определенной проблемы, связанной с отношением между первобытными представлениями о «силе», о «сверхъестественном» и тем, что мы называем «магической силой». Та информация, какой мы сейчас располагаем, не позволяет впол­не определенно судить о первичном значении этих сложных поня­тий: физической силы и сверхъестественного действия. В языках североамериканских дикарей акцент, по-видимому, ставится на первом, в языках туземцев Океании — на последнем. Мне хоте­лось бы только подчеркнуть, что все попытки понять менталь­ность туземцев должны основываться прежде всего на изучении и описании различных типов их поведения, а слова их языка — на основе изучения их жизни и быта. Язык слишком легко заводит наше познание в тупики, и в антропологии «онтологическая аргу­ментация» особенно опасна.

Эта проблема заслуживает самого подробного анализа, посколь­ку теория мана как сущности первобытной магии и религии полу­чила столь же блестящую по форме, сколь беспомощную по свое­му реальному применению разработку; сейчас мы должны конста­тировать, что наши познания о мана, в особенности по отноше­нию к Меланезии, весьма противоречивы и, что еще более важно, мы почти не располагаем данными, с помощью которых можно было бы показать, как это понятие входит в религиозные культы и верования.

Одно можно сказать со всей определенностью: нельзя отожде­ствлять возникновение магии с образованием некоторого абстракт­ного понятия универсальной силы, которое затем применяется к конкретным случаям. Напротив, каждая конкретная ситуация несо-

517

мненно порождает свою магию независимо от других ситуаций. Любой тип магии, обусловленный конкретной ситуацией и свой­ственным ей эмоциональным напряжением, возникает благодаря спонтанному движению идей и непосредственных реакций чело­века. Именно универсальность этого духовного процесса лежит в основе того факта, что магия обладает некоторыми общими харак­теристиками, позволяющими выражать магическое мышление и поведение людей в общих понятиях. Теперь мы подошли к мо­менту, когда необходимо проанализировать отношение между кон­кретными магическими ситуациями и опытом, благодаря которо­му они возникают.

4. Магия и опыт

.Г'."-'.-                                                                       .,."-"

До сих пор мы в основном имели дело с туземными идеями и представлениями о магическом. Они в конечном счете сводятся к простому убеждению, свойственному дикарям, что магия дает че­ловеку власть над определенными вещами. Теперь следует рас­смотреть это убеждение с точки зрения наблюдателя-социолога. Вновь рассмотрим типичную ситуацию, в которой мы находим магию. Человек в своей практической деятельности раз за разом попадает в тупиковые положения: охотник упускает добычу, мо­ряк ошибается в направлении ветра, мастер, изготавливающий лодку каноэ, не уверен в прочности материала, здоровый человек вне­запно ощущает ухудшение самочувствия. Что делать человеку в таких обстоятельствах, если оставить в стороне магию, верования и ритуалы?

Ему не могут помочь его знания, прошлый опыт и технические навыки также подвели его. Человек ощущает свою беспомощность. Но желания, овладевающие им, все усиливаются, заботы, опасе­ния и надежды создают внутреннее напряжение, которое требует разрядки в действии. Дикарь или цивилизованный человек, обла­дает ли он искусством магии или же вовсе не ведает о ее существо­вании — человек, попавший в такую ситуацию, не может оста­ваться в бездействии, единственном состоянии, к которому под­талкивает его растерявшийся разум. Напротив, его нервная систе­ма и все его телесное существо побуждают к действию, которое могло бы заместить то, какое не увенчалось успехом. В его созна­нии доминирует образ желаемой цели, он как бы видит и осязает ее. Само его тело уже совершает действия, соответствующие тому, что обещает ему надежда, что диктует ему столь сильно пережи­ваемая страсть.

---

Дата добавления: 2021-03-18; просмотров: 68; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!