Основные проблемы социологии религии 60 страница

:Тезис о том, что первобытнообщинный строи был эпохой всеобщего рабства, всеобщего и абсолютного подчинения обычаям, защищается и некоторыми другими исследователями. См.: Поршпев Б.Ф. Социальная психология и история. М., 1979. С. 217-219.

494

Занятие общественной магией — поскольку оно было одним из путей, которыми наиболее способные люди пришли к высшей власти, — внесло вклад в освобождение человечества от рабского подчинения традиции и привело к более свободной жизни, к бо­лее широкому взгляду на мир. Услуга немалая. Магия проложила дорогу науке, поэтому мы вынуждены признать, что, хотя черно­книжие принесло много зла, оно вместе с тем стало и источником большого блага. Магия была дочерью заблуждения и одновремен­но — матерью свободы и истины.             .,•.,. г., ,,.,„.

Магия и религия »   ' • ,

Достаточно примеров, чтобы проиллюстрировать общие прин­ципы работы двух ответвлений симпатической магии: магии гоме­опатической и магии контагиозной. В некоторых из приведенных примеров, как мы видели, предполагается вмешательство духов и предпринимается попытка завоевать их благосклонность с помо­щью молитвы и жертвоприношения. Но в общем такие случаи исключительны. В них магия выступает в сплаве с религией. Ма-! гия — там, где она встречается в чистом виде, — предполагает, что одно природное событие с необходимостью неизменно следует за уфугим без вмешательства духовного или личного агента. Фунда-|ментальное допущение магии тождественно, таким образом, воз-Эрению современной науки: в основе магии и науки лежит твердая гра в порядок и единообразие природных явлений. У мага нет сомнения в том, что одни и те же причины всегда будут порождать одни и те же следствия, что свершение нужного обряда, сопро-эждаемое определенными заклинаниями, неизбежно приведет к делаемому результату, если только колдовство не будет сведено на более сильными чарами другого колдуна. Маг не упрашивает высшую силу, не ищет благорасположения переменчивого и свое­вольного сверхъестественного существа, не унижается перед гроз-шм божеством. Но власть его, сколь бы великой он ее ни считал, гакоим образом не является властью произвольной и безгранич­ной. Он располагает ею лишь постольку, поскольку строго следует правилам своего искусства или природным законам, как он их чонимает. Пренебрегать этими правилами, преступать эти законы (пусть даже в самом малом) — значит навлекать на себя неудачу и даже подвергать крайней опасности свою жизнь. Если маг и пре­тендует на верховную власть над природой, то это власть консти­туционная, ограниченная в своих полномочиях и осуществляемая ; точном соответствии с древним обычаем. Так что аналогия мсж-магическим и научным мировоззрением является обоснован-

495

ной. В обоих случаях допускается, что последовательность собы­тий совершенно определенная, повторяемая и подчиняется дейст­вию неизменных законов, проявление которых можно точно вы­числить и предвидеть. Из хода природных процессов изгоняются изменчивость, непостоянство и случайность. Как магия, так и наука открывают перед тем, кто знает причины вещей и может прикос­нуться к тайным пружинам, приводящим в движение огромный и сложный механизм природы, перспективы, кажущиеся безгранич­ными. Отсюда та притягательность, которой обе обладали для че­ловеческого ума, и тот мощный стимул, который они дали накоп­лению знаний. Через пустыню разочарований в настоящем они манят усталого исследователя вперед к бесконечным свершениям в будущем. Магия и наука как бы поднимают человека на вершину высокой горы, где за густыми облаками и туманами возникает ви­дение небесного града, далекого, но сияющего неизменным вели­колепием, утопающего в свете мечты.

Роковой порок магии заключается не в общем допущении за­коносообразной последовательности событий, а в совершенно не­верном представлении о природе частных законов, которые этой последовательностью управляют. Если подвергнуть анализу немно­гие примеры симпатической магии, которые мы рассмотрели на предыдущих страницах, то, как я уже отметил, обнаружится, что они являются неправильными применениями одного из двух фун­даментальных законов мышления, а именно ассоциации идей по сходству и ассоциации идей по смежности в пространстве и во времени. Гомеопатическую, или имитативную, магию вызывает к жизни ошибочное ассоциирование идей сходных, а магию конта­гиозную — ошибочное ассоциирование идей смежных. Сами по себе эти принципы ассоциации безупречны и абсолютно необхо­димы для функционирования человеческого интеллекта. Их пра­вильное применение дает науку; их неправильное применение — магию. Поэтому утверждать, что всякая магия по необходимости ложна и бесплодна, банально и едва ли не тавтологично: ведь будь она истинной и эффективной, это была бы уже не магия, а наука. Человек был с самого раннего периода своей истории вовлечен в поиск общих принципов, с помощью которых можно обратить себе на пользу порядок природных явлений. В процессе многовекового исследования он накопил великое множество такого рода прин­ципов, одни из которых являются эффективными, а другие — про­стым шлаком. Истинные принципы входят в состав прикладных наук, которые мы называем «искусствами»; магия же состоит из ложных принципов.

Так, магия, как оказалось, близкая родственница науки. Ос-

496

тается выяснить, в каком отношении она находится к религии. В ответах на этот вопрос, несомненно, найдут отражение наши взгля­ды на природу религии. Поэтому от автора можно ожидать опре­деления понятия религии до того, как он приступит к исследова­нию ее отношения к магии. Нет такого предмета, в отношении которого мнения расходились бы так сильно, как в отношении природы религии. Невозможно дать определение магии, которое удовлетворило бы всех. Автор может лишь, во-первых, выразить, что он понимает под религией, и, во-вторых, во всей работе пос­ледовательно употреблять этот термин в указанном смысле. Так вот, под религией я понимаю умилостивление и умиротворение сил, стоящих выше человека, сил, которые, как считается, направ­ляют и контролируют ход природных явлений и человеческой жизни. Религия в таком понимании состоит из теоретического и практического элементов, а именно из веры в существование выс­ших сил и из стремления умилостивить их и угодить им. На пер­вом месте, конечно, стоит вера, потому что прежде чем угождать божеству, надо верить в его существование. Но если религия не ведет к религиозному образу действий, это уже не религия, а про-!;, сто теология, так как, по выражению святого Иакова, «одна вера рбез дел мертва». Другими словами, тот, кто не руководствуется |: хоть в какой-то мере в своем поведении страхом перед богом или любовью к нему, тот не религиозен. С другой стороны, нельзя назвать религиозным и поведение, не подкрепленное религиозной верой. Два человека могут вести себя одинаково и тем не менее один из них будет человеком религиозным, а другой — нет. Если человек действует из любви к богу или из страха перед ним, он религиозен. Если же он действует из любви и страха перед челове­ком, он является человеком моральным или аморальным в зависи­мости от того, согласуется его поведение с общим благом или на-додится в противоречии с ним. Поэтому верование и действие или, """"я языком теологии, вера и «дела» равно важны религии, ко-не может существовать без того и другого. Но необязательно не всегда религиозное действие принимает форму ритуала, то есть состоит в произнесении молитв, совершении жертвоприно­шений и других внешних обрядовых действий. Цель их — угодить божеству. Но если божество, по мнению его приверженцев, нахо­дит удовольствие в милосердии, прощении и чистоте, а не в кро­вавых жертвах, пении гимнов и курении фимиама, то угодить ему лучше всего можно, не простираясь перед ними ниц, не воспевая хвалы и не наполняя храмы дорогими приношениями, а испол­нившись чистотой, милосердием и состраданием к людям. Ведь, поступая таким образом, они подражают, насколько позволяет им

497

I

их человеческая слабость, совершенству божественной природы. Такова этическая сторона религии, которую неустанно внедряли иудейские пророки, вдохновленные благородными идеалами бо­жественной святости и доброты. Например, пророк Михей вос­клицает: «О, человек! сказано тебе, что — добро и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренно мудренно ходить перед Богом твоим» (Мих. 6; 8). И в позднейшие времена христианство черпало силу, с помощью ко­торой оно завоевало мир, из того же высокого представления о моральной природе бога и возложенной на людей обязанности со­образоваться с ней. «Чистое и непорочное благочестие пред Богом и Отцом, — говорит святой Иаков, — есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях и хранить себя неоскверненным от мира»

(Иак. 1; 27).

Но если в религии заложена, во-первых, вера в существование сверхъестественных существ, во-вторых, стремление снискать их благосклонность, это предполагает, что ход природных событий в какой-то мере эластичен и изменчив и что можно уговорить или побудить всемогущие сверхъестественные существа для нашей поль­зы вывести его из русла, в котором он обычно протекает. Пред­положение об эластичности и изменяемости природы прямо про­тиворечит принципам магии и науки, которые считают, что при­родные процессы жестки и неизменны в своем течении, поэтому их невозможно вывести из своего русла ни уговорами и мольбами, ни угрозами и запугиванием. Различие между этими двумя сопер­ничающими мировоззрениями зависит от ответа на следующий принципиально важный вопрос: носят ли управляющие миром силы сознательный и личный или бессознательный и безличный харак­тер? Стремясь к умиротворению сверхъестественных сил, религия признает за богами сознательный и личный характер. Всякое уми­ротворение подразумевает, что умиротворяемое существо является сознательным и личным, что его поведение несет в себе какую-то долю неопределенности и что рассудительным обращением к его интересам, склонностям и эмоциям его можно убедить изменить свое поведение. Умиротворение никогда не применяется к вещам, которые считаются неодушевленными, и к лицам, поведение ко­торых в конкретных обстоятельствах известно с абсолютной точ­ностью. Так что религия — поскольку она предполагает, что ми­ром управляют сознательные агенты, которых можно отвратить от их намерений путем убеждения, — фундаментально противопо­ложна магии и науке. Для последних само собой разумеется, что ход природных процессов определяют не страсти и причуды лич­ных сверхъестественных существ, а действие неизмененных меха-

498

нических законов. Правда, в магии это допущение содержится имплицитно, зато наука его эксплицирует. Магия часто имеет дело с духами, то есть с личными агентами, что роднит ее с религией. Но магия обращается с ними точно так же. как она обращается с неодушевленными силами, то есть вместо того, чтобы, подобно религии, умилостивлять и умиротворять их. она их принуждает и заставляет. Магия исходит из предположения, что все личные су­щества, будь они людьми или богами, в конечном итоге подчине­ны безличным силам, которые контролируют все, но из которых тем не менее может извлечь выгоду тот, кто знает, как ими мани­пулировать с помощью обрядов и колдовских чар. Например, в Древнем Египте колдуны считали, что они могут принуждать даже высших богов выполнять их приказания, и в случае неповинове­ния грозили им гибелью. Иногда колдун, не доходя до таких край­ностей, заявлял в подобных случаях, что разбросает на все четыре стороны кости Осириса или, если тот будет упрямиться, разгласит посвященный ему миф. В Индии до настоящего времени великая троица индуизма — Брахма, Вишну и Шива — «подчиняются» брах­манам, которые с помощью своих чар оказывают на самые могу­чие божества такое воздействие, что те вынуждены на небе и земле смиренно выполнять приказания, которые их хозяевам-колдунам заблагорассудится отдать. В Индии имеет хождение поговорка: «Весь мир подчинен богам; боги подчинены чарам (мантрам); а чары — брахманам; поэтому брахманы — наши боги»3.

Радикальной противоположностью магии и религии объясня­ется та непреклонная враждебность, с которой священнослужите­ли на всем протяжении истории относились к колдунам. Священ­ника не могла не возмущать высокомерная самонадеянность кол­дуна, его надменность в отношении к высшим силам, бесстыдное притязание на обладание равной с ними властью. Жрецу какого-либо бога с его благоговейным ощущением божественного вели­чия и смиренным преклонением перед ним такие притязания долж­ны были казаться неблагочестивой, богохульной узурпацией пре­рогатив, принадлежащих одному богу. Иногда обострению этой враждебности способствовали более низменные побуждения.

Жрец провозглашал себя единственным подлинным заступ­ником и истинным посредником между богом и человеком, и его интересы, равно как и чувства, часто шли вразрез и с интересами соперника, который проповедовал более верную и гладкую дорогу

1 Заклинание духов с целью заставить их служить человеку иногда обозначается термином «экзорцизм» (в отличие от собственно магии и от умилостивительного культа).

499

к счастью, нежели тернистый и скользкий путь снискания божест­венной милости.

Но этот антагонизм, каким бы привычным он нам ни казался, по-видимому, появляется на сравнительно поздней стадии рели­гии. На более ранних стадиях функции колдуна и священника часто сочетались или, вернее, не разделялись. Человек добивался благо­склонности богов и духов с помощью молитв и жертвоприноше­ния и одновременно с этим прибегал к чарам и заклинаниям, ко­торые могли возыметь желаемое действие сами по себе, без помо­щи бога или дьявола. Короче говоря, человек совершал религиоз­ные и магические обряды, произносил молитвы и заклинания на едином дыхании, при этом не обращал внимания на теоретичес­кую непоследовательность своего поведения, если всеми правда­ми и неправдами умудрялся достичь желаемого. С примерами та­кого слияния и смешения магии и религии мы уже сталкивались у меланезийцев и других народностей.

У народов, поднявшихся на более высокую ступень культуры, смещение магии и религии сохранилось в качестве пережитка. Оно наблюдалось в Древней Индии и Древнем Египте и поныне еще встречается в среде европейского крестьянства. Один выдающий­ся специалист по санскриту сообщает, «что в самый ранний пери­од, о котором у нас имеются подробные сведения, обряд жер­твоприношения изобилует приемами, от которых веет дыханием самой примитивной магии». Говоря о роли магии на Востоке, осо­бенно в Египте, профессор Масперо отвечает, что не следует свя­зывать со словом «магия» тот уничижительный смысл, который почти неизбежно всплывает в уме современного человека. Древ­няя магия лежала в основании самой религии. Верующему, если он желал добиться расположения бога, ничего другого не остава­лось, как прибрать его к рукам с помощью обрядов, жертвоприно­шений, молитв и песнопений, которые открыл ему сам бог и кото­рыми этого последнего принуждают сделать то, что от него требу­ется.

В необразованных слоях современной Европы продолжают ос­таваться в силе различные формы смешения магии и религии. Так, согласно одному сообщению, во Франции большинство крестьян продолжает верить в то, что священник обладает тайной и неодо­лимой властью над природными стихиями. В случае крайней опас­ности посредством прочтения молитв, которые знает и имеет пра­во произносить он один, но за произнесение которых он впослед­ствии должен будет просить отпущения грехов, он может на время приостановить или обратить вспять действие вечных законов при­роды. Его воле подчиняются будто бы ветры, бури, град и дождь.

500

Подвластна ему и стихия огня: по одному его слову угасает пламя. Французские крестьяне были убеждены (а может быть убеждены и поныне) в том, что с помощью особых обрядов священники могут отслужить Святому духу обедню, которая оказывает на волю бога столь чудесное воздействие, что никогда не встречает проти­водействия с его стороны: бог вынужден пожаловать все, что от него требуют, сколь бы назойливым и опрометчивым ни было требование. Люди, которые в крайних жизненных ситуациях пы­тались с помощью такого рода обрядов взять штурмом царство небесное, не считали, что ведут себя непочтительно или неблаго­честиво. Белое духовенство, как правило, отказывалось служить обедню Святому духу, но о монахах, особенно капуцинах, шла слава, что они уступают мольбам страждущих и несчастных с мень­шими угрызениями совести. Способность принудить к чему-либо божество, которую крестьянство в католических странах припи­сывает священникам, является, по всей видимости, точным слеп­ком с той способности, которую приписывали своим колдунам древние египтяне.

Приведем другой пример. Во многих деревнях Прованса быту­ет поверье, что священник обладает способностью отвращать бури. Такая сила утверждается не за всяким священником, так что, ког­да в деревне сменяется пастор, прихожане жаждут узнать, обладает ли новый священник этой способностью. Они подвергают его ис­пытанию при первых признаках сильной бури: заставляют закли­нать грозные тучи, и если результат оправдывает ожидание, ново­му священнику обеспечены симпатия и уважение паствы. В при­ходах, где репутация помощника приходского священника стояла выше репутации самого священника и отношения между ними вследствие этого становились чрезвычайно натянутыми, епископ иногда был вынужден перевести священника в другой приход. Гас-конские крестьяне также верят, что, для того чтобы отомстить своим врагам, злые люди иногда склоняют священника отслужить обед­ню, называемую обедней святого Секария. Знают эту обедню очень немногие, и три четверти из них ни за что на свете не согласились бы ее отслужить. Только недобрый священник отважится испол­нить этот отвратительный обряд, и можете быть уверены, что на страшном суде он дорого заплатит за это. Викарий, епископ и даже архиепископ города Оша не имеют права отпустить такой грех. Одному лишь папе римскому принадлежит это право. Слу­жить обедню святого Секария можно только в разрушенной и за­пущенной церкви, где ухают ко всему безучастные совы, где в су­мерках бесшумно летают летучие мыши, где по ночам останавли­ваются на ночлег цыгане, где под оскверненным алтарем притаи-

501

лись жабы. Сюда то и приходят ночью недобрый священник со своей возлюбленной. Ровно в одиннадцать часов он начинает за­дом наперед бормотать обедню и заканчивает ее, как только часы зловеще пробьют полночь. Священнику помогает его возлюблен­ная. Гостия, которую он благославляет, черна и имеет форму тре­угольника. Вместо того, чтобы причаститься освященным вином, он пьет воду из колодца, в который было брошено тело некрещен­ного младенца. Знак креста он чертит на земле, и притом левой ногой. Делает он также много других вещей, на которые ни один добрый христианин не мог бы даже взглянуть без того, чтобы его до конца жизни не поразила слепота и глухота, и немота. А тот. по чьей душе отслужили такую обедню, мало-по-малу усыхает. Ни­кто не может сказать, что с ним. Врачи и те ничего не могут по­нять. Им невдомек, что его медленно губит обедня святого Секария. Слияние и соединение магии и религии в разные эпохи встре­чается у многих народов. Но есть основания полагать, что такое слияние не является изначальным и что было время, когда в удов­летворении желаний, которые выходят за пределы непосредствен­ных животных вожделений, человек полагался единственно на магию. К предположению, что в истории человечества магия древ­нее религии, нас может склонить рассмотрение самых фундамен­тальных понятий магии и религии. Мы убедились, что магия явля­ется не более как ошибочным применением простейших интел­лектуальных операций, а именно ассоциации идей по сходству и ассоциации идей по смежности. Религия же за видимой завесой природы предполагает действие стоящих над человеком сознатель­ных и личных сил. Допущение личных агентов, очевидно, слож­нее, чем простое признание сходства или смежности идей, а тео­рия, ставящая ход природных явлений в зависимость от созна­тельно действующих сил, труднее для понимания. Для ее пости­жения требуется куда более высокий интеллектуальный уровень, чем для понимания того, что события и предметы следуют друг за другом по причине смежности или сходства. Даже животные ассо­циируют идеи предметов, которые похожи друг на друга или встре­чались рядом друг с другом в их опыте. В противном случае они не прожили бы и дня. Но кто решится приписать животным веру в то, что природные явления находятся во власти множества неви­димых животных или одного огромного, необычайно сильного животного, находящегося вне пределов мира? Мы не будем, веро­ятно, несправедливы по отношению к бессловесным тварям, если оставим честь изобретения религиозной доктрины за человечес­ким разумом. Если магия выводится непосредственно из элемен­тарных процессов мышления и является, по существу, ошибкой, в

---

Дата добавления: 2021-03-18; просмотров: 64; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!