Основные проблемы социологии религии 24 страница

Однако религия не может жить одной только памятью о про­шлом, и вера в Иегову утверждала себя как истинную веру Израи­ля, представляя Бога и сейчас действующего среди народа, как он Действовал всегда прежде. Никакой народ не может долго оста-

205

ваться верным Богу, присутствие и силу которого он не ощущает в своей повседневной жизни. Если Иегова был Богом Израиля, он должен был утверждать себя как Царя и Судью Своего народа, а его титулы должны были приобретать все большее значение бла­годаря актуальному опыту, восприятию мощи и действенности его верховной власти и его справедливости. Без таких деяний никакая память о временах Моисея не могла бы надолго предохранить Бога евреев от уравнивания с богами других народов, и мы не можем не видеть, что сегодня таких действий не ожидают, поскольку не ощу­щают реальных плодов веры Ветхого Завета.

Пророки никогда не были патриотами в обычном смысле, пат­риотами, для которых национальные интересы стояли выше, чем абсолютные требования религии и морали.

Если бы Илия был просто патриотом, для которого государст­во стоит над всеми другими соображениями, он прощал бы и вину, и грех, и любого царя, если только тот много делает для величия своего народа; но то, к чему стремился, что хотел утвердить Илия, было нечто гораздо большее, чем национальное существование Израиля, было высшей мудростью по сравнению с обычным пат­риотизмом — мудростью, которая божественную истину и спра­ведливость ставит выше всех соображений государственного уп­равления. Судя с позиций преимущественно политических, дело Илии не имело никакого другого результата помимо того, что про­кладывало дорогу кровавым (и беспринципным) амбициям влас­тителей и открывало границы страны для опустошений со сторо­ны ассирийских завоевателей; но в пророчестве Илии религия Иеговы устанавливала предел, за которым больше уже нельзя было руководствоваться просто национальным стандартом, а истина, которую он защищал, не становилась менее истинной от того, что она приводила к заключению, что дело Иеговы не может востор­жествовать без разрушения старого еврейского государства. Более того, без разрушения этого государства религия Израиля никогда не смогла бы стать религией всего человечества; точнее — не смог­ла бы преодолеть неспособность Израиля воплотить до конца выс­шую истину религии в национальной форме, так, чтобы все яснее и яснее выявлялось величие этой истины в вере в Иегову, которая не зависит от каких бы то ни было национальных условий и делает Иегову Богом не одного только Израиля, но и всей земли.

Теперь сосредоточим наше внимание на том, что видел и ду-

206

мал Илия. Главный принцип, которым руководствовался в своей жизни Илия, было его ревностное почитание Иеговы как Господа Бога; или, если выразить эту идею по-другому, в более адекват­ной библейской форме, Иегова был для него все превосходящим Богом Ревнителем, не допускавшим никакого соперничества в Его стране или других привязанностей у своего народа. Не было ни­чего нового в этой идее самой по себе; новое заключалось в прак­тическом приложении, которое придавало идее силу и глубину, ранее невиданную. Нам представляется чем-то обычным то, что Ахав нарушил первую заповедь и разрешил капища Ваала в своей стране, но для самого Ахава и его современников это не представ­лялось столь очевидным. Достаточно много противоречий даже между современными комментаторами относительно точного смысла и силы «пред лицем моим» в первой заповеди; и даже если мы предположим, что практические религиозные вопросы были однозначно отнесены к словам этого наставления, было бы нетрудно интерпретировать их в том смысле, что признается только он один и никакой другой бог не может быть поставлен над Ца­рем Израиля.

Нет сомнения, что такие веши обсуждались не только в пись­менном виде в декалоге, но в повседневном восприятии и обсуж­дении также. До сих пор весь интерес Израиля к Иегове сосредо­точивался практически на Его соперничестве с богами враждеб­ных народов, и это был повод для признания богов, которые вос­принимались как соперники и враги Иеговы; совсем другое дело — позволить одобрять божества союзных народов. Однако Илия глуб­же видел истинный характер Бога Израиля, когда отказывался оправдать чем бы то ни было почитание других богов. Эта пози­ция имела большое практическое значение. Она действительно вовлекала в политическую изоляцию нацию, так как нельзя было иметь дружбу и союз с другими народами, если их божества были запрещены в Израиле. Неудивительно, что Ахав как политик все­ми силами был против этой позиции; она содержала в себе заро­дыш того антагонизма между Израилем и всем остальным челове­чеством, который сделал появившихся в Римской истории евреев врагами человеческой расы, и повлек за собой целую цепь поли­тических несчастий и окончательную потерю всякого места среди Других народов. Трудно сказать, насколько далеко видели после­дователи Илии или сам пророк последствия той позиции, которой °ни придерживались. Но в целом вся история Илии свидетельст­вует о глубоком впечатлении, которое он производил. Атмосфера единственного в своем роде нравственного величия окружала про-рока из Галаада, показывая, как высоко поднимался он над общим

207

уровнем своего времени. Иегова и Илия — против не только Ахава одного, но против всего мира и над ним.

Дело Илии в действительности было делом не столько велико­го учителя, сколько великого героя. Он не проповедовал какую-то новую доктрину, новое учение об Иегове, но в критическом ключе он видел, что требует лояльность делу Иеговы, и в этом деле он стал первым его поборником не с помощью множества слов, но самой своей жизнью. Его влияние основывалось на его личности. Он стоял перед людьми как воплощение исходящих от самого Иеговы требований Израилю.

Слово Иеговы в его устах — не только слово учения, но слово, обладающее царственным авторитетом, и к нему прежде всего и в высшей степени приложимо сказанное Осией: «Я поражал чрез пророков и бил их словами уст моих, и суд Мой как восходящий свет» (Ос. 6, 5).

Этот взгляд на дело Илии, который конечно расходится с биб­лейским повествованием, довольно сильно изменяет обычное пред­ставление о функциях пророков. Традиционный взгляд, идущий от раввинов, делает пророков скорее интерпретаторами Закона, он усматривает оригинальность только в их пророчествах. В этом случае Илия оказывается наименее оригинальным из пророков, у него нет мессианских предсказаний. И действительно, Иегова не дал сам с самого начала полного теоретического знания и пророки уже потом разрабатывали приложение теоретической схемы к раз­личным обстоятельствам. Но не этого следует требовать от проро­ка, это дело невдохновенного проповедника. Место пророка — в религиозном кризисе, когда терпит крушение обычная интерпре­тация известных принципов, когда необходимо идти назад, не к полученному учению, а к самому Иегове. Слово Иеговы, переда­ваемое через пророка, есть подлинное возвещение того, что требу­ет Иегова как единый Царь Израиля в условиях данного кризиса, и это речь, обладающая авторитетом, не как вывод из предыдущих откровений, но как прямое выражение личности и воли единого Бога, который Сам лично слышен в голосе пророка. В основе это­го — не общеизвестные представления о божественных вещах, но результат личного постижения Иеговы, подобно тому как в обыч­ной человеческой жизни общее представление о какой-то личнос­ти должно быть доведено до такого результата, в котором учиты­вается его ориентация и действия в данных специфических обсто­ятельствах. Вся деятельность Илии в целом, не просто его слова, содержали откровение Иеговы Израилю — создавали ощущение того, что через этого человека Иегова утверждает себя как живой Бог в средоточии жизни.

208

3. РЕЛИГИОЗНЫЙ ЭЛЕМЕНТ г В ОТНОШЕНИЯХ МЕЖДУ ЛЮДЬМИ

Г. Зшшелъ*                              . .

Истоки и сущность религии скрыты обманчивым полумраком. Дело не станет яснее, если по-прежнему видеть здесь только одну проблему, требующую лишь одного решения. До сих пор никто не сумел предложить такую дефиницию религии, которая не была бы смутной и нечеткой, но все же охватывала все явления и говорила бы нам, что есть «религия»; нет последнего сущностного опреде­ления, общего для религий христиан и островитян южных морей, для религий Будды и Вицлипуцли. Религия надежно не ограниче­на, с одной стороны, от метафизической спекуляции, а с другой — от веры в привидения. Нельзя даже утверждать, что в самых чис­тых и глубоких явлениях религии никто не попытается обнару­жить примеси этих элементов «спекуляций или суеверий». Неоп­ределенной сущности религии соответствует и множественность психологических мотивов, признававшихся ее источниками. Пусть страх или любовь, почитание предков или самообожение рассмат­ривается как внутренний корень религии — безусловно, любая из этих теорий совершенно ложна, когда утверждает, что указывает на самый исток религии. Если же речь идет об одном из источни­ков, то она вполне оправдана. Поэтому подойти к решению про­блемы можно, лишь составив перечень всех импульсов, идей, от­ношений, действующих в этой сфере. Но при этом надо безуслов­но отказаться от того, чтобы отдельным мотивам придавать широ­кое значение общих законов, не ограничиваясь теми случаями, когда оно четко фиксировано. Однако нужна не только эта ого­ворка. Если все-таки попытаться понять религию, исходя из явле­ний социальной жизни, полностью находящихся по ту сторону всякой религии, то надо весьма решительно подчеркнуть, что — сколь бы мирским «irdische», эмпирическим ни было объяснение того, как появились представления о надмирном «uberirdisch» и надэмпирическом, — это вообще не касается ни ценности субъек­тивного чувства появившегося представления, ни вопроса о цен­ности объективной истины. Царство обеих ценностей расположе­но за теми границами, в пределах которых фиксирует свои цели наше исключительно генетическое, исключительно психологичес­кое исследование.

* Simmel G. Zur Soziologie des Religion//G. Simmel Gesamtanasgabe. Frank­furt a/M. M, 1992. Bd. 5. S. 266-286/Пер. А.Ф. Филиппова.

'1-527

209

Итак, если мы пытаемся найти зачатки религиозной сущности во взаимоотношениях людей, которые сами по себе религией еще отнюдь не являются, то мы только следуем вполне общепринято­му методу. В отношении науки давно уже признано, что она есть лишь усиление, усовершенствование, утончение всех тех средств познания, которые на ступени большей примитивности и непро-ясненности помогают нам также и в опыте повседневной практи­ческой жизни. К генетическому пониманию искусства мы при­дем, только если проанализируем эстетические моменты в тех жиз­ненных образованиях «lebensgestaltungen», которые еще не суть ис­кусство: в языке, в конкретном восприятии, в практическом пове­дении, в социальных формах «Formungen». Все эти образования, высокие и чистые, первоначально выступают как бы на пробу, в зародыше, в переплетении с другими формами и содержаниями; но мы должны их выявить на этой стадии неразвитости, чтобы понять на высшей стадии, когда они станут самостоятельными. Уяснить их психологически можно, найдя им место в ряду, члены которого в постепенном развитии переходят один в другой, как бы посредством органического роста, проходя многообразные ступе­ни, так что на каждой из них новое и именно ей свойственное оказывается развертыванием содержащихся в предыдущей ступе­ни зародышей.

Так, возможно, мы лучше поймем возникновение и нынешнее состояние религии, если во всякого рода отношениях и интересах, находящихся по ту или, напротив, по эту сторону религии мы от­кроем определенные религиозные моменты, ростки того, что в качестве «религии» обрело самостоятельность и завершенность. Я не думаю, что религиозные чувства и импульсы выражаются толь­ко в религии; более того, я полагаю, что они обнаруживаются во множестве связей, как некий элемент, действующий при самых разнообразных обстоятельствах. Религия как самостоятельное жиз­ненное содержание, как вполне самозамкнутая сфера только и со­стоит в обострении и изоляции этого элемента. Чтобы теперь най­ти те моменты, где во взаимодействиях между людьми возникают фрагменты религиозной сущности — так сказать, религии прежде религии — требуется пройти обходным путем через некоторые яв­ления, лежащие, на первый взгляд, совершенно в стороне.

Давно уже известно, что на низшем уровне культуры социаль­ной формой жизни являются нравы. Именно те самые жизненные условия общества, которые позднее, с одной стороны, кодифици­руются в качестве права и санкционируются «erzwungen werden» государственной властью, а с другой стороны, предоставлены сво­боде культурного и воспитанного человека — гарантированы в более

210

узких и примитивных «социальных» кругах своеобразным непо­средственным надзором окружения над отдельным человеком, ко­торый составляет то, что называется нравами. Нравы, право, сво­бодная нравственность отдельного человека — это различные спо­собы соединения социальных элементов, все из которых могут иметь своим содержанием и действительно имеют в разные эпохи и у разных народов одни и те же заповеди1. Так, основой многих норм и результатов общественной жизни равным образом может быть и свободная игра конкурирующих сил, и регламентированная опека низших элементов со стороны высших: так, в некоторые эпохи многие интересы охраняются семейной организацией — чтобы позже или где-то в другом месте это взяли на себя чисто профес­сиональные объединения или государственное управление. Гово­ря в общем, взаимоотношения, составляющие жизнь общества, всегда основываются на определенных целях, причинах, интере­сах, а поскольку эти последние, будучи как бы материей социаль­ной жизни, оказываются постоянными, формы отношений, в ко­торых они осуществляются, могут быть весьма различными — как, с другой стороны, одна и та же форма и способ социальной Жизни может воспринять самые многообразные содержания. Мне кажет­ся, что среди этих форм, которые принимают отношения людей между собой и которые могут быть носителями весьма различных содержаний, есть одна, которую можно назвать лишь «формой» религиозной, — предвосхищая, конечно, этой характеристикой начальных условий вполне зрелое образование, только и заслужи­вающее такого имени. Ибо не религия, уже существующая, долж­на придать этим отношениям ту «особую» окраску, которая позво­лит им так называться, но люди, соприкасаясь между собой, в чисто психологическом аспекте взаимодействия вырабатывают определенный тон («Топ»), который, развиваясь, усиливаясь, вы­растая в особую сущность, и называется религией.

То есть мы можем зафиксировать, что многообразные взаимо­отношения людей содержат в себе элемент религиозного. Отно­шение почтительного дитяти к своим родителям, отношение энту­зиаста-патриота к своему отечеству или энтузиаста-космополита ко «всему» человечеству; отношение рабочего к своему поднимаю­щемуся классу или гордого благородным происхождением феода­ла к своему сословию; отношение подчиненного к своему госпо-

1 Это функциональное различие может, конечно, иметь очень большое значение: Сократ должен был умереть, ибо хотел, чтобы то же самое нравственное содержание, которое в древней Греции (Alt-Griechentum) было защищено строгостью нравов и Условностей, реализовала бы свободно испытующая совесть индивида.

14»

211

дину, его гипнотической силе и настоящего солдата к своей армии — все эти отношения с их бесконечно многообразным содержани­ем, будучи рассмотрены со стороны формально-психической «auf die Form ihrer psychischen Seite hin», могут иметь общий тон, кото­рый необходимо будет назвать религиозным. Всякая религиозность содержит своеобразную смесь бескорыстной самоотдачи и эвде-монистского вожделения, смирения и возвышения, чувственной непосредственности и бесчувственной абстракции; тем самым воз­никает определенная степень напряжения чувства, специфическая интимность и прочность внутреннего отношения, встроенность «Einstellung» субъекта в некий высший порядок, который он, од­нако, одновременно воспринимает как нечто глубоко интимное и личное. Мне кажется, что этот религиозный момент содержится в названных выше и многих других взаимоотношениях, он сообща­ет им такой оттенок, который отличает их от отношений, осно­ванных только на чистом эгоизме или чистом внушении или чисто внешних или даже чисто моральных силах. Конечно, этот элемент выступает с большей или меньшей силой, либо сопровождая эти отношения как едва слышный обертон, либо придавая им самую определенную окраску. Во многих важных случаях это будет ха­рактеризовать некоторую стадию в развитии «таких» взаимоотно­шений; т.е. именно то содержание, которое прежде нее и после нее несут другие формы отношений между людьми, принимает в какой-то период форму религиозного отношения. Яснее всего си­туация с законодательством, которое когда-то или где-то обнару­живает теократический характер и полностью находится под рели­гиозной властью или нравами. Представляется даже, что началом необходимого порядка общества в весьма значительной степени является совершенно недифференцированная форма, в которой моральные, религиозные, юридические санкции пребывали еще в неразвитом единстве, — таковы дхарма индийцев, фемида греков, fas (высший вечный закон. — лат.) латинян, — и что затем, в зави­симости от различных исторических обстоятельств, носителем та­ких порядков становилась то одна, то другая форма «Bildungsform». Такое же изменение мы обнаруживаем в отношении отдельного человека ко всей группе: во времена возбужденного патриотизма оно принимает вид столь интимной жертвенной самоотдачи, что мы называем его религиозным, хотя в другое время его направля­ют соглашение «Konvention» или закон государства. Для нас важ­но, что тут везде речь идет об отношениях между людьми и что происходит как бы только изменение агрегатного состояния этих отношений, если из состояния чисто конвенционального они пере­ходят в религиозное, из религиозного — в правовое, из правового

212

_ в состояние свободной нравственности; так, многие социально вредные безнравственные поступки фактически преследовались сначала только внутри церковного сообщества и лишь благодаря этому нашли свое место в уголовном кодексе; или, как показывает нам антисемитизм, социально-экономические и расовые отноше­ния между определенными частями группы могут перерасти в ре­лигиозную категорию, не становясь при этом содержательно чем-то иным, кроме социального взаимоотношения; так, культовая проституция была лишь религиозным оформлением ранее суще­ствовавшего или — в другом месте — чисто конвенционального порядка сексуальной жизни.

Теперь, ввиду этих примеров, необходимо более подробно ос­тановиться на опровержении одного недоразумения, о котором вкратце уже было сказано выше. Смысл той теории, которую мы хотим здесь разработать, состоит отнюдь не в том, чтобы припи­сать определенные социальные интересы и процессы некоторой религиозной сущности, которая и так уже существует сама по себе. Такое, правда, случается достаточно часто, тут создаются комби­нации огромной исторической важности (это относится и к при­веденным примерам). Но то, что я имею в виду — это связь прямо противоположного характера, куда более незаметная и труднее под­дающаяся выделению. Здесь дело заключается в том, что в этих отношениях социальных элементов та окраска их, которую мы либо впоследствии, либо по аналогии с существующей где-то еще рели­гиозностью называем религиозной, выступает спонтанно, как чисто социально-психологическая констелляция, один из возможных способов поведения человека относительно других людей. Рели­гия как самостоятельная, сопряженная с представлением специ­фических субстанций и интересов сфера, является, в противопо­ложность этому, чем-то производным, например, подобно тому, как государство в римском и в современном понимании, как объ­ективная и самостоятельная сущность, есть нечто вторичное отно­сительно изначальных взаимодействий, связей и порядков, непо­средственно господствовавших среди социальных элементов и лишь постепенно спроецировавших или передавших дело сохранения и принудительного осуществления «Exekutive» своего содержания особому, находящемуся отныне уже вне их образованию — госу­дарству. Всю историю общественной жизни пронизывает этот про­цесс: непосредственные взаимоопределения индивидов, с которых начинается их совместная жизнь, вырастают в обособленные само­стоятельные органы. Так из тех способов поведения, которые не­обходимы для самосохранения группы, возникает, с одной сторо­ны, право, которое их кодифицирует, а с другой — сословие судей,

---

Дата добавления: 2021-03-18; просмотров: 49; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!