Основные проблемы социологии религии 15 страница

Итак, приходится характеризовать понятие с помощью других признаков. Оно отличается от чувственных представлений всякого рода — ощущения, восприятия или образа — следующими чертами.

Чувственные представления находятся, так сказать, в постоян­ном течении и приливе. Они толкают друг друга, как волны реки, и даже в то время, пока они существуют, они не остаются подоб­ными себе самим. Каждое из них есть функция той самой минуты, в которую оно появляется. Мы никогда не можем быть уверены в том, что снова найдем восприятие таковым, каким мы испытали его в первый раз; и это потому, что если воспринятая вещь не изменилась, то изменились мы, и каждый из нас уже не является больше тем же самым человеком. Общее же понятие, напротив,

9-                                                                                                                                             131

находится как бы вне времени и вне «становления», оно изъято из-под власти всех этих колебаний; можно подумать, что оно ле­жит в иной, более ясной и спокойной полосе ума. Оно не движет­ся само собой в силу внутренней самопроизвольности эволюции, а, напротив, дает отпор всякому изменению. Это способ мышле­ния, который в каждый момент времени фиксирован и кристалли­зован. В той мере, в какой оно есть то, чем должно быть, оно неизменно. Если оно и меняется, то не потому, что изменение лежит в его природе, а потому, что мы открыли в нем какое-либо несовершенство и что оно нуждается в исправлении. Система по­нятий, посредством которой мы мыслим в обыденной жизни, уже содержится целиком в словаре нашего материнского языка, ибо каждое слово выражает концепт. Язык же фиксирован; он изменя­ется весьма медленно, и соответственно тому не менее медленно изменяется и система понятий, выражаемых языком. Ученый ока­зывается в том же положении по отношению к специальной тер­минологии, употребляемой в науке, которой он себя посвятил, и, следовательно, по отношению к специальной системе понятий, которой соответствует эта терминология. Несомненно, она может быть подновлена, но эти нововведения представляют всегда свое­го рода насилие над установленными приемами мысли.

Наряду с этой относительной неизменяемостью логическое понятие если не общезначимо, то по меньшей мере способно стать таковым.

Понятие не есть мое понятие; оно мне обще с другими людьми и во всяком случае, может быть сообщено им. Нельзя заставить ощущение перейти из моего сознания в чужое; оно тесно связано с моим организмом, с моей личностью и не может быть отделено от них. Все, что я могу сделать, — это пригласить другого встать на мое место и подвергнуться воздействию того же объекта. Напро­тив, всякий разговор, всякое умственное общение между людьми состоит именно в обмене концептами. Концепт есть представле­ние по существу своему безличное: он служит главным средством общения людей между собой1"1.

Природа концепта, таким образом, свидетельствует о его про­исхождении; насколько он общ всем, настолько же он является

'-> Эта общезначимость концепта не должна быть смешиваема с его общнос­тью: это вещи различные. То, что мы называем общезначимостью, есть свойство концепта, в силу которого он может быть сообщен множеству умов и даже, в принципе, всем умам; а эта сообшаемость совершенно независима от степени его общности или объема. Концепт, приложимый лишь к одному объекту, следова­тельно, имеющий минимальный объем, может быть универсальным в том смысле, что он понимается всеми одинаково; таков, например, концепт божества.

132

произведением всех. Из того, что он не носит на себе печати како­го-либо индивидуального ума, следует заключить, что он вырабо­тан умом коллективным. Если он более устойчив, чем ощущения и образы, то именно потому, что коллективные представления более устойчивы, чем представления индивидуальные: индивид чувст­вителен даже к слабым переменам, происходящим в его внутрен­ней или внешней среде; умственное состояние общества могут взволновать лишь достаточно важные события. Всякий раз, когда нам дан тип15 мышления или действия, сводящий к одному образу многие отдельные воли и умы, мы имеем дело с таким давлением, оказываемым на индивида, которое громко говорит о вмешатель­стве коллективности. Впрочем, мы уже сказали выше, что концеп­ты, служащие нашей обыденной мысли, уже все вписаны в сло­варь. А едва ли может быть сомнение в том, что язык, а, следова­тельно, и система концептов, им передаваемая, составляют про­дукт коллективной работы. Язык выражает то, каким образом об­щество в своей совокупности представляет себе объекты опыта. А потому и понятия, соответствующие различным элементам языка, являются представлениями коллективными.

Само содержание коллективных понятий свидетельствует о том же. Почти нет слов, даже в употребляемом нами словаре, смысл которых не простирался бы более или менее далеко за пределы нашего личного опыта. Часто термин выражает вещи, которых мы никогда не производили или свидетелями которых мы никогда не были. Даже тогда, когда мы знакомы с некоторыми из объектов, к которым термин относится, эти объекты являются лишь отдель­ными экземплярами, иллюстрирующими идею, но сами по себе никогда не могли бы быть достаточной причиной ее возникнове­ния. Язык, следовательно, заключает более чем индивидуальное знание, это целая наука, в выработке которой я не участвовал и которую я едва ли в состоянии вполне себе усвоить.

Кто из нас знает все слова языка, на котором он говорит, и все возможные значения каждого слова?

Последнее замечание объясняет, в каком смысле мы говорим, что концепты суть коллективные представления. Они общи целой

15 Может быть, возразят на это, что часто у индивида, в силу простого повто­рения, способы действия или мышления фиксируются и кристаллизуются в фор­му привычек, нелегко изменяемых; но привычка есть лишь тенденция автомати­чески повторять акт или идею всякий раз, как только даны одни и те же условия, ее вызывающие. Привычка не предполагает предварительного существования обя­зательных типов мышления или действия. Только тогда, когда такие нормы уже установились, можно и должно предполагать соответствующее общественное воз­действие на индивида.

133

социальной группе, но не потому, что составляли простую сред­нюю величину из соответственных индивидуальных представле­ний; ибо в таком случае они были бы беднее содержанием, чем эти последние: между тем как в действительности они по богатст­ву выражаемого ими знания далеко превосходят знание среднего индивида. Это не абстракции, которые имели бы реальное бытие лишь в индивидуальном сознании, а представления, столь же кон­кретные, как те, какие индивид может выработать из своего лич­ного опыта. Если фактически концепты всего чаще являются об­щими идеями, если они большей частью выражают категории и классы, а не отдельные предметы, то это происходит потому, что единичные и изменчивые черты явлений интересуют общество очень редко; в силу своей обширности, своих размеров оно может быть возбуждаемо лишь общими и постоянными свойствами вещей.

Вот это именно и создает ценность для нас коллективной мыс­ли. Если концепты были бы лишь общими идеями, они не обога­щали бы особенно познание, ибо общее, как мы уже указывали, не содержит в себе ничего, чего не было бы в частном. Если же это прежде всего коллективные представления, то они прибавляют к тому, что мы извлекли из нашего личного опыта, всю ту мудрость и знание, которые общественная группа накопила и сберегла в течение веков. Мыслить концептами не значит просто видеть ре­альное с наиболее обшей стороны, а значит бросать на ощущение свет, который его выдвигает в нашем сознании, проникает на­сквозь и преобразует. Понимать вещь — значит в одно и то же время схватить и определить ее существенные элементы и отнести их к известной совокупности вещей, ибо каждая цивилизация'имеет характеризующую ее организованную систему концептов.

По отношению к этой системе индивидуальный ум находится в том же положении, в каком стоит нус Платона по отношению к миру идей. Он пытается усвоить себе эти понятия, ибо нуждается в них, чтобы сообщаться с себе подобными; но это усвоение всег­да остается несовершенным. Каждый из нас судит о них по-свое­му. В этой системе идей есть такие, которые целиком ускользают от нас и остаются вне нашего поля зрения; другие же открываются нам лишь с известных сторон. Есть и такие идеи — и их немало, — которые мы извращаем, мысля их, и это потому, что, будучи кол­лективными по своей природе, они не могут индивидуализиро­ваться без ретуширования, изменения, а следовательно, и извра­щения. Отсюда происходит то, что мы плохо понимаем друг друга и часто даже без всякого намерения употребляем одни и те же слова, но, не придавая им одинакового смысла, вводим друг друга в заблуждение.

134

Теперь уясняется, какая доля принадлежит обществу в генези­се логической мысли. Последняя возможна лишь с момента, когда человек сверх беглых представлений, которыми он обязан чувст­венному опыту, достигает понимания целого мира устойчивых идеалов, общих множеству умов. Мыслить логически — это на самом деле мыслить в той или другой мере безличным способом или еще мыслить sub specie aeternitatis (с точки зрения вечности). Безличность и устойчивость — таковы два характеристических признака истины. А логическая жизнь, очевидно, предполагает, что человек знает, хотя бы только смутно, что существует истина, отличная от чувственных видимостей. Но каким образом мог он дойти до такого вывода? Обыкновенно думают, что это случилось с ним, лишь только он открыл глаза на мир. Однако в непосредст­венном опыте нет ничего, что могло бы оправдать такое заключе­ние; здесь все противоречит ему. Поэтому дитя и животное даже не подозревают указанного выше различия. История, сверх того, показывает, что нужны были века для выявления и утверждения такого понимания истины.

В нашем западном мире оно было ясно осознано со всеми сво­ими последствиями лишь начиная с эпохи великих мыслителей Греции; и когда, наконец, оно было достигнуто, событие это по­казалось чудом, что Платон и высказал на своем великолепном языке. Но ранее выражения своего в философских формулах, то же понимание уже существовало в виде смутного чувства. Чувство это философы только очистили, а не создали. Размышлять над ним и анализировать его они могли, лишь приобретя его, а речь идет именно о том, откуда оно произошло, из какого опыта оно зародилось. Мы утверждаем, что из коллективного. Именно в виде мысли коллективной пробудилась впервые в человечестве безлич­ная мысль: по крайней мере другого источника последней мы ука­зать не можем. Только в силу существования общества существует кроме ощущений и индивидуальных образов и система представ­лений, обладающих прямо чудесными свойствами: с помощью их люди понимают друг друга и одни умы проникают в другие. Поль­зуясь ими, индивид, по крайней мере смутно, догадывается, что над его частными представлениями возвышается мир понятий-ти­пов, которым он подчиняет свои личные идеи; перед его изумлен­ными взорами открывается духовное царство, к которому он при-частен, но которое превосходит его. Это первая интуиция царства истины. Несомненно, что с этого момента когда индивид столк­нулся с этим новым духовным миром, он приступил и к исследо­ванию его сокровенной природы. Он пытался найти причины яв­ных преимуществ этих выдающихся представлений и в той мере, в

135

какой полагал, что открыл эти причины, старался использовать их с той целью, чтобы своими собственными силами вывести заклю­чающиеся в них следствия; другими словами, он присвоил себе право творить концепты. Таким именно путем и индивидуализи­ровалась способность понимания.

Могут возразить, что мы рассматриваем концепт лишь с одной из его сторон, что он имеет не одну только роль удостоверять со­гласие умов друг с другом, но также, и даже более, их согласие с природой вещей. По-видимому, концепт имеет право существо­вать лишь под условием быть истинным, т.е. объективным, и его безличность должна быть лишь простым следствием его объектив­ности. Умы должны иметь общение в самих вещах, мыслимых, насколько возможно, адекватно. Мы не отрицаем того, что эволю­ция концептов в одной своей части происходила именно в этом смысле. Понятие, которое вначале считалось за истинное, потому что оно было коллективным, постепенно делалось коллективным лишь под условием признания его истинным.

Не следует, впрочем, терять из виду, что теперь еще большая часть обслуживающих нас концептов методически не обоснованы; мы их берем из общего языка, т.е. из коллективного опыта, не подвергая их никакой предварительной критике. Понятия, научно выработанные и критически проверенные, всегда составляют сла­бое меньшинство. Более того, между ними и теми, которые полу­чают весь свой вес и авторитет лишь в силу своей коллективности, существует только различие в степени. Коллективное представле­ние потому уже, что оно коллективно, заключает в себе достаточ­ную гарантию объективности. Если бы оно было несогласно с при­родой вещей, оно не могло бы получить обширную и продолжи­тельную власть над умами. В сущности то, что создает доверие, внушаемое научными идеями, сводится всегда к возможности ме­тодически проверять их. Коллективное же представление, в силу необходимости, подвергается бесконечно повторяющейся провер­ке: те, кто соглашается с ним, проверяют его своим собственным опытом. Оно, следовательно, не может быть вполне неадекватным своему объекту. Правда, оно может выражать его посредством несовершенных символов, но ведь и научные символы всегда лишь приблизительны.

И обратно, даже когда они созданы по всем правилам науки, концепты черпают свой авторитет далеко не из одной объектив­ной ценности своей. Для того чтобы им верили, мало одной их истинности. Если они не согласованы с другими верованиями, мнениями и вообще с совокупностью коллективных представле­ний, они будут упорно отрицаться. Если в настоящее время до-

136

статочно, чтобы на них стоял штемпель науки для того, чтобы их принимали, так сказать, в кредит, то это лишь потому, что мы слепо верим в науку. Но такая вера ничем существенно не отли­чается от веры религиозной. Ценность, которую мы приписываем науке, зависит в конце концов от представления, которое мы кол­лективно создаем себе об се природе и об ее роли в жизни. Поэ­тому все в социальной жизни, даже сама наука, покоится на об­щественном мнении. Несомненно, можно взять мнение в качест­ве объекта изучения и создать этим путем особую науку; в этом преимущественно и состоит задача социологии. Но наука о мне­нии не творит мнения; она только освещает его и делает его более сознательным. Правда, этим путем она может привести и к пере­мене мнения, но знание продолжает зависеть от мнения и тогда, когда ему кажется, что оно дает ему свой закон; ибо лишь из мнения оно получает силу, необходимую для того, чтобы дейст­вовать на мнение.

Сказать, что концепты выражают собой представления обще­ства о вещах, — значит сказать, что творящая их мысль современ­на человечеству. Мы отказываемся поэтому видеть в этой мысли продукты более или менее поздней культуры. Человек, который не мыслил концептами, не был бы человеком, потому что он не был бы социальным существом. С одними лишь индивидуальны­ми восприятиями он ничем не отличался бы от животного. Проти­воположный тезис можно поддерживать, лишь определяя концепт не с помощью его существенных признаков. Его отождествляли и просто с общей идеей, и с общей идеей, ясно определенной и очерченной. В таких условиях могло казаться, что низшие общест­ва не знают концептов в тесном смысле слова, ибо они владеют лишь приемами грубого обобщения, и понятия, ими употребляе­мые, являются вообще неопределенными. Но ведь и большинство наших современных концептов отличается тем же качеством. Мы принуждаем себя к их точному определению лишь в спорах и тог­да, когда мы работаем как ученые. С другой стороны, мы уже ви­дели, что понимать не значит обобщать. Мыслить с помощью кон­цептов далеко не равносильно простому изолированию и группи­ровке общих черт в известном числе объектов; мыслить так — это значит подводить изменчивое под постоянное, индивидуальное под общественное, а так как логическая мысль начинается с концеп­тов, то из этого следует, что она всегда существовала и что не было исторического периода, в котором человек жил бы хронически в состоянии смещения противоречивых понятий. Конечно, нельзя Достаточно настаивать на дифференциальных признаках, отличав­ших логику в различные моменты истории; она развивалась

137

одновременно с ростом и развитием самих обществ. Но как бы реальны ни были такие различия, не следует забывать из-за них и не менее существенные сходства.

Каким образом категории выражают социальные явления

Мы видели, что по меньшей мере некоторые из категорий суть явления социальные. Спрашивается, как приобрели они этот ха­рактер?

Так как они сами являются концептами, то нетрудно понять, что они должны быть результатом коллективной работы общества.

И действительно, их устойчивость и их безличность таковы, что они часто считались за абсолютно общезначимые и неизмен­ные. Они суть явления социальные. Содержанием их служат раз­личные стороны общественного бытия. Так, категория рода пер­воначально была неотделима от понятий о человеческой душе; в основании категории времени лежит ритм совместной жизни; ка­тегория пространства образовалась по образцу пространства заня­того; коллективная сила послужила прототипом для понятия о действенной силе — этого существенного элемента категории при­чинности. Однако категории не имеют целью одно лишь приме­нение свое к социальному быту; значение их простирается на всю природу. Почему же именно общество дало образцы, по которым они строились?

Речь-идет о выдающихся концептах, играющих в сфере поз­нания преобладающую роль и обнимающих, в силу своей функ­ции, все другие концепты. Это — постоянные рамки умственной жизни. А чтобы обладать такой широтой, им, очевидно, надо было образоваться по типу действительности равного объема или пол­ноты.

Конечно, отношения, выражаемые ими, в потенциальном виде существуют уже и в индивидуальных сознаниях. Индивид живет во времени, и он имеет, как мы уже сказали, известное чувство, позволяющее ему ориентироваться во времени. Он находится в определенном пункте пространства, и потому можно утверждать, что все его ощущения имеют нечто пространственное. Он может ощущать сходства вешей, причем схожие представления его вызы­вают друг друга, сближаются и дают начало новому, уже отчасти родовому понятию. Равным образом мы имеем ощущение некото­рого постоянства в порядке, в котором явления следуют друг за другом, даже животное в известной степени обладает такой спо­собностью. Но все эти отношения составляют предмет личных индивидуальных переживаний, и, следовательно, понятие, кото-

138

рое индивид может извлечь из них, ни в коем случае не может быть распространено за пределы его узкого горизонта. Родовые образы, возникающие в моем сознании путем сочетания сходных черт и признаков, представляют лишь явления, которые я непо­средственно воспринял; в них нет ничего, что могло бы дать мне понятие о классе, т.е. рамку, способную вместить в себе полную группу всех возможных предметов, удовлетворяющих одному и тому же условию. Для этого предварительно нужно иметь еще идею груп­пы, которую одно созерцание нашей внутренней жизни не может пробудить в нас. И нет вообще индивидуального опыта, как бы широк и глубок он ни был, который мог бы вызвать в нас даже догадку о существовании обширного рода, обнимающего все (без исключения, существа и веши. Понятие целого, лежащее в основе всякой классификации, не может исходить от индивида, являю­щегося лишь частью по отношению к целому и составляющего лишь ничтожную долю реального мира. А ведь понятие представ­ляет собой едва ли не самую важную категорию, ибо если роль категорий заключается в том, чтобы содержать в себе все другие понятия, то категорией, по преимуществу стоящей в углу всей иерархии их, должен быть именно концепт целокупности.

---

Дата добавления: 2021-03-18; просмотров: 52; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!