Физическое и сексуальное НАСИЛИЕ 9 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 9 из 15Следующая ⇒

Таким образом, в теологии освобождения центральное место занимает образ Мессии, созданный по подобию угнетенного человека, заинтересованного в освобождении, и этому Мессии назначается роль вождя движения сопротивления. Благодаря знакомым чертам Он вызывает доверие, Имманентный Христос говорит на понятном языке и о реальных проблемах. Благодаря божественному статусу Его не оспаривают: не человеку, а Богу приписываются призывы к радикальным действиям против эксплуататоров. Таким образом, христианская духовность дополняется революционными лозунгами.

Еще раз отметим: важное отличие теологии освобождения заключается в том, что Спаситель отождествляется с одним из угнетенных (у Д. Бонхёффе- ра Спаситель приходит извне — ариец стремится спасти евреев). Это обстоятельство является отражением максимально радикальной имманентности Бога, которую ворчливо описывал Ксенофан:

Если бы руки имели быки, или львы, или кони,

Если б писать, точно люди, умели они что угодно, Кони коням бы богов уподобили, образ бычачий Дали б бессмертным быки; их наружностью каждый сравнил бы

¹Bonhoeffer D. Letters and Papers from Prison. — P. 362.

С тою породой, к какой он и сам на земле сопричастен...

Черными мыслят богов и курносыми все эфиопы,
Голубоокими их же и русыми мыслят фракийцы.¹

(Перевод Ф. Ф. Зелинского.)

Данное отличие является также отражением характерного обстоятельства: за редким исключением, предводители движений за права человека 1960х гг. были «из низов». «Вождь, являющийся извне», характерный для предыдущих революционных движений и идеологий (взять, например, французскую революцию, «Народную волю», марксизм-ленинизм) заменяется на «вождя, рождающегося внутри». Социальным фактором здесь может быть повышение общей культуры населения и большей доступности образования — если не для всего угнетенного слоя в обществе, то хотя бы для некоторых представителей этого слоя — в современный период.

Одновременно освободительные движения 1960-х вообще, и христианские в частности, отличаются отсутствием уникальных харизматических фигур, здесь имеет место, скорее, коллективная харизма идей и символов, описанная Э. Шилсом (см. главу I). Так, латиноамериканская теология не сводится к одному лишь Густаво Гутьерресу, которому приписывается авторство термина «теология освобождения» хотя бы потому, что термин был предложен в 1971 г., а Камильо Торрес, который оказал огромное влияние на перемены в мировоззрении Г. Гутьерреса, погиб в 1969 г. Помимо них были Игнасио Эйакуриа и Арнульфо Ромеро, Эмилио Кастро и Октавио Луна, Ми- гес Бонино и Лидия Эрнандес — все они являются яркими личностями, но ни один не может претендовать на роль единственного автора латиноамериканской теологии освобождения и главного идеолога революционной борьбы в регионе.

¹ Дератани Н.Ф., Тимофеева Н.А. Хрестоматия по античной литературе. В 2 томах. Для высших учебных заведений. Том 1. Греческая литература. М., "Просвещение", 1965. — Т.1.

Так же является ошибкой ограничивать теологию освобождения одной конфессией (например, считать латиноамериканскую теологию католической, а негритянскую — протестантской). Среди перечисленных выше латиноамериканских теологов первые трое были католики, О. Луна был лютеранином, М. Бонино — методист, а Л. Эрнандес — из церкви пятидесятников, однако между собой их взгляды имеют больше общего, чем можно обнаружить, например, между идеями Арнульфо Ромеро и официальной линией Ватикана.

Итак, несмотря на критику Библии, классического христианства и официальной церкви, теологи-освободители не отказываются от христианства как такового и потому должны рассматриваться в рамках общей схемы развития догмы. Теология немецкого антифашистского движения стала опорой в методологическом решения вопроса о приспособлении христианства к потребностям угнетенной социальной группы, однако этот подход был переработан в соответствии с реальной исторической ситуацией.

Анализ наиболее значительных течений в современной христианской теологии показывает почти полное отсутствие стабильности в сфере транс- цендентности/имманентности. Если смену направлений сравнить с качанием маятника, в XX веке он качался беспрецедентно быстро и с огромной амплитудой. Прошедшие сто лет отличаются борьбой односторонних, крайних, радикальных направлений, исправляющих ошибки друг друга при помощи противоположных крайностей. В частности, теология освобождения может быть описана как протест против «теологии надежды» — направления, представленного Юргеном Мольтманом и Вольфгартом Панненбергом.

3.2. Онтологическое наполнение богословских метафор

В процессе трансформации христианства с целью создания теологии освобождения существенную роль играет система символических представлений, в частности, использование метафоры в качестве идеологического приема.

Как лингвистический феномен метафора рассматривалась в работах А. Вежбицкой, Т. Добжиньской, Э. Кассирера, Дж. Миллера, Дж. Серля, Р. Якобсона, а также у отечественных авторов Н. Д. Арутюновой, В. Г. Гака, Е. О. Опариной, Ю. С. Степанова, И. Ф. Саркисяна, Р. В. Сигнеевой, В. Н. Телии, В. В. Туровского, Ю. Н. Тынянова, Т. 3. Черданцевой и др.

В последние десятилетия изучением метафоры интенсивно занимались не только филологи, но и специалисты, работающие в области познания, логики, философии. М. Блэк одним из первых связал метафору с языком философии, это направление было продолжено у Д. Блора, Д. Дэвидсона, Н. Гудмена, Дж. Поттера, П. Рикера, А. Ричардса, Й. Стаховой, а также у Н. С. Автономовой, Е. Г. Гуренко, А. А. Брудного, В. В. Петрова, А. М. Шахнаро- вича, Н. М. Юрьевой.

Значение метафоры и системы символических представлений в процессе осмысления реальности и построения философских концепций изучались рядом ведущих философов, интересовавшихся теоретическим конструированием. Это, прежде всего, работы Т. Виану, М. Джонсона, Д. Лакоффа, Э. Маккормака, М. Мораша, X. Ортеги-и-Гассета, Дж. Поттера, П. Рикера, Ф. Уилрайта, а также Н.Д. Арутюновой, Г. С. Баранова, О. М. Бессоновой, Г. А. Ермоленко, И.Д. Копцева, В. Кругликова, М. Мамардашвили, М. Эпштейна и др.

Для данного исследования используется концепция научной метафоры X. Ортеги-и-Гассета, считавшим метафору орудием, которое «удлиняет радиус действия мысли, представляя собой в области логики нечто вроде удочки или ружья»¹, или, в переводе Н. Д. Арутюновой, «удлиняет "руку" интеллекта»^{^[50]}^{^[51]}. X. Ортега-и-Гассет предупреждал об опасности отождествления метафоры с объектом уподобления, и эти его наблюдения оказываются крайне актуальны при изучении теологии освобождения.

Роль символических представлений в процессе пересмотра христианского учения теологами-освободителями крайне важна. Основное внимание уделяется созданию новой внешности Бога, которому придаются характерные черты представителей данной угнетенной группы (например, негра или женщины). Теологи-освободители идут дальше Д. Бонхёффера, задавшего себе вопрос: «А если бы Иисус родился немцем...?», выбрасывая из своего учения «если» и вопросительный знак. Так появляются потрясающие по силе метафоры, отображающие суть новой идеологии.

Резкая перемена внешности Иисуса Христа — удар по традиционной метафоре, которая, в свою очередь, была отражением «нормативного взгляда». Под этим термином гарвардский профессор философии Корнел Уэст подразумевает идеал, с которым сравниваются все остальные представители человеческого рода. «Этот идеал опирается на классические эстетические представления о красоте, пропорции и человеческих формах»^{^[52]}. Таким образом, негритянское население страдало не только от экономической эксплуатации, но и от враждебных представлений о красоте.

Эта же мысль повторяется у Анджелы Годдард: «В рамках каждой категории существуют объекты (гипонимы), которые кажутся нам наиболее типичными представителями данной группы... они становятся основой того, что мы называем "нормой". Например, когда заходит речь о категории "птица", большинство людей представляют себе воробья, а не пингвина или курицу, потому что воробьи в большей степени соответствуют нашему понятию нормативной птицы»¹. Поскольку нормативным человеком традиционно считался мужчина, женщина рассматривалась как некое отклонение от нормы. Юлия Кристева высказывает ту же мысль: «Женщинам кажется, что они —побочный продукт, что они находятся за рамками социальносимволических контрастов, что они выброшены из системы фундаментальных социально-языковых связей»².

В теологии освобождения традиционно-нормативный Иисус Христос — голубоглазый европейский мужчина с волнистыми светлыми волосами и тонкими чертами лица — заменяется на новую норму. Так, Гулис Маврук намеренно выбирает широко известное произведение («Сикстинскую Мадонну»), выполненное в соответствии с «белыми» стандартами, и на его основе создает негритянские образы. Сам Христос изображен на дальнем плане, но цвет его кожи не оставляет сомнений. «Ангелы Господни» вводят в мир Черного Мессии постепенно — вначале зритель потрясен африканскими чертами ангелочков Рафаэля, и только потом переводит взгляд на Господа, чья фигура излучает божественное величие. Перемены в образе Бога приводят к сдвигу внутри категории. Центральный статус переходит к тем ее членам, которые раньше находились на периферии.

Именно благодаря темной коже Спасителя негр может поверить, что спасение предназначено, действительно, для всех людей, а не только для белых. Нюанс «для всех людей» очень важен. Теологию освобождения нередко критикуют за обособленность; якобы это направление христианской мысли намеренно отсекает весь мир, обращаясь к очень узкому кругу. В некоторых случаях критика оправдана, но в подавляющем большинстве работ теологи-освободители подчеркивают универсальность своей концепции.

Так, феминистки вводят женский образ Христа не для того, чтобы заменить патриархальное христианство матриархальным, а чтобы дополнить анд-

¹Goddard A. and Patterson L. М. Language and Gender. — London: Routledge, 2000. —P. 55-56.

²Kristeva J. Women’s Time // R. Keohane et al, eds. Feminist Theory: A Critique of Ideology. — Chicago: Chicago University Press, 1982. — P. 300.

роцентристский догмат о спасении женскими аспектами и, таким образом, расширить его до всего человечества. Неслучайно Джанет Макензи назвала свое произведение «Народный Христос». Ее Мессия с терновым венцом на челе имеет облик негритянской женщины и отражает как страдания афроамериканцев в раситском обществе, так и угнетенное положение чернокожих женщин относительно чернокожих мужчин. Христос явился ко всем людям, даже к тем, кого отвергло жестокое общество (отсюда его внешность), хотя и не только к ним одним (поэтому — «народный»). Именно акцент на общечеловеческое значение христианства является побудительным мотивом пересмотра привычных метафор.

Важность метафоры для философии подчеркивает Хосе Ортега-и- Гассет: «Реальность ускользает, прячась от умственного усилия. Тогда-то перед нами и начинает брезжить вторая, куда более глубокая и насущная роль метафоры в познании. Мы нуждаемся в ней не просто для того, чтобы, найдя имя, довести наши мысли до сведения других, — нет, она нужна нам для нас самих: без нее невозможно мыслить о некоторых особых, трудных для ума предметах. Она не только средство выражения, но и одно из основных орудий познания»¹. Теологи-освободители познают Бога посредством отождествления себя с Ним, а Его с собой; отображение и отображаемое сближаются настолько, что их становится трудно разделить. В этот момент рождается новая онтология.

Новый образ Бога в латиноамериканской теологии. В Новом Завете Иисус Христос прямо говорит о Своем предпочтении тем, кто беден и страдает, и о суровом наказании для угнетателей:

Когда же придет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую.

Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: «придите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне». Тогда праведники скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? Когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? Когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?» И Царь скажет им в ответ: «истинно говорю вам: так-как вы сделали одному из братьев моих меньших, то сделали Мне». Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от меня проклятые, в огонь вечный, уготованный Диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня». Тогда и они скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?» Тогда скажет им в ответ: «истинно говорю вам: так-как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне». И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную (Евангелие от Матфея 25, 31-36).

Латиноамериканские теологи считают, что это место из Священного Писания есть указание на особое, предпочтительное отношение Бога к бедным. Христос очень подробно перечисляет социальные группы, испытывающие нужду в самом необходимом для жизни, оттесненные на периферию социума, и приравнивает жестокое к ним отношение к богоборчеству. Бессердечные эксплуататоры не заслужили от Господа Иисуса слов любви, Он отправляет их на муку вечную, и здесь теологи видят оправдание революционным действиям против несправедливого правительства.

Слова Камильо Торреса: «Если бы Иисус жил сейчас, он был бы гэрилъ- еро» стали сутью латиноамериканской теологии освобождения. Кубинский художник Альфредо Росгаард написал свою классическую картину, «Хри- стос-партизан», под влиянием этих слов К. Торреса, и его Христос имеет длинные прямые черные волосы, высокие скулы, смуглый оттенок кожи и пронзительные черные глаза, а на плече он держит автомат Калашникова. Колумбийские, никарагуанские и сальвадорские партизаны следовали за Христом-революционером, Который пришел с конкретной целью — освободить Свой народ от угнетения.

Ким Эрно, миссионер из США, описала события 70-80-х годов в Сальвадоре в статье «Эль-Сальвадор — освобождение и воскресение». Лютеранский священник — отец Октавио Ортис Луна проводил занятия с подростками и дал им на обсуждение два вопроса: «Что значит — быть Светом для слепых?» и «Что значит — освобождать угнетенных?». Внезапно в дверь постучали спецназовцы из эскадрона смерти, отец Луна открыл дверь и был тут же расстрелян в упор на глазах у подростков. Они так и не успели обсудить с ним те два вопроса, но ответ был очевиден. Десять лет спустя, в 1981 году, после неудачных переговоров между правительством и Фронтом национального освобождения им. Фарабундо Марти развязалась новая, еще более жестокая война. В ответ на удары партизан по столице и крупным городам правительство приказало бомбить бедные кварталы под предлогом, что те укрывают мятежников. Жертв среди мирного населения было очень много, и церковь, где когда-то был настоятелем отец Луна, превратилась в лазарет. Те самые ребята, которых учил отец Луна, собирали раненых по улицам квартала, рискуя жизнью под непрекращающимся обстрелом, а потом перевязывали их в церкви. Когда кончились бинты, они разорвали священное алтарное покрывало на полосы и продолжали оказывать помощь пострадавшим. Ким Эрно видит в этом глубокий религиозный смысл: «В Страстной Четверг мы, лютеране, снимаем покрывало с алтаря как символ того, что Христос был раздет римскими воинами перед тем, как возложит на Свои плечи крест —

крест, который Он понес ради того, чтобы исцелить жестокий и несправедливый мир. Церковь, не готовая отдать алтарное покрывало ради раненых, не готова служить в мире, где люди истекают кровью и гибнут от жестокости и несправедливости»¹.

Не все религиозные лидеры в Латинской Америке разделяют взгляды освободителей. Католический епископ Ойос неоднократно выступал против радикальных теологов: «Когда я вижу церковь, вооруженную автоматом, я не могу увидеть в ней распятого Христа. Мы не можем опираться на ненависть как источник перемен. Суть церкви — любовь»². Епископ возвращает нас к вопросу, вставшему перед Д. Бонхёффером, изучавшим либеральную теологию А. Гарнака: достоин ли любви палач? Если взглянуть на проблему глазами освободителей, может оказаться, что именно любовь, а не ненависть, заставляет их браться за оружие — это любовь к униженным, страдающим, умирающим от голода латиноамериканским беднякам. Они верят, что любящий Христос является в пронизанное грехом общество с автоматом на плече, чтобы освободить угнетенных.

Новый образ Бога в негритянской теологии. Образы темнокожего Иисуса не настолько новы для христианства, как может показаться. По всему миру, но особенно во Франции, существует немало скульптур и икон Черной Мадонны и Черного Христа (по одним источникам их около двухсот, по другим свыше 400. Большинство этих произведений датируются средними веками. Они не несут в себе идеологического значения и являются, в основном, отражением эстетических вкусов художников.

Примечательно, что единицы Черных Мадонн попали в музеи, остальные остаются в монастырях, часовнях и семейных склепах (видимо, эстетические вкусы владельцев музеев были, все-таки, другими). Самым древним из этих изображений является икона Божией Матери, хранящаяся в малень-

¹Егпо К. El Salvador: Liberation and Resurrection // G. Cook, ed. New Face of the Church in Latin America: Between Tradition and Change. — Maryknoll, NY: Orbis Books, 1994. — P. 183.

²Hoyos A. An Attack on Liberation Theology // Orange County Register, January 12, 1985.

ком польском городке Честохова: по легенде, автором ее был сам Св. Лука, которому Дева Мария позировала по просьбе апостолов. На этой иконе у Девы Марии и Младенца Иисуса темный цвет кожи, хотя во всем остальном икона следует православным канонам. Интересно, что после появления негритянской теологии католическая церковь начала сопровождать описания средневековых Черных Мадонн рассказами о вредном влиянии свечей на иконы или о пожарах, якобы обугливших произведения и придавших ликам Девы Марии и Младенца Иисуса темный оттенок.

К другой категории относятся образы, созданные в последние сто лет, которые являются отражением африканской культуры и обычно имеют характерное оформление (например, прическа Иисуса может быть выполнена в виде стрижки типа «афро» или множества косичек). Эти изображения несут в себе мощный идеологический заряд и создаются как символы борьбы за права негров. Келли Браун Дуглас отмечает, что только Черный Христос может сделать христианство актуальным для афроамериканцев. Она подчеркивает, что негритянская теология освобождения не сводится к обсуждению социальных вопросов. Духовная сторона является важнейшей составляющей образа Черного Мессии, и именно негритянские женщины помогают своим мужчинам вспомнить об этом¹. Внешность Иисуса — мостик к пониманию реальности, в частности, к включению в понятие «человек» всех забытых членов общества.

Поскольку источником «черной» теологии является страдание и унижение, испытываемое афроамериканцами, отождествление Христа со страдающим рабом является ее центральным аспектом. «Определение Иисуса как Черного Мессии является важнейшим моментом для христианского учения о Христе, если мы, правда, верим, что Он по-прежнему присутствует среди нас»². Черная кожа и косички — первый шаг к пониманию сущности сострадающего и любящего Бога.

Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 42; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!