Глаза его сверкнули и он схватился за эфес...» 17 страница

Капитан 1 ранга

А. А. Воробьев

 

{187}

 

КАПИТАН 2 РАНГА МЯКИШЕВ

 

       Считаю своим священным долгом посвятить не­сколько строк памяти флагманского артиллерийского офицера кап. 2 р. А. К. Мякишева, погибшего на «Пет­ропавловске», имя которого поросло травой забвения.

       Немного непропорционально-большая, но превос­ходно вылепленная голова с тонкими чертами лица, большим открытым лбом и лучистыми проницательны­ми глазами, откинуто посаженная на небольшом, ху­деньком нервном тельце, как бы приподнимаемом вздернутыми плечами; тихий, но ясный голос, необычайная точность выражений, редкая скромность в манере дер­жать себя, — вот что крепко запечатлелось в моей памяти.

       Молодые офицеры того времени знали его, как уче­ного артиллериста (Морская и Артиллерийская акаде­мия), превосходного преподавателя морской тактики в Морском корпусе, но вряд ли кто подозревал, какая на­пряженная энергия таилась за завесой этого ясного, про­ницательного и, на первый взгляд, несколько холодного ума. Он никогда ничего о себе не говорил.

       Кое-кто слышал, однако, о роли, которую он иг­рал в молодости в знаменитом снятии — на рейде и среди бела дня, — часового с английского корабля, по­следствии бесшабашного пари Скрыдлова.

       Полная неподготовленность к стрельбе только что вступившего в эскадру «Цесаревича» (в противополож­ность блестящей подготовке «Баяна») сильно озабочи­вала Мякишева, так же как и подготовка к эскадрен­ной стрельбе других броненосцев. Но... неизменный ка­тегорический отказ каких бы то ни было совместных эволюции судов из боязни призрака «вызывающих» в {188} отношении японцев действий встречал все его пред­ставления. К сожалению, он не находил никакой под­держки у флаг-капитана, который, несмотря на свои блестящие качества в эту эпоху, был морально далеко не тем, чем он стал впоследствии.

       Озабочивало Мякишева также плохое знакомство командиров судов, так и рядовых офицеров, с японским флотом, с его тактическими и огневыми возможностями по отношению нашей Тихоокеанской эскадры.

       Он считал, что все офицеры должны быть хорошо ознакомлены с тактическими качествами неприятельских судов, т. к. в случае убыли командного состава убиты­ми или ранеными, он мог быть заменен рядовыми офи­церами.

       Не могло, однако, быть и речи об официальной ор­ганизации такого ознакомления офицеров в условиях строгой цензуры наместником всего, что могло дать повод к слухам о войне. И вот Мякишев постепенно и незаметно отдал себя в распоряжение офицеров, желав­ших своей подготовки к иной роли, чем роль автомати­ческого исполнителя приказаний или техника.

       Весь первый бой с японской эскадрой он провел со своим биноклем и записной книжкой на марсе, что вы­звало восхищение его «храбростью». Но Мякишев был на марсе не для парада. Он успел занести в книжку эволюции отдельных судов, что в общих чертах совпало с кальками эволюции (по карте), представленными: затем штурманами судов для составления донесения адмирала о бое, а также общую картину маневрирова­ния обеих эскадр и многие характерные падения сна­рядов.

       Но почему он оказался во время боя на марсе, а не при адмирале?

       В эту эпоху корабли были в стрельбе абсолютно автономны. Роль флагманского артиллерийского офице­ра сводилась к общему руководству подготовкой судов. к стрельбе, заботе о снабжении снарядами и всем необ­ходимым для поддержания в исправности орудий, вы­работке «программы» учебной стрельбы — и это, в {189} общих чертах, всё. Стрельба эскадренная, так, как она стала пониматься позже, несмотря на борьбу, ведущую­ся молодыми силами, одним из лучших представителей которых был Мякишев, для ее проведения — не суще­ствовала. Вмешательство артиллерийского офицера в тактику маневрирования считалось недопустимым. Это была личная и священная прерогатива адмирала, ко­торый обратился бы за советом скорее к флаг-штур­ману, чем к артиллеристу. В создавшейся обстановке роль последнего, раз завязался бой, обращалась в нуль.

       Мякишев хорошо видел, с кем он имел дело в ли­це адмирала Старка, знал, что смена его неминуема и что будет призван Макаров.

       Мякишев, горячий и деятельный практический так­тик, не мог упустить случай реального боя, чтобы иметь свежий материал для суждения о сравнительной манев­ренной и огневой ценности обеих сторон. Не на мостике, не в броневой рубке с ее ограниченным горизонтом, где находилось много судовых специалистов, было его ме­сто, но именно на марсе, находившемся к тому же всего на три сажени над мостиком и в сообщении с послед­ним, где он был никем не стесняем и мог наблюдать ход боя, не мешая никому, для пополнения своих цен­ных сведений.

       А что они были ценны — доказательством того служило, что Макаров, едва прибывший в Артур со сво­ей знаменитой секретной «Инструкцией для похода и боя» (Эта «Инструкция для похода и боя», попавшая какими-то путями очень быстро в руки японцев, шпионство которых находи­ло отличную почву в нашей неисправимой беспечности, — стала настольной книгой японских морских офицеров.), выработанной им и отпечатанной в поезде, нес­шим его на восток, начал вводить в нее изменения после совещания с Мякишевым.

       Мякишев первый подумал, после первой же бомбар­дировки японской эскадрой порта и блокированного от­ливом нашего флота, об организации «перекидной стрельбы по квадратам» и совместно с Коробицыным и Кноррингом составил соответствующую карту. Однако, {190} нужно было ждать прибытия Макарова, сделавшего к тому же эскизную схему подобной же карты в поезде, вне связи с Мякишевым, чтобы осуществить эту идею.

       Мякишев первый обратил внимание на необходи­мость использования высоты Ляотешаня для удаления района действия огня японских судов от города и бас­сейна, что и было выполнено впоследствии (хотя и не­совершенно), когда случайно Меллер нашел подходя­щее 9-дюймовое орудие со снарядами (к сожалению, только одно) в никому до него неведомых недрах ки­тайского склада.

       Он первый поднял вопрос об организации наблю­дательных пунктов и службы связи, что было осуще­ствлено, но, конечно, далеко не совершенно, за отсут­ствием технических средств и необходимого натасканно­го личного состава.

           

Макаров оказывал Мякишеву исключительное вни­мание, он несомненно давно знал ему цену.

       Мякишев был связан тесной дружбой с Меллером, но я не знаю, о чем они толковали во время их частых встреч. К моему сожалению, я впоследствии, при моих свиданиях с Меллером в Петербурге и Париже, никогда ничего о Мякишеве его не спросил, не подозревая того, что может настать день, когда мне будет дана сча­стливая возможность вызвать образ этого исключитель­ного человека.

Капитан 1 ранга

Н. В. Иениш

 

{191}

 

ВЗРЫВ И ГИБЕЛЬ «ХАТСУЗЕ»

 

       В неудачной для нас Русско-японской войне был один день, когда судьба улыбнулась русскому флоту. Если бы в этот день во главе Тихоокеанской эскадры, находившейся в Порт-Артуре, стоял не адмирал Витгефт, человек долга, но мягкий, безынициативный и не­способный на быстрые и самостоятельные решения, война на море приняла бы другой оборот и, мне ка­жется, была бы выиграна русскими.

       2-го мая 1904 года утром я по обыкновению об­ходил эскадренные миноносцы 11-го отряда. Большая часть миноносцев, как всегда, стояла бок о бок в Гнилом Углу гавани, пришвартовавшись к стенке. Меньшая же часть, обычно грузившаяся углем, находилась около угольных складов под Золотой Горой при выходе из внутреннего бассейна к внутреннему рейду и одновре­менно влево, к проходу на внешний рейд, в обход Золотой Горы.

       Когда я был еще у Гнилого Угла, я встретил на набережной кап. 2-го ранга Карцева, командира одного из миноносцев 1-го отряда (впоследствии адмирала и директора Морского корпуса), который пригласил ме­ня, как он это делал часто, к себе на завтрак. Карцев обещал мне борщ с маслинами, приготовление которо­го повар его миноносца довел до совершенства.

       В разговоре Карцев сообщил мне, что накануне поздним вечером, воспользовавшись отсутствием япон­ских судов на горизонте (что заметили с Золотой Го­ры) и благодаря мглистой погоде, минному транспорту «Амур» удалось, по-видимому, совершенно незаметно для японцев поставить большое количество мин, далеко в море, на месте обычных наблюдательных рейсов япон­ских военных судов, блокирующих нашу базу.

{192} После гибели «Петропавловска» японские корабли не подходили близко к Порт-Артурскому рейду, а вели блокаду с большого расстояния, ходя по радиусу около 10 морских миль от входа в гавань.

       Когда после встречи с Карцевым из Гнилого Угла я шел к угольной пристани встречные офицеры нашего отряда сообщили мне, что большой японский бронено­сец, по-видимому, наскочил на мину, накануне постав­ленную «Амуром», и с Золотой Горы передают, что далеко на горизонте видят японский броненосец под креном и вокруг него много шлюпок. Все эти офицеры торопились на Золотую Гору, чтобы посмотреть на про­исходящее. На миноносце у угольной стенки я встретил и нашего скромного отрядного артиллериста лейтенанта Колчака (впоследствии Верховного правителя России), который тоже подтвердил мне эту приятную весть.

       Окончив свое дело на миноносцах, я тоже стал подниматься на Золотую Гору. На ее вершине высоко-высоко над морем, на площадке у сигнальной мачты было много военных: около сотни офицеров с различ­ных судов, стоявших в гавани, и около двух десятков матросов-сигнальщиков.

       Взоры всех были устремлены в дальний и чуть мглистый горизонт. В бинокли и подзорные трубы ста­рались разглядеть происходящее у врага. Мне с боль­шой высоты море казалось гладкой матовой зеленова­той бесконечностью, сливающейся с небом.

Но очень-очень далеко простым глазом можно было заметить группу черных черточек разной величины. Сигнальщики рассказывали, что с утра не сводили глаз с горизонта, особенно когда появились едва видимые силуэты япон­ских судов и, как всегда, в том секторе горизонта, где они обычно ходили. Когда «это» случилось, они сразу за­метили, что к подорванному кораблю сейчас же стали подходить другие корабли. Как очень дальнозоркие и опытные, они утверждали, что пострадавший корабль имеет большой крен.

       В толпе офицеров я заметил и вновь назначенного флаг-капитаном при начальнике эскадры адмирале Витгефте, капитана 2 ранга фон Эссена, бывшего бравого {193} командира крейсера 2-го ранга «Новик», уже прославив­шегося своим мужеством, активностью и инициативой.

Н.О. Эссен, небольшой, с рыжей бородкой, совсем не имел воинственного вида. Был со всеми одинаково веж­лив и приветлив. При его мужестве, уже всем известном, эти качества еще более располагали к нему. Тогда уже этот выдающийся впоследствии адмирал почитался всеми на первом месте среди достойных флотских ко­мандиров.

       Мой собственный прекрасный призматический би­нокль Цейса, который я купил в Гвардейском экономиче­ском обществе, утонул вместе со «Стерегущим», и я остался в этот исторический день моей службы во фло­те без бинокля. Желая посмотреть на наш реванш в отношении японцев, столь радовавший нас всех, я по­просил бинокль у соседа и под объяснение сигнальщика стал всматриваться в горизонт, в едва видимые простым глазом маленькие две-три черточки, какими нам каза­лись громадные японские броненосцы.

       В бинокль картина прояснилась. Я увидел постра­давший японский корабль, различил его трубы, мачты и вокруг корабля с десяток не-то катеров, не-то мино­носцев, которые находились близко к нему и, может быть, снимали с него груз или команду.

       Прошло с полчаса. Никто не хотел уходить с Зо­лотой Горы, желая воочию убедиться в нашей удаче.

       Едва я возвратил бинокль моему соседу и стал про­стым глазом всматриваться в драму на далеком горизонте, как вдруг увидел, что с большого, ближайшего к пострадавшему, японского корабля вырвалось черное об­лако с огнем под тупым углом вверх и в сторону, но такого размера, что в несколько раз (раз в десять) пре­вышало видимые размеры корабля и не очень быстро росло.

       За моей спиной вдруг раздался общий крик изумле­ния. Очевидно, вся масса офицеров одновременно со мною увидела эту страшную картину. Через 5-10 се­кунд с этого же корабля вырвалось второе черное об­лако с ярким пламенем, размером раза в три больше первого, тоже вверх и под углом к горизонту и {194} направленное в обратную сторону. Оно так же не очень быстро стало расти и вверх и в ширину. Все замерли от изум­ления! Затем грянуло могучее «ура» и полетели в воздух фуражки.

       Я не мог оторваться от этой картины страшного взрыва, видимого на расстоянии около десяти морских миль от нас. Звуки же взрывов до нас не доходили. За­тем оба черных облака чуть оторвались от корпуса ко­рабля и стали медленно подниматься вверх и слегка рас­ширяться. Вдруг из воды высунулся на значительную высоту нос японского броненосца, очевидно, сначала затонула корма, и медленно опускаясь в вертикальном направлении, носом кверху, корабль исчез с морской поверхности.

           

Гибель взорвавшегося второго японского броне­носца казалась точной копией взрыва и гибели «Петро­павловска» и совершилась в течение одной минуты. Два облака густого, черного еще, дыма — это всё, что оста­лось от японца. Темные пятна в небе держались с пол­часа и, расплываясь, постепенно исчезли.

       Восторгам не было предела. Все восхваляли коман­дира «Амура», так удачно выполнившего постановку мин, задуманную одним из его офицеров.

       Все стали говорить, что скорее надо выйти в море всей эскадре и прикончить противника. Я обернулся на­зад и вижу: за моей спиной на цементной площадке на корточках сидит Н. О. Эссен. Перед ним на полу ящик полевого телефона. Он усиленно звонит на флагманский корабль, стоящий у стенки внутреннего бассейна против управления порта. Группа офицеров, с которыми он объ­ясняется короткими фразами, обступила его. Все вы­сказывают мысль о необходимости немедленного выхода в море.

 

       Уже здесь, в Париже, в 1947 году, через 43 года, на обеде порт-артурцев в Морском собрании (рю Буассиер, 40), кап. 1 р. Сергей Николаевич Власьев рассказы­вал нам, как он тотчас после взрыва и гибели «Хатсузе», будучи, как и я, на Золотой Горе в момент этой катастрофы, обратился к флаг-капитану кап. 2 р. Эссену с {195} просьбой разрешить тотчас же дать радиосигнал со станции на Золотой Горе по международному коду:

       — Флот извещается, что наши подводные лодки по­топили японский броненосец!

       Эссен разрешил, и радио тотчас же было дано. Я же со своей стороны ясно помню, что когда я, не отрывая глаз, смотрел на место гибели «Хатсузе» (допуская возможной и последующую удачу), стоящие рядом со мною офицеры, наблюдавшие в бинокли, гово­рили:

       — У них паника! Они стреляют друг в друга!

       Теперь я понимаю, что это было следствием наход­чивой инициативы С. И. Власьева.

       Как сейчас помню доклад Эссена адмиралу Витгефту о происшедшей на его глазах гибели «Хатсузе» и о тяжком повреждении другого японского броненосца, горячую просьбу его и убеждение немедленно развести пары на всей эскадре, чтобы выйти в море до подхода главных сил адмирала Того.

       От момента взрыва на мине первого японского броненосца до гибели «Хатсузе» прошло около двух ча­сов, следовательно надо было спешить.

       Но повторилась та же преждевременная боязнь подводных лодок и опасная стрельба вокруг себя по воображаемым перископам, как было при гибели «Пет­ропавловска» и взрыве «Победы».

       По репликам, которые подавал Эссен, можно было заключить, что адмирал Витгефт колеблется и не со­глашается. В период этих переговоров флаг-капитана со своим адмиралом, офицеры сообщили Эссену новые наблюдения о том, что к месту катастрофы подходят новые японские суда, но малого тоннажа, тип кото­рых разобрать трудно. Всё говорило за то, что главные силы Того были далеко.

       В то время предполагали, что японский флот для прикрытия уже начавшихся своих десантных операций на Ляодунском полуострове (с целью отрезать крепость Порт-Артур от Маньчжурской армии) базировался на архипелаге мелких островов Эллиот, расположенных {195} между Кореей и Ляодуном, принадлежащем России на тех же основаниях, как и Квантунский полуостров и Порт-Артур.

       Острова Эллиот находятся всё же довольно далеко от Порт-Артура, приблизительно в полудневном пере­ходе, а может быть и больше.

       Если в момент гибели «Хатсузе» главные силы японского флота, действительно, находились там, то, конечно, если бы наш флот вышел тотчас же после ги­бели «Хатсузе» (а еще лучше, после подрыва их первого броненосца), он мог бы разгромить японские суда, нахо­дившиеся поблизости к державшемуся еще на воде по­врежденному противнику и утопить его. Впоследствии выяснилось, что этот подорванный броненосец сам за­тонул, не дойдя до японской базы.

       Было еще одно обстоятельство, чрезвычайно бла­гоприятное для нас, которое, однако, еще не было из­вестно ни адмиралу, ни флаг-капитану. У наших берегов около Талиенвана погиб еще один, третий, корабль, тоже взорвавшийся на мине. Известие о гибели этого корабля не было сообщено своевременно благодаря очень слабой береговой связи наблюдений.

       Если бы гибель третьего японца у Талиенвана стала известна адмиралу Витгефту своевременно, может быть, он и решился бы выйти в море со всеми силами, повернуть успех войны на море в нашу сторону и тем оказать величайшую услугу Российской империи. Но, не зная еще о гибели третьего неприятельского корабля в этот роковой для японцев день, он на это не рискнул, не­смотря на энергичнейшие увещания и доводы своего флаг-капитана, которые все мы, в том числе и я, слышали своими ушами.

Морской врач

Я. И. Кефели

 

{197}

 

МОРСКОЙ БОЙ 28 ИЮЛЯ

 

       Ночь на 29-ое июля была тихая, жаркая, но не душ­ная, благодаря слабому ветерку, тянувшему с севера. Закончив необходимые приготовления к выходу в море, все крепко спали, набираясь сил на завтрашний день.

       С каким чувством встретили на эскадре зарю 28-го июля — не знаю и не берусь догадываться, так как за последние дни суда почти не имели сообщения между собою. Что касается настроения, господствовавшего на «Диане», — затрудняюсь точно его формулировать. Не было ни того задора, который характеризовал собою кратковременный «Макаровский» период, ни жажды ме­сти, охватившей всех в первый момент после гибели «Петропавловска», ни азарта, вызванного опьянением негаданной удачей 2-го мая, ни радостной решимости, с которой 10 июня был встречен сигнал о выходе в море, — всё это уж было однажды пережито и, хотя оставило в душе каждого глубокий след, повториться не могло... Эти хорошо обстрелянные люди, десятки раз видевшие смерть лицом к лицу, готовились к бою, как к тяжелой ответственной работе.

       «Итак, решено: завтра утром идем в море. Смерт­ный бой. Благослови, Господи! — О себе, кажется, ма­ло думают. Надо послужить».

       Эти строки я занес в свой дневник, уже ложась спать, накануне выхода.

       Был еще оттенок в настроении личного состава, о котором умолчать не могу, это — чувство удовлетворе­ния, сознание глухого разлада, существовавшего меж­ду «начальством» с его намерениями, и массами с их желаниями и надеждами.

       За последние три дня бомбардировки с суши не раз приходилось слышать почти злорадные замечания:

---

Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 91; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!