Глаза его сверкнули и он схватился за эфес...» 15 страница

       Доктор Агафонов уже назначен был комиссией вра­чей для возвращения в Россию, по нездоровью. Для ме­ня же это было неожиданно. Я так вошел в свои функ­ции на миноносцах, что мне не хотелось оставлять это дело.

       — Может быть, Александр Александрович, вы най­дете кого-либо другого. Вы знаете, сколько дел начато мною. Кроме того, что скажут другие? Подумают, что я тоже эвакуирован по нервозности.

       Бунге настаивал, я отпрашивался.

       — Ну, хорошо, если найду в эти оставшиеся у ме­ня полчаса кого-либо, освобожу вас, а не то вы поедете.

       Бунге ушел и до вечера я его не видел. Он послал д-ра Маркова, Николая Македоновича, моего товарища по курсу, младшего врача портового лазарета. Марков так понравился великому князю (у него, действительно, мягкий, ласковый характер), что он довез великого кня­зя Кирилла Владимировича до Петербурга, а оттуда со­провождал его в Германию.      

Морской врач

Я. И. Кефели

{165}

 

ГИБЕЛЬ «ПЕТРОПАВЛОВСКА»

(Свидетельство и личные переживания)

 

       После утомительного раннего утра, полного трево­ги, вызванной гибелью «Страшного» и боем «Баяна» и в ожидании возможного боя, несколько офицеров спу­стились в кают-компанию перекусить и влить в себя го­рячего. За длинным столом у минного аппарата напро­тив меня сидел вечно веселый Сейпель (мл. инж. мех.), неподалеку — озабоченный Перковский (старш. инж. мех.), в стороне еще три офицера, лиц которых я не видел. Я держал пред собою на столе мой Фолдинг и переменял израсходованную утром катушку. Через ил­люминаторы, открытые для разгона возможных ядови­тых газов шимозы, прохладный сквознячок прогуливался по помещению.

       Вдруг, характерный звук минного взрыва, сопровож­даемый страшным вертикальным толчком, как бы подбро­сившим наш массивный стол и вырвавшим у меня из рук мой аппарат, заставил нас вскочить на ноги. У всех впечатление взрыва — непосредственно под нами.

Одно­временно продолжительная вибрация броневой палубы и легкий крен на нос. Кто-то крикнул: «Задраивайте ил­люминаторы!» Мы бросились было к ним, но их было слишком много, а продолжающиеся вибрации и какой-то странный шум, проникавший через открытую дверь, вынудил нас побежать к ней (другая была задраена снаружи). Впереди меня Сейпель, нахлобучив фуражку, устремился по коридору в машину. Всё еще находясь под впечатлением взрыва под кормой и считая себя по­следним, я остановился за дверью и начал ее задраивать. Только я набросил один болт, а со вторым не успел справиться, ибо кто-то сильно давил на дверь изнутри, {166} как раздался второй взрыв, ясно где-то в носу, и ко­рабль задрожал еще сильнее. Бросив дверь, побежал по трапу. Едва достиг половины — взрыв где-то под со­седней башней. Палуба, прилегающая к ее кожуху, рас­крылась, стена огня пронеслась сбоку, спалив ворс пра­вой стороны моей меховой тужурки, и исчезла. Но тра­па не тронуло.

       Во второй палубе поднималась по трапу бегом сплошная струя матросов. У подножия образовалась пробка. Но никаких признаков паники не было. Я при­остановился, чтобы пропустить эту толпу и бросился к находившейся рядом моей каюте, желая — курьезная в такой момент идея — взять висевший там на стенке портрет моей тетки, артистки Заньковецкой. Но у самой двери, услыша раскат нового взрыва, где-то в центре и почувствовав усиление крена, повернул к трапу. Он был уже свободен. В этот момент заметил часового у денеж­ного ящика, прикрепленного у кожуха башни. На мой приказ: «бросай всё и беги», ответ: «Никак нет, ваше благородие, не могу». Больше я его уже не видел, ибо был последним, поднявшимся по вздыбленному уже трапу.

       Наверху картина полной катастрофы. Направо, — среди взвивающихся на бесконечную, казалось, высоту столбов пламени и клубов дыма, вырывающихся впере­ди задней трубы из спардека во всю его ширину, взме­тываются огромные осколки чего-то. Корабль уходит носом в воду, кренясь на правый борт.

       «Виктория» (Памятная гибель на полном ходу английского броненосца «Виктория», протараненного броненосцем «Компердоун» во время маневров.) — мелькнуло в голове.

       Предо мною быстро вздымающийся левый борт, на котором несколько матросов и Перковский в белом ки­теле бросаются один за другим за борт. Чуть слева от них доктор Волкович в расстегнутом пальто подни­мается с трудом, на четвереньках, по палубе, к борту. Куски исковерканного железа падают кругом. А вдали, как радостный контраст, ярко освещенные солнцем {167} ликующие высоты Золотой Горы и Электрического Утеса. Весь корпус корабля непрерывно дрожит. За кормой слышится шум работающего в воздухе, быть может, остаточным паром, винта.

       Вдруг мозг пронизывают слова моего покойного отца: «Когда корабль гибнет, никогда не бросайся с наветренного борта» (Выражение, понятное для людей парусной эпохи, когда «на­ветренный» борт означал, нормально, борт поднимающийся.).

       Я остался на месте, опираясь на раму люка. Не­сколько секунд, и поваленная по тревоге шлюпбалка поворачивается на оси и скользя по палубе, скашивает Волковича. Навзничь, на своем раскинутом пальто, с рас­кинутыми руками, бескровным лицом и закрытыми гла­зами, он проскальзывает по склону палубы. Протягиваю руку, чтобы удержать его за пальто, но могу только коснуться сукна.

Повернувшись для этого, вижу на взды­мающемся крайнем юте группу — человек в 30 матросов и благородную голову Верещагина, окаймленную бараш­ком высокой шапки и воротника, как бы прикованных к борту звуком вращающегося винта.

       Еще несколько мгновений — и новый взрыв выбра­сывает, как пробку, правую кормовую 6-дюймовую баш­ню. Соседняя с нею стрела Темберлея срывается с ме­ста, с басистым ревом вихрем проносится над моей го­ловой и сметает всю группу Верещагина.

       Хороший (в то время) пловец и незаурядный ны­ряла, я жду только удобного момента, чтобы покинуть судно. Вода быстро подходит по палубе с правого борта. Под впечатлением, что корабль переворачивается  (В действительности, он не успел перевернуться, как коснул­ся передней своей частью дна и осел на крене, что доказывает случай спасения флаг-офицера мичм. Шмидта.), я от­рываюсь от люка, пробегаю несколько шагов по накло­ну, бросаюсь в воду и ныряю вкось на глубину, уходя от массы броненосца, проходящего надо мной, унося видение сектора голубого неба между накрывающей па­лубой и морем. Только на мгновение чувствую тяну­щую в сторону силу и ухожу еще глубже до полного {168} истощения запаса воздуха. Открыв рот, как пробка воз­вращаюсь на поверхность.

       Корабль уже исчез. Море черно вокруг от угольной пыли и между траурными волнами ныряют какие-то об­ломки и головы людей. И над всем этим носится страш­ный протяжный вой. Кажется, что всё море стонет. Это сливающиеся непрерывные крики людей. А на горизонте всё тот же сияющий под солнцем берег.

       Впервые с момента взрыва чувство ужаса влилось в меня с этим стоном и, одновременно, мысль о судьбе адмирала. Неудержимо тянуло удалиться от этой чер­ной пелены. Перевернулся на спину, чтобы отдышаться, снял ботинки. Вдруг находящая волна наваливает свер­ху и с ног какую-то массу. Взглянул, — спина бушлата матроса, нелепо работающего руками, и его затылок, заливаемый водой, на моей груди. Первое побуждение — поддержать. Вдруг рука матроса захватывает свер­ху мою тужурку. Явно, он не владеет собой. Расстегиваю тужурку, чтобы оставить ее ему, но руки держат за обе полы. Остается погрузиться горизонтально в глу­бину. Он оставляет меня и я выныриваю в стороне.

       За волнами ничего не видно. Плыву дальше. Еще два раза кто-то хватается за меня. И каждый раз я ныряю, чувствуя слабость от холода охватывающего но­ги, — напрасно скинул ботинки! Застегнул тужурку. Наконец, вижу группу из четырех матросов, курьезно спаянную на волнах. Кричат: «Сюда, ваше благоро­дие!» Приближаюсь и натыкаюсь на что-то под водой. Оказывается, шлюпочная мачта, за которую они дер­жатся руками и которая под этим давлением находит­ся под водой. Первые их слова: «Видели адмирала?» И в следующие минуты одна тема: «Что броненосец! Только бы адмирал жив остался!»

       Наш горизонт — нуль. Кое-где возвышаются кор­пуса кораблей. Вдруг начинается пальба. Несколько сна­рядов падает в нашем направлении. Должно быть начи­нается бой с японцами. Просыпается инстинкт начальни­ка: «Ну, теперь не до нас, нужно беречь силы и ждать миноносцев». Наша мачта держит нас больше мораль­но. Только кто-нибудь начинает на нее нажимать, как {169} мы все вместе погружаемся с головой. Почти каждая волна нас накрывает. «Не наваливайся, дыши реже и глубже, смотри волну». Но стрельба быстро прекрати­лась. (Это суда открыли огонь по воде после взрыва «Победы», воображая атаку подлодок, что проделали также японцы после взрыва «Хатсузе» и «Иошимо»).

       Начинаю чувствовать сковывающий холод. Посте­пенно ощущение тела исчезает, только внутренние ор­ганы висят как камни. Но владею дыханием, как хочу. Меховая тужурка и шведская куртка спасают. Показа­лись между волнами шлюпки судов и миноносцы, выз­ванные из порта. Недалеко вынырнул гребной катер с лейт. Рощаковским на транце. Я крикнул: «Александр Сергеевич!» — но не мог продолжать из-за слабости голоса и обратился к матросам: «Кричите, ребята, я не могу». И вот неожиданное: «Александр Сергеевич, офи­цер здесь, офицер здесь!» Катер направился к нам, но у нас уже не было сил схватиться за борт или за тянув­шиеся к нам руки. Тогда гребцы подвели под нас весла и тут произошел изумивший меня эпизод: ни один из моих изнемогших товарищей не двинулся раньше, чем вытащили меня!

       Еще 10-15 минут единственных настоящих физи­ческих страданий под холодным северным ветром, про­никавшим под наброшенные на наши сваленные вниз за решетины тела бушлаты, и мы перегружены на миноно­сец (не помню названия, командир Скороходов), где нас растирают и накачивают ромом в носовом кубрике. Увидел там лежащего на столе, уже мертвого мичмана Акимова. Он был жив еще несколько минут назад, но сердце не выдержало холода. Затем, в кают-компании лейтенант Любим Кнорринг с перекошенным лицом, кровоподтеком на виске и свисавшим закушенным язы­ком. Через открытую дверь каюты неслись неистовые вопли Унковского, растираемого двумя людьми. Соленая вода проникла ему в легкие и вызывала невыноси­мую боль.

       И тут разговоры были только об адмирале. Никто еще не знал, кого приносили в порт другие миноносцы. Тотчас по ошвартовании пришел мой брат {170} Владимир с миноносца «Бесстрашный». Первый вопрос его был тоже: «Видел Макарова?»

       Отмечаю интересный случай интуиции, когда даль­ше, на мой вопрос о том, что он думал о моей судьбе, получив в порту известие о гибели «Петропавловска», мой брат, с которым мы были глубоко дружны, ответил, что он ни минуты обо мне не думал, «зная», что я был жив, но что мысль о Макарове не оставляла его.

       Сообщаю три совершенно необычайных случая спасения при гибели «Петропавловска»:

       1) Матрос, мирно сидевший в правом носовом гальюне под второй палубой и под которым находилась малярная каюта, оказался при взрыве в месте излома корпуса и был вымыт из него ворвавшимся вихревым потоком моря, получив предварительно в обе ягодицы хороший заряд красок, растатуировавших его на всю жизнь.

       2) Помощник комендора, стоявший на крышке 12-дюймовой башни. Эта крышка была сорвана взры­вом и брошена на высоту мачты. Спасшийся совершил с ней воздушный полет и упал в воду далеко от корабля.

       3) Случай наиболее изумительный, принимая во внимание давление, которое должно было образоваться внутри башни, чтобы сорвать и бросить в пространство ее броневую крышку.

       Комендор, находившийся в башне между двумя 12-дюймовыми орудиями, услышал взрыв, почувствовал какой-то горячий вихрь и очутился в следующее мгно­вение в воде.

       К сожалению, имена этих трех спасшихся совер­шенно исчезли из моей памяти.

           

В свое время я повидал всех оставшихся в живых матросов и записал их рассказы.

{171} Командир «Петропавловска» кап. l p. H. M. Яков­лев, особенно любимый командой, был брошен взрывом в море. С проломленным черепом и несколькими пере­битыми ребрами, он был без сознания. Ватное пальто поддерживало его, однако, на воде достаточно, чтобы позволить двум тоже сброшенным в воду матросам, слу­чайно оказавшимся в воде недалеко от него, подвести под него какие-то деревянные обломки. Постепенно они усилили этот плотик и остались при нем до его спа­сения.

       Мне удалось разными хитрыми вопросами добить­ся признания его спасителей.

       Но когда я имел неосторожность сказать, что я представлю их к Георгию, то получил в ответ:

       — Нет, ваше благородие, мы не для того спасали Николая Матвеевича. Ежели так, то это не мы были.

Капитан 1 ранга

Н. В. Иениш

 

{173}

 

ИЗ ВОСПОМИHAHИЙ

 

 

1. МИНОНОСЕЦ «БЕСШУМНЫЙ» И 1-й ОТРЯД МИНОНОСЦЕВ

 

       В марте 1904 года в Порт-Артуре я плавал на эскадренном миноносце «Бесшумный», который состоял в первом отряде этого типа судов. Сперва отрядом ко­мандовал контр-адмирал Матусевич, но вследствие по­лученных ранений в ночной схватке с японскими мино­носцами, должен был находиться в госпитале, а коман­дование перешло к командиру миноносца «Боевой», капитану 2 р. Елисееву.

       Наш отряд состоял из четырех «немок» и пяти «француженок», кроме «Боевого», на котором держал свой брейд-вымпел командующий отрядом. Миноносец «Бесшумный» был из «немок», как мы называли мино­носцы, построенные в Германии; «француженки» — это были миноносцы, построенные во Франции. К нашему отряду принадлежал небольшой миноносец «Лейтенант Бураков» (250 т.), который мы получили во время бок­серского восстания от китайцев. Этот последний мино­носец был замечателен по своей скорости — 33 узла. Благодаря своей быстроходности, он, под командой сво­его бравого командира лейт. Долгобородова, не раз про­рывал блокаду, имея особое назначение поддерживать службу связи с главной квартирой Главнокомандующе­го флотом и армией — Наместника его величества на Дальнем Востоке генерал-адъютанта адмирала Алек­сеева.

       «Бесшумный» имел водоизмещение около 350 тонн, два минных аппарата, одну 75-миллиметровую пушку Канэ на носу и пять малых орудий. Однако, скорость его была немного более 27 узлов. Все другие миноносцы ему уступали в скорости, кроме, пожалуй, «Боевого».

       Миноносец только что окончил капитальный ремонт, всё было на нем исправно, благодаря командиру ка­питану 2 р. Скорупо. Команда во время ремонта добро­совестно помогала мастеровым порта и проходила не­обходимое обучение по всем отраслям морского дела.

       Во время ремонта меня часто на время откоманди­ровывали на другие миноносцы нашего отряда, получав­шие боевые назначения. Так, например, ночь на 27 ян­варя, когда, без объявления войны, произошла внезапная атака японцев на наши корабли, стоявшие на якорях на внешнем рейде, я был на миноносце «Бесстрашный» под командой кап.

2 р. Циммермана. Мы должны были охра­нять наши главные силы вместе с миноносцем «Расто­ропный» второго отряда под командой кап. 2 р. Сакса,

Утром я уже получил боевое крещение: у нас была прострелена дымовая труба. С одной стороны было входное отверстие, показывающее калибр снаряда (на­верное 10 или 12 мм) (ошибка, 10-12см?!.- ldn-knigi ) , а на противоположной образо­валось отверстие с развороченными кусками железа на­подобие звезды. Снаряд же с огромной силой разор­вался почти у самого борта (правого) в воде, но не причинил нам никаких особенных аварий, — осколки полетели вперед по направлению полета, а всплеск воды представлял огромный столб вместе с дымом. Часть водяного столба упала на «Бесстрашный», и все нахо­дившиеся на палубе, получили холодный душ. Этот слу­чай всех приободрил и усталость после ночи, проведен­ной в беспокойстве и также создавшееся настроение от наших подорванных судов быстро прошли.

       Итак, я принял участие в военных действиях, мож­но сказать, с первого момента войны. Но мне хочется припомнить и познакомить читателя с самыми траги­ческими событиями, которые оказали роковое влияние на исход борьбы за Артур и на всю войну.

       Итак, миноносец «Бесшумный» только что вышел из ремонта и после испытаний вступил в строй. Капитан 2-го ранга Скорупо, окончивший Михайловскую артил­лерийскую академию, получил специальное назначение по устройству укреплений Дальнего и Киньджоуских по­зиций.

{175} Командиром был назначен лейтенант М., прибывший в Порт-Артур вместе с адмиралом Макаровым, назна­ченный Командующим флотом, вместо вице-адмирала Старка.

       Новый командир, прекрасный морской офицер, был весь проникнут горячим желанием нанести урон врагу, чего бы это ни стоило.

       С первого же дня мы подружились и я сошелся с ним так, что все приказания и поручения исполнял не только по долгу службы, но и от чувства восхищения и преданности.

       Говорил он с чухонским акцентом, т. к. был уро­женцем Финляндии. Благодаря акценту он казался доб­родушным, но на самом деле был очень строгим в слу­жебном отношении и всегда проявлял непреклонную волю.

       — Ну, мой мичман, пойдем рупитьца (рубиться), — приказывал он мне. Это означало, что я должен при­готовить в кают-компании морские карты, измеритель­ные инструменты, соответствующие лоции, таблицы разных данных сведений о неприятельском флоте, его силуэты и т, п.

       Командир предлагал задачу, имеющую боевой ха­рактер. Мы рассуждали, изучали, принимали решения, учитывая превосходство сил неприятеля.

       Конечно, я, как еще очень молодой офицер, не так глубоко вникал в рассуждения моего командира, ини­циатива всегда оставалась за ним. Тут же присутство­вал другой офицер, лейтенант Тырков (в Артуре было два родных брата — лейтенанты Тырковы), — прибыв­ший добровольно из России, как только он узнал о войне. Будучи в запасе флота и находясь в своем имении, он приехал в Артур в полуштатском, полувоенном, и так явился адмиралу Макарову. Тырков был большой энту­зиаст, благородный, сердечный; он очень хорошо го­ворил с командой, всегда бодрый, любил петь народные песни, аккомпанируя себе на гитаре, которая была укра­шена лентами по-цыгански. До сих пор я помню его вы­разительное лицо с черными горящими глазами.

       На наших занятиях присутствовал также наш {176} инженер-механик Михайлов (судовые механики в то время не имели офицерских чинов, а только звания старшего и младшего механика).

       Я хорошо помню некоторые наши заключения этих совещаний. В большом сражении надо было маневриро­ванием достичь охвата концевых кораблей неприятель­ской кордебаталии и их уничтожить, чего бы это ни сто­ило. Если бы наши потери были и больше в сражении, всё же достигалось бы ослабление неприятеля, а с при­бытием новых сил из России его превосходство было бы потеряно. Кроме того, наши операции под Порт-Арту­ром должны были быть разработаны заранее при усло­виях благоприятных для нас во время ночных походов наших миноносцев.

 

Для этого мы должны располагать точными сведениями о неприятеле и его предполагаемых действий против нас.

 

2. ПОХОД НА ГРУППУ ОСТРОВОВ ЭЛЛИОТ

 

       30 марта 1904 года мы получили приказание адми­рала Макарова приготовиться к походу. Цель похода бы­ла известна только командирам миноносцев; они собра­лись на совещание на «Боевой», т. к. командир его кап. 2 р. Елисеев был в это время начальником нашего отряда и должен был руководить предстоящим походом.

---

Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 79; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!