Глаза его сверкнули и он схватился за эфес...» 19 страница

       Когда «Цесаревич» неожиданно бросился влево, «Аскольд» (флагманский крейсер) тоже круто повернул к северу, но, как только выяснилось, что это не маневр, а выход из строя, как только стало очевидным, что бро­неносный отряд пришел в расстройство, которым может воспользоваться неприятель, — контр-адмирал Рейцен­штейн решительно повел свои крейсера на соединение с броненосцами. Мы все сразу поняли его мысль: принять непосредственное участие в бою, хотя бы и слабыми, но свежими силами поддержать броненосцы, дать им время оправиться. Они шли куда-то на NW нестройной кучей обгоняя друг друга, отстреливаясь так беспорядочно, что иные снаряды ложились близ нас, спешивших к ним на выручку.

           

А под кормой у них проходили, склоняясь к NО, главные силы неприятеля — кильватерная колонна из шести броненосных кораблей, на тесных ровных интер­валах, словно не в бою, а на маневрах.

       «Так ли? Не обманывает ли расстояние? Может быть, они потерпели не меньше наших? Может быть, двух-трех удачных выстрелов с нашей стороны было бы достаточно, чтобы их привести в расстройство, их за­ставить покинуть поле сражения? Почему они уходят? Почему не пробуют добить, разгромить отступающего врага? Не могут? Не смеют?» Эти отрывочные мысли назойливо лезли в голову, но я гнал их... упорно гнал. Какой-то туман стоял перед глазами, и сердце было пол­но одним желанием — скорее подойти, скорее открыть огонь, чтобы грохотом собственных орудий заглушить {209} это ужасное сознание, в горячке боя забыть это страш­ное слово — разбиты, отступаем.[ldn-knigi1]

Тяжело вспоминать, — но надо говорить по поряд­ку. Ведь тогда я же записывал всё с указанием часов и минут... [ldn-knigi2]

       Около 7 час. вечера мы примкнули справа к броне­носному отряду, который как будто пытался выстроить­ся в линию кильватера. Головным шел «Ретвизан». Опять тот же вопрос: «Кто ведет? Кто командует эскадрой. На «Аскольде» был поднят сигнал: «Быть в строе кильва­тера» — без позывных. К кому относился этот сигнал? — к нам ли только (крейсерам), или же, нигде не видя флага, наш флагман вступал в командование всей эскад­рой и делал сигнал общий?

       Судя по тому, что «Аскольд», не ожидая, пока примкнут к нему два другие крейсера, дал полный ход и обгонял эскадру, как бы желая выйти под нос «Ретвизану» и стать головным — скорее можно было предпо­ложить последнее. Вероятно, так же думал и командир «Паллады», которая не только не увеличила хода, чтобы следовать за «Аскольдом», но даже уменьшила его с яв­ным намерением пропустить эскадру мимо себя и всту­пить на свое место по диспозиции — в кильватер конце­вому броненосцу. Наше место в строе было — в кильватер «Палладе». С нетерпением ждали дальней­ших распоряжений.

       Выйдя под нос «Ретвизану», «Аскольд» опять без по­зывных, сделал сигнал — «Следовать за мной» — и на­чал круто ворочать влево. Мы поняли этот сигнал и этот маневр, как намерение повернуть эскадру в море, снова повести ее на неприятеля, видимо уже не искавше­го боя.

       На мостике «Дианы» послышались радостные воскли­цания, приветствовавшие смелое решение, но радость была непродолжительна, и тотчас же сменилась недо­умением и тревогой. «Ретвизан» продолжал идти преж­ним курсом; броненосцы не последовали за «Аскольдом», а сам он, работая полным ходом, с тем же сигналом на мачте, словно летучий голландец, пронесся мимо, расхо­дясь с эскадрой на контргалсах и направляясь к югу.

{210} — Значит, не он командует эскадрой ! — воскликнул командир. — Но мы-то должны идти за ним!

       Обогнать броненосцы и повернуть у них под носом, как это сделал «Аскольд», нам с нашей скоростью, было бы слишком долго, а потому командир, ни минуты не колеблясь, решил прорезать их нестройную толпу. Не­смотря на тяжесть переживаемого момента, я не мог не любоваться спокойствием и уверенностью, с которыми он выполнил этот рискованный маневр. Однако, первый момент недоумения, когда броненосцы не пошли за «Аскольдом», затем прорезывание строя, — всё это заняло время, добрых 10-15 минут, и, выйдя на чистую воду, мы увидели нашего флагмана далеко на юге, скрываю­щегося за горизонтом в перестрелке с неприятельскими крейсерами...

       Командир сохранял по внешности полную невозму­тимость и только нервно пощипывал бородку.

       — Ну, как я буду «следовать за ним» с нашими 17 узлами! — проговорил он сквозь зубы и, вдруг, мах­нув рукой, резко скомандовал: — Право руля!

       «Диана» круто повернула влево и вступила в киль­ватер «Палладе», которая даже и не попыталась следо­вать за «Аскольдом» (Придя в Шанхай, контр-адмирал Рейценштейн доносил по телеграфу, что, сделав сигнал «следовать за мной», развил ско­рость 20, а затем 22 узла, и с тех пор «Паллады» и «Дианы» не видал... Немудрено.).

       В 7 ч. 20 м. мы были атакованы с севера отрядом — «Чиен-Иен», «Мацусима», «Ицукусима» и «Хасидате»; с востока подошли отделившиеся от главных сил «Касуга» и «Ниссин», а с юга насели «собачки». Добить нас им не удалось, и после короткого жаркого боя в дистанции не свыше 20 кабельтовых, неприятель поспешно ретиро­вался. В этой схватке «Диане» не посчастливилось.

       Я стоял на моем обсервационном пункте, на верх­нем мостике, когда увидел поднявшийся на правом шка­футе гигантский столб черного дыма и тотчас же поспе­шил к месту происшествия. Оказалось, что снаряд уго­дил в стрелу Темперлея, лежавшую на дымовом кожухе, разбил ее, изрешетил осколками ближайшие {211} вентиляторы, дымовую трубу, самый кожух, палубу, перебил от­росток трубы пожарной помпы (это было на пользу) и вывел из строя 17 человек — 5 убитых на месте (в том числе мичман Кондратьев) и 12 раненых (На другой день среди обломков мы нашли донышко этого снаряда с маркой 18. Очевидно, был получен с «Касуги» или «Ниссин», которые одни имели такую артиллерию.).

       Не могу при этом случае не похвастать постанов­кой службы на крейсере. Несмотря на всю поспешность, с которой я спускался с верхнего мостика и бежал по палубе, к моменту моего прибытия всё уже было сделано. Я увидел только последние, скрывающиеся в офицерский люк, носилки; убылые номера орудийной прислуги уже были заменены людьми с левого (не стрелявшего) бор­та; пушки, счастливо не получившие никаких поврежде­ний, поддерживали энергичный огонь, а мичман Щ., за смертью Кондратьева вступивший в командование сред­ней батареей, сердито размахивал грязной щеткой для подметания палубы и этим грозным оружием гнал на левый борт, под прикрытие от осколков, излишних доб­ровольцев, стремившихся заменить убитых и раненых, чтобы принять личное участие в бою.

       — Лишние прочь! — скомандовал я, бросаясь к не­му на помощь. И перед окриком «старшего» наши молод­цы, только что добивавшиеся права стать со смертью ли­цом к лицу, поспешно и послушно разошлись по своим местам. Мне ничего не пришлось ни указывать, ни при­казывать, а только одобрить то, что уже было сделано, после чего я пошел в боевую рубку доложить командиру о результатах попадания, но едва ступил на нижний мо­стик, где помещалась броневая рубка, как из нее до ме­ня долетели слова доклада (кажется, говорил мичман С.) — «...подводная... под лазаретом»... и резкий голос ко­мандира: — «Доложите старшему офицеру! Скорей!».

       — Есть! Слышу! — крикнул я что было мочи, в просвет между броней и крышей рубки и почти скатив­шись с трапа, побежал на ют.

 

 

— Палубный дивизион

(По старой терминологии «палубным дивизионом» называ­лось небольшое число людей с боцманом во главе, находившихся в распоряжении старшего офицера, и во время боя занимав­шихся тушением мелких пожаров, исправлением незначительных повреждений. В Порт-Артуре при Макарове эти «дивизионы» были значительно усилены, снабжены всеми необходимыми сред­ствами для заделки пробоин и специально обучались этому делу. В состав их входили наиболее опытные и расторопные люди, как-то: боцмана, лучшие унтер-офицеры и марсовые, а также спе­циалисты и мастеровые — водолазы, плотники, парусники, слеса­ря, кузнецы и т. под. Название осталось старое.), за мной!

{212} — Здесь! Здесь! Все — тут! — отозвался старший боцман.

       Чтобы не утруждать читателей передачей различных догадок и предположений, которые во время боя и тот­час после него высказывались по поводу характера и размеров подводной пробоины, полученной «Дианой», — позволю себе забежать вперед и вкратце изложить то, что выяснилось после ввода крейсера в док для исправ­ления.

       10-дюймовый снаряд попал в подводную часть крей­сера с правой стороны под очень острым углом в направ­лении от носа к корме и сверху вниз, как раз в простран­стве между скатом броневой палубы и обыкновенной железной палубой, служившей полом аптеки, лазарета и судовой канцелярии. Снаряд как бы разорвал борт про­дольной щелью, длина которой была около 18 фут, а наибольшая высота достигла 6 фут. Благодаря тому, что удар пришелся продольно, вся сила его израсходова­лась на разрушение борта. Броневая палуба дала только небольшую течь, а главное — не была разрушена легкая железная палуба, находившаяся выше броневой. Эта па­луба спасла крейсер, воспрепятствовав воде немедлен­но хлынуть во внутренние его помещения. Правда, па­луба не могла бы долгое время сопротивляться напору извне; ее тотчас же начало выпучивать, рвать по швам... Но это был выигрыш драгоценных минут, в течение ко­торых мы успели ее подкрепить, зажать подпорами, сло­вом — локализировать вторжение в недра корабля са­мого грозного его врага — забортной воды.

       Первое, что я увидел, сбежав вниз, это — раненых и больных, которых доктор, фельдшера и санитары {213} выносили и выводили из угрожаемых помещений. Опас­ность была слишком очевидна. Метлахские плитки, ко­торыми была выстлана палуба в лазарете и в аптеке, с треском отскакивали со своих мест, а из-под них с ши­пом и свистом вырывались струйки воды. Каждое мгно­вение швы могли окончательно разойтись и палуба вскрыться. Трюмный старшина, заведывавший кормо­вым отсеком, и его подручные тотчас вслед за ударом снаряда начали ставить подпоры. Им помогали некото­рые из числа раненых. С прибытием дивизиона работа закипела.

       Надо ли говорить о том, как работали? С каким ис­кусством, с какой силой сыпались удары тяжелых моло­тов на клинья, которыми крепились подпоры? Ведь эти клинья, зажимавшие расходившиеся швы палубы, удер­живали само море, мощному напору которого не могли противостоять надорванные железные заклепки. Двери в непроницаемых переборках были задраены; выхода на­верх не было; победи море — мы были бы первыми его жертвами. Сильно мешала правая кормовая 6-дюймовка, находившаяся прямо над нами.

От ее выстрелов палубы так сильно вибрировали, что клинья сдвигались со своих мест, часто самые подпоры грозили рухнуть, и их при­ходилось поддерживать с боков раскосинами. А чуть где ослабевало крепление — тотчас же появлялась вода. «Хоть бы подбили эту проклятую пушку!» — мелькнуло в голове преступное желание...

И вдруг она замолкла. Дело пошло быстрее. Мы одолели.

       — Теперь уж не пустим! — торжествующе вос­кликнул трюмный старшина, топая ногой по палубе.

       — Наша взяла! — подтвердил боцман.

       — Ну, вы не сглазьте! — остановил я их ликова­ние. — Еще накликаете, чего доброго!

       Сколько времени мы работали? Под первым впечат­лением мне показалось, несколько секунд, но, оглянув­шись на выполненную работу, припомнив различные ее эпизоды, я впал в другую крайность и решил, что про­шло не менее получаса, а то и больше. Посмотрел на часы, — они подмокли и остановились.

       Лазарет, ванна, аптека, судовая канцелярия {214} представляли собой какую-то фантастическую колоннаду. Под ногами была железная палуба, плитки, ее покрывавшие, частью сами отскочившие, частью сорванные при рабо­те обнажения швов, лежали беспорядочными кучами. Вода стояла по щиколотку, но прибыль ее успешно от­качивали такими примитивными средствами, как ведра и брандсбойты. Она только просачивалась через швы покоробленных листов, да через заклепки, частью надор­ванные, частью вовсе вылетевшие из гнезд. Такие дыры, если они были одиночны, просто заколачивали деревян­ными пробками, там же, где их был целый ряд, — клали подушку или матрас, сверху доску, а затем ставили под­пору и зажимали, подгоняя клинья. Это уже были мело­чи: не борьба с пробоиной, а прекращение течи. Поручив эту работу трюмному механику, приказав ему же зато­пить соответственные коффердамы левого борта для уничтожения крена, оглядев соседние отделения и опро­сив — всё ли благополучно? — я пошел наверх с докла­дом к командиру.

       Выйдя на палубу, я случайно оказался как раз у пра­вой кормовой 6-дюймовки и сразу понял, почему она так своевременно перестала стрелять: ее разряжали с дула, пытаясь вытолкнуть обратно снаряд, в горячке боя осо­бенно энергично посланный на место и крепко севший в нарезы.

       — Что такое?

       — Некалиброванный попался, ваше высокоблагоро­дие! — почти со слезами выкрикнул комендор.

       «Нет худа без добра, — думал я, отходя прочь. — Не случись этой дряни, вряд ли бы мы внизу справи­лись». Мой доклад командиру, которого я нашел в бое­вой рубке, весь полный технических терминов и опреде­лений, был бы не только не интересен, но и непонятен большинству читателей, а потому я его опускаю.

       Здесь я справился о времени. Было 7 ч. 40 м. вечера. Справился о курсе — NW 30°. Вышел на крыло мостика и огляделся. Шли нестройно. Не то — кильватер, не то — две колонны. Головным «Ретвизан», мы — концевы­ми, а впереди нас — «Паллада». «Ретвизан» и еще кто-то, шедший за ним (не «Победа» ли?) провожали {215} редким огнем неприятельские крейсера, поспешно уходив­шие на северо-восток.

       Я вынул памятную книжку и при свете зари начал записывать.

       — Окончательно! теперь уж — окончательно! — раздался неподалеку голос, звеневший негодованием. Я обернулся. На мостике стояла группа офицеров.

       — Что такое? Что — «окончательно»? — спросил я.

       — Окончательно возвращаемся в Порт-Артур! Тор­жественно шествуем на погребение эскадры!

       — Тише! Команда слушает! — проговорил я впол­голоса и затем громко: — Почему? Что за вздор. По­полним запасы, исправим повреждения и снова пойдем в море. Разве не видите, как нерешительно действует неприятель? Им попало наверно не меньше нашего. Нам до Артура — 100 миль, а им до Сасебе — 500 с лишним. (Надо ли сознаваться, что я сам не верил тому, что го­ворил и что это возвращение самому мне представлялось похоронной процессией?).

       — Полноте! Полноте! — заговорили все вокруг, перебивая один другого. — Если повреждения незначи­тельны — нечего возвращаться, а если значительны, то где же их исправить в Артуре, да еще при бомбардиров­ках с суши, когда что ни день, то новые повреждения? Да и дойдут ли еще? — Миноносцы так и лезут! — Что миноносцы! — ведь идут напрямик и через наши и че­рез японские минные банки. Не каждый раз Бог проне­сет, как 10 июня. Всё на Николу Угодника! Запасы? — да нам их не только не дадут, а еще и наши остатки отберут для крепости. — Нас-то уж ни в коем случае чинить не станут. Просто перепишут всех в морскую пе­хоту. Пушки снимут на батареи, а самый крейсер... Крей­сер — в виде бесплатной премии японцам при сдаче кре­пости. Еще поплавает под японским флагом.

       — Ха-ха-ха-ха!

       Смеялись нервно, говорили громко и резко, с явным намерением, чтобы слышал командир...

       Он вышел из боевой рубки на крыло мостика. Вид, как всегда, невозмутимый, почти беспечный. Всё стихло. Кругом воцарилось напряженное безмолвие.

{216} — Покойный адмирал, — заговорил он, словно чи­тая по книге, — показал сигналом, что государь импера­тор приказал идти во Владивосток, а наш флагман ушел на юг с сигналом «следовать за мной». Как только стем­неет, мы отделимся от эскадры и пойдем во Владивосток, если можем это сделать. Надо — маршрут, и надо спро­сить механиков, хватит ли угля.

       Никто не посмел громко высказать свое одобрение, но оно чувствовалось.

       Маршрут был сейчас же намечен: обогнуть Кельпарт с юга; располагать скоростью так, чтобы к восточ­ной его оконечности подойти к закату солнца; тут дать самый полный ход и за ночь кратчайшим путем проско­чить Корейский пролив; если удастся — к рассвету будем в Японском море, вне вида берегов, как Кореи, так и Цусимы; дальше идти во Владивосток, как Бог даст. Старший механик удостоверил, что на 12 часов самого полного хода и на остальной путь экономическим (10 уз­лов) ходом у него угля хватит, даже с запасом, на вся­кий случай.

Капитан 1 ранга

В. Семенов

 

{217}

 

5-Й ПОЛК

(Исторический рассказ)

 

       Страницы военной истории, это — имена сражений и боев и неразрывно связанные с ними имена воинских частей и военных кораблей, в них отличившихся. Нельзя представить себе баталии Полтавской без преображенцев и Аустерлица без кавалергардов, как в итальянском похо­де нельзя забыть Суворовских «чудо-богатырей» — мос­ковских гренадер и бутырцев, — в покорении Кавказа — апшеронцев и ширванцев, а при Чесме — «Св. Евстафия».

       В нескольких строках не перечесть, конечно, даже наиболее выдающихся имен русской воинской славы.

       На знаменах, штандартах и знаменных флагах с белым крестом Св. Георгия, на трубах, рожках и шапках были запечатлены те походы, кампании и сражения, с которыми связали себя жертвенной доблестью полки и батареи Российской армии и Флотские экипажи.

       Упорная оборона Порт-Артура, — эти ожесточен­ные бои с фанатично храбрым противником, эта на­пряженная и отчаянная борьба без тыла, без источников пополнения, снабжения и продовольствия, борьба за каж­дую пядь земли, — создали боевую славу бывших в Ар­туре полков. Среди них 5-й Восточно-Сибирский стрелко­вый полк, — был той единственной воинской частью, которая в войну 1904-5 гг. удостоилась получения трех боевых наград: Георгиевского знамени за Киньчжоу и Порт-Артур, Георгиевских труб за бои на Высокой Горе и Георгиевских рожков за Порт-Артур (А. Керсиновский, «История русской армии», Ч. III.).

       На вековых, нетленных скрижалях истории имя 5-го полка и имя Порт-Артура навсегда скованы между собою.

 

{218}

 

КИНЬЧЖОУ

 

       В 50 верстах к северу от Артура гористый Квантунский полуостров узким перешейком соединяется с ма­териком. С обеих сторон — воды Желтого моря. Если стать лицом к северу и смотреть туда, куда уходит рель­совый путь на Родину, то направо, в сторону Кореи и Японии, лежит бухта Хунуэза и немного севернее от нее бухта Керр. Налево, на запад, в сторону Китая, — залив Киньчжоуский с его пологими берегами, широко оголяю­щимися в часы отлива.

       Сам перешеек — шириной около 4 верст, и это уз­кое дефиле запирается громадой горного массива Нань-Шань, — Южная Гора по-китайски. С нее на много-много верст открывается незабываемый кругозор, и сто­ит она, как часовой, преграждая путь из Южной Маньчжурии в Артур. Сама природа создала здесь передовую позицию Квантуна.

       За год, примерно, до начала Русско-японской войны в Киньчжоу прибыл из Китая 5-й полк. Работы по укреп­лению позиции еще не были даже начаты, и многое пред­стояло сделать для усиления ее естественных оборони­тельных качеств. Командиром полка был строевой офи­цер, участник двух кампаний, турецкой и китайской, — по образованию академик и военный инженер. Это по­следнее обстоятельство было, конечно, учтено при назна­чении полка. Он был выделен из родной 2-й Сибирской стрелковой дивизии, бывшей до 1904 года бригадой и на­ходившейся в Маньчжурии, и придан 4-й, — Квантунского укрепленного района. Стал он, таким образом, по сло­вам некоторых (Шт.-кап. Костюшко, «Ноябрьские бои на Высокой Горе под. Порт-Артуром».) «Пасынком в чужой семье», но японская война показала, что и «пасынок» может быть не хуже других, «природных сынов» дивизии.

---

Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 93; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!