Глаза его сверкнули и он схватился за эфес...» 21 страница

       Японцы потеряли, по их данным, убитыми 33 офи­цера и 716 солдат, и ранеными 100 офицеров и 3355 сол­дат. В этом сражении армия Оку израсходовала свыше 40.000 артиллерийских снарядов и около 4 миллионов патронов.

       Так окончилось двухдневное сражение у Киньчжоу, где один русский полк схватился в кровавом бою со всей армией Оку и «где три русских батальона {229} пригвоздили к месту три японских дивизии». То было «герой­ское единоборство 5-го Восточно-Сибирского полка со 2-й японской армией. И русский полк остановил япон­скую армию... У японцев, кроме армии, действовал и флот... Сокрушить же вместе с армией и флот врага пехотному полку, — даже Российской Императорской пе­хоты, — было не по силам. Киньчжоуская позиция пала, но ни один офицер, ни один стрелок не сдались японцам».

Офицер 5 Восточно-сибирского полка

Б. Н. Третьяков

 

{231}

 

НА МИННОМ КАТЕРЕ

 

       Большая часть моей службы в Порт-Артуре во вре­мя войны протекала на миноносцах. Вскоре после ги­бели «Петропавловска» я, по давнишнему моему хода­тайству, был, наконец, переведен с крейсера «Диана» на эскадренный миноносец «Боевой».

       С этим кораблем и его личным составом я уже раньше тесно связался в период практического плава­ния летом 1903 года в Корейских шхерах, в которое я был командирован в качестве младшего штурмана «Ди­аны» для изучения этих шхер.

       Плавать под командой лейтенанта Е. П. Елисеева, выдающегося, как по своей образованности, так и по блестящим военно-морским качествам офицера, было моей давней мечтой, и, действительно, на «Боевом» я прошел отличную школу, включительно до самостоятель­ного управления при входах и выходах из гавани, это­го самого большого тогда миноносца нашего флота (410 тонн), в то время как на большинстве других ми­ноносцев это почиталось чуть ли не священной приви­легией одного командира. Да и не мудрено: в мирное время по лихости этих маневров начальство не редко су­дило о достоинствах его, и вся его карьера могла от них зависеть. А так как старший офицер, лейтенант А. И. Смирнов, был минным офицером и при том исполнял должность флагманского минера первого отряда мино­носцев, то на меня легли обязанности и штурмана, и артиллерийского офицера и флаг-офицера Елисеева, командовавшего отрядом.

       Неоднократное участие миноносца в ночных крейсерствах по охране внешнего рейда нередко приводило к столкновениям с японскими миноносцами, а {232} постановка мин и траление впереди судов эскадры дополняли мою боевую школу.

       И когда в одном из ночных боев Елисеев и Смирнов оба были тяжело ранены, а миноносец выведен из строя, и мне, мичману по второму году службы, пришлось времен­но вступить в командование и отвести корабль на буксире другого миноносца, сперва в Голубиную бухту, а на ут­ро в Порт-Артур, школа эта оказалась мне в высшей степени полезной.

       Не могу по этому поводу не вспомнить с благодар­ностью имя флагманского врача отряда Я. Кефели. В ночь этого боя он находился в Порт-Артуре и на мино­носце имелся только фельдшер, могший оказать ране­ным лишь первую помощь. Легко понять мою радость, когда внезапно из темной ночи к нам подошла китай­ская шампунька и в ней наш доктор. Оказалось, что, узнав о нашем бое, он немедленно верхом прискакал в Голубиную бухту, нанял шампуньку и разыскал нас сре­ди ночи в открытой бухте. Благодаря, быть может, та­кому глубокому сознанию своего долга доктором Ке­фели, своевременно оказавшему помощь раненым, была спасена дорогая для меня жизнь моих начальников.

       По окончании ремонта и вступлении миноносца в строй, Командующий эскадрой контр-адмирал В. К. Витгефт оставил меня временно, до выздоровления Ели­сеева и Смирнова, командующим миноносцем, с тем, од­нако, что на выход в море к нам присылались команди­ры стоящих в ремонте миноносцев по очереди.

В один из таких походов под командой лейтенанта барона Косинского в июле месяце «Боевой» в ночном бою был почти разорван пополам попавшей в середину борта торпедой. Мне пришлось руководить мерами подкрепления палубы при помощи находящихся, к счастью, на бор­ту бревен, употреблявшихся при тралении для предох­ранения буртика, и при этом даже вмешаться в распо­ряжение командира, давшего, не оценив положения миноносца, ход машинам, что могло иметь последствием разрыв его на две части. Отдав приказание в машинное отделение застопорить машины, я побежал на мостик и {233} объяснил командиру, почему я отменил его приказание. К чести лейт. Косинского, он не только не обиделся на меня, но в своем рапорте приписал мне спасение миноносца и представил к боевой награде. В этих моих дей­ствиях мною руководила та же школа Елисеева, всегда поощрявшего инициативу подчиненных.

       На этот раз отремонтировать «Боевой» не при­шлось. Док понадобился минному заградителю «Амур» и нас вывели. А так как «Амур», в конце концов, был в доке разбит японскими снарядами с суши, то оказалось невозможным вывести его оттуда.

       Но и не до того было! Эскадра готовилась к выходу в море, и Елисеев, поправившись от ран, вступил в ко­мандование отрядом, и с ним я перешел на «Выносли­вый» в качестве флаг-офицера.

По возвращении эскадры, после боя у Шантунга, в Порт-Артур, Елисеев в непродолжительном времени вынужден был снова слечь в госпиталь для удаления застрявшего возле сердца осколка, и оба отряда мино­носцев были сведены под общую команду кап. 2 ранга Е. И. Криницкого, к которому я и перешел, так сказать, по наследству, флаг-офицером. Штабная служба на сто­явшем на бочке учебном судне «Забияка» меня тяготила, и вскоре, с разрешения Криницкого, я подал рапорт о переводе меня на сухопутный фронт. Однако, командую­щий минной обороной Порт-Артура отказал в этом и перевел меня флаг-офицером в свой штаб на канонер­скую лодку «Отважный», стоявшую на внешнем рейде и несшую охранную службу.

       Единственным развлечением в этой новой должно­сти были ночные походы на миноносцах, некоторые ко­мандиры которых, как например лейтенант А. И. Непенин, Лепко и др., нередко просили штаб командировать меня на поход, как штурмана, хорошо знающего бере­га Квантуна.

       Целью этих ночных поисков было найти и атаковать японские вспомогательные суда, повадившиеся бомбар­дировать днем из бухты Луиза наши сухопутные пози­ции левого фланга крепости, а на ночь удалявшиеся в {234} Печилийский залив. Поиски эти, однако, успеха не име­ли, и нам ни разу не удалось найти их базу, на которой, по картинному выражению командира «Властного» лейт. Карцева они «ночевали», став на якорь и мирно склонив­шись на один борт.

       Единственным результатом одного из походов был захват лейтенантом Лепко японской парусной шхуны, груженной пивом для армии. Эту шхуну я с призовой командой привел в Порт-Артур под обстрелом двух япон­ских миноносцев, с которыми Лепко, прикрывая меня, вступил в бой. Придя на рейд, я прежде всего свез не­сколько ящиков пива в кают-компанию на «Отважный», за что призовой суд наложил на меня начет, что-то 12 рублей. Начет этот, однако, так и замотался, а свою призовую долю, примерно в таком же размере, я получил по возвращении в Россию.

А вот Командующий флотом В. А. Скрыдлов, бывший во Владивостоке, получил по закону за эту самую шхуну что-то около — 800 рублей! Такова горькая доля мичмана!

       Начальник Обороны ген. Стессель и Комендант кре­пости ген. Смирнов настаивали, чтобы флот защитил фланг крепости от японских судов, безнаказанно бом­бардировавших его из мертвых углов обстрела наших фортов в бухте Луиза. Особенно сильно стало сказы­ваться это в ноябре, когда японцы повели отчаянные атаки с фронта на левый наш фланг.

       С этой целью наши миноносцы поставили целый ряд минных банок в Печилийском заливе, но после гибели на минах крейсера «Хей-Иен» японцы стали проявлять су­губую осторожность. Неприкрытые огнем мины вытра­ливались, а к бухте Луиза японские корабли подходили в сопровождении тралящего каравана.

Особенно докучал нашим позициям крейсер «Сай-Иен», старый китайский броненосец, взятый японцами еще в Китайскую войну. Хотя небольшой размерами (2159 тонн) и с ходом всего около 15 узлов, он имел со­лидное вооружение (2 — 8-дюймовых; 1 — 6-дюймовая; 2 — 75 мм.). Положение нашего штаба станови­лось прямо невыносимым.

       Обсуждая его с флагманским штурманом штаба {235} мичманом С. М. Поливановым, я высказал мысль, что, так как по наблюдениям с Золотой Горы «Сай-Иен» отпускает обычно трали перед самым входом в бухту Луиза, то единственным шансом потопить его является постановка мин в глубине самой бухты. Для миноносца произвести такую операцию представлялось невозмож­ным, т. к. несомненно на берегах узкого входа должны были быть расположены наблюдательные посты непри­ятеля. Даже если бы миноносцу и удалось войти в тес­ную бухту и поставить там мины, его присутствие там было бы обнаружено и внезапность постановки пропа­ла, а значит, на другое же утро бухта была бы протралена. Только с более мелких судов можно было бы рас­считывать произвести такую постановку, и для этой це­ли наиболее подходящими представляются минные катера с «Победы» и «Пересвета»

       Разработав совместно план такой постановки, мы доложили о нем адмиралу, который вполне его одобрил, получил согласие Командующего эскадрой К. А. Вирена на представление для этой цели указанных катеров и поручил Поливанову и мне привести его в исполнение. Так как Поливанов был старше меня по выпуску, то командование экспедицией было возложено на него.

       Под личным нашим руководством катера были обо­рудованы деревянными салазками для спуска мин, ко­торых оказалось возможным взять по три штуки на ка­тер, сохраняя достаточную устойчивость на волне.

       На мою долю выпало командование катером с «По­беды», уже отличившимся под командой мичмана Дмит­риева в ночной атаке на японский миноносец, и я быстро проникся любовью и уважением к его украшенной Геор­гиевскими крестами команде и молодцу-старшине катера.

       В безлунную ночь с 16-го на 17-ое ноября (ст. ст.), приняв с вечера мины, мы вышли в море, пробираясь вдоль берега Ляотешаня, чтобы не напороться на дозор­ные японские миноносцы. Перед самым нашим выходом береговым прожекторам было отдано приказание, не прерывая освещение рейда, чтобы не привлечь этим внимания неприятеля, отнюдь не освещать до полуночи {236} прибрежную полосу, по которой пройдут наши катера. Несмотря на это, один из прожекторов у б. Белый Волк, не только дважды нащупал нас своим лучом, но даже некоторое время провожал им нас, словно желая убе­диться, что это действительно те самые катера, о ко­торых было сделано предупреждение. В морской крепо­сти береговая оборона находилась почти всегда в руках армии, что нередко и приводило к подобным недоразу­мениям, благодаря сложности передачи приказаний в порядке подчиненности через ряд посредствующих ин­станций. К счастью, не только ни один из наших фортов нас не обстрелял, но, по-видимому, наши бессильные про­клятия не в меру усердному минеру, оперировавшему прожектором, какими-то таинственными путями долета­ли даже до японцев и они нас не заметили.

       В маленькой, укрытой от волн и ветра бухточке у мыса Ляотешань, пришвартовавшись борт о борт, ста­ли катера на якорь. Еще и еще раз повторяли мы план постановки. Произвести ее было решено около четырех часов утра, когда бдительность японских постов должна была быть наиболее ослабленной, и в то же время мы могли вернуться до света к Ляотешаню. Выйдя для этого около двух часов ночи к острову Мурчисон и точно по нему определившись, мы ложились на курс, ведущий прямо в проход в бухту Луиза. Впереди — Поливанов, за ним — я. По входе в бухту катер с «Пересвета» по­ворачивает на 8 румбов вправо и ставит свои мины с промежутками в 50 фут, и затем снова ворочает на 8 румбов вправо. Катер с «Победы» идя на левой рако­вине первого, начинает тогда свою постановку и, окон­чив ее, ложится в кильватер ему. Таким образом избе­галась необходимость в каких либо сигналах или коман­дах, могущих привлечь внимание неприятеля. В случае, если бы катера потеряли друг друга из виду, мы дол­жны были возвращаться по способности на наше свида­ние у Ляотешаня.

Когда мы снялись с якоря, волна в Печилийском за­ливе стала увеличиваться. Ветер крепчал и катер то поднимало на гребень, то совершенно скрывало у по­дошв волн. При большой нагрузке на палубе {237} положе­ние становилось не очень приятным. К счастью, вскоре о. Мурчисон прикрыл нас и, хорошо определившись, мы от него легли по волне, при чем боковая качка умень­шилась.

       На фоне далеких прожекторов крепости выгляну­ла довольно отчетливо полоса берега. На левом крамболе встал входной мысок в бухту. Волна под берегом слегка улеглась. Однако, никакого приметного пункта для точной проверки нашего места найти было нельзя. Когда, по моему исчислению, нам оставалось еще около 5 минут хода до намеченного места банки, катер с «Пе­ресвета» повернул и качал постановку. Следуя его дви­жению, произвел ее и катер с «Победы». На берегу ни­какого движения мы не заметили. Но когда мы отошли приблизительно на милю в море, на катере с «Победы» вдруг выкинуло из трубы факел. Очевидно, прибавляя ход, кочегар не в меру пошуровал в котле. В тот же момент на берегу вспыхнул прожектор и повел свой бледный ус по морю. Но мы уже вышли на волну и среди беляков он нас не нащупал.

       Вернувшись в нашу бухточку, мы стали составлять рапорт о наших действиях, причем у нас вышло неболь­шое разногласие. По моему исчислению мы поставили банку у входа в бухту; по наблюдениям Поливанова — внутри ее. Так как точных наблюдений быть не могло, а Сергей Матвеевич был прекрасный штурман, то я уступил и подписал общий рапорт.

       На рассвете мы благополучно вернулись в Порт-Артур.

       Около полудня 17 ноября, при хорошей видимости, с Золотой Горы донесли, что японские суда, как обыч­но, приближаются к бухте Луиза. Поливанов тотчас же отправился на пост, чтобы лично наблюдать за резуль­татами нашей ночной работы.

       В 2 часа дня с Золотой Горы стали поступать по телефону на «Отважный» донесения: «Сай-Иен» подхо­дит к бухте; «Сай-Иен» отпустил тралы; «Сай-Иен» входит в пролив; и, наконец, в 2 ч. 30 м. дня «Сай-Иен» взорвался и, еще через две минуты — «Сай-Иен» пото­нул.

{238} Вот как описывает этот эпизод официальное япон­ское донесение: «Описание военных действий на море в 37-38 гг. Мейдзи» (стр. 80 и 81) — «Сай-Иен» и «Кориу-Мару» вышли 30 ноября (н. ст.) от острова Мурчисон и, придя в б. Луиза, встретили там «Акачи», ко­торая для стрельбы по берегу подошла к мысу С. Аббс и высадила на берег офицеров для наблюдения за па­дением снарядов. Держась в удобном для себя положе­нии, лодка обстреливала батареи у Жда-ху-Тсиу и позиции полевых орудий; в 1 ч. 40 м. дня один неприя­тельский снаряд разорвался в воде близ лодки и разле­тевшимися осколками было ранено два нижних чина».

       «В это время «Сай-Иен» вместе с «Кориу-Мару» шел на помощь к «Акачи» и для передачи ей наблюдений о падении снарядов; вдруг в 2 ч. 24 м. дня, находясь на Норд-Вест-тень-Борд от мыса С. Аббс, с правого борта «Сай-Иен» близ передней кочегарки раздался грохот взрыва, сопровождавшийся сильным сотрясением судна. Капитан 2 р. Тадзима (командир «Сай-Иена» и началь­ник отряда судов, действовавших у б. Луиза. — Б. Д.), понял, что судно наткнулось на мину, немедленно приказал закрыть непроницаемые двери, дал знать о ката­строфе прочим судам и, чтобы спасти судно от потоп­ления, повернул носом к берегу. Однако вода сильно прибывала; не прошло и минуты после взрыва, как судно стало тонуть носом и предпринять для спасения ничего было нельзя. Видя это, кап. 2 р. Тадзима приказал эки­пажу покидать судно, спустить шлюпки и бросить в море плавающие предметы, на которых можно было бы дер­жаться. Судно легло на правый борт и, спустя три ми­нуты после взрыва, окончательно затонуло. Все приня­лись за спасение людей... Командир кап. 2 р. Тадзима, 38 офицеров и нижних чинов пропали без вести».

       И флаг-капитан Штаба минной обороны кап. 2 р. Н. Г. Львов и офицеры «Отважного» уже поздравляли нас с успехом нашей постановки, когда Начальник мин­ной обороны контр-адмирал Лощинский пригласил нас к себе для тщательного разбора дела. Видя, что в на­шем рапорте место банки показано в самой бухте, а по наблюдениям с Золотой Горы «Сай-Иен» затонул у {239} входа в нее, адмирал не мог, без всяких сомнений устано­вить, что он погиб именно на наших минах. Ввиду этого он вызвал в штаб командира последнего минонос­ца, ставившего мины вблизи бухты, лейтенанта Степа­нова, банка которого была показана на карте мористее места гибели «Сай-Иена». Лейтенант Степанов не брался со своей стороны утверждать точности ее положения, т. к. определял его по исчислению, а при сильных приливоотливных течениях мины могло за прошедшее вре­мя сдвинуть так же с места.

       Принимая во внимание, что «Сай-Иен» погиб при­близительно по средине между банкой Степанова и на­шей, адмирал вышел из затруднительного положения с чисто Соломоновой мудростью.

       В виду того, что лейтенант Степанов поставил поч­ти в пять раз больше мин, чем мы, и потому, по теории вероятностей, выходило, что было в пять раз больше шансов, что «Сай-Иен» мог взорваться на его минах, Начальник минной обороны вынес такое решение: «Лей­тенанта Степанова за потопление «Сай-Иена» предста­вить к ордену Св. Георгия 4-й степени, а мичманов Поливанова и Дудорова за постановку мин в районе, занятом неприятелем, — к орденам Св. Владимира 4-й степени с производством в лейтенанты за отличие в де­лах против неприятеля. Всей команде катеров выдать знаки Военного Ордена очередных степеней».

       Но самым главным результатом этой работы мин­ной обороны явилось то, что с этого дня заход японских судов в б. Луиза прекратился и наши батареи левого фланга вздохнули свободнее.

       Уже много лет я был эмигрантом в Америке, ког­да адмирал Номура был назначен японским послом в Соед. Штаты. Я и ранее нередко встречался с ним в Японии по должности морского агента, т. к., будучи адъютантом морского министра, он ведал сношениями с иностранными агентами. Но как-то ни разу не {240} пришлось спросить его о том, что он делал во время Рус­ско-японской войны.

       И вот в одном американском журнале появилась его биография. Оказалось, что он был в числе немно­гих офицеров, спасшихся с «Сай-Иена», и сам приписы­вал свое чудесное спасение лишь тому, что на нем был бинокль, лично пожалованный ему императором за от­личное окончание Морского училища.

       Случайно я упомянул об этом одному сослуживцу по заводу Хенди, на который я поступил в 1943 году для работы по обороне. Совершенно неожиданно для меня мой рассказ о нашей минной постановке почти 40 лет тому назад, вызвал сенсацию. Меня интервьюировали репортеры больших газет; дважды я повество­вал о ней по радио на всю Америку; мои портреты печатались в прессе; я даже, ввиду получившейся рек­ламы заводу, получил на нем повышение по службе.

       Конечно, причиной всей этой шумихи вокруг не­значительного самого по себе факта потопления сорок лет тому назад небольшого старого японского корабля, была не моя личность, а лишь случайное совпадение то­го, что именно на нем находился тот самый Номура, который так предательски затягивал переговоры в то время, когда, подобно январю 1904 года, вопрос о вой­не уже твердо был решен японским правительством и шла подготовка удара флоту Соединенных Штатов в Перл-Харбор, по существу своему повторившего предательскую атаку на русский флот в Порт-Артуре без объявления войны, пример, которой не послужил на пользу тем, кто в свое время так безжалостно осуждали нас за то, что мы не смогли ее предотвратить, и втайне даже радовались успеху японцев.

---

Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 95; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!