Первобытная магия — формирующаяся религия



Магия, являющаяся единством магического образа мысли и маги­ческого образа действия, существенно отличается от развитых форм религии. Магия не удваивает мир, как это делает развитая религия: она не предполагает существование наряду с реальным, естествен­ным миром мира иллюзорного, сверхъестественного, не предполага­ет бытия сверхъестественных существ, вообще не предполагает бытия каких‑либо других существ и предметов, кроме естествен­ных материальных существ и естественных материальных предме­тов. Но, отличаясь от развитых форм религии, магия в то же время имеет общее с ними. С развитыми формами религии магию роднит вера в существование, кроме естественных, реальных, доступных и понятных человеческому разуму влияний, влияний таинствен­ных, сверхъестественных, иллюзорных.

Наличие в магии основного признака религии — веры в зависи­мость человеческой жизни от сверхъестественных, таинственных влияний, сил — позволяет рассматривать магию как религию. Од­нако магия не может быть названа религией в полном смысле это­го слова. Это неразвитая религия, религия формирующаяся, ста­новящаяся. Данная особенность магии была схвачена Г. Гегелем, первым выдвинувшим положение о том, что магия представляет собой первоначальную, наиболее архаичную форму религии. Магия (волшебство), согласно Г. Гегелю, «есть древнейший способ религии, самая дикая, самая грубая ее форма», есть «первая форма (ре­лигии), которая, собственно, еще не может быть названа рели­гией» (Hegel, 1928, S. 302, 306).

Г. Гегелем же впервые, правда в мистифицированной, идеали­стической форме, было выдвинуто положение, что в отношении ма­гической практики и магической «теории» первая является определяющей, а вторая — определяемой, что не магические взгляды по­родили магическую практику, а, наоборот, магическая практика породила магические взгляды. К сожалению, эти ценнейшие мысли не получили разработки в марксистской литературе. Одна из нем­ногих известных нам попыток в этом направлении, предпринятая В. Рожициным (1925), не была доведена им до конца. Что же касается остальных авторов, то в большинстве своем они рассматрива­ют магическую практику как производное от магических верований (Францев, 1959, стр. 196 и др.). Тем самым они фактически от­казываются от применения марксистского решения вопроса об от­ношении практики и мышления к проблеме происхождения рели­гии и тем, на наш взгляд, закрывают себе дорогу к ее разрешению.

Из марксистского положения, что в отношении практики и мышления первичным, определяющим является практика, а вто­ричным, определяемым мышление, необходимо следует, что мыс­лительная иллюзия не могла предшествовать иллюзии практиче­ской, что нужно не практическую иллюзию выводить из мысли­тельной, а, наоборот, корни мыслительной иллюзии искать в ил­люзии практической. Вывод о том, что магический образ мышле­ния был порожден символическим, паразитическим образом дей­ствия, возникшим как иллюзорное восполнение бессилия несво­бодной практической деятельности человека, находит свое полное подтверждение в данных этнографической науки.

Как сообщают исследователи, много занимавшиеся изучением магии у примитивных племен и народностей, в частности Б. Мали­новский (Malinowski, 1922, р. 344—348, 393—395; 1926, р. 106‑111) и Р. Ферс (Firth, 1929, р. 233‑260; 1939, р. 90‑92, 168—181), магические обряды опутывают не всю хозяйственную деятельность людей, а лишь ту ее область, в которой в значитель­ной степени господствует случай, удача, в которой человек не может рассчитывать на свои знания и технику, а имеет дело с не поддающимися контролю факторами, в которой человек не уверен в благоприятном исходе своей деятельности, в которой велик про­стор для надежды, страха и неуверенности. Что же касается той области хозяйственной деятельности, в которой техника проста и надежна, в которой применяются испытанные приемы, гаранти­рующие успешный исход деятельности, то в ней магические обряды полностью отсутствуют. Заметим, кстати, что эти и им подобные данные этнографии полностью опровергают выдвину­тое Дж. Фрезером (1928, I, стр. 73 сл.) и разделяемое целым рядом ученых, в том числе и советских (Цейтлин, 1931, 5, стр. 24; Каждан, 1957, стр. 20), положение о том, что магия свя­зана не с чувством страха и неуверенности, а хотя и с ложным, но сознанием своего всемогущества, хотя и с ложным, но чувством уверенности в своих силах.

Практическое бессилие человека перед слепой, непознанной не­обходимостью природы, породившее религию, оставалось главным ее корнем вплоть до возникновения классов. С появлением клас­сового общества главным корнем религии стало практическое бес­силие человека перед слепой, непознанной необходимостью обще­ственного развития, прежде всего проявлявшееся в бессилии эксплуатируемых в борьбе с эксплуататорами, в социальной при­давленности трудящихся масс. Немалую роль в закреплении рели­гиозных верований стал играть классовый интерес эксплуататоров.

Таким образом, на всех этапах эволюции религии корни ее за­ключались в бессилии человеческой практики, в зависимости этой практики от слепой, непознанной необходимости объективного ми­ра. Никаких иных корней, кроме указанных выше, религия, по на­шему мнению, не имела и не имеет. Нельзя поэтому, на наш взгляд, согласиться с положением о том, что религия, как и идеализм, имеет, кроме корней социальных, корни гносеологические, корни в самом человеческом познании, положением, которого придержи­вается в настоящее время большинство исследователей‑марксистов (Окладников, 1952б; Плисецкий, 1952; Юровский, 1953; Эншлен, 1954; В. Никольский, 1955; Крывелев, 1956; 1958; «История философии», 1957, I; Шаревская, 1958; Сухов, 1961; Лебединец, 1959; Францев, 1959; Зыбковец, 1959; Спиркин, 1960; Угринович, 1961 и др.) [74]. Меж­ду религией и идеализмом существует качественное различие, которое ярко проявляется в различии их корней. Если корни ре­лигии в трудностях практической, материальной деятельности человека, то корни идеализма в трудностях его мыслительной деятельности, результатом которых является одностороннее раз­дувание одной из черточек, моментов познания, закрепляемое классовым интересом эксплуататорского меньшинства [75].

Идеализм не мог возникнуть раньше, чем обнаружились труд­ности познавательной деятельности, а это произошло лишь тогда, когда сама познавательная деятельность, само познание стало объ­ектом познания. Возникновение идеализма предполагает существо­вание сравнительно далеко уже зашедшего отделения умственного труда от труда физического. Лишь на определенном этапе развития классового общества, характеризующегося достижением произво­дительными силами уровня, достаточного для созревания рабовла­дельческих отношений («античная» формация), объектом познания наряду с природой становится и само познание, мышление. Когда объектами познания становятся и мир и познание, и природа и мышление, возникает вопрос об отношении бытия и мышления и появляются материализм и идеализм как два противоположных на­правления в философии. В обществе доклассовом, а также на пер­вой стадии развития классового общества, характеризующегося не­зрелостью антагонистических производственных отношений («ази­атская» формация) [76], существовала только религия, что же каса­ется идеализма, то его не было.

Поэтому нельзя, по нашему мнению, признать правильной име­ющую распространение в нашей литературе характеристику рели­гии доклассового общества как первобытного идеализма, так же как нельзя согласиться и со столь же распространенным примене­нием терминов «идеализм», «идеалистический» для характеристи­ки взглядов на мир людей родового общества и даже формирующихся людей (см., напр.: Равдоникас, 1939, I, стр. 233; Окладников, 1952б, стр. 174; Шаревская, 1953, стр. 18; «История философии», 1957, I, стр. 35; Шахнович, 1958, стр. 75. Францев, 1959, стр. 99—101; Зыбковец, 1959, стр. 116 и др.).

Упомянутые выше авторы в качестве доказательства правиль­ности своих положений обычно ссылаются на известное высказы­вание В. И. Ленина о «первобытном идеализме», содержащееся в его конспекте книги Аристотеля «Метафизика» (ПСС, т. 29, стр. 329). Однако, внимательно прочитав соответствующие страницы книги Аристотеля (1934, стр. 218—219) и ленинского конспекта, нетрудно убедиться, что под «первобытным идеализмом» В. И. Ленин понимал не религию первобытного общества, а идеалистиче­скую философию пифагорейцев и Платона. Ленинскую характери­стику идеализма пифагорейцев и Платона как первобытного идеа­лизма невозможно объяснить, не допустив, что В. И. Ленин рас­сматривал эти философские учения как исторически первую форму идеализма, до возникновения которой идеализма вообще не суще­ствовало.

Имея различные корни, религия и идеализм качественно отли­чаются друг от друга. Идеализм всегда был и является теорией и только теорией, хотя, конечно, и связанной с практикой. Религия, порожденная трудностью, практической деятельности, практиче­ским бессилием человека перед стихийными силами природы и об­щества, всегда носила и носит на себе отпечаток своего происхождения. Религия никогда не была и не может быть только «теорией». Она всегда включала и включает в себя в качестве своего необхо­димейшего момента наряду с религиозной «теорией» и религиозную «практику» — культ, обряды. Если идеализм является только из­вращенным воззрением на мир, то религия всегда была и является единством извращенного взгляда на мир и извращенной деятель­ности.

Особенно наглядно это видно на примере первой формы рели­гии — магии. В магии ее практическая сторона выступает настоль­ко ярко, что нередко магию понимают лишь как совокупность ма­гических действий, как колдовство. Да и сама «теоретическая» сто­рона магии носит по существу практический характер. «Теорети­ческая» сторона магии есть не просто извращенное мировоззрение, она в сущности своей представляет извращенный образ мыслитель­ной деятельности, извращенный способ мышления и только тем самым извращенный взгляд на мир.


Дата добавления: 2019-03-09; просмотров: 81; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!