Вывод: Будущее интеркультурализма и франкоговорящего Квебека.

⇐ ПредыдущаяСтр 46 из 47Следующая ⇒

Как и все демократии во всем мире, где в настоящее время ставится под вопрос или даже рушится культурная основа, Квебек сталкивается с дилеммой, которую он не может преодолеть только через дебаты, переговоры и поиск новых способов интеграции. Эти проблемы лежат в самом сердце предлагаемой модели.

Можно и не говорить, что интеркультурализм требует комплексного подхода, включающего взаимодействия, преемственность и изменения, сопровождаемые постоянным обсуждением и переговорами на всех уровнях социума, в рамках уважения к базовым ценностям и с соблюдением твердости в принципах и гибкости в их применении. Это кажется лучшим рецептом для воспитания интеграции в Квебеке. Касательно Квебека я считаю, что нужно избегать радикальных мер — к примеру, тех, что приведут к тотальному запрету на религиозные символы в публичных местах. Республиканская модель во Франции и Турции не подходит для Квебека55 и не отвечает целям и философии интеркультурализма. Тотальный запрет означает нарушение основных прав человека, и не оправдан, по крайней мере, сейчас, несмотря ни на какие аргументы. Некоторые из них основаны на ошибочных принципах (например, равенство прав предполагает разное обращение, и запрет на религиозные знаки продиктован разделением церкви и государства).

__________________________

54) Это предложение недавно получило поддержку юристов в университете Лаваля в Квебеке. См. Louis-Philippe Lampron, “Comment déroger à la Charte canadienne sans déroger à la liberté de religion”, Le Devoir [de Montréal] (8 March 2010) A7.

55) Слабое государство, децентрализация общества, традиции либерализма, долговременность и признанность культур меньшинства, сильное североамериканское влияние на институты и культуру общества, и т.д..

Другие основаны на предпосылках и гипотезах, которые не проверены на практике (существование исламской угрозы в Монреале, предпосылка, что на официальные лица, носящие знаки религиозной принадлежности, оказывается давление, идея, что хиджаб является знаком угнетения женщин (часто это правда, но нельзя обобщать),⁵⁶ и так далее. Дух интеркультурализма взывает к тому, чтобы признать разнообразие ситуаций, для которых нужны разные решения в рамках четкой нормативной базы. Иногда запрет бывает нужен – для официальных лиц, которые воплощают нейтралитет государства и его автономию от религии; для официальных лиц, облеченных властью; и в случае паранджи или никаба, которые нужно запретить в государственных учреждениях и даже в общественных местах при условии возможной угрозы безопасности; и т.д..⁵⁷

Интеркультурализм построен на основной предпосылке демократии, то есть способности достичь консенсуса по формам мирного сосуществования, которые сохраняют основные ценности и оставляют пространство для будущего всех граждан, независимо от их происхождения или национальности. Этот путь, конечно, не самый легкий. Для культуры большинства в Квебеке проще всего было бы попытаться защитить старый образ франкоязычного социума, изолировав его, заморозить, но таким образом, обеднить его, что станет еще одним риском. Более перспективным, но и более сложным вариантом будет путь, который откроет более широкий горизонт для этой группы и ее основных ценностей путем разделения этих ценностей с иммигрантами и меньшинствами.

Этот последний вариант, вопреки тому, что говорят, не связан с отказом от себя или отнятием, но означает лишь реальное утверждение. Он означает расширение и увеличение наследия. Он также включает в себя важные преимущества в обеспечении мотивации для всех граждан Квебека.

Наконец, нужно еще раз сказать, что эти предложения подходят к новым реалиям франкоязычного Квебека, который вступил в фазу демографического спада, диверсификации за счет иммиграции, а также глобализации. Как меньшинство, говорящее по-французски большинство не может позволить себе быть ослабленным созданием длительных ситуаций разделения. Оно должно собрать все свои силы. В значительной степени, его будущее зависит от интеграции разнообразия.

__________________________

56) Слушания (открытые и закрытые) комиссии, которую Чарльз Тэйлор и я возглавляли в 2007-2008, демонстрируют это весьма наглядно. Там, где есть подавление, разве запрет может стать самым эффективным средством для помощи этим женщинам?

57) Я пытался подвести итог моей концепции светского режима в контексте интеркультурализма (см. Bouchard, “Laïcité”, supra note 30), который, согласно Жану Баберо, мы можем назвать интеркультурным секуляризмом (см. Jean Baubérot, Une laïcité interculturelle : Le Québec, avenir de la France? (La Tour D’Aigues (Fr): Éditions de l’Aube, 2008). В любом случае, я признаю, что модель интеркультурализма может включать разные концепции.

Для Квебека ключ лежит в опоре на модель интеграции, которая сохраняет достижения нации, при этом расширяя сферу, в которой они могут развернуться. Пока нет доказательств противного,

интеркультурализм, кажется лучшим способом для эффективного объединения этих целей. Я попытался показать, в частности, что он может обеспечить будущее как для большинства, так и для меньшинств. Таким образом, было бы неправильно утверждать, что интеркультурализм (или интеграционный плюрализм) заставляет культурное большинство отказаться от самого себя (то есть, памяти, самобытности, стремлений) и лишает его средств для самоутверждения.⁵⁸

В этом краткое изложение модели интеркультурализм уделено много внимания к специфике Квебека и, в частности, к двойному статусу этого франкоговорящего сообщества, одновременно являющегося к меньшинством и большинством. Также здесь показан потенциал интеркультурализма для перепозиционирования и расширения для всех наций, западных и других, которые решили принять парадигму дуальности касательно разнообразия и интеграции. Это доказано результатами широкого опроса, проведенного Советом Европы среди сорока семи государств-членов ЕС (после саммита в Варшаве в 2005 году).59 Людей спрашивали о лучшей модели для управления межэтническими и межкультурными отношениями. Все страны сошлись в трех пунктах: (a) отрицание мультикультурализма, который ассоциировался с дроблением и разобщенностью социума; (b)

отрицание ассимиляции из-за нарушения прав человека; и (c) выбор интеркультурализма как среднего пути, как модели баланса и равенства. Опрос выявил еще и мнение, что эта модель включает лучшие стороны мультикультурализма (чувствительность к разнообразию) и республиканизма (чувствительность к всеобщим правам).⁶⁰

Интеркультурализм, таким образом, открывает широкие горизонты для размышлений и действий, и в то же время дает Квебеку возможность внести серьезный вклад в решение одной из основных проблем нашего времени.

__________________________

58) Можно легко доказать, что главные препятствия для развития во франкоязычном Квебеке - в первую очередь политические по природе, и что, как и в национальном вопросе, их нужно решать в этой сфере с особым вниманием.

59) Совет Европы, Комитет Министров, 118th Sess, Living Together as Equals in Dignity, White Paper on Intercultural Dialogue (2008).

60) См. Gabrielle Battaini-Dragoni, “La voie de l’avenir : Vivre ensemble dans le respect de la diversité” speech presented as part of a workshop, in Les droit de l’Homme dans des sociétés culturellement diverses : Défis et perspectives, Actes de la conférence de La Haye,

12-13 novembre 2008 (Strasbourg: Direction générale des droits de l’Homme et des affaires juridiques, Conseil de l’Europe, 2009) 144.

Тарик Модуд Новые взгляды в государственной политике. Постиммиграционные различия и интеграция . Положение мусульман в Западной Европе // Post-immigration ‘difference’ and integration: the case of muslims in Western Europe (Post-immigration ‘difference’ and integration: the case of muslims in Western Europe (A report prepared for the British Academy 2012) https://www.britac.ac.uk/publications/post-immigration-difference-and-integration-case-muslims-western-europe ( Перевод Постоевой А .)

Новые взгляды в государственной политике

Постиммиграционные различия и интеграция

Положение мусульман в Западной Европе

Автор Тарик Модуд

Доклад подготовлен для Британской Академии Тариком Модудом

Содержание:

1. Разнообразие в европейских городах

2. Взгляды и предубеждения

3. Выявление различий и отношение к ним

4. Дальнейшее раскрытие понятий «мультикультурализм» и «интеграция»

5. Случаи, при которых мультикультурализм не исчерпан

6. Каков характер интеграции в Европе?

7. Разделяющие факторы

8. Религия и секуляризм

9. Заключение

Предисловие

Ведущие политики Великобритании и других европейских стран заявили, что «мультикультурализм исчерпал себя». В этой работе профессор Тарик Мадуд анализирует различные пути, с помощью которых правительство Англии пытается справиться с растущими меньшинствами чернокожих, составляющими крупную долю населения городов. Он вступает в спор с тем, что правительство должно быть благодарным наличию видов интеграции и что для ее успешного процесса необходимо опираться на принципы, выходящие за рамки и без того важной политики недискриминации. Многонациональное общество не будет процветать без космополитизма, выступающего за смешивание культур, и мультикультурализма, одобряющего присоединение к этно-религиозным группам и приветствующего различные способы позиционирования себя национальным подданным.

Органы государственного управления сталкиваются со многими трудностями, и, пожалуй, это то, из-за чего они созданы. Обозреватели выявляют проблемы на различных уровнях, обращаясь к представителям общественного мнения в стране. В настоящем контексте, пожалуй, существует две главных темы. Первая – понимание того, что радикальные изменения необходимы. По ряду причин мы не можем продвигаться вперед должным образом. Вторая заключается в том, что нам не удается найти новые пути развития, которые откроют перспективу решения наших проблем. Государственная политика в застое, и намного проще формулировать проблемы, чем разрешать их.

На страницах «Новых взглядов в общественной практике», публикуемых в течение 2011 и 2012 годов, представлены наиболее спорные взгляды общественного мнения на изменение климата, экономический кризис и выход из него, демографическое старение населения, проблемы соседства; на страны Третьего Мира, модернизацию демократических соглашений и администрирование требований решительно настроенной общественности. Содержание книги рассматривает современное понимание проблем в рамках построения научной теории и раскрывает приемлемые пути развития. Мы продумываем ряд вероятных сценариев, нежели пропагандируем единственно правильное решение этих проблем. Мы также учитываем в настоящей дискуссии то, как выработка любых взглядов влияет на их дальнейшее укоренение. Обращение к некоторым проблемам с новых различных ракурсов благотворно влияет на их решение. Направляющие тезисы (теории), которые анализируются и пересматриваются, - это то, что научным сотрудникам удается лучше всего, и это тот наиболее полезный вклад, который они могут внести в процесс организации политики.

Питер Тейлор – член Британской академии

Проект Кентского Университета и авторов «Новых взглядов в государственной политике»

Ноябрь, 2011

Введение

«Различие», в первую очередь, относится к отличительным признакам людей, не обязательно идентичным или личным, в категории «раса», его этнической принадлежности, религии, культуры и национальности. Проблема политики заключается в том, как объединить различия таким образом, чтобы они перестали быть конфликтными.

Разнообразие в городах Европы

· Высокая степень слияния рас, этносов и религий в ведущих городах будет нормой для Европы XXI века и будет характеризовать ее национальную экономику, культурную и политическую жизнь.

· Следует ожидать дальнейшего притока мигрантов. Существующий страх и враждебное отношение, направленное на иммигрантов, особенно в отношении мусульман и ислама, может усилиться, если экономический кризис продолжится.

· Великобритания и другие страны западной Европы попытались или, по крайней мере, обсудили различные способы интеграции или взаимоотношений между меньшинством и большинством, но ни один подход не получил широкого распространения и не счелся успешным.

Взгляды и предубеждения

В Великобритании, по крайней мере до 1990х, существовало два предпочтения к исследованию и организации политики, чтобы справляться с постимиграционными «различиями»:

1. Транслатлантические предубеждения, преследовавшие идею проблем, наиболее обусловленных расовыми отношениями, имея ввиду отнощения между «черными» и «белыми» людьми в Североатлантическом мире. Города Соединенных Штатов, особенно гетто, были взяты в пример, и внимание было сконцентрировано на таких проблемах, как расовая дискриминация по цвету кожи, бедность, низкая успеваемость в образовании, наркотики, криминал и проблема детей, воспитанных матерями-одиночками.

2. До 1990х годов некоторые социологи и политики предвидели, что проблемы, обусловленные расой, этнической принадлежностью и мультикультурализмом, будут главенствующими и обращенными в сторону религии.

Сейчас известно, что основной костяк проблем – это не отношения между «черными» и «белыми», религией и неверующими, а отношения между Европой и исламом (Колдвэл,2009) и/или процессом интеграции (Joppke, 2010).

· Мы находимся на том моменте, где модели (шаблоны), теоретические исследования и политика терпят фиаско, и имеет место неопределенность и несогласие в том, каким образом их восстанавливать. Задача состоит не в том, чтобы размышлять о будущем, а в том, чтобы в срочном порядке установить реальную и приемлемую основу для создания теоретической базы и выработки стратегии.

Идентификация и ответная реакция на «разнообразие»

· Необходимость интеграции возникает тогда, когда сложившееся общество сталкивается с людьми, которых оно воспринимает, а вследствие этого и поступает с ними, неблагосклонно, сравнивая их с другими членами этого общества.

· Цель интеграции – равенство возможностей в социуме, где взаимодействие во всех сферах жизни общества – работе, образовании и т.д. – не основывается на понятии «расы» и «этноса».

· Даже если члены этнических меньшинств полностью вовлечены в систему права, имеют доступ к образованию и работе, это не значит, что они в полной мере интегрировались в общество. Интеграция подразумевает уровень самоидентификации в обществе и стране в целом.

· Следующая проблема в том, как объединить отличия, под которой я имею в виду вопрос «Как могут различия перестать быть конфликтными?»

· Существует четыре способа интеграции, рассмотренных здесь: ассимиляция, индивидуальная интеграция и два варианта мультикультурализма, один из которых является космополитизм.

Способы интеграции

Ассимиляция: процессы, затрагивающие изменения и отношения между социальными группами, рассматриваемые как односторонние, причем предпочтительным является результат, при котором приезжие доставляют минимальные неудобства обществу, в котором они поселяются, и становятся настолько похожими на своих новых соотечественников, насколько это возможно.

Индивидуальная интеграция: рассматривает любые узаконенные преобразования для мигрантов или меньшинств в качестве лиц, предъявляющих свои требования, и обладающих правами наравне с другими гражданами. Меньшинства могут существовать как частные объединения, которые не признаются и не поддерживаются в сфере общественности.

Мультикультурализм: интеграционные процессы, рассматриваемые в двустороннем порядке, включающие в себя как группы, так и отдельных граждан, и служащие различно для разных групп. Идея равенства главенствующая. Мультикультурное приспособление меньшинств в этом случае отличается от индивидуальной интеграции и космополитизма, поскольку оно открыто признает социальную значимость групп, не только индивидов и организаций.

Космополитизм: «различие» оценивается положительно (или принимается с осторожностью), но существование групп отрицается или, наоборот, допускается их присутствие без политического признания. Космополитизм дает наибольшую свободу представителям меньшинства и большинства объединяться, перенимать и учиться друг у друга.

Случаи, при которых мультикультурализм не исчерпан:

· Ангела Меркель и Дэвид Кемерон могут заявить о том, что мультикультурализм изжил себя. Тем не менее, их политика допускает и иногда усиливает общественное поведение и организацию группового различия, поддерживая мультикультурализм на практике.

· Разворачивая анти-мультикультурный дискурс, они придают законную силу политике мультикультурализма. К примеру, это Французский Совет Мусульманской Веры, учрежденный в 2003 году, представляющий всех мусульман в правительстве Франции по вопросам поклонения и ритуалов и укрепляющий связи между заинтересованными лицами.

· Многие, кто защищает мультикультурализм, указывают, что его успех заключается в их добрососедских отношениях, которые они характеризуют как многонациональные; в том, что они не только сосуществуют мирным путем, в полном согласии, но и соединяются (интегрируются) беспрепятственно. Однако подобные взгляды не предполагают поддержки твердой групповой идентичности и соответствующей политики – это то, что мы называем мультикультурализмом здесь – и вместе с тем они направлены на космополитизм.

· Идея мультикультурализма, основанного на группах, имеет тенденцию быть менее популярной, но ее непреднамеренность может быть частью будущего. Она в некоторой степени совпадает с концепцией «Большого общества», в котором союзы гражданских обществ, устроенные на основе их ареала и веры, включая многоконфессиональные группы, принимают на себя обязанности, возложенные на государственные органы.

· Современный упор на сплоченность и гражданскую ответственность является силой, восстанавливающей баланс политики мультикультурализма 1990х годов, который в значительной степени принял форму приспособления групп, будучи двусмысленным в отношении национальной идентичности и принимая за прерогативу сплоченность на локальном уровне. Пока он не принят полностью, может случиться так, что национальности, которые пишут через дефис (к примеру, афроамериканец, англ. “Afro-American”) станут нормой в Великобритании.

Какой вид интеграции присущ Европе?

Существует некоторые вопросы касательно того, чего ожидать в будущем:

1. Модели интеграции: будет ли Европа делать упор на ассимиляцию, господствующую исторически, или даст некоторое пространство негласному культурному разнообразию в рамках городской интеграции или лишь степень мультикультурного слияния?

И какими могут быть уровни интеграции (особенно в отношении построения идентичности): городской, религиозный, национальный или европейский? Рассмотрение идентичности на местном уровне может быть менее проблематичным, чем на национальном. Сходство и «различие» приходится характеризовать на разных уровнях и соединять вместе в чувство общности, достаточно сильного, чтобы охватить и уравновесить отличительные черты, значимые для людей.

2. Факторы разграничения: где в Европе главный разделяющий фактор будет взаимосвязан с постимиграционными общественными организациями? Будет ли это, например, фактор цвета кожи? Понятие «расы» может относиться не только к физическому облику, но и сочетаться с культурными качествами, такими, как язык, религия, семейные традиции, необычная одежда, кухня и виды искусства. В перспективе вполне вероятно разделение на «белых» и «не белых» или разграничение на основе культурного расизма, сочетающего как фактор «расы», так и «культуры».

3. Религия и атеизм: какое течение в религии или атеизме будет доминирующим?

Сегодня атеизм пользуется усиливающимся господством в западной Европе, но вместе с тем в большей мере он отличен в разных странах и приобретает умеренный характер, нежели радикальный. Существует три явных течения:

a. Организационное приспособление мусульман и/или религиозный плюрализм (многоконфессиональность)

b. Возрождение Христианской культурной самобытности

c. Более радикальный атеизм, не придерживающийся демократических взглядов, который под политическим секуляризмом имеет в виду, что религиозные верования и дискурсы должны быть изолированы от общественности и/или политики и, конечно, от видов деятельности, разрешенных и финансируемых государством.

Те немногие, кто развивает культурное Христианство и/или секуляризм в качестве идеологии в противовес исламу и его общественному признанию, бросают вызов как плюрализму, так и идее равенства, а значит и основам современной демократии. Это не просто опасность для демократии как таковой, но, учитывая нынешнюю обстановку высокого уровня страха и враждебного отношения к мусульманам и исламу, это грозит дальнейшей расово-религиозной дискриминацией в Европе.

Заключение

· Все испытанные модели интеграции, особенно, национальные, оказались в кризисе.

· В то же время, нам следует лучше понять суть проблемы и, следовательно, осознать, что должно быть сделано, если мы уже пришли к выводу о том, что дискурсы на тему интеграции и мультикультурализма – это подготовка к созданию концепции постимиграционного разнообразия, которая будет работать в трех направлениях: безусловное понимание связи между отдельными людьми и группами в обществе; ответная реакция политики; общее видение того, какие различия следует объединять.

· Четыре различных вида политической реакции (ассимиляция, индивидуальная интеграция, космополитизм и мультикультурализм) изложены здесь. Каждый из подходов имеет смысл, если он выбран (а не навязан) в отношении конкретной группы или человека. Не каждый способ подходит всем, и никто не должен быть проигнорирован.

· Сегодня мультикультурализм может быть рассмотрен европейским обществом и политиками непригодным, однако, поскольку сейчас мусульмане находятся в центре проблемы интеграции, едва ли они могут пройти этот процесс без какого-либо мультикультурного подхода.

· Наконец, расширение, написание через дефис и внутреннее разнообразие национальных особенностей является неотъемлемой частью интеграции, в результате которой граждане не просто обладают правами, а чувством собственной принадлежности ко всему так же, как и к своей группе.

Разнообразие в европейских городах

В настоящее время в большинстве крупнейших городов северо-западной Европы, особенно столицах, численность населения с небелым цветом кожи составляет 20-35% (т.е. люди не европейского происхождения, включая турков). Группы не белокожих людей относительно молодые. Даже без дальнейшей массовой иммиграции их число будет продолжать увеличиваться как минимум в течение одного поколения, прежде чем их численность станет устойчивой, достигшей или превысив 50% населения некоторых городов на протяжении нескольких следующих десятилетий или раньше. Это распространится и на большие современные города южной Европы. Высокий уровень расового, этнического и религиозного слияния в этих ведущих городах будет нормой в Европе XXI века и будет характеризовать ее национальную экономику, культурную и политическую жизнь, как это произошло в США XX века (и произойдет в XXI веке). Большинство не белокожих людей в странах Европы составляют мусульмане. Великобритания, где мусульмане составляют треть не белокожего населения, является исключением. По оценкам, сегодня в Западной Европе от 12 до более 17 миллионов мусульман, и в 15 странах Европейского Союза их население составляет всего около 3-5% и распространено относительно равномерно в крупных государствах. В то же время в крупных городах количественное соотношение мусульман намного больше и растет с большей интенсивностью, чем численность населения в целом (Lutz, SkirbekkandTesa 2007; Kaufman, GoujonandSkirbekk 2011).

Восстания в пригороде Парижа и в других местах в 2005 году происшествие с Датской карикатурой и другие проблемы, связанные с оскорблениями, свободой слова, распространением запрета на различные виды мусульманской женской одежды – это всего лишь ряд конфликтов, сосредоточенных вокруг отношений большинства и меньшинства. В связи с этим, вопросы об интеграции, равенстве, расизме и исламе стали центральными в европейской политике. В США раса и этнос были важным фактором в предоставлении гражданства и в организации политики. Ситуации в Великобритании и остальных странах в некотором роде различны (Brubaker 1992; Triandafyllidou, ModoodandMeer 2011). Более того, продолжающиеся потоки мигрантов вполне вероятны из-за старения населения Западной Европы. С очень низким уровнем рождаемости Европе будет трудно справляться с недостатком рабочей силы. Растущее население Восточной Европы, России и Северной Африки вместе с их безработной молодежью, источниками и каналами нелегальных миграционных потоков может в будущем стать главной частью населения Европы, например Турки. Трансконтинентальные большие семьи, вполне возможно, внесут вклад в рабочую силу. Такие семьи обычно утрачивают свою важность со временем, тем не менее, остаются значимыми для нескольких поколений в некоторых группах. Например, по оценкам, около 50% браков британских пакистанцев заключаются гражданками Пакистана, приезжающих в Великобританию в качестве жен(Dale, 2008).

Боязнь и враждебное отношение к иммигрантам, в частности, к мусульманам, усиливается беспокойством за безопасность, затрагивая как международные отношения и причины межнационального исламского терроризма, так и возможности, которые могут быть привлекательными для некоторых мусульман последующих поколений и людей других вер, которые являются фактически потенциальной рабочей силой для Европы. Наконец, ислам рассматривается в качестве угрозы культуре с нелиберальными и антидемократическими взглядами. Это особенно находит свое отражение в общественных мнениях и росте экстремистских консервативных партий по всей Западной Европе. Ведущие партии, если не вовлечены в это, берут во внимание подобные настроения. Боязнь, полярность и конфликты могут обостриться из-за продолжающегося экономического кризиса, поскольку этнические меньшинства и «белые», незащищенные от потери работы, сокращений на государственной службе и пособий, наиболее склонны встать на сторону радикальных консерваторов (SearchlightEducationalTrust 2011).

Наряду с соображениями, относящимися по поводу настоящих событий и сценариев будущего, существует более фундаментальная, аналитическая и политическая проблема, которую я называю «отношения между меньшинством и большинством» или «интеграцией». Великобритания и другие страны западной Европы попытались или, по крайней мере, обсудили различные способы интеграции или взаимоотношений между меньшинством и большинством, но ни один подход не получил широкого распространения и не счелся успешным. Это случилось в некоторой степени из-за недостаточного понимания того, как меняется этнический состав европейского общества. Например, с 1950 до начала 1970 годов Германия приняла большое число заморских временных рабочих (гастарбайтеров) и разрешила им остаться на основании возобновленных контрактов, нежели отправляла мигрантов обратно, как они изначально планировали. Мигрантам было позволено привозить в Германию свои семьи с целью воссоединения (в соответствии с интернациональными соглашениями касательно прав семейной жизни), и детям давали отдельное турецкое базовое образование. Общественное мнение настаивало на том, чтобы приезжие не обосновывались в Германии, и что «Германия – не дом для иммигрантов»[33]. Одним словом, коллективное возражение означало нежелание интеграции. Некоторые социологи говорили о «мифе возвращения» (ложная надежда на то, иммигранты вернутся на свою историческую родину). Они подтолкнули страну обналичить факты и конструктивно задуматься об отношениях между меньшинствами и большинством, нежели чем позволять случаям неравноправия распространяться из-за пренебрежения властей (SchmitterHeisler 1986:79-80).Они также взяли на себя инициативу в Германии и других странах высказываться против роста дискурсов, возлагающих на мигрантов и последующие поколения ответственность за отсутствие интеграции, когда на протяжении десяти лет общество большинства и их организации практиковали формальную и неформальную дискриминацию и изоляцию.

Тем не менее, интеллектуалы могут ошибаться в своих взглядах и тенденциях, а следовательно в отношении политических проблемах. Такое случилось с британскими социологами в отношении постимиграционного «разнообразия».

Взгляды и предубеждения

В Великобритании, впредь до 1990х годов, изучение постимиграционного «разнообразия» и выработка политики страдали от двух серьезных предубеждений. Первым было «трансатлантичское» предубеждение, преследовавшее идею того, что проблемы были в большей мере представлены в контексте расовых отношений, имея в виду отношения между «белыми» и «черными» людьми в североатлантическом регионе. Города Соединенных Штатов, в особенности гетто, были взяты за основу в изучении, и был сделан вывод о том, что бы ни сделали США сегодня, Великобритания сделает это завтра. В центре внимания были проблемы расизма по цвету кожи, бедность, низкая успеваемость в образовании, наркотики, криминал и проблема детей, воспитанных матерями-одиночками. Наблюдая за сегодняшним развитием тесных патриархальных связей, перевыполнением в образовании среди выходцев из Средней Азии (несмотря на одновременный недостаток в образовании народа Пакистана и Бангладеша, в особенности женщин), возрастающей социальной мобильностью граждан Индии и Китая, не говоря уже о несоразмерном числе миллионеров и миллиардеров из этих этнических групп, мы замечаем, насколько пошатнулась система взглядов Великобритании. И это связано со вторым предубеждением.

Британские светские предубеждения более характерны для Европы, чем для Америки.[34] Уже в 1990х годах некоторые социологи и политики предугадали, что проблемы, обусловленные «расой», «этносом» и «мультикультурализмом» в контексте религии, будут доминирующими. Но они не предвидели, что это приведет к эффективности британских организаций этнических меньшинств и их транснациональных связей. Кроме тех социологов, которые всегда рассматривают власть по нисходящей линии (через призму классов и/или расизма), ни один политик Великобритании не желал широкого распространения проблемы религии, которая все же появилась и сейчас будет существовать по крайней мере в течение некоторого времени. Общество большинства охотнее отвергло вопросы о расовой принадлежности и форме самоидентификации в пользу религии, поставив новую проблему на повестку дня (Модуд 1990; 2005). Сейчас известно, что основной костяк проблемы – это не отношения между «черными» и «белыми», религией и неверующими, а отношения между Европой и исламом (Колдвэл,2009) и/или процессом интеграции (Joppke, 2010).

Сложность интеграции иммигрантов показывает то, как проблема и причины, образующие их, могут изменяться в неожиданном направлении: от дешевой рабочей силы и расы до государственной религии, секуляризма и международного конфликта. Теоретики и политики стремятся наверстать упущенное в отношении событий и общественных движений как внутри страны, так и на межнациональном уровне. Мы находимся на том моменте, где модели (шаблоны), теоретические исследования и политика терпят фиаско, и имеет место неопределенность и несогласие в том, каким образом их восстанавливать. Каждая парадигма, которая была доминирующей на национальном уровне (например, мультикультурализм Нидерландов с отдельными «опорами» для католических, протестантских и социал-демократических объединений[35] или более интеграционная модель Великобритании, подход к иностранным рабочим, или гастарбайтерам, и республиканский секуляризм во Франции) потерпела фиаско, либо устарела (Vertovecand, Wassendorf 2010). Дальше всех в политике мультикультурализме продвинулись Нидерланды, но и там она пришла в заметный упадок (Joppke 2004). Британские восстания в городах северной Англии в 2001 году, вскоре сопровождаемые террористическими атаками 11 сентября в США, привели к пониманию того, что мультикультурализм породил раздельные враждебно настроенные общества (Cantle 2001; McGhee 2008).Франция сталкивалась с восстаниями ежедневно на протяжении 22 дней более чем в 250 населенных пунктах осенью 2005 года. Действовавший президент страны Жак Ширак, должен был говорить о «кризисе равенства», и это то, что стало главной темой в политике президента Николя Саркози. В Германии книга, в которой говорится о том, что турецкие иммигранты разрушают страну, разошлась с беспрецедентным тиражом, более чем миллионом копий менее, чем за месяц (Fekte 2011). Пока большинство дискурсов направлено в сторону общественного мнения и/или межнациональной интеграции и отказа от сепаратизма, не будет существовать согласия к сближению проблемы равенства и исходных принципов европейской демократии. Задача состоит не в том, чтобы размышлять о будущем, а в том, чтобы в срочном порядке установить реальную и приемлемую основу для создания теоретической базы и выработки стратегии. Далее моей целью будет выявление концепций и обсуждение существующих тенденций и возможных сценариев.

Идентификация и ответная реакция на «разнообразие»

Необходимость интеграции возникает тогда, когда сложившееся общество сталкивается с людьми, которых оно воспринимает, а вследствие этого и поступает с ними, неблагосклонно, сравнивая их с другими членами этого общества. Как правило, эти «аутсайдеры» чувствуют себя «отличными», пускай даже не в негативном плане. Эти трудности могут относиться к таким сферам и секторам жизни общества и политики, как прием на работу, образование или жилищный вопрос. Например, человек вовлекается в рынок труда тогда, когда она\он может чувствовать равенство в возможности получения работы и продвижения по карьерной лестнице, также и в сфере образования – необходимое обучение, чтобы вступить в соперничество в этой работе; также это происходит в том случае, если рынок труда не разделен на разные части с принципиально разными заработными платами и условиями труда по сравнению с теми, кто, откровенно говоря, обладает той же квалификацией и опытом. Это особенно уместно там, где дробление не основано (формально и неформально) на «различиях», таких как раса, этнос, религия и другое. На самом деле рынки труда могут быть организованы в более общем порядке.

Цель интеграции – равенство возможностей в социуме, где взаимодействие во всех сферах жизни общества – работе, образовании и т.д. – не основывается на понятии «расы» и «этноса». У понятия интеграции существует ряд составляющих, основанных на возможностях участия (сотрудничества), зависящих от конкретных условий и нуждающихся в защите посредством правовой и политической инициативы. Также существует символическая и субъективная стороны, которые также зависят от конкретных условий, у которых есть более общий или «макро» характер: то, как меньшинство воспринимается остальным населением страны и как члены меньшинств воспринимают отношения с обществом и страной в целом. Даже если члены этнических меньшинств полностью вовлечены в систему права, имеют доступ к образованию и работе, это не значит, что они в полной мере интегрировались в общество. Интеграция подразумевает уровень самоидентификации в обществе и стране в целом – это то, что Комиссия по вопросам многонациональной Великобритании называет «чувством общности» - и понимание большинством того, что представители меньшинств являются полноценными членами общества и имеют право считать себя связанными с данной страной.

Отраслевая (секторная) интеграция и общий смысл интеграции могут проявляться на уровне индивидуальности. Отдельный человек может как согласиться интегрироваться, так и нет; ему могут быть даны возможности принимать участие в чем-либо или нет. Объектом интереса здесь являются не индивидуальный выбор и возможности как таковые, а исследование их влияния на уровне групп и социума в общем. Чувство принадлежности зависит от того, как другие воспринимают и относятся к тебе не только как к индивидуальности, но и как к члену расовой группы или этно-религиозного сообщества. В этом случае у каждой области политики будет обязанности и сложности, например, в сфере уровней ограничений или сегрегации населения по месту жительства[36], однако существует также наше общее понимание того, каким является наше общество, и что значит быть членом этого общества. Это говорит о том, что это общественное понимание стоит наравне с общими терминами, политическими идеями и системами. Совещательная Комиссия в городе Квебек (Канада) сообщает: «Символические рамки интеграции (самосознание, религия, отношение других людей, коллективная память и прочее) не менее важны, чем функциональные и материальные основы» (Bouchard and Taylor 2008)/ Это чрезвычайно важно, потому что понятие кризиса мультикультурализма и интеграции функционирует повсеместно на уровне общества. Становится очевидным, когда один человек считает, что политика плохо ориентирована на интеграцию и насколько мало включено финансирование в сравнении с проблемами, которые часто становятся первоочередными. Говоря, о политических парадигмах (системах взглядов) – всеобщих идеалах или ориентации на нацию – так или иначе важно работать шире на социальном уровне.[37]

Я рассматриваю интеграцию в более широком макро-символическом смысле, включающую в себя политические системы и их выработку, приводя четыре модели интеграции: ассимиляция, индивидуальная интеграция и две версии мультикультурализма, одну из которых я буду называть космополитизмом.[38] Каждая модель предлагает собственную, отличную от других, версию основных взглядов европейской демократии (на свободу, равенство и гражданское единство, или «братство»), причем каждая из них является развивающейся. Проблемой, на решение которой направлены эти модели, является постиммиграционные «различия» (Модуд 2007). Крупномасштабная иммиграция в Европу была выражена термином «различие» среди людей. Понятие «различия» не ограничивается явлением иммиграции или продолжительностью пребывания мигрантов и их семей на территории Европы, или тем, что они прибыли из экономически менее развитых стран мира. «Различие», в первую очередь, относится к тому, по какому признаку отождествляют или разделяют людей: какова их самоидентификация (например, белый, черный, китаец, мусульманин), как они идентифицируют других (опять же, белый, черный, китаец, мусульманин) и то, как другие люди воспринимают их (снова белый, черный и т.д.).

Эти отличительные черты находятся (не обязательно однозначно или неоднозначно) в пределах понятий расовой и этнической принадлежности, религии, культуры и национальности, как разновидностей выражений понятия «различие». Несомненно, они будут классифицированы и рассмотрены путем их обобщения или конкретизации, однако важным пунктом, от которого происходит все, является то, чтобы эти отличительные черты сводились к чему-то или, более того, не являлись главным образом социо-экономическими или объективными с точки зрения классических социологических терминов. Отличительные черты включают в себя субъективное и объективное мнения. Отношения между мигрантами и «хозяевами», или если высказываться более точно, имея ввиду то, что миграции в этом контексте заняли в общей сложности три четверти XI века, и отношения между большинством и меньшинством не могут быть рассмотрены без использования видов «различий». Конструктивное взаимодействие не может быть разъясненным, позиция различных сторон не может быть предсказуемой (и даже угаданной), и политические предпочтения не могут быть выраженными без явного и скрытого использования идеи «различий». Концепции, анализируемые мной ниже, являются нормативными и политически ориентированными, однако они допускают непонимание того, в чем выражен общественный феномен, требующий ответных действий властей. Проблема здесь состоит в том, как объединить различия, и в этом смысле я задаюсь вопросом: «Как различия могут перестать быть конфликтными?». Далее я рассмотрю четыре модели интеграции представленных в таблице 1.

Модели интеграции

Ассимиляция – это термин, характеризующий процессы, затрагивающие изменения и отношения между социальными группами, рассматриваемые как односторонние. В этом случае предпочтительным является результат, при котором приезжие доставляют минимальные неудобства обществу, в котором они поселяются, и становятся настолько похожими на своих новых соотечественников, насколько это возможно.[39] Можно сказать, что это своего рода односторонняя интеграция. Это может быть простым методом невмешательства с некоторыми политическими ограничениями, однако государство может играть активную роль, которая влечет за собой ожидаемый исход. Так происходило в XX веке в Соединенных Штатах, которые проводили политику «американизации» в отношении мигрантов из Европы. Преследуемая цель для общества в целом подразумевает совершение минимальных изменений в любых сферах жизни населения большинства и в организации политики. Целью ассимиляции является уничтожение различий таким образом, что повод для дискриминации и конфликтов не могут возникнуть вовсе. Начиная с 1960х годов, сначала в англоговорящих стран и вслед за ними в других странах, ассимиляция, как способ проведения политики, стала нецелесообразной (особенно в отношении тех, кто в аспекте внешности и физиологии был отличен от остальных), анти-либиральной (имея ввиду слишком большое государственное вмешательство) и не уравнительной (к примеру, третирование приезжих граждан теми, кто хотя бы приблизительно равен). Это произошло уже в 1966 году, когда Джой Дженкинс, будущий министр внутренних дел Великобритании, сообщил, что, по мнению правительства Великобритании, интеграция – это «не красивый процесс ассимиляции, а одинаковые возможности для всех, сопровождаемые культурным разнообразием в рамках взаимной толерантности» (Дженкинс 1967:267). Ассимиляция – это термин, назначение которого быть направленного в русло интеграции. Даже сегодня, когда некоторые политики используют понятие интеграции, они на самом деле, сознательно или нет, подразумевают то, что на деле раскрывает смысл ассимиляции (Fekete 2008:8-19). Использование этих терминов в дискуссиях не может быть условным и должно быть обосновано с критической точки зрения.

В трех моделях, идущих вслед за ассимиляцией, процессы социального взаимодействия рассматриваются с двух сторон: когда от членов общества большинства наравне с иммигрантами и этническими меньшинствами подразумеваются какие-либо действия; и когда последние (этнические меньшинства) не могут быть обвинены в недостаточности или нежелании интеграции. Ассимиляция – с политической точки зрения не просто как индивидуальный выбор – совсем недавно продвинулась в сторону адаптации (принятия гражданства), подразумевая требования и тесты по истории отечества. Сложившееся общество – это система организаций, включающая рынок занятости, гражданское общество и государство, в котором происходит процесс интеграции. Предполагаемые и гражданские права и возможности должны быть разработаны с помощью законов о не дискриминации и организаций, регулирующих их. В этом случае мы должны разграничить понятия индивидуальной интеграции и мультикультурализма. Первый метод (индивидуальная интеграция) рассматривает любые узаконенные преобразования для мигрантов или меньшинств в качестве лиц, предъявляющих свои требования, и обладающих правами наравне с другими гражданами (Barry 2001). Меньшинства могут существовать как частные объединения, которые не признаются и не поддерживаются в сфере общественности.

Мультикультурализм – это интеграционные процессы, рассматриваемые в двустороннем порядке, включающие в себя как группы, так и отдельных граждан, и служащие различно для разных групп (CMEB 2000; Parech 2000; Modood 2007). В данном случае, каждая группа является отличной от других, а значит процесс интеграции не может включать в себя один шаблон или «кальку» (отсюда и «мульти»,что означает «много»). «Культурализм» означает то, что рассматриваемые группы людей характеризуются не только «новизной» или фенотипом или социально-экономическим расположением, но и определенными формами групповой идентичности. Интеграция групп – это не альтернатива индивидуальной интеграции, а дополнение к ней; это комплекс мер против дискриминации и это здоровая основа для индивидуальных прав. Как большинство концепций, мультикультурализм приобретает различные формы в различных контекстах и в разные времена. К примеру, политика мультикультурализма была по-разному воспринята в Нидерландах и Великобритании (Joppke 2004, Koopmans et al. 2005). Аналогичная ситуация сложилась в Комиссии Квебек (Канада) в отношении к англоговорящей Канаде (Bouchard and Taylor 2008:115-7). Понимание каждой «модели» интеграции – это определенный предмет дискуссии и споров. Те, кто разрабатывают подобную политику, могут брать в пример Роя Дженкинса, который соотносил понятия расы и культуры. Остальные, в том числе и более поздние участники дискуссии, могут обратиться к другим направлениям, к примеру, сделать центральной проблему религии, как это произошло в Великобритании относительно мусульман (Модуд 2005).

Понятие равенства наиболее близко к мультикультурализму, нежели к другим концепциям интеграционных процессов. Главным отличием между индивидуальной интеграцией и мультикультурализмом являются идеи всеобщего равного статуса для различных групп (расовых, этнических, религиозных и т.д.), которые по сути остаются базой для мультикультурализма. Постимиграционные меньшинства – это группы, отделенные от общества большинства, или иначе это общественная норма, характеризуемая двумя факторами: с одной стороны это негативные «различия», враждебность, неполноценность, клеймение, стереотипность, изоляция, дискриминация и расизм, с другой – это осознание группами чувства равенства. Эти два фактора являются ключевыми данными мультикультурализма. Спорные различия, характерные как для аутсайдеров, так и для членов групп (как внутри, так и снаружи), создают не просто некую форму индивидуальности, а скорее враждебность или неполноценность, которые уменьшают и усложняют равное сотрудничество в широком смысле как в обществе, так и в политике.

Совсем недавно мультикультурализм рассматривался как понятие, «где этно-культурно-религиозные меньшинства являются, или считаются, отдельными сообществами, и где государственная политика поощряет это разнообразие» (Emmerson 2011). Тем не менее, это лишь часть этой политики. Мультикультурализм приветствует тех, кто стремится поощрять подобное разнообразие. Но он также направлен на поиск общественного равенства, сходные с теми, которые Хартман и Гертис (2005) называют «новыми концепциями солидарности», основанные на равенстве (Bouchard and Taylor 2008). Каждая модель интеграции должна рассматриваться с позиции свободного выбора, равенства и братства (как показано в таблице 1). Характеристики политики мультукультурализма, пренебрегающие равенством, как главным ее компонентом, чрезвычайно просты и недостаточны.

Дальнейшее раскрытие понятий «мультикультурализм» и «интеграция»

Мультикультурное приспособление (адаптация) меньшинств в данном случае отличается от индивидуальной интеграции и космополитизма, поскольку оно открыто признает социальную значимость групп, не только индивидов и организаций. Все же здесь может иметь место существенная сложность касательно того, что подразумевается под «реальным существованием групп в социуме». Идеи групп, говоря абстрактно, гомогенны, неизменны, и не может идти речи об ограниченных в правах людях, когда мы говорим о мультикультурном признании (Модуд 2007:93-7).[40] Разногласия по поводу пространства, в котором постимиграционные группы существуют или могут существовать, и им может быть предоставлен политический статус, означают то, что у мультикультурализма есть два вида (Модуд 1998; Миир и Модуд 2009). Я же, используя термин «мультикультурализм», буду иметь в виду, что групповые отношения являются главным фактором в самоидентификации людей в нашем обществе.[41] Я буду использовать термин «космополитизм», ссылаясь на мнение о том, что «различие» может быть признано чрезвычайно значимым (или практически одобренным), но групповая идентичность незначима или, если все же если она существует, то она должна быть политически признана (Волдорн 1991). Суть трудности состоит в том, что на ранних стадиях миграции и поселения (обустройства), особенно в контексте легальности расизма, колониализма и европейских сторонников доминирующего положения группы в обществе, процессы социальной изоляции создали и усилили определенные формы группового сознания, такие как группы «белокожих» и «темнокожих». Тем не менее, являясь результатом социального смешивания, культурного диалога и глобализации, в которой доминирующие (групповые) идентичности современности (такие как раса и нация) растворяются, у людей есть больше течений и многих уравнительных признаков, объединяющих их в отдельных ситуациях или в случаях, зависимых от контекста (Hall 1992). Например, пути, которыми британцы карибского происхождения внедрились в «мультикультуру» и отдали предпочтение общительности и открытости, нежели отнесли себя к отдельному сообществу, могут тем не менее быть не полной формой индивидуальной интеграции (Gilroy 2000). Будучи экономически нестабильными и составляя достаточно большое число людей, касательно социальных проблем трущобных кварталов в городах, они стали неотъемлемой частью популярной культуры в сфере музыки, танца, молодежных стилей и спорта, в дальнейшем представляя большинство (Hall 1998). Признанные футбольные команды, Олимпиады и телевизионные программы, такие как Х-Фактор, сегодня являются центральными (наиболее интересными) для популярных национальных идентичностей, поэтому британцы карибского происхождения в популярной культуре являются идеалом для Великобритании. Более того, Великобритания и другие страны Западной Европы недавно испытали и сейчас испытывают новые волны иммиграций, и так будет продолжаться внутри Европейского Союза. Рассматривая разнообразие мест, откуда прибывают иммигранты, результатом (вполне спорным) являются не сообщества, а сбитые в одно целое массы языков, этнических обществ и религий, противоречащих друг другу и создающих «супер-разнообразие» (Vertovec 2007). Это может стать образцом для будущего, а может быть вовлечено в дальнейший спор о том, что глобализация, миграция и телекоммуникации создали (этнические) популяции, распространяющиеся в разных странах, взаимодействующих друг с другом, имеющих большую степень взаимной лояльности, которую они проявляют к согражданам.

Таблица 1 «Четыре модели интеграции»*

	Ассимиляция	Индивидуальная интеграция	Космополитизм	Мультикультурализм
Объекты политики	Отдельно взятые люди или группы, в контексте «различий».	Отдельные люди в контексте «различий», в особенности отношение к ним со стороны дискриминации государством и обществом.	Отдельные люди в контексте «различий», в особенности отношение к ним со стороны дискриминации государством и обществом. Общественная идея «мы и они».	Отдельно взятые люди или группы, в контексте «различий» », в особенности отношение к ним со стороны дискриминации государством и обществом. Общественная идея «мы и они».
Свобода	Меньшинства должны быть инициаторами подчинения (приспособления к) правилам большинства, как образца культуры.	Меньшинства могут выбирать, ассимилироваться, или культивировать собственную идентичность частным образом, однако их вынуждают считать себя не меньшинством, а национальной идентичностью	Как обществу меньшинства, так и большинства не следует относить себя к отдельной идентичности, но они обладают свободой взаимопроникновения.	Членам меньшинства, будучи свободными, следует ассимилироваться и интегрироваться или культивировать свое собственное групповое сотрудничество согласно их собственному выбору.
Равенство	Наличие разнообразия вызывает дискриминацию, поэтому оно избегается и нежелательно.	Дискриминация должна быть активно предотвращена таким образом, что к каждому относятся как к индивидуальности, не основываясь на различиях.	Политика не дискриминации должна сопровождаться смещением (свержением) доминирующей культуры.	В дополнение к политике не дискриминации общество должно предоставить условия для существования новых групповых идентичностей и их норм.
Братство	Сильная, гомогенная, национальная идентичность.	Отсутствие дискриминации и культивирования автономии сообществ внутри национального, либерально-демократического сотрудничества граждан.	Люди должны быть свободными для объединения общественных и национальных барьеров и должны воспринимать себя как равных граждан.	Гражданское и национальное равенство должно включать в себя групповые идентичности, важные как для большинства, так и меньшинства. Отношения между группами должны быть диалогическими, нежели группы были бы однородными, сообразно доминирующему обществу.

В каких случаях космополитизм выходит за рамки индивидуальной интеграции? Его отличительная черта (этос) заключается в том, что нам следует дорожить разнообразием и создавать такие условия, в которых оно предпочтительно индивидуально для каждого. Мы должны препятствовать всем формам давления групповых идентичностей на отдельных людей и, таким образом, идеям, изображению и предубеждениям, согласно которым люди разделены или изображены вредящими, вследствие чего они изолированы от полноценного сотрудничества в обществе. Нам не стоит допускать, чтобы ассимиляция и подчинение (конформизм) были главенствующими в системе групповых норм. Врожденные и приписанные идентичности, которые помещают людей в ячейки (общества) не по их желанию, давая им лишь сценарий их жизни, должны быть отклонены: они не только уменьшаю возможности человека как такового, но и разделяют общество на противодействующие (враждующие) стороны (Appiah 1994).[42] Космополитизм – это концепция мультикультурализма, предусматривающая максимальную свободу как для меньшинств, так и большинства, дающая возможность смешиваться, заимствовать и учиться друг у друга, не имея значения, ваша эта группа или нет. Индивидуальные черты – это смесь частиц различных групп и наследуемых признаков, а, значит, нет места одной доминирующей социальной идентичности, которой соответствовали бы все остальные. Таким образом, общество формируется как смесь культур, как «мультикультура».

Однако, будучи привлекательным образом для современного общества и перекликаясь с идеями либералов-демократов, все это лишь частично соответствует им и, как говорит Лондон сегодня, оставляет в стороне многие районы Великобритании и страны континентальной Европы. В некоторых городах и городских поселениях северной Великобритании не существует нескольких групп, а лишь две, например, азиатские мусульмане и «белые». Члены меньшинств не распространяются по поводу отличительных черт, тем самым интегрируясь и смешиваясь, но в то же время у них есть строгое чувство принадлежности к одной или двум идентичностям. Большинство мусульман Великобритании воспринимают себя как мусульманин и/или британец, обычно совмещая эти понятия (Travis 2002). Супер-различия возникают повсюду, не беря во внимание уничтожение факта существования укорененных, постколониальных сообществ, которые имеют особую историческую связь с Соединенным Королевством и особое политическое значение. Аналогично этому в других странах Европы существуют сообщества, обладающие собственной исторической важностью, например, выходцы их стран Магриба во Франции или турки в Германии. Некоторые группы продолжают быть многочисленными по сравнению с другими и остаются группами как в своих, так и чужих глазах; они становятся центром общественной политики, особенно если их обвиняют в нежелании интеграции. К примеру, мусульмане отнесены в эту категорию на протяжении большей части Западной Европы, даже если в странах существует высокая степень содружества и разнообразия.

Это не говорит о том, что такая самоидентификация меньшинств является особенной. Успешные исследования показали, что большинство мусульман в Великобритании сами себя строго определяют как мусульман, в то время как большинство определено британцами. На самом деле, более вероятно, что их (мусульман) будут определять как британцев и говорить, что к ним будет больше доверия в ключевых британских организациях, нежели к не мусульманам (HeathandRoberts 2008). Галуп (2009) обнаружил то же самое в Германии, менее во Франции, несмотря на то, что Пью (Pew, 2006)нашел более высокий уровень национальной самоидентификации по большей части во Франции, нежели в других западно-европейских странах. Постимиграционные идентичности, которые пишут через дефис, например, британо-индийцы, стали нормальным явлением для Великобритании, тогда как в США они существуют уже на протяжении десятилетий. Диаспорные связи, описанные выше, несомненно, существуют и вероятнее всего будут усиливаться, но окончательный результат не заключается в неизбежном ослаблении национальной гражданской принадлежности: у британцеа афро-карибского происхождения и выходцев из южной Азии есть семьи в странах, из которых они родом, в США и Канаде, но малоочевидно, что большинсвто членов этих семей не считают себя британцами, американцами или канадцами. На самом деле, исследования показывают, что мультикультурные страны достигают более высокого уровня национальной самоидентификации.

Немаловажным различием между концепцией индивидуальной интеграции и мультикультурализмом является то, что формирует группы. В мультикультурализме группы формируются из одного постимиграционного меньшинства, а из нескольких – отсюда понятие «мульти». Тем не менее, ни мультикультурализм, ни космополитизм не формируют полноценной, всеобъемлющей социальной и политической модели, потому что наше общество включает в себя как людей, что самосознание (идентичность) основано на коллективном взаимодействии, как сикхи и мусульмане, и людей, которых одна главная группа не воспринимает и не доверяет им. И тогда одна из ряда различных идентичностей может быть приемлемой для различных контекстов, иногда как рабочий, женщина, лондонец, британец. С перспективы космополитизма, такие формы самоопределения следует считать взаимодействующими (комплементарными) (CMEB 2000; Modoodand, Dobbernack 2011). Более того, пока признание этнических или религиозных групп может иметь легальные масштабы, в других сферах это будет происходить на уровне гражданских совещаний, политического участия, организационной политики (например, на уровне школ и медицинских учреждений), понятийного представления, особенно относительно дискурсов на тему общественных союзов или национальной идентичности и их восстановления. По этим причинам мультикультурализм и космополитизм могут быть полезными для понимания различных аспектов этнических отношений в нашем обществе.

Независимо от того, в какой степени признание групп меньшинств формально или неформально, сопровождается государством или полуавтономными организациями гражданского общества, личные права и величина гражданской ответственности не поставлены в качестве задач. Тем не менее, может существовать искреннее беспокойство за то, что некоторые группы в определенное время в различных сферах жизни становятся ориентированными на познание самих себя (интроспективными). Там, где в первую существует беспокойство касательно недостатка интеграции и взаимодействия между группами на локальном уровне, мерой социальной сплоченности может быть ответное действие, как, например, в христианской школе предлагаются места для нехристиан или соединение с нехристианской школой. Там, где существует озабоченность касательно самооценки и дискурсов в более общем смысле, проблема будет состоять в национальном и социальном равенстве (идентичности). В то же время это по природе никогда не было частью любой теории или политики мультикультурализма, ведь известно, что это основательная тревога по поводу кризиса мультикультурализма, особенно если существуют мнения о том, что мультикультурализм ведет к сепаратизму.[43] И все же стоит заметить, что мультикультурализм – это интеграционная модель. Попытки его продвижения должны быть хорошо изученными, чтобы иметь успех, ровно как враждебное отношение к меньшинствам и другие модели интеграции должны быть оценены (исследованы) (Бантинг и Кимлика 2008).

Случаи, при которых мультикультурализм не исчерпан

Раскрывая смысл термина «мультикультурализм», полезно было бы обратиться к тем, кто считает, что кумльтикультурализм потерпел фиаско (Weldon, 1989) или исчерпал себя (Кэмерон 2011). Они таким образом поддерживают ассимиляцию, индивидуальную интеграцию или космополитизм. В то же время, они признают и по возможности способствуют усилению социального поведения и построения группового разнообразия, сетуя на некоторые группы (особенно на мусульман), так как последние особенно выделяются в качестве обособленной группы, тогда как она не должна быть таковой; они мотивируют это тенденцией к сепаратизму в группах, поддерживаемых якобы политикой мультикультурализма. В результате возникает парадоксальная ситуация, в которой ярые (убежденные) критики мультикультурализма поддерживают некоторые принципы мультикультурализма даже, если они отрицают его применение в политической практике. Если бы они считали, что эти группы являются просто результатом стереотипов и исключения или изоляции (имея ввиду, что расовые группы являются продуктом расизма) или придерживались приоритетно социально-экономических взглядов (как, впрочем, представители рабочего класса), то существовали бы социологические разногласия с представителями мультикультурализма. Ирония состоит в том, что обвинительные дискурсы по поводу «некоторых не интегрирующихся групп» могут только усиливать групповые идентичности и способствовать социальным условиям, в которых мультикультурализм становится социологически приемлемой политикой. С другой стороны, социологи, игнорирующие этничность и отдающие предпочтение, скажем, отдельно взятым людям, классам и полам, в большей степени будут противниками приверженцев мультикультурализма, но в то же время не способные разъяснить или прогнозировать значимые социальные реалии (тенденции). Наша нормативная установка, импонирующая мультикультурализму или индивидуальной интеграции, представляет нам идеальную социологию, предлагая себя в качестве оправданной политики, поскольку мы считаем, что наши взгляды на то, как группы и отдельно взятые люди взаимодействуют в обществе скорее точны (правильны), нежели нет.

Более того, не только в сфере социологии противники мультикультурализма могут прийти поймать себя на использовании идей этой политики; даже разворачивая анти-мультикультурный дискурс, они могут официально заявлять о политике мультикультурализма.[44] К примеру, они могут продолжать сотрудничать с группами в плане совещаний, представительства и снабжения их чем-либо. Британское правительство нашло необходимым повысить масштабы и уровень совещаний с мусульманами в Великобритании с сентября 2011 года, будучи недовольным существующими организациями, постановили увеличить число контактных лиц и каналов коммуникации. По собственному признанию страны-противники мультикультурализма и правительства стали работать над повышением корпоративных практики, к примеру, посредством учреждением Николя Саркози Французского Совета мусульманской веры в 2003 году с целью представительства мусульман по вопросам поклонения и ритуалов; или посредством проведения исламской конференции в Германии в 2005 году, которая стала предметом исследования и все еще выставлена на повестку дня на политической арене. Все это является частично малоэффективными попытками контролировать мусульман или связаться с ними в определенных направлениях; и все же подобные организационные процессы могут быть поняты лишь в аспекте мультикультурализма, поскольку они не импонируют концептуальным основам ассимиляции, индивидуальной интеграции или космополитизма.

На самом деле существует нетерпимость (отсутствие толерантности) к определенным мусульманским традициям (в частности, это никаб), и это отражается также в некоторых законах и политике стран Европы (но все еще не в Великобритании). Мы все еще не свидетельствуем о сдвиге в системах взглядов, о фундаментальной перемене в моделях или интерпретациях того, как разъяснить события, к примеру, о многонациональной до индивидуальной интеграции. Сторонники анти-мультикультурализма могут не только свидетельствовать о присутствии (видимости) групп, как мусульман, но и выражать мнение о том, что существует недостаточное участие таких групп в общественной жизни и разделение общего мнения. По моему мнению, меры должны состоять не в ассимиляции и индивидуальной интеграции, а в признании социальных реалий и политической значимости этих групп. Можно посчитать, что я придаю неясность в различии мультикультурализма от политической критики. В том, что последнее (критика), а не первое подчеркивает интеграцию в общественную жизнь. Тем не менее, я имею ввиду: мультикультурализм в работах ведущих теоретиков, таких как Чарльз Тейлор, Уилл Кимлика, Бикху Парекх и Энн Филипс, соответствующие документы, законы и политика Канады, Австралии и Великобритании – все это нацелено на интеграцию (см. Модуд 2007: 14-20 для деталей). Различие между сторонниками и противниками мультикультурализма состоит не в цели интеграции, а, во-первых, в нормативном понимании интеграции. Я попытался разъяснить это, ссылаясь на различные(альтернативные) интерпретации и расставление приоритетов для нормативных концепций свободы, равенства и братства (систематизированных в Таблице 1). Во-вторых, существуют различные суждения о контекстах «что будет способствовать результатам» и, в более общем смысле, как работает общество или это то, что я называю имплицитной (скрытой, неявной) социологией.

Эта аналитическая база помогает нам также понять тех, кто приветствует разнообразие, но одновременно солидарен с критиками мультикультурализма. Они обычно указывают на общественное утверждение сильных групповых идентичностей посредством людей из этих групп с целью достижения мобилизированной группой определенной политики и/или требования особенного отношения. Одни высказываются о том, что политика мультикультурализма успешна в их районе проживания, которые они описывают как мульти-этнические и где люди не просто мирно живут, но и свободно смешиваются, и где это смешивание ценится выше монокультурализма. Однако подобные взгляды не предполагают поддержки твердой групповой идентичности и соответствующей политики. Наоборот, их успех может зависеть от отсутствия последнего.[45] И пока такая зависимость является самой по себе обоснованной, она не сталкивается с критикой мультикультурализма и по сути может разделять эту политику. Мультикультурализм, основанный на группах, стал непопулярным, этого мнения придерживаются и критики, хотя, как я считаю, это завуалировано тем, что я понимаю под космополитизмом, на который ссылаются и другие сторонники мультикультурализма.

Примером этой тенденции может служить путь, по которому общество большинства в Австралии пошло навстречу мультикультурализму, и на самом деле это стало составной частью равенства в стране, но этот пример скорее следует рассматривать с контекста интеграции отдельно взятых людей, нежели объединения групп (Brett and Moran 2011:203). Мультикультурализм, основанный на группах, менее популярен, чем космополитизм. И вопрос, который нам предстоит рассмотреть, состоит в следующем: может ли интеграция всех постимиграционных формаций (групп) быть достигнута без космополитизма. Более того, мультикультурализм, основанный на группах, в котором взаимодействие является добровольным и сознательным, может быть частью будущего посредством непреднамеренности (неумышленности), и это в высокой степени импонирует взглядам премьер-министра Кэмерона на идею «Большого общества», в котором гражданско-общественные объединения основаны на доверии и ориентации на свое место жительства (локальность), включая межрелигиозные группы, и эти объединения придут на смену приходящим в упадок делам государственных организаций. Если случится так, что такие группы как сикхи, индийцы или мусульмане станут в гражданском обществе своего рода партнерами правительства и будут делегатами, то будет сложно представить, как «Большому обществу» удастся объяснить отказ страны от политики мультикультурализма на государственном уровне.

Приведенный здесь анализ соответствующих идей об обществе и политических системах взглядов (парадигмах), каждая из которых состоит из модели общества и нормативных политических идей, подразумевает чувство единства и братства. Приведенные четыре модели интеграции рассказывают нам не только о том, каким образом организовано общество (или о политике), а также включают идеи по поводу людей как социальной общности, но они, все же, не развитые и первичные (см. таблицу 1). По мнению приверженцев модели ассимиляции, она (общность, единство) состоит из сильной гомогенной национальной идентичности. Модель индивидуальной интеграции указывает на либерально-демократический характер формы правления в государстве. Космополитизм заботится о понятии национальной идентичности, которая требует верноподданства от всех граждан, одновременно создавая барьеры между нами о остальной частью мира. Вместе с моделью мультикультурализма следует позитивное видение всеобщего обновления таким образом, что в результате в обществе прежде изолированные и маргинальные слои составляют основу равенства и чувства принадлежности. И это происходит на таком уровне, что мы можем говорить о мультикультурной интеграции или мультикультурном гражданском взаимодействии (Taylor 1994; Parekh 2000; Modood 2007). Этот третий уровень мультикультурализма, включающий социологический факт «различия», присутствия групп и изоляции, но выходит за пределы индивидуальных прав и политической аккомодации, является вышеупомянутым уровнем мультикультурализма. Вот как полагают те, чье понимание мультикультурализма (иногда спорное и наоборот истинное) состоит в том, что он поощряет разнообразие меньшинств без уравновешивающей силы параллельных общностей с их видением всеобщего блага. Это привело многих толкователей (обозревателей) и политиков к разговору о мультикультурализме как о разъединительной и продуктивной сегрегации.

Теоретики мультикультурализма, такие как Тэйлор (1994) и Парекх (2000), соответствующие политические документы, принятие законов в Канаде и Австралии, повсюду признанные пионерами и примерами государственной политики мультикультурализма, выстраивают и призывают к идее национального гражданского взаимодействия. Следовательно, с точки зрения мультикультурализма, но не с точки зрения его критиков, недавняя конкретизация внимания на сплоченности и социальной ответственности, иногда называемый «гражданским поворотом», восстановление баланса политического мультикультурализма 1990х годов. Это в значительной степени приобрело форму аккомодации групп, которую в свою очередь являются неоднозначными в вопросе национальной идентичности (Meer and Modood 2009).[46]’[47] Это не делает недействительными предоставленные здесь анализы о том, что успешная интеграция маловероятна без присутствия в некой степени организационной (институциональной) аккомодации. На самом деле, для сторонников мультикультурализма возобновление национальной идентичности должно быть определенно многогранным и открытым по отношению к группам меньшинств. Это подразумевает переосмысление «национальной истории» с участием меньшинств в качестве важных «персонажей»; не неясность понятия «различия», а его смысловое переплетение с группой большинства, где каждый может ясно видеть себя, даст каждому чувство принадлежности друг к другу (CMEB 2000: 54-6; Modood 2007:145-154). Политика меньшинств является общепринятой в Соединенных Штатах, но большинство групп, уважая и почитая сове происхождение, ищут пути осуществления американской мечты. Они стремятся быть и стать принятыми в качестве американцев, которые пишутся через дефис (например, итальяно-американцы (Italian-Americans), то есть итальянцы американского происхождения, или представители Азии американского происхождения, дословно – “Asian-Americans”). Эта тенденция в настоящее время распространяется и в Западной Европе. Они пока что не полностью приняты, но может случиться так, что национальности, которые пишутся через дефис, могут также стать там нормой.

Каков характер интеграции в Европе?

Тема, обсужденная ранее, поднимает три важных вопроса касательно того, чего ожидать в будущем. Это глубокие вопросы публично-правовой философии и политики, которые также подразумевают обществоведческое исследование в отношении трендов, возможностей, реальности и требуют наибольших усилий в решении. Это вопросы об интеграции и идентичностях, о затяжной разобщенности и раздробленности, о религии и секуляризме.

Европа – это большой разнообразный континент, смешивающий (объединяющий) несколько различных религий, культурных идентичностей и традиционных путей гражданского взаимодействия и сотрудничества. Здесь мы обратим внимание на наиболее значимые и экономически доминирующие нации, самыми важными из которых являются нации Германии и Франции. Будут ли эти страны настаивать на ассимиляции, исторически доминирующем примере, или предоставят некоторое пространство для частного (неофициального) культурного разнообразия внутри модели гражданской интеграции (нынешняя французская идеология, не являющаяся всеобъемлющей с практической точки зрения) или допустят некоторую степень мультикультурной интеграции (как это произошло в Голландии и Швеции)? Последний путь распространил свое влияние в англоговорящих странах до сентября 2011 года, но с того момента способность восприятия настолько выросла, что не ассимилированные мигранты, особенно мусульмане, стали восприниматься как потенциальная угроза безопасности, и поэтому стоит добавить еще одну специальную колонку к нашей таблице. Недавнее исследование семи европейских стран (не включая Голландию и Швецию) показало, что Великобритания и в меньшей степени Бельгия были приблизительно близки к политике мультикультурализма, тогда как остальные, не хотя и не отказываясь от нее, не ставили эту политику в прерогативу (Triandafyllidou, Modood and Meer 2011)[48]. Тем не менее, тема культурной идентичности является значительной, например, касательно различия полов и исторически давящего национализма (таких как каталонского, шотландского, фламандского и др.). Маловероятно, что он утихнет в настоящем контексте глобализации. И кажется, что это способствует движению групповых идентичностей в ответ на восприятие глобальной, на сегодняшний момент американизированной, культурной однородности (Castells 1997).

Вторые и третьи поколения, происходящие от мигрантов и находящиеся в этой атмосфере, могут продолжить сосредоточиваться (мобилизоваться) вокруг культурных идентичностей, основывающих разнообразие, и могут требовать равенства в уважении, особенно если эти идентичности находятся в центре дискриминации и общественного неравенства. Конечно, некоторые могут желать, чтобы меньшинства не содержались в таких условиях и чтобы они стали доминирующей идентичностью среди других групп, образующих общество. Но эта проблема не может быть решена благодаря одним желаниям. Многое зависит от давления, которое ощущают на себе, и от степени слежки за жизнями членов меньшинств. Если СМИ постоянно обращает внимание на одну групповую идентичность, распространяя тревожные слухи о ней и формируя стереотипы, и если члены этих групп чувствуют, будто они на виду, и считают, что каждый считает, что они взаимодействуют только внутри их группы, то очень сложно сформировать спокойную идентичность. Тем не менее, существует несколько примеров того, как единичные идентичности смогли обезопасить себя и стать многочисленными. В 70х и 80х годах XX века многие чернокожие британцы, особенно, молодые люди, поняли, что общество может воспринимать их только как «черных» и как проблему и, более того, как объект боязни (устрашения и страха). И все же, как упомянуто выше, благодаря их участию и лидерству в популярной культуре, СМИ (параллельно с негативными представлениями) стали показывать чернокожих в сфере социального взаимодействия как талантливых и интересных, привлекательных и модных, как чемпионов нации на спортивной арене.

Дальнейший аспект этого вопроса касается уровня, на котором интеграция может иметь место, особенно в отношении построения идентичности: городской, региональной, национальной или европейской? Другой путь построения вопроса: какое написание через дефис (в самоидентификации) допустимо и какое будет действительно срабатывать в обществе? В США написание через дефис относится к слову «Америка» (не Техас, не Калифорния или что-то иное), однако в современной Европе интеграционная политика направлена на развитие достаточно сильного чувства национальной гражданской принадлежности. Более того, в таких странах, как Франция и Великобритания (разделенная дефисом в написании) национальная идентификация достаточно сильна среди второго поколения (и, таким образом, является основанием для споров о неравном отношении, как национализме), однако идентификация с Европой более слабая, нежели среди «белых» сверстников. Европейская идентичность как основа для равенства/принадлежности и средство воздействия на равенство/принадлежность на национальном уровне может быть полезной для некоторых стран, ровно как и не может. Фаас (2010) спорит о том, что молодые турки в Германии предпочитают считать себя европейцами, и это, на самом деле, причина, по которой идентификация меньшинств с местом проживания (например, Ливерпуль или Роттердам) может быть намного легче, чем «британец» или «голландец» в силу национального, культурного, исторического и политического «багажа», который следует с последним способом идентификации. К примеру, один может сказать, что он горд быть ливерпульцем (жителем Ливерпуля) без чувства того, что это не подразумевает его британской или американской принадлежности к Ираку. Более того, ваши сограждане могут сказать «вы не настоящий голландец», если вы не были рождены в Голландии, однако маловероятно, что они скажут «вы не роттердамец», если вы на протяжении долгого времени живете в этом городе. Некоторые современные общественные науки и направления в политике ставят акцент на важность городских и региональных идентичностей как на путь преодоления более эмоциональных и сеющих распри дебатов о национальных идентичностях (Cantle 2011; Keith 2005). Этот вид провинциализма на самом деле был частью британской традиции расовых отношений, в которой понятие «расы» было слишком близко к национальному государству, и таким образом фонды и власть были вверены в руки местных властей в надежде на устранение проблем ограничит масштабы конфликтов. Этот вид локальной идентификации может быть сообразным идее «Большого общества», которую предпочел премьер-министр мистер Девид Кэмерон, несмотря на то, что для многих молодых людей и не только этнических меньшинств она предпочтительна из-за отчуждения от национальной идентичности.

Тем не менее, сильные идентичности меньшинств, особенно если они мобилизованы на национальном и транснациональном уровне (как это произошло во время некоторых мусульманских конфликтов, как, например инцидент с Рушди и датской карикатурой, не беря во внимание радикальный Ислам), вряд ли могут быть уравновешенными без достаточно воображаемых, национально сильных, всеобъемлющих пояснений (рассказов, толкований). Более того, маловероятно, что отношения между меньшинством и большинством могут достигнуть новых форм межотраслевого сотрудничества и солидарности без проблемно-ориентированного сотрудничества в большинстве районов и без «переосмысления национальной истории» (CMEB 2000:14). Интеграция должна рассматриваться как многоуровневый процесс. Она призвана прекратить дискриминацию и относящиеся к ней социально-экономические неудобства и, в то же время, предложить присоединение к идентичностям тех людей, кто был бы горд быть ее частью. Уважение к «различию» является неотъемлемой частью многих представителей меньшинств. Чтобы гарантировать то, что идентичность не способствует розни и расколу, «различие» меньшинств должно быть основано на соответствующей многосторонней концепции равноправного гражданского сотрудничества. Для большинства людей понятие равноправного гражданского сотрудничества будет слишком абстрактным до тех пор, пока оно носит в большей степени экспериментальный и воображаемый характер. Следовательно, равенство и «различие» должны быть выражены на различных уровнях и переплетены вместе, образуя чувство общности, достаточно сильное, чтобы применяться на практике и создавать уравновешивающую силу без оскорбления иных идентичностей.

Разделяющие факторы

Следующий вопрос состоит в следующем: где будет главный фактор разграничения в Европе находиться в отношении с постимиграционными социальными формациями? Будет ли это, например, фактор цвета кожи? В Великобритании мы нашли рациональный подход к интеграции через то, что можно назвать (в других странах язык может не обладать подобным сочетанием с подобным значением) «расовыми отношениями» в американском понимании. Люди осознали, что главной проблемой является расовая дискриминация или расизм, который, несомненно, имеет исторические корни через призму рабства, колониализма и империй. Проблема отношений с мусульманами, которая сегодня занимает доминантные позиции в заголовках газет, стала лишь частью отношений между меньшинствами и большинством с начала 1990х годов. В Великобритании практически никто, ни политологи, ни СМИ, ни ученые, не говорили о мусульманах до конца 1980х годов, времени конфликта касательно Салмана Рушди. Во Франции, где проблема мусульман и ислама стоит еще острее относительно постимиграционных национальных дебатов, конфликтом стали современные разногласия по поводу ношения платка. С тех пор ненависть к мусульманам очень сильно возросла, а мусульманские символы, такие как одежда, мечети, стали центром внимания радикальных политиков и объектом правового регулирования во всей Западной Европе.

Согласно англо-американской или атлантоцентрической версии расизма, которая является одной из классических и прочных версий, это сочетание наследственности и социальной обусловленности, которые призваны объяснить присутствие определенных, главным образом негативных культурных индивидуальных черт (Miles 1989:71-72). И все же, в то время как расисты выставляют людей африканского происхождения как «расу», опираясь на свое отношение к африканской внешности, как, например, грубый, эмоциональный, гиперактивный и невежественный, рациональное представление южных азиатов и арабов не так сильно привязано к внешности. Это проявилось относительно таких культурных аспектов, как в языке, религии, структуре семьи, особенностях одежды, национальной кухне и изобразительном искусстве (Modood 2005:6-18; Meer and Modood 2009b). Подобные тенденции обращены в сторону исключения, притеснения или дискриминации против азиатов, арабов и мусульман, формируя тем самым из группу и подкрепляя это негативным отношением к ним. И все же на эти тенденции касательно мусульман в настоящее время наложены стереотипы или, иными словами, они обусловлены проблемами расовой дискриминации в Европе и где-либо еще. Большинство распознает их по фенотипу (это преимущественно для арабской и южно-азиатской внешности), равно как и по одежде, имени и иногда по акценту. Вдобавок к этому, идентификация (или распознавание) – это стереотипы о религиозном фанатизме, сепаратизме, нежелании интеграции, недостатке национального единства или даже нелояльности и ассоциации с отношением к терроризму (Malik 2010; Sayyid and Vakil 2010).

Следует также брать во внимание присутствие у многих людей ксенофобии, которая может подразумевать и белокожих «жертв», как это отметили недавние восточно-европейские и южно-американские трудовые мигранты. Но все еще маловероятно, что подобные затяжные конфликтные ситуации будут иметь место (потому что слишком рано еще об этом говорить). Наиболее вероятно, что это будет разделение на «белых» и «не белых», или основано на дискриминации по цвету кожи, расизме, тем самым совмещая понятия «расы» и «культуры», и особой формой станет анти-мусульманский расизм. Или вместе с этим, это будет разделение на мусульман и не мусульман, в котором в «группу» мусульман попадут европейцы со схожим фенотипом, тогда как не мусульманами будут считаться евреи, индийцы, чернокожие христиане и другие. Тем не менее, различные разделяющие факторы могут появляться даже там, где есть один доминирующий, например как в США.

Религия и секуляризм

В большинстве стран Европы, если не во всех, существуют символические, институциональные (организационные), политические и финансовые связующие между государством и христианством. Секуляризм резко возрос в силе и масштабе, но исторически сложившийся компромисс с религией является ключевой чертой западно-европейского секуляризма, нежели абсолютное разделение политики и религии вообще. Секуляризм сегодня переживает праздную доминантную позицию в Западной Европе, но это скорее умеренный секуляризм, нежели радикальный. Присутствие мусульман и предъявления их прав в европейском обществе и государствах, тем не менее, закончилось временным изменением аспектов секуляризации и упадком коллективного религиозного сознания. В ответ повысились притязания Просвященного секуляризма и (культурного) христианства. Следовательно, можно выделить три тенденции.

Во-первых, существует тенденция организационной аккомодации, в которой взгляды Французского Совета Мусульманской Веры и Исламской конференции были только что упомянуты. Необходимость развития религиозного равенства, объединение некоторых мусульманских школ подобно другим существующим религиозным школам, включение религиозного вопроса в перепись Великобритании 2001 года впервые с ее введения в 1885 году, рекомендации Королевской Комиссии на тему реформы в Палате Лордов (2000) расширить число религиозных представительств – все это некоторые примеры Великобритании (see Cesari 2004; Modood and Kastoryano 2006; Bowen 2010).

Во-вторых, это возрождение христианских культурных идентичностей. Например, умышленный вопрос о религии в переписи Великобритании 2001 года показал больше всего ответов «христианин», нежели в каких-либо других исследованиях. В то же время в исследовании «Британские социальные отношения» в 1992 году 32% опрошенных не верили в бога, а в более позднем этом же исследовании 43% опрошенных не относили себя к религии (на самом деле эта цифра достигала 59%); в 2001 году в переписи 72% опрошенных относили себя к христианам и менее 16% не относили себя ни к какой религии. Таким образом, присутствие и социальная выделенность мусульман может стать фактором стимуляции христианской идентичности (Voas and Bruce 2004). Появление новой, политически одобренной культурной идентификации было замечено в Дании (Mouritsen 2006). В Германии канцлер Ангела Меркель заявила, что «здесь нет места тому, кто не разделяет христианских взглядов». Подобные мнения были высказаны в конституционном дебате Европейского Союза и они вполне различимы в продолжающемся споре по вопросу Турции как будущего члена Евросоюза (Casanova 2009). Такие христианские мнения не всегда сопровождаются каким-либо подъемом веры среди людей или сближением с церковью, и все это продолжает приходить в упадок по всей Европе. Жискар д’Эстен, бывший президент Франции, который возглавлял «Конвенцию о будущем Европы», человек, составивший план (неудавшейся) конституции, высказывает настойчивость очень разборчиво: «Я никогда не хожу в церковь, но считаю Европу христианским континентом». Тем не менее стоит сказать о том, что подобные политические взгляды на Европу принадлежат не только христианским представителям идентичностей, но и многим практикующим христианам, включая членов католической церкви. Известно о том, что Папа Римский Иоанн Павел II считал, что коренной раскол кроется между понятиями религии и неверования. Набожные христиане, мусульмане и буддисты имеют между собой намного больше общего, чем атеисты (Caldwell 2009:151). Папа Римский Бенедикт XVI считает, что «внутри обществ верующие и неверующие существуют в симбиозе. У представителей светского Запада много общего с их набожными соотечественниками». Проблема состоит в том, что атеисты и христиане в Европе имеют больше общего, чем последние с мусульманами. То, что многие атеисты не разделяют мнений Бенедикта XVI, вполне очевидно ввиду того факта, что статьи о Христианстве отсутствовали в конечном плане непринятой конституции Европейского Союза. В то время как в Европе христианское право достаточно слабо, а в США – сильно, существует небольшая степень укрепления и переустройства мнения о том, что Европа является «светско-христианской» (равноподобно термину «светско-еврейский», чтобы описать кого-либо еврейского происхождений, относящего себя к евреям, но не практикующего религию, и который даже может быть атеистом).

В-третьих, помимо этих светских убеждений о христианских идентичностях, которые должны быть обнаружены всецело, существует также более радикальный секуляризм, который характеризуется в большей степени как левый. Существует традиция, восходящая к философии просветителей (французских, британских и немецких представителей), которая является анти-религиозной. И было очень колко подмечено Карлом Марксом, что «религия – это опиум для масс», и Ницше о том, что «Бог мертв». После событий 11 сентября произошел радикальный дискурс, относившийся к явлению «нового атеизма». Он сопровождался политическими манифестациями, организованными интеллигенцией и политическими обозревателями, такими как Грэйлинг, Малик и Тойнби, а также такими организациями, как «Национальное Светское Общество» и «Европейская Гуманистическая Ассоциация». Под политическим секуляризмом они понимают то, что религиозные верования и дискурсы должны быть исключены из публичной сферы и/или политики и, конечно, из видов деятельности, организуемых и поддерживаемых государством. Так, например, они спорят об отделении англиканской церкви от государства, о смещении англиканских епископов с постов в Палате Лордов, об отмене государственной поддержки в духовных (религиозных) школах, и об изъятии символов, например, распятия, в государственных школах. С такими группами, как мусульмане, сикхи и индусы, настаивающих на обладании личными привилегиями (как это произошло в случае с евреями) и с религиозными группами, вовлеченными в создание благосостояния общества и обновления городов, становится ясным, что такой радикальный политический секуляризм - это не просто разрыв с унаследованным статусом-кво в большей части Западной Европы вместе с Францией в качестве исключения, но и говорит о том, что он состоит в конфликте с институализацией религиозного многообразия (плюрализма).

Что из всего этого станет доминантой или как эти тенденции могут развиваться и взаимодействовать , не совсем понятно. Коренной вопрос состоит в том, как, а будут ли религиозные группы, особенно представляющие маргинальные и составляющие меньшинство, ожидаемыми и приветствуемыми в качестве включенных в полноценную жизнь общества. Если христиане и евреи уже признаны европейскими государствами, то почему они не могут официально дать «зеленый» цвет мусульманам, индусам, сикхам и другим? Точно также, если раса, этническая и половая принадлежность могут лежать в основе государственной политики и действий с целью исправления отсутствия достаточной репрезентативности в государственных организациях, то почему же группы, составляющие религиозное большинство в обществе, должны быть изолированы от проявлений каких-либо инициатив? Новое правительство труда включило понятия «религии и веры» как связующие в Комиссии по правам человека и равенства, поскольку это есть и в Европейской Конвенции, наравне с принятым в 2010 году законом «О равенстве». В свете европейского исторического опыта религии как источника предрассудков и конфликта, вполне понятно, что присутствие воинственных мусульман, не беря во внимание террористическую индустрию, провоцирует беспокойство. Тем не менее, предметом озабоченности должно быть то, что страх против мусульман усиливает нетолерантную (нетерпимую), ограничительную политику по всей Европе. Факт того, что многие люди сегодня развивают культурное христианство и/или секуляризм в качестве идеологии в противовес исламу и его общественному признанию – это в большей степени вызов понятиям равенства и плюрализма, и, таким образом, некоторым основам современной демократии. Учитывая нынешнюю обстановку высокого уровня страха и враждебного отношения к мусульманам и исламу, это грозит дальнейшей расово-религиозной дискриминацией в Европе.

Заключение

Может произойти так, что все приведенные модели интеграции, особенно национальные, могут оказаться в кризисе. И, конечно же, они были признаны таковыми. В то же время, нам следует лучше понять суть проблемы и, следовательно, осознать, что должно быть сделано, если мы уже пришли к выводу о том, что дискурсы на тему интеграции и мультикультурализма – это подготовка к созданию концепции постимиграционного разнообразия, которая будет работать в трех направлениях: безусловное понимание связи между отдельными людьми и группами в обществе; ответная реакция политики; общее видение того, какие различия следует объединять. В зависимости от понимания сути проблемы, определенные ответные политические действия могут быть более или менее приемлемыми. И таким образом, социологические и политологические аксиомы и теории становятся взаимозависимыми.

В этой работе я попытался предложить основу, в которой четыре различных политических подхода (ассимиляция, индивидуальная интеграция, мультикультурализм и космополитизм) поясняют друг друга, и где каждая успешная концепция производит попытку включения в свою идеологию того, что отсутствует у предшествующей. Каждая концепция может быть привлекательной с различных перспектив: некоторые этнические меньшинства могут хотеть ассимилироваться, вторые – иметь равные права горожан, прошедших процесс интеграции; третьи – сохранить и защитить культурные различия их группы, а четвертые – выбрать смешанные идентичности (группы), свободные от национальных предрассудков, подбирая для себя подходящие роли в этом разнообразном обществе. В равной мере общество-хозяин (принимающая сторона) может смотреть на различные группы мигрантов с точки зрения всех этих концепций. Каждый подход обладает определенной концепцией равной гражданской принадлежности (и ответственности), однако ценность каждой из них может быть признана только в том случае, если она (концепция) не навязана, а является выбранной представителями групп, которые будучи обозначенными под знаком «мульти», выбирают, конечно же, по-разному. Таким образом, ни одна единичная модель не может быть подходящей абсолютно для всех групп. И чтобы иметь вполне обоснованную возможность интеграции абсолютного максимума представителей меньшинств, мы не должны упустить ни одну из представленных интеграционных моделей.

Мультикультурализм в настоящее время может быть рассмотрен европейским обществом и политиками в качестве сомнительной и неподходящей политики. Наблюдая за тем, как мусульмане оказались в центре планов интеграции, маловероятно, что она может быть достигнута без некоторых элементов этой политики (мультикультурализма), который практикуется даже теми политиками, которые произносят антимультикультурные речи. Проблема принятия мусульман в качестве отдельной группы между ними самими и немусульманским большинством становится очень тяжелой. И ключевой вопрос состоит в том, будут ли объединены усилия против мусульман или же они будут приняты государством интегрально? В конце концов мы должны аналитическим образом присматриваться не только к меньшинствам, но и обществу большинства. Расширение сообщества, написание через дефис и внутренний плюрализм национальных идентичностей коренным образом связан с интеграцией как таковой, в которой все граждане не просто обладают правами, но и чувством принадлежности ко всему так же, как и к своей «небольшой группе» (Burke 1986:135).[49]

Жак Деррида

Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 236; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 38 39 40 41 42 43 44 454647 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!