У меня удостоверение личности Джули. 12 страница
Циклов не было с тех пор, как я покинула Англию. Думаю, мой организм просто выключился за те первые три недели. Теперь он выполнял лишь базовые функции. Он прекрасно знал, что больше никогда не будет использоваться для репродуктивных целей. Я ведь просто ходячий набор кодов.
Пенн пожала плечами и кивнула, скептически поджав губы и приподняв брови. Своей манерностью она напоминала жену преуспевающего фермера.
— Что ж, ты не выглядишь слишком здоровой, — сказала она мне.
Я выглядела так, словно только выписалась из здравницы после проигранной долгой борьбы с чахоткой. Голод и лишение сна оставляют видимые следы, ИДИОТЫ.
— Я солнца не видела шесть недель, — сказала я. — Но иногда погода почти такая же, как дома.
— Это очень мило, — протянула она. — Приятно видеть, что они так хорошо обращаются с заключенными.
И вдруг, одним резким жестом, она выплеснула весь свой коньяк — нетронутый, полный стакан — в мой стакан.
Я вылила в себя все содержимое одним махом, как моряк, прежде чем они успели бы отобрать у меня выпивку, и остаток дня провела в борьбе с тошнотой.
—
Знаете, что он сделал прошлой ночью — то есть фон Линден — пришел и стал в дверях моей камеры после того, как закончил работать, и спросил, читала ли я Гете. Он разжевывал идею, что я могу купить себе время ценой частей души и интересовался, не ассоциирую ли я себя с Фаустом. Не что иное, как заумные литературные дискуссии с хозяином-тираном в ожидании казни.
|
|
|
Когда он уходил, я сказала ему «Je vous souhaite une bonne nuit» — «Доброй ночи» — не потому, что желала ему доброй ночи, а потому, что именно это говорил немецкий офицер своему неуступчивому хозяину из пассивного сопротивления каждую ночь в «Молчании моря» — трактате о галльской непокорности и литературном духе французского Сопротивления. Одна француженка, с которой я тренировалась, подарила мне экземпляр книги, ровно после того, как ее привезли с поля боя в конце прошлого года. Я подумала, что фон Линден тоже мог читать ее, руководствуясь принципом «Знай врага в лицо» (он очень начитанный). Но, кажется, он не узнал цитату.
Энгель рассказала мне, чем он занимался до войны. Он был ректором лучшей школы для мальчиков в Берлине.
Директор школы! К тому же у него была дочь. Она в безопасности, в школе, в Швейцарии, нейтральной Швейцарии, где никакие бомбардировщики союзных сил не рассекают небо по ночам. Могу смело утверждать, что она ходит не в мою школу. Мою закрыли ровно перед тем, как началась война, когда большинство английских и французских учеников забрали оттуда, и именно поэтому мне пришлось поступить в университет немного раньше.
|
|
|
Дочь фон Линдена немного младше меня. Теперь я понимаю, почему он так отстраненно относится к своей работе.
Однако я все еще не уверена, есть ли у него душа. Любой немецкий ублюдок с нетронутой женилкой может зачать дочь. Да и садистов-директоров немало.
Господи, зачем я делаю это? Снова и снова... МОИ КУРИНЫЕ МОЗГИ. ОН УВИДИТ ВСЕ, ЧТО Я НАПИСАЛА.
Ормэ, 21 ноября 1943
Энгель, благослови ее Господь, когда переводила для фон Линдена, пропустила последние несколько параграфов, которые я написала вчера. Думаю, она это сделала, руководствуясь инстинктом самосохранения, а не из-за благих намерений ко мне. В конце концов, кто-то да обнаружит, какая она болтуха, но когда я пытаюсь ее подставить, она вдруг резко начинает думать. (Некоторое время назад она пожаловалась фон Линдену, что я прекрасно знаю, как делать метрические преобразования, и только притворяюсь тупицей, чтобы поиздеваться над ней. Но в действительности она умеет делать это лучше, чем я.)
Вместе с дополнительной неделей я получила новый запас бумаги. Нотные листы, безусловно, неправедно нажитая добыча Замка Палачей — множество популярных песен последнего десятилетия и несколько произведений французских композиторов для флейты и фортепиано. Обратные стороны тех, что для флейты, пусты, поэтому бумага у меня снова в достатке. Я немного устала от бланков рецептов. Однако мы все еще их используем для другой работы.
|
|
|
Административные формальности военного времени
Придется сокращать. Я не могу писать достаточно быстро.
Отдел спецопераций заприметил Мэдди еще до того, как она про него узнала. Примерно в то же время где-то на юге Англии снова начал летать Джейми, а по возвращении в Манчестер Мэдди отправили на курс обучения ночным полетам. Она ухватилась за этот шанс. Привыкнув к тому, что она всегда была единственной девушкой, для нее не стало удивлением то, что среди пилотов манчестерской филии ВВТ было лишь две других женщины.
Остальные участники тренировок были либо пилотами бомбардировщиков, либо штурманами. Обычно пилоты-перевозчики не летали по ночам. Фактически, Мэдди не летала ночью с тех самых пор, как получила лицензию, и потому ей было тяжело тренироваться. С 1940 года мы не переводили часы на летнее время, в результате чего целый месяц до полуночи практически не темнеет. Так или иначе, летом 1942 года Мэдди не могла пользоваться своим правом ночных полетов, поэтому даже не мечтала об этом. Она была занята — тринадцать дней полетов и два дня выходных, при любой погоде, и к тому же было столь много бесполезных административных формальностей и просчетов, из-за которых все ночные тренировки становились бессмысленными.
|
|
|
Ее научили прыгать с парашютом — абсолютно случайный и, по-видимому, бесполезный навык. Мэдди тренировалась не так, как тренируются десантники — ее учили управлять самолетом, пока из него выпрыгивают люди. Для тренировок использовали бомбардировщики Уитли, которыми Мэдди до этого прежде не управляла, и взлетали они с ее родного аэродрома. Ничего не казалось странным, пока ее не попросили быть вторым пилотом, когда я совершала свой первый прыжок над низкими холмами Чешира (в этот момент у меня не было другого выхода, кроме как вычеркнуть боязнь высоты из списка собственных страхов). Мэдди, конечно же, не ожидала меня увидеть и была слишком проницательной, чтобы считать это совпадением. Она узнала меня сразу же, как мы взобрались на борт — несмотря на то, что мои волосы были туго стянуты лентой на затылке, как у наездницы пони (в противном случае они бы разметались внутри того душного маленького шлема, из-за которого складывалось впечатление, что мы головой застряли в рождественском кексе). Мэдди отлично соображала, чтобы скрыть удивление или тот факт, что она меня узнала. Ей сказали, кем была та группа — или кем не была — шесть человек, двое из которых — женщины — прыгнули из самолета первыми.
Нам точно так же не разрешали разговаривать с пилотами. На той неделе я совершила три прыжка — на один меньше, чем положено мужчинам, и нас заставляли прыгать первыми. Не знаю, связано ли это с тем, что мы считаемся благоразумнее, чем мужчины, или храбрее, или более гибкими, а возможно, просто чаще выживали, в следствие чего не приходилось тратить дополнительное горючее или парашюты. Во всяком случае, Мэдди дважды встречалась со мной в воздухе, но ни разу даже не поздоровалась.
Мне довелось наблюдать за ее полетами. Знаете, я ей завидовала. Завидовала простоте ее работы, ее прямолинейному характеру, ее духовной чистоте — Управляй самолетом, Мэдди. Ей нужно было делать только это. Никакого чувства вины, никакой моральной дилеммы, никаких аргументов или страданий — да, это было опасно, но она всегда знала, с чем может столкнуться. Я завидовала еще и потому, что она сама выбрала себе работу и занималась тем, что ей нравилось. Не думаю, что я знала, чем «хотела» заниматься, поэтому меня избрали, не давая право выбора. Слава и честь быть избранной. Только вот свободной воле здесь не место.
Тринадцать дней полетов и два дня выходных. Не зная, когда в следующий раз удастся поесть или где проведет ночь. Никакой общественной жизни — лишь моменты, время от времени, неожиданные и непредвиденные, уединенной радости — в одиночестве в небе во время полета, на высоте четырех тысяч футов над Чевиот-Хиллс, Фенскими болотами или Валлийской маркой, или приветственно опускаясь ниже при виде летящего мимо Спитфайра.
Вместе с Томом в качестве второго пилота (она была старше его на сто часов полетов) она переправляла Хадсон на аэродром Специальных Операций КВС. Когда управляешь Хадсоном, тебе просто необходим второй пилот. Лунная Эскадрилья использовала их для ночных прыжков с парашютом, поскольку Хадсоны были больше Лиззи и не настолько пригодные для коротких посадок. Иногда их используют для перевозки большого количества пассажиров. Мэдди приходилось летать на других бомбардировщиках с двумя двигателями (вроде Уитли), но на Хадсоне — никогда, поэтому она задела хвост при посадке. После она долго изучала хвостовое колесо в поисках причины аварии с тремя членами местного наземного экипажа (которые решили, что все было вполне исправно). Когда они с Томом наконец дошли до Операторской, чтобы получить подписи о переправке, парень-радист вежливо попросил Мэдди:
— Вам нужно пройти в комнату для допросов в Коттедже на несколько минут, если не сложно. Они прислали водителя. Ваш второй пилот подождет здесь.
Это объяснялось тем, что Коттедж находился далеко вне доступа, даже для людей, приземляющихся на большом аэродроме по законным делам. Но, конечно же, Мэдди уже бывала там раньше.
Она тяжело вздохнула. Военный трибунал? Вряд ли, это была лишь неудачная посадка. Том преданно ее поддерживал, пока они говорили об этом с наземным экипажем, и Министерство Авиации разобрал бы смех, подай она Отчет об Аварии. Ее под трибунал отдадут только за то, что она тратит их время. Ох, подумалось ей, что же я наделала на этот раз?
Умная и очаровательная девушка из медчасти йоменского полка, совершавшая перевозки для Лунной Эскадрильи, не задала Мэдди ни единого вопроса. Ее учили ни о чем не спрашивать пассажиров.
Не было в Коттедже более суровой и запретной комнаты, чем зал для допросов (знаю не понаслышке). В прошлом (более двухсот лет назад) это была прачечная, если исходить из известковых стен и большого слива в полу по центру комнаты, с электрокамином в качестве единственного источника тепла. И в этом логове тигра Мэдди ждал не кто иной, как наш милый друг — офицер английской разведки с псевдонимом. Думаю, вы захотите выбить из меня этот псевдоним, но это довольно бессмысленно — сейчас он может быть каким угодно другим. Он больше не пользовался им, когда беседовал с Джейми в начале 1942 года, и уж точно забыл о нем, загнав Мэдди в угол прачечной.
Его очки нельзя было перепутать ни с чьими другими, поэтому Мэдди тут же его узнала, но ситуация показалась ей столь подозрительной, что она даже через порог не переступила. Он, небрежно прислонившись к ветхой столешнице, которая составляла единственный предмет мебели в комнате, растирал руки у электрокамина.
— Офицер Бродэтт! — Мужчина был ею очарован. — Ужасно жаль, что наша встреча произошла при таких обстоятельствах. Но, как ты знаешь, о таком не предупреждают заранее.
Мэдди уставилась на него. Она чувствовала себя словно Красная Шапочка, глядящая на Волка в Бабушкиной постели. «Какие большие у тебя глаза!»
— Входи, — пригласил он. — Давай присядем.
Там был стул, даже два стула, выставленных перед обогревателем. Мэдди видела, что все умышленно было сделано так, чтобы встреча казалась неформальной и уютной, насколько можно было обустроить это в столь мрачной комнатушке. Она снова сглотнула и села, собираясь с духом, чтобы в конце концов хоть что-нибудь ответить.
— У меня проблемы?
Он не рассмеялся. Вместо этого, присев рядом с ней, облокотился на колени и тревожно потер лоб. Затем резко сказал:
— Нет, совсем нет. У меня для тебя есть работа.
Мэдди отшатнулась.
— Только если ты захочешь.
— Нет. — Она глубоко вдохнула. — Я не могу делать такое.
На этот раз он рассмеялся коротким и тихим сочувствующим смешком.
— Можешь. Это обычные перевозки по воздуху. Никаких интриг.
Она окинула его полным скептицизма взглядом.
— Это не значит, что все изменится для тебя, — сказал он. — Никаких специальных миссий на континенте.
На лице Мэдди появилась тень улыбки.
— Редкие ночные приземления и придется быть готовой, как только ты нам понадобишься. Предварительных уведомлений об этих рейсах не будет.
— Для чего все это? — спросила Мэдди.
— Некоторым нашим людям нужен быстрый и действенный личный транспорт — для поездок по необходимости, туда и назад за одну ночь, без возни с талонами на горючее, лимитов скорости на государственных дорогах или до странности неудобного расписания поездов. Без риска быть узнанными на платформе железнодорожной станции или через окно автомобиля на светофоре. Это ведь имеет смысл?
Мэдди кивнула.
— Ты опытный пилот, отлично ориентирующийся в пространстве, очень смышленая и чрезвычайно сдержанная. Да, есть множество мужчин, и даже несколько женщин с лучшей квалификацией, но, по-моему, ни один из них не подходит для подобных перевозок. Запомни мое имя. Ты хорошо знаешь, как здесь все устроено, но должна молчать об этом до тех пор, пока за тобой не пошлют. Если будет задание, ты получишь извещение самым простым способом — через доску извещений ВВТ. Лист С, секретный, с обязательным отчетом. Ты не будешь знать ничего о мужчинах или женщинах, которых будешь перевозить. А с большинством аэродромов ты уже знакома.
Ему действительно было очень сложно сопротивляться. Или, быть может, Мэдди просто не могла отказаться от возможности полетать.
— Я согласна, — решительно сказала она. — Согласна.
— Скажи своему второму пилоту, что в прошлый раз ты забыла здесь продовольственные купоны, а мы их тебе вернули...
Он полистал папку, окинул взглядом какой-то лист на расстоянии вытянутой руки, затем со вздохом сунул его обратно и нацепил тяжелые очки на нос.
— Старею, — извинился он. — Теперь и издали не вижу! Ах, вот они.
Он снова пролистал страницы и показал Мэдди купоны. У нее внутри все перевернулось. Она никогда не узнает, как он их заполучил.
Он передал их ей.
— Объясни ему, что тебя сюда вызвали, чтобы их вернуть, и прочитали тебе лекцию о том, что с личными бумагами нужно быть очень осторожной.
— Что ж, с радостью в дальнейшем буду более осторожна, — яростно ответила она ему.
—
Господи, какой ужас, мне нужно остановиться, пока я не прекращу плакать, иначе весь лист превратится в неразборчивую мазню.
прости, прости, прости…
Ормэ, 22 ноября 1943
Лист С ВВТ (секретный)
Поначалу все было так, как он и обещал, — жизнь Мэдди едва ли изменилась. В течение шести недель не было никаких вестей. А затем дважды в неделю она стала получать листы с маркировкой «С», обозначенные ее позывным — просто оповещение о том, что для нее есть «работа». Единственное отличие этой работы от привычных воздушных перевозок заключалось в том, что ее пассажиры были далеко не пилотами.
Далее последовали специальные полеты, которые стали регулярными, но не частыми. Раз в шесть недель или около того. И каждый из них был прозаично скучным. Для перевозок Мэдди вернули к маленьким тренировочным и бывшим гражданским самолетам с открытой кабиной пилота вроде Медведки или Большой Гарпии. За исключением редких ночных посадок, Мэдди не находила в этой работе ничего сложного.
Незабываемым стал один полет на Лизандере, поскольку ее пассажир путешествовал с двумя телохранителями. Пилота Лизандера от пассажиров отделяла бронированная перегородка с окошком размером в лист бумаги, через которое можно было передавать записки, кофе или поцелуи, но, закрыв ее, можно было отгородиться, чтобы не пристрелили пилота. Убив пилота, вы быстрее долетите разве что вниз, прямо в Лизандере, поскольку вряд ли сможете им управлять.
Мэдди благополучно отделилась от своего предполагаемого убийцы, если он, конечно, являлся таковым. Она никогда не была до конца уверена, путешествовал ли пассажир под стражей или же под защитой. Так или иначе, троим рослым мужчинам приходилось ютиться в хвосте Лизандера.
И, наконец, там оказалась я. Мэдди вызвали прямо посреди столь уютного полуночного какао в доме ее бабушки с дедушкой в Стокпорте — офицер позвонил Мэдди и попросил ее этой же ночью полететь на один аэродром, подобрать кое-кого и доставить на другой, при том как можно скорее. Куда следовать — не телефонный разговор, поэтому ей сообщат это по прибытии в Оаквэй.
Был сентябрь, год назад, стояла потрясающе ясная и безветренная ночь — лучшая летная погода, которую когда-либо видела Мэдди. Ей едва ли приходилось управлять Большой Гарпией, лишь указывать той на темные южные холмы. К тому времени как она добралась до первого аэродрома, взошла огромная, изрытая кратерами луна, и Мэдди прибыла незадолго до того, как улетела местная эскадрилья. Она как раз подъезжала к главному офису, как начали взлетать новехонькие Ланкастеры. Помятая Гарпия покачнулась в вихре ветра, созданном их взлетом, словно курица среди стаи серых цапель — каждый размером в три размаха крыльев Гарпии, с двигателем в четыре раза тяжелее, баками с дополнительным топливом и грузом взрывчатки, который доставят для мстительного разрушения фабрик и железнодорожных путей в Эссене. Мэдди направила свой крошечный самолет к козырьку у офиса и остановилась в ожидании, не заглушая двигатель. Так ей велели.
Ланкастеры промчались мимо. Мэдди наблюдала за ними, прижавшись носом к стеклу, и потому не заметила, как открылась пассажирская дверь. Наземный экипаж, низко надвинув на лоб кепки и скрываясь в тени крыльев, помог пассажиру забраться в самолет и пристегнуться. Багажа у того не было, за исключением незаменимого противогаза в сумке; имени пассажира, как всегда, Мэдди не сообщили. Она видела очертания островерхой кепки ЖВВС и чувствовала, что пассажир был на взводе, натянутый, подобно струне, от волнения, но Мэдди и в голову не могло прийти, что она может знать этого человека. Как и водителю УСО, ей был дан приказ не задавать вопросов. Сквозь мурлыканье двигателей она прокричала инструкции на случай экстренной посадки и расположение аптечки.
Оказавшись в воздухе, Мэдди не инициировала разговор — только не с особыми пассажирами. Отметить, насколько великолепен в лунном свете черный и местами серебристый ландшафт впереди них, она тоже не могла, поскольку знала, что эту персону перевозили ночью для того, чтоб она не догадалась, куда направляется. Пассажирка ахнула, когда Мэдди отстегнула пистолет Верея от ее сидения.
— Не беспокойтесь, — крикнула Мэдди, — это всего лишь ракетница! У меня нет радио. Вспышка даст им знать, что мы уже здесь, если они еще не услышали звук двигателя, и немного осветит нам путь.
Однако Мэдди не пришлось давать залп, поскольку, минуту-другую покружив над полем, они заметили вспыхнувшие фонари посадочной полосы, и Мэдди пошла на снижение.
Это была простая посадка. Но не успел самолет полностью остановиться, а двигатели умолкнуть, как пассажирка наклонилась и чмокнула Мэдди в щеку, чем очень ее напугала.
— Спасибо. Ты замечательная! — Наземный экипаж уже открыл пассажирскую дверь.
— Ты должна была сказать мне, что это ты! — закричала Мэдди, когда ее подруга собралась было исчезнуть в ночи.
— Не хотела напугать тебя прямо в воздухе! — Квини по привычке коснулась волос, чтобы убедиться, что прическа в порядке, и, словно газель, выпрыгнула из самолета на асфальт. — Я все еще не привыкла к полетам, и мне не приходилось делать это ночью. Прости!
На мгновение она снова склонилась к кабине — Мэдди видела, как к ним приближается несколько фигур. Было почти два часа ночи.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 110; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!