У меня удостоверение личности Джули. 5 страница
Некоторые успели схватить сигареты. Их передавали по кругу, скупо обмениваясь последними запасами. Среди них не было ни одного мужчины — мужские казармы располагались в полумиле отсюда, по ту сторону аэродрома, и укрытие у них было другое — для тех, кто не садился в самолет, чтобы дать отпор. Девочка со спичками нашла свечу, и все они на какое-то время успокоились.
— Принеси сюда ту колоду карт, милочка, сыграем в Пьяницу[20].
— Пьяницу! Не смеши. Играем в покер. На сигареты. В конце концов, Бродэтт, положи ты уже этот зонтик, ты что, с ума сошла?
— Нет, — чрезвычайно спокойно ответила Мэдди.
Они все скорчились на грязном полу вокруг карт и горящих окурков. Было уютно, насколько может быть уютно в аду. Низко над землей пролетел самолет, осыпая взлетную полосу пулеметным огнем; погребенные под землей на расстоянии в четверть мили, железные стены все равно дрожали.
— Неслыханная удача, что сегодня не моя смена!
— Жаль тех несчастных.
— Не поделишься зонтиком?
Мэдди подняла взгляд. Рядом с ней, в свете мерцающей свечи и одной-единственной газовой лампы, присела девушка-оператор, та, которая говорила по-немецки. Она была воплощением женского совершенства и героизма даже в мужской пижаме, которые выделили для ЖВВС, свободная коса светлых волос была небрежно переброшена через плечо. Все остальные растеряли свои заколки, но у Квини они в определенном порядке лежали в кармане пижамы и явно не окажутся на ее волосах до тех пор, пока она не вернется в постель. Тонкими пальцами с идеальным маникюром она предложила Мэдди свою сигарету.
|
|
|
— Как жаль, что я не прихватила зонт, — аристократичным, хорошо поставленным голосом с оксфордским акцентом протянула она. — Отличная идея! Переносная иллюзия защищенности и безопасности. Не найдется местечка для двоих?
Мэдди взяла сигарету, но не сразу подвинулась. Она знала, что на милашку Квини порою накатывали приступы безумия, во время которых она могла украсть солодовый виски из столовой офицеров КВС, и была уверена, что тот, кто набрался смелости изображать вражеского радиста в самый острый момент, был вполне способен насмехаться над той, кто заливалась слезами каждый раз, когда слышала выстрелы. На военном аэродроме. Во время войны.
Но Квини не собиралась насмехаться над Мэдди, скорее наоборот. Мэдди немного подвинулась, и под зонтом освободилось место для еще одного человека.
— Замечательно! — радостно воскликнула Квини. — Как черепахи. Нужно делать такие же, только из стали. Позволь мне подержать его...
Он осторожно разжала дрожащие пальцы Мэдди и разместила зонт над их головами. Мэдди затянулась предложенной сигаретой. Попеременно искусав ногти и выкурив заимствованную сигарету до полоски бумаги и кучки пепла, она наконец перестала ощущать дрожь в руках. Мэдди хрипло произнесла:
|
|
|
— Спасибо.
— Да не за что, — сказала Квини. — Почему бы тебе не сыграть этот раунд? Я прикрою тебя.
— Кем ты была в мирное время? — обыденно спросила Мэдди. — Актрисой?
Миниатюрная радистка разразилась ликующим смехом, но все еще стойко держала зонт над головою Мэдди.
— Нет, мне просто нравится играть роли, — сказала она. — Знаешь, я поступаю точно так же с нашими мальчиками. Играю во флирт. На самом деле это так скучно. Если бы не война, я училась бы в университете. Я не успела закончить даже первый курс. Поступила на год раньше на второй семестр.
— Что изучала?
— Немецкий. Это очевидно. В той деревне в Швейцарии, где я ходила в школу, говорили на нем, точнее, на местном диалекте. И мне понравилось.
Мэдди рассмеялась:
— Ты была невероятна сегодня днем. Сделала все блестяще.
— Я бы не справилась, если бы ты не указывала мне, что говорить. Ты тоже справилась блестяще. Ты была рядом ровно тогда, когда я нуждалась в тебе, все понимала без единого слова. Именно ты принимала все решения. Мне всего лишь нужно было быть внимательной, но каждый день я только и делаю, что слушаю. Мне никогда не приходилось принимать решения. Сегодня мне нужно было только читать твои записи.
|
|
|
— Тебе нужно было переводить!
— Мы сделали это вместе, — сказала ее подруга.
—
Люди сложны. В каждом сокрыто намного больше, чем вы можете представить. Каждый день вы видите кого-то в школе или на работе, в столовой, делитесь с ними сигаретами или кофе и говорите о погоде или воздушном налете прошлой ночью. Но вы никогда не обсуждаете, что самое противное когда-то сказали матери, или что целый год притворялись похищенным Дэвидом Бэлфуром[21], когда вам было тринадцать, или о том, что вы делали вместе с пилотом, похожим на Лесли Говарда[22], когда остались наедине в его койке после танцев.
Никто не спал ни в ночь налета, ни на следующий день. В то утро мы были сильно заняты восстановлением взлетной полосы. Мы не были к этому готовы, у нас не было ни инструментов, ни материалов, и мы мало походили на строительную бригаду, но без взлетной полосы Майдсенд КВС были беззащитны. Как и Великобритания, по большому счету. Но нам удалось.
Задействованы были все, даже пленный немец — думаю, он был довольно встревожен своей судьбой в качестве военнопленного и был рад провести день, разгребая кучи земли вместе с двадцатью другими пилотами вместо того, чтобы быть пересланным в неизвестное официальное интернирование, ожидающее его. Помню, как мы все склонили головы на минуту молчания в память о его погибших товарищах, прежде чем приступить к работе. Не знаю, что случилось с ним после.
|
|
|
Квини спала в столовой, положив голову на стол. Она, должно быть, собрала волосы, прежде чем выйти на взлетную полосу для камнеуборочных работ, и уснула, даже не успев вынуть ложку из чашки с чаем. Мэдди села напротив нее с двумя свежими чашками чая и одной заледенелой сдобной булочкой. Не знаю, откуда она взялась. Должно быть, кто-то припрятал сахар на случай прямого удара по аэродрому, когда всем нужно будет взбодриться. Мэдди рада была увидеть, как невозмутимая радиооператор опустила свою браваду. Она подтолкнула Напиток Веселящий[23] ближе к лицу Квини, и тепло, исходящее от него, разбудило ее.
Упершись рукой в подбородок, они посмотрели друг на дружку.
— Чего ты боишься? — спросила Мэдди.
— Многих вещей!
— Например.
— Могу назвать десять.
— Приступай.
Квини бросила взгляд на руки.
— Поломать ногти, — сказала она серьезно. После двух часов очистки взлетной полосы от щебня и покореженного металла ее маникюр отчаянно нуждался в починке.
— Я серьезно, — тихо сказала Мэдди.
— Ладно. Темноты.
— Я тебе не верю.
— Это правда, — сказала Квини. — Теперь твоя очередь.
— Холода, — ответила Мэдди.
Квини отхлебнула чай.
— Уснуть во время работы.
— Я тоже. — Мэдди рассмеялась. — И бомб.
— Слишком просто.
— Хорошо. — Была очередь Мэдди обороняться. Она тряхнула темными кудрями над воротничком; ее волосы были достаточно короткими и не было нужды их собирать по регламенту. — Моих бабушку и дедушку разбомбили.
Квини согласно кивнула.
— Моего любимого брата убило бомбой. Джейми был самый младший из братьев, всего на пару лет старше меня. Пилотом был.
— Боюсь не иметь полезных навыков, — сказала Мэдди. — Не хочу рано выйти замуж, чтобы всю жизнь проработать на мельнице.
— Да ты шутишь!
— Когда закончится война, у меня не будет профессии. Бьюсь об заклад, в таком количестве радисток не будет нужды, когда всему этому настанет конец.
— Думаешь, это случится скоро?
— Чем дольше длится война, — сказала Мэдди, осторожно разрезая булочку пополам ножом для масла, — тем старше я становлюсь.
Квини легко и весело рассмеялась.
— Старше! — воскликнула она. — Ужасно боюсь постареть.
Мэдди усмехнулась и передала ей половину булочки.
— И я. Хотя больше, наверное, я боюсь умереть. Но с этим вряд ли что-то можно сделать.
— Моя очередь?
— Ты назвала четыре. Не считая ногтей. Осталось шесть.
— Ладно. — Квини умышленно разделила булочку на шесть равных кусочков и разложила их вокруг блюдца. Затем, один за одним, она окунала каждый кусочек в чай, называла страх и съедала их:
— Пятым по списку идет носильщик колледжа Ньюбери Блими, ну он и тролль. Я была на год младше всех остальных первокурсников и боялась его, даже когда он не ненавидел меня. А ненавидел потому, что я учила немецкий, а он был уверен, что мой преподаватель — шпион! Уже пять, верно? Шестой пункт — высота, боюсь ее, потому что мой старший брат привязал меня к водостоку на крыше нашего поместья, когда мне было пять, и забыл на весь день. Все пятеро получили тогда хорошую взбучку за это. Семь — привидений, в смысле, привидений в общем, а не семь привидений. Но об этом здесь не стоит волноваться. Привидений я боюсь, наверное, потому, что боюсь темноты.
Квини смыла это неприятное признание глотком чая. Мэдди уставилась на нее с растущим изумлением. Они все еще сидели друг напротив друга, упершись ладонями в подбородок, и Квини, казалось, не хотелось заканчивать. Она говорила о своих страхах очень серьезно.
— Номер восемь, попасться на краже винограда в теплице на огороде. За такое тоже давали розг. Конечно, мы уже достаточно взрослые, чтобы нас били розгами и чтобы воровать виноград. Девятый пункт — убить кого-то. Нарочно или неумышленно. Вчера я спасла жизнь этому немецкому пилоту или разрушила ее? Ты тоже к этому причастна — ты сказала, где его искать. Ты несешь ответственность. Думала об этом?
Мэдди не ответила. Она размышляла над этим.
— Может быть, после первого раза относишься к этому проще. Десятый страх — потеряться.
Квини окунула кусочек булочки, обозначающий десятый пункт, в чай и посмотрела Мэдди в глаза.
— Теперь я вижу, что ты настроена скептически и склонна верить всему, что я тебе скажу. И, возможно, я не очень беспокоюсь о привидениях. Но боюсь потеряться. Ненавижу бродить по этому аэродрому. Каждый новый барак выглядит как предыдущий. Господи, а их здесь сорок! И все рулежные дорожки и приангарные площадки, кажется, каждый день меняются. Пыталась использовать самолеты как ориентиры, но они каждый раз переставляют их.
Мэдди захохотала.
— Мне жаль того потерянного немецкого пилота, — сказала она. — Понимаю, что не должно быть, но жаль. Но я видела стольких наших растерянных пилотов во время их первого полета над Пеннинами. Это только кажется, что невозможно перепутать Англию и Францию. Но кто знает, о чем ты думаешь, когда все твои товарищи разбиты в пух и прах, а ты летишь в сломанном самолете. Возможно, это был его первый полет в Англию. Мне ужасно жаль его.
— И мне, — мягко сказала Квини и проглотила остатки чая так, словно там был виски.
— Допрашивать его было чертовски отвратительно?
Квини загадочно прищурилась.
— «Беспечные разговоры стоят жизней». Я поклялась никому не рассказывать.
— Ох! — Мэдди покраснела. — Конечно. Извини.
Оператор села ровно. Она посмотрела на свои сломанные ногти и пожала плечами, затем провела рукой по волосам, чтобы убедиться, что они в порядке. Поднялась, потянулась и зевнула.
— Спасибо, что поделилась булочкой, — сказала она, улыбаясь.
— Спасибо, что поделилась страхами!
— Ты все еще должна мне парочку.
Но прозвучала воздушная тревога.
Ормэ, 11 ноября 1943
К истории не относится
Должна рассказать про вчерашний допрос, потому что это было так смешно.
Энгель в отчаянии похлопала по стопке исписанной отельной бумаги и сказала фон Линдену:
— Прикажите ей написать про знакомство с Бродэтт. Это описание операции с радарами — ничего не значащий бред.
Фон Линден издал звук, похожий на тихое дуновение ветерка во время задувания свечи. Мы с Энгель уставились так, словно у него рога выросли. (Это был смех. Его губы не дрогнули от улыбки, думаю, его лицо просто сделано из гипса, но он определенно смеялся.)
— Фрёйлин Энгель, вы не литературовед, — сказал он. — Английского летного офицера учили слагать повести. Она накаляет обстановку.
Ей богу, Энгель уставилась на него. Я, конечно же, воспользовалась возможностью проявить твердолобое Уоллесовское высокомерие:
— Я не англичанка, безграмотные вы немецкие ублюдки, я ШОТЛАНДКА.
Энгель добросовестно ударила меня, чтоб я умолкла, и сказала:
— Она не пишет роман. Она докладывает.
— Но пользуется литературными образами и приемами, как в романах. И знакомство, о котором вы говорите, уже произошло. Вы читаете о нем уже четверть часа.
Энгель с остервенением начала перебирать страницы, листая назад.
— Разве вы не узнаете ее в этих строках? — подсказал фон Линден. — Ах, наверное, нет, она ведь польстила себе способностями и храбростью, которые вы никогда в ней не замечали. Она — молодая девушка по имени Квини, оператор беспроводной связи, которая сбила самолет Люфтваффе. Наша пленная английская шпионка...
— Шотландка я!
Пощечина.
— Наша пленница до сих пор не рассказала про ее роль в качестве радистки на аэродроме Майдсенд.
Ох, а он хорош. Я бы никогда в жизни не догадалась, что Гауптштурмфюрер Амадей фон Линден «литературовед». Никогда в жизни.
Он явно хотел знать, почему я решила писать о себе в третьем лице. Но знаете, я даже не задумывалась об этом, пока он не спросил.
Ответ прост: я рассказываю историю с точки зрения Мэдди, и было бы неловко сейчас все менять. Писать о себе в третьем лице намного легче, чем если бы я попыталась рассказать историю со своей точки зрения. Так я могу избежать всех своих старых мыслей и чувств. Это способ описать себя поверхностно. Я не воспринимаю себя всерьез — или хотя бы так, как воспринимала меня Мэдди.
Но, как верно подметил фон Линден, я даже не использовала собственное имя, что и сбило с толку Энгель.
Полагаю, что настоящий ответ заключается в том, что я больше не Квини. Хочется просто ударить прежнюю себя, когда я думаю о ней, такой серьезной, самоуверенной и чрезмерно храброй. Уверена, остальные хотят того же.
Теперь я совсем другая. Но они продолжают называть меня Квини. У всех есть дурацкие прозвища (как в школе, помните?). Одно время я была Шотландкой, но дольше все-таки Квини. Все потому что Мария, королева Шотландии, — еще один яркий пример прославленного предка. Который умер бесславно. Все они умерли бесславно.
Сегодня у меня закончатся канцелярские принадлежности. Они дали мне бланк еврейского рецепта, пока не найдут что-то более пригодное. Я даже не знала, что такие вещи существуют. На бланке сверху стоит имя доктора — Бенджамин Зильберберг, снизу — штамп с желтой звездой, предупреждающий о том, что доктор-еврей может прописывать медикаменты только евреям. Предположительно, он больше не практикует (по-видимому, его отправили на каменоломню в какой-то концентрационный лагерь), и потому бланк рецепта попал в руки Гестапо.
Бланк рецепта!
По крайней мере, я пожелала ей лучшего.
Я имею в виду, что нужно дать ей возможность выпустить пар, но когда я представляю этот сценарий, то в голову приходит картинка с Мата Хари[24] на миссии. Интересно, Энгель была бы счастливее, будучи шпионкой, гламурной и смертельно опасной? Просто не могу представить ее ни в какой другой роли, кроме Отвратительной Педантичной Служащей. Да и после неудавшейся миссии в качестве специального агента не могу ничего посоветовать.
Хочу выписать рецепты для Уильяма Уоллеса и Марии, королевы шотландцев, и для Адольфа Гитлера, но не могу придумать ничего достаточно остроумного, что стоило бы расправы за испорченную бумагу.
Первым пунктом листе назначений для меня будет кофе. Следом аспирин. У меня жар. Это не столбняк, так как нам делали прививки, но может быть септицемия[25]; не думаю, что те булавки были очень чистыми. Была одна, которую я пропустила, когда вытаскивала все остальные, и это место сейчас очень болит (я немного обеспокоена по поводу некоторых ожогов, которые нещадно болят, когда запястье касается стола во время письма). Возможно, я скоро умру от заражения крови и избегу пыток керосином.
Нет ни единого эффективного способа покончить с собой с помощью шпильки (не назвала бы гангрену эффективным способом) — я долго ломала над этим голову после того, как увидела, что они забыли шпильки, но это просто невозможно. Хотя для взлома замков они очень даже пригодны. Я так любила уроки взлома во время наших тренировок. Однако неудачная попытка применить полученные знания не вызвала столько радости — вскрывать замки у меня получалось, но этого было недостаточно, чтобы выбраться из здания. Камерами нам служили номера отеля, но охраняли нас подобно королевским особам. К тому же, были собаки. После инцидента со шпильками они скорее позаботятся о том, чтобы я и вовсе не смогла ходить, чем позволят мне сбежать — не знаю, где еще можно овладеть такими полезными навыками, как выведение из строя человека без переламывания ему ног, кроме Нацистской Школы Рукоприкладства. Как обычно, нанесенные увечья были кратковременными, к настоящей неделе не осталось ничего кроме синяков, но теперь они тщательно осматривают меня на наличие металлических предметов. Вчера, например, поймали на том, что я пыталась спрятать в волосах перо от ручки (это было не запланировано, но чем черт не шутит).
Ох, я частенько забываю, что пишу вовсе не личный дневник, но понимаю это слишком поздно, чтобы суметь что-то исправить. Злюка Энгель всегда все отбирает и поднимает тревогу, когда замечает, что я пытаюсь что-нибудь припрятать. Вчера я попыталась оторвать низ страницы и съесть его, но она сумела перехватить лист. (Это было после того, как я поняла, что бездумно упомянула завод в Свинли. Но редкая борьба с ней подбадривает. Ее преимущество — свобода действий, но я немного более творчески подхожу к ситуации. К тому же, я прибегаю к использованию зубов, а она этим брезгует.)
На чем я остановилась? Гауптштурмфюрер фон Линден забрал все, что я написала вчера. Это твоя вина, холодный бездушный немецкий ублюдок, твердила я мысленно.
Мне напомнила мисс Энгель.
— Прозвучала воздушная тревога.
Умница, она была внимательной.
Она заставляет меня отдавать ей страницы, как только я их дописываю. Нам весело делать предписания. Интересно, её накажут, если я упомяну, что она сожгла несколько листов, чтобы избавится от них? Это будет тебе хорошим уроком, дежурная Энгель, тебе стоит со мной подружиться.
Я уже накликала на нее беду, пусть и неосознанно, упомянув о её сигаретах. Теперь ей не дозволено курить во время службы. Определенно, у Адольфа Гитлера зуб наточен на табак, мерзкий и отвратительный, и его военная полиция с помощниками не должны курить на работе. Не думаю, что это правило строго соблюдается, за исключением тех мест, которыми управляют такие навязчивые солдафоны, как Амадей фон Линден. На самом деле, это его большущая ошибка, потому что зажженная сигарета — очень удобный аксессуар, когда твоя работа заключается в выбивании сведений из вражеских шпионов.
До тех пор, пока преступления Энгель настолько незначительны, они не будут вредить ей, потому что ее талантам было бы проблематично найти замену (как и в моем случае). Но её проступки все еще попадают под гриф «неподчинения».
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 122; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!