ПО ТУ СТОРОНУ ЭМОЦИОНАЛЬНОСТИ 2 страница

 

В ПОИСКАХ

ПАРАМЕТРОВ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ

 

Первые понятия, с которых начинается

ка­кая-нибудь наука, должны быть ясны и

при­ведены к самому меньшему числу. Тогда

только они могут служить прочным и

доста­точным основанием учения.

Н. И. Лобачевский[13]

 

Отказ от взгляда на мышление человека, как на пер­воисточник и движущую силу его деятельности, — призна­ние потребностей исходной причиной человеческих по­ступков представляет начало подлинно научного объяс­нения целенаправленного поведения людей. По словам Энгельса, «люди привыкли объяснять свои действия из своего мышления, вместо того, чтобы объяснять их из своих потребностей (которые при этом, конечно, отражаются в голове, осознаются), и этим путем с течением времени возникло то идеалистическое мировоззрение, ко­торое овладело умами, в особенности со времени гибели античного мира»[14]. Вопрос о том, как именно и в какой мере люди осознают движущие ими потребности, мы рас­смотрим ниже, а сейчас нам важно напомнить, что «никто не может сделать что-нибудь, не делая этого вместе с тем ради какой-либо из своих потребностей и ради органа этой потребности»[15]. Мы полагаем, что эти принципиаль­нейшие утверждения основоположников марксизма да­леко не в полной мере учитываются комплексом наук, занятых исследованием человека. Но прежде, чем двинуться дальше, попробуем уточнить, что такое «потреб­ность».

Потребность есть специфическая (сущностная) сила живых организмов, обеспечивающая их связь с внешней средой для самосохранения и саморазвития, источник ак­тивности живых систем в окружающем мире. Сохранение и развитие человека — проявления этой силы, возможные лишь потому, что в мире существуют предметы его вле­чений «как не зависящие от него предметы; но эти пред­меты суть предметы его потребностей; существенные для ­проявления и утверждения его сущностных сил пред­меты»[16]. Соответственно поведение мы определим как та­кую форму жизнедеятельности, которая может изменить вероятность и продолжительность контакта с внешним объектом, способным удовлетворить имеющуюся у орга­низма потребность.

Трансформация потребности во внешне реализуемое поведение проходит ряд ступеней «опредмечивания», т. е. мотивации. Трансформация потребностей есть, в сущ­ности, главный предмет их изучения. В ней — путь (иногда длинный и сложный, иногда до примитивности очевидный) от исходной потребности до ближайшей кон­кретной мотивировки сиюминутного поступка или даже простейшего действия.

Выше уже упоминалось о том, что, если даже человек точно знает, чего он хочет, он не всегда уверенно ответит на вопрос, почему он этого хочет. Конец пути ясен, прост, очевиден; о начале только догадки, предположения. Между тем конец в значительной мере зависит от на­чала. В какой степени он предрешен началом? Что еще, помимо начала, и в какой мере определяет конец? Во что, в какую мотивацию трансформировалась у данного че­ловека данная потребность? И если при ясном конце, итоге трансформации, начало ее неясно, то что тогда считать этим началом? Его поиски ведут к попыткам классификации потребностей — тех начал, из которых рождается поведение человека вплоть до простейшего, ближайшего поступка.

Далее, оказалось, что различные потребности (и по происхождению, и по ступеням трансформации — «опред­мечивания», конкретизации) не только бывают постоянно взаимосвязаны, но выступают нередко столь слитно, что практически являются одной, единой потребностью — ито­гом разных, далеких одного от другого начал. Поэтому классификация конкретных потребностей представляется задачей безнадежной. Психолог К. Обуховский[17] насчитал более сотни существующих (предложенных в разное время разными авторами) классификаций. Их число, мы полагаем, может служить подтверждением бесплодности подобных попыток.

В основе мотивации лежит физиологический механизм активирования хранящихся в памяти следов (энграмм тех внешних объектов, которые способны удовлетворить имеющуюся у организма потребность, и следов тех дей­ствий, которые способны привести к ее удовлетворению. Не существует мотивации без потребности, но вполне возможно встретить потребность, не ставшую мотива­цией. Так, человек может испытывать острейшую по­требность в витаминах и не быть мотивированным к их получению, поскольку он не знает о причине своего со­стояния. Собака, лишенная коры больших полушарий головного мозга, под влиянием голода (потребности в пище) приходит в состояние сильнейшего двигатель­ного возбуждения. Тем не менее, говорить о пищевой мо­тивации здесь нельзя, поскольку собака не прикасается к пище, лежащей у нее под ногами. Своим оперативным вмешательством мы нарушили у собаки те мозговые структуры, которые необходимы для «опредмечивания» возникшей у нее потребности. В результате потребность не трансформировалась в конкретный мотив.

На основе врожденного и, главным образом, ранее приобретенного индивидуального опыта происходит про­гнозирование не только предмета удовлетворения потреб­ности (что необходимо получить?), но и вероятности (возможности) получения или избегания жизненно важ­ного фактора, если последний вреден, нежелателен для организма. Эту оценку субъект производит, сопоставляя информацию о средствах (знаниях, навыках, энергетиче­ских ресурсах, времени и т. д.), предположительно необходимых для удовлетворения данной потребности в данных обстоятельствах, с наличной, вновь поступившей или поступающей информацией о средствах, которыми он реально располагает. Подобная оценка может происхо­дить как на осознаваемом, так и на неосознаваемом уровне, а ее интегральным результатом явится эмоция — отражение мозгом человека и животных какой-либо ак­туальной потребности (ее качества и величины) и ве­роятности ее удовлетворения в данный момент. Низкая вероятность удовлетворения потребности ведет к возник­новению отрицательных эмоций, которые субъект стре­мится минимизировать, т. е. ослабить, прервать, предот­вратить. Возрастание вероятности удовлетворения по сравнению с ранее имевшимся прогнозом порождает по­ложительные эмоции, активно максимизируемые субъек­том с целью их усиления, продлевания, повторения. Та­ковы основные положения «информационной теории эмоций», предложенной одним из нас (П. В. Симоновым) в 1964 г.

Нетрудно видеть, что информационная теория охва­тывает и отражательно-оценочную и регуляторные функ­ции эмоций. Соотнося события внешнего мира с потреб­ностями организма, эмоции оценивают значение этих со­бытий для субъекта, ибо значимо только то, что может либо способствовать, либо препятствовать удовлетворе­нию потребностей. Эмоции оказываются универсальной мерой значимости, своеобразной «валютой мозга». Вспомним, что и в сфере экономики цена представляет собой весьма динамическую величину, зависящую от соотноше­ния спроса (потребности) и предложения, т. е. возмож­ности эту потребность удовлетворить. Категория цены возникает только в случае обмена, сравнения объектов, подлежащих оценке. Точно так же роль эмоций отнюдь не сводится к простому сигнализированию полезного или вредного. Эмоции дают возможность выяснить, что и в какой мере представляется наиболее важным для орга­низма, требует первоочередного удовлетворения.

Многообразные регуляторные функции эмоций обус­ловлены их отражательно-оценочной функцией, вытекают из нее. Минимизация отрицательных эмоций и максимизация положительных организуют поведение в системе координат «потребность — возможность ее удовлетворе­ния». Дело в том, что разные, часто противоречащие одна другой потребности, трансформируясь в конкретные по­ступки, конкурируют друг с другом не сами по себе, но с участием порождаемых ими эмоций, т. е. с учетом той или иной перспективы (прогноза) их удовлетворе­ния. Так, например, в ситуации боя потребность само­сохранения и социально детерминированная потребность следовать определенным этическим нормам поведения переживается субъектом как борьба между эмоцией страха и чувством долга, чувством стыда при мысли, что «я могу покинуть доверенный мне пост». За борьбой «чувств» страха и долга скрывается и в ней обнаружи­вается столкновение двух противоположных тенденций, противоположных путей трансформации разных потреб­ностей. Какая из них победит? Та, которая вызовет более сильную эмоцию!

Говоря о зависимости эмоций не только от величины и силы потребности, но и от вероятности ее удовлетво­рения, следует помнить, что вероятность достижения цели в огромной, подчас решающей степени зависит от действий самого субъекта, его предынформированности, от того, в какой мере он вооружен соответствующими знаниями и навыками и в какой мере он способен эти навыки реализовать. Иногда человек очень бурно переживает отрицательную эмоцию, порожденную низкой вероятно­стью удовлетворения имеющейся у него потребности, и вместе с тем он ничего не предпринимает для изменения сложившейся ситуации. Такие случаи убеждают, что для трансформации мотива необходим (хотя и не всегда!) некий дополнительный механизм, который принято име­новать волей. По некоторым своим характеристикам во­левые качества субъекта близки к тому параметру, кото­рый В. Д. Небылицын обозначил менее определенным на наш взгляд термином «активность». Сам Небылицын категорию воли не рассматривал и к ней не прибегал.

К специальному рассмотрению воли как своеобразной и парадоксальной потребности мы обратимся в дальней­шем. Здесь стоит лишь отметить ее функцию ограничи­теля силы влияния эмоций. Назначение эмоций — транс­формация потребностей по пути наименьшего сопротив­ления. Эмоции автоматически указывают на все наиболее доступное и на все наименее доступное в данной ситуа­ции применительно ко всем одновременно существующим потребностям субъекта. Поскольку сила эмоции зависит не только от силы каждой из потребностей, но и от воз­можности их удовлетворения, эмоция направляет чело­века к наиболее доступному в данных конкретных усло­виях. Эмоция — традиционный источник соблазнов, вплоть до ведущих к преступлению. Воля, напротив, ориенти­рует человека на труднодоступное, на требующее преодо­ления препятствий. Пока мы не касаемся вопроса о со­циальной ценности эмоций и воли. Ведь, как известно, развитая воля может быть отвратительно злой, а самая непосредственная, «бездумная» эмоция оказывается пре­красной: таковы бесчисленные подвиги самопожертво­вания.

Выше мы упоминали о том, что оценка вероятности (возможности) удовлетворения потребности происходит как вполне осознанно, так и на уровне, не получающем от­ражения в сознании. Иногда эмоция возникает в результате всестороннего и вполне рационального анализа ситуации — вплоть до парадоксальных случаев, когда такой анализ ведет к нежелательным последствиям. Антуан де Сент-Экзюпери пишет о летчике, потерпевшем аварию в горах: «...начиная со второго дня, больше всего уходило сил на то, чтобы не думать... положение было уж очень безнадежным, чтобы иметь мужество идти, надо было поменьше размышлять о своем положении»[18]. Однако весьма часто эмоция оказывается как бы непосредствен­ным откликом на изменение обстановки, и работа мозга по анализу этой обстановки ускользает от сознания,— тем более, что такой анализ осуществляется чрезвычайно быстро. Канадский ученый Д. Хебб убедительно показал, что страх — это отнюдь не реакция на угрозу, но эмо­циональная реакция на степень защищенности субъекта от нависшей над ним угрозы. Казалось бы, не все ли равно: опасность, от которой я защищен, перестает быть опасностью. Тем не менее, стремительно развертываю­щаяся (хотя и неосознаваемая) оценка защищенности требует дополнительных операций, включающих и учет совершенства навыков, и время, необходимое для соответ­ствующих действий, и степень усталости субъекта и мно­гое другое. Быстрота подобной оценки объясняется бо­гатством ранее накопленного опыта, высокой автомати­зацией необходимых действий, детали которых давно уже перестали контролироваться сознанием. Вот почему, встретив опасность, мы как бы «сразу» чувствуем страх, поскольку подготовка и оформление этого страха осуще­ствлены мозгом на уровне подсознания.

Вместе с тем имеется и другая разновидность эмоций, формирующихся также вне контроля сознания, но суще­ственно отличных от только что описанных. Мы имеем в виду те трудно определимые словами «предчувствия», которые возникают в процессе творческой деятельности и связаны с представлением об интуиции. У человека, за­нятого решением какой-либо трудной задачи, вдруг по­является радостное ощущение близости этого решения или, напротив, отрицательное чувство отдаления, ухода от желанной цели. Ни в первом, ни во втором случае человек не может объяснить, почему у него возникло это эмоционально окрашенное состояние. Тем не менее, оно побуждает субъекта остановиться, прекратить дальней­шие поиски и попытаться сознательно разобраться в том, соответствует или не соответствует эмоциональная оценка ситуации реальному положению вещей.

По-видимому, в данном случае также имело место изменение — возрастание или уменьшение — вероятности достижения цели, следствием чего и явилась эмоциональная реакция, хотя оценка вероятности произошла па не­осознаваемом уровне. Механизм формирования этой эмо­ции существенно отличается от случая с «мгновенной» эмоцией страха. Там оценка угрозы базировалась на врож­денном или приобретенном, но отработанном до автома­тизма опыте, на готовых «образцах» действий с учетом их эффективности, обнаружившейся в прошлом. Что же касается творческой деятельности, то здесь возникший вариант решения (гипотеза, догадка) еще только подле­жит сопоставлению с действительностью с целью про­верки его правильности или ошибочности. В первом слу­чае вмешательство сознания излишне, оно бы только затруднило и замедлило процесс оценки внезапно сло­жившейся обстановки. Во втором случае вмешательство сознания преждевременно: под давлением накопленного опыта оригинальная догадка может быть с ходу отвер­гнута как нелепая, противоречащая всему, что было из­вестно ранее. Вот почему неосознаваемую стадию порож­дения новых гипотез уместнее относить не к подсозна­нию, а к деятельности какого-то иного механизма. Ра­боту этого механизма в сфере художественного творчества великий режиссер и теоретик сценического искусства К. С. Станиславский предпочел назвать сверхсознанием, которое вооружает сознание информацией особого рода. Источником этой информации также служит прошлый опыт субъекта. Но это — следы где-то, когда-то случайно промелькнувших связей, самых отдаленных ассоциаций, не находивших прежде практического или теоретического применения, но вошедших в обиход сознания, не оформ­ленных в понятия, не имеющих названий и, разумеется, практикой не проверенных. Такое вмешательство сверх­сознания часто бывает труднообъяснимо, но весьма впе­чатляюще. Оно сопровождается эмоцией, как правило, ярко положительной. В результате деятельность сверхсознания (интуиция) отождествляется с эмоцией и воз­никает иллюзия творческих функций самих эмоций, хотя на самом деле они — лишь показатель хода решения твор­ческой задачи.

Будучи тесно связаны друг с другом, потребность, эмоции и механизмы прогнозирования вероятности удов­летворения потребностей представляют относительно са­мостоятельные феномены высшей нервной (психической) деятельности. Нейрофизиологические сведения показы­вают, что они имеют свой собственный анатомо-физиологический субстрат, приурочены к различным отделам головного мозга[19]. Являясь функцией потребностей и вероят­ности их удовлетворения, эмоции в свою очередь оказывают влияние на силу потребности и механизм про­гнозирования. Эмоция не только трансформирует, но и усиливает потребность. Экспериментально показано, что страх боли усиливает чувство боли, понижает болевой порог. С другой стороны, чувство радости, воодушевле­ния, возможное даже при небольшом успехе, усиливает потребность достижения конечной цели. Слишком низкая или слишком высокая вероятность достижения цели, на­против, оказывает на потребность угнетающее влияние. Очень доступное перестает быть желанным, теряет свою привлекательность. Пессимистический прогноз порождает состояние безнадежности.

Механизм прогнозирования возможности удовлетворе­ния потребности в свою очередь испытывает влияние эмоций и потребности. Отрицательная эмоция делает не­благоприятный прогноз еще более пессимистическим, субъективно удлиняет путь к поставленной цели. Поло­жительная эмоция сокращает этот путь, упрощает его, делает цель более достижимой и нередко способствует переоценке реальных достижений («головокружение от успехов»). Что касается трансформации потребности, то ее усиление заставляет субъекта пренебрегать даже низ­кой вероятностью достижения цели. С другой стороны, сильная потребность склонна преуменьшать возросшую вероятность: при сильной потребности выигрыш кажется не столь уж значительным.

Взаимовлияния механизмов потребностей (мотиваций), эмоций и механизмов прогнозирования достижения цели сказываются на колебаниях того показателя, который психологи назвали «уровнем притязаний». Дело в том, что разные люди по-разному измеряют трудность задачи (в условиях, когда они сами регулируют эту трудность) в зависимости от успеха или неудачи очередной попытки. В самом общем виде можно сказать, что при одной и той же силе потребности человек охотнее стремится к цели, когда задача трудна, но решение ее возможно. Это правило идеально совпадает с получением макси­мума положительных эмоций. Слишком простая задача при хороших знаниях и способностях, равно как и непо­сильная задача, отрицательно влияет на положительное эмоциональное состояние, называемое удовлетворением своей деятельностью. Чрезвычайная сложность феноме­нологии эмоций заключается в том, что потребности, эмо­ции и механизмы прогноза, влияя друг на друга, продол­жают зависеть от этих, изменяемых ими факторов. Все они — потребность, информация, эмоция, воля, действие — переплетающиеся звенья прямых и обратных связей еди­ного в своей сути процесса трансформации потребности во внешне реализуемое поведение.

Эвристическое значение информационной теории эмо­ций применительно к проблеме индивидуальных различий можно сформулировать в следующих основных положе­ниях.

1. Если мы признаем, что в основе любой эмоции ле­жит какая-либо актуализированная потребность, то мно­гообразие и богатство человеческих эмоций свидетель­ствует о чрезвычайном многообразии потребностей чело­века, отнюдь не сводимых к пище, одежде, жилищу и продолжению рода. Поскольку именно потребности и про­изводные от них трансформации — мотивы, интересы, убеждения, стремления, влечения, желания, ценностные ориентации и т. п. — представляют основу и движущую силу человеческого поведения, его побуждение и цель, эти потребности следует рассматривать как ядро лично­сти, как самую существенную ее характеристику. Любой анализ индивидуальности окажется частным и второсте­пенным при абстрагировании от сферы потребностей и мотивов, их набора и внутренней иерархии. Характери­стика личности начинается с уяснения и анализа ее потребностей.

2. Если эмоции играют столь существенную роль в трансформации потребностей, в организации их взаимо­действия, их конкуренции и соподчинения, то важной характеристикой индивидуальных различий окажутся индивидуальные особенности взаимодействия потребно­стей с механизмами оценки вероятности их удовлетворе­ния. Ниже мы приведем фактические аргументы, свиде­тельствующие о том, что параметры индивидуальности, получившие отражение в представлениях о темпераменте, теснее всего связаны с системой координат «потребно­сти — вероятность их удовлетворения».

3. Выше мы уже упомянули о том, что, помимо эмо­ций в конкуренции потребностей (мотивов поведения), в процессах трансформации этих потребностей в дейст­вие, в поступок активно участвует механизм, который принято называть волей. Индивидуальные особенности волевых качеств субъекта лежат в основе характера, проявляющегося во внешне реализуемой деятельности. Однако прежде, чем говорить о волевых параметрах лич­ности, необходимо уточнить, что именно подразумевается под представлением о воле, какова природа этого свое­образного феномена высшей нервной деятельности.

---

Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 168; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!