ПО ТУ СТОРОНУ ЭМОЦИОНАЛЬНОСТИ 9 страница

Формирование практической доминанты может ока­заться тяжкой задачей для субъекта, когда главенствую­щая и ситуативная доминаты примерно равны по силе и находятся в конфликтных отношениях. Такого рода конфликты лежат в основе многих произведений класси­ческой литературы. С другой стороны, отсутствие практи­ческой доминанты (у пенсионера, у человека, оказавше­гося не у дел) переживается отдельными личностями исключительно тяжело. Не менее печально по своим по­следствиям отсутствие главенствующей потребности (до­минанты жизни), в результате чего человек становится игрушкой ситуативных доминант. «Отклоняющееся» по­ведение подростков, алкоголизм и наркомания дают мно­жество примеров такого рода. Подчеркнем, что человек, как правило, не осознает подлинной причины тягостного для него состояния, давая самые разнообразные объясне­ния своему бесцельному и пустому времяпрепровож­дению.

Мы закончим раздел краткой формулировкой не­скольких итоговых положений.

1) Высшая нервная (психическая) деятельность человека имеет трехуровневую структуру, включая в себя сознание, подсознание и сверхсознание.

Сознание оперирует знанием, которое потенциально может быть передано другому, может стать достоянием других членов сообщества. Как показали многочисленные исследования функциональной асимметрии головного мозга, для осознания внешних стимулов или событий внутренней жизни субъекта необходимо участие речевых зон больших полушарий. В сфере творчества именно со­знание формулирует вопрос, подлежащий разрешению, и ставит его перед познающим действительность умом.

К сфере подсознания относится все то, что было осо­знаваемым или может стать осознаваемым в определен­ных условиях. Это — хорошо автоматизированные навыки, глубоко усвоенные социальные нормы и мотивационные конфликты, тягостные для субъекта. Подсозна­ние защищает сознание от излишней работы и психиче­ских перегрузок.

Деятельность сверхсознания (творческой интуиции) обнаруживается в виде первоначальных этапов творче­ства, которые не контролируются сознанием и волей. Неосознаваемость этих этапов представляет защиту рож­дающихся гипотез от консерватизма сознания, от чрез­мерного давления ранее накопленного опыта. За созна­нием остается функция отбора этих гипотез путем их логического анализа и с помощью критерия практики в широком смысле слова. Нейрофизиологическую основу сверхсознания представляет трансформация и рекомбина­ция следов (энграмм), хранящихся в памяти субъекта, первичное замыкание новых временных связей, чье соот­ветствие или несоответствие действительности выясня­ется лишь в дальнейшем.

2. Неполное осознание субъектом движущих им потребностей снимает мнимое противоречие между объективной детерминированностью поведения человека на-
следственными задатками, условиями воспитания, окружающей средой и субъективно ощущаемой им свободой выбора. Эта иллюзия свободы является чрезвычайно ценным приобретением, поскольку обеспечивает чувство личной ответственности, побуждающее всесторонне анализировать и прогнозировать возможные последствия того или иного поступка. Мобилизация из резервов памяти такого рода информации ведет к усилению потребности, устойчиво главенствующей в иерархии мотивов данной личности, благодаря чему она обретает способность про­тивостоять ситуативным доминатам, т. е. потребностям, экстренно актуализированным сложившейся обстановкой.

Вопрос о том, свободен или не свободен человек в своем выборе, не имеет однозначного ответа и требует введения принципа дополнительности. Выбор детерминировал (следовательно, человек несвободен) с точки зре­ния внешнего наблюдателя совершаемых субъектом по­ступков. Вместе с тем и в то же самое время человек свободен с позиций «внутреннего наблюдателя» — его рефлектирующего сознания, что и порождает чувство личной ответственности за совершаемый поступок.

3) Сведение психической деятельности человека к од­ному лишь сознанию не в состоянии объяснить ни диа­лектику детерминизма и свободы выбора, ни механизмы творчества, ни подлинную историю культуры. Только признание важнейших функций неосознаваемого психи­ческого, с выделением в нем принципиально различных феноменов под- и сверхсознания дает возможность есте­ственнонаучного материалистического ответа на самые жгучие вопросы человековедения.

4) Взаимодействие сверхсознания с сознанием есть проявление на уровне творческой деятельности человека универсального принципа возникновения нового в про­цессе биологической и культурной эволюции. Подобно тому как эволюционирующая популяция рождает новое через отбор отдельных особей, эволюция культуры насле­дует в ряду сменяющихся поколений идеи, открытия и социальные нормы, первоначально сформулированные конкретными первооткрывателями и творцами. Эти нормы являются исторически преходящей категорией, а культура в целом представляет не закостеневший свод одних и тех же предписаний, но живую и развиваю­щуюся систему. Мы не раз подчеркивали, что процесс развития культуры определяется взаимодействием мно­жества факторов — производственно-экономических, по­литических, идеологических, национальных. Творцом культуры в конечном счете является живой, реальный человек с головой и руками, поскольку «История» но есть какая-то особая личность, которая пользуется чело­веком как средством для достижения своих целей. Исто­рия — не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека»[60]. Значит, возникновение новых норм удовлетворения потребностей, новых способов, средств и путей есть результат творческой деятельности конкрет­ных личностей. Благодаря этой творческой деятельности наряду с ростом и расширением потребностей происходит их «возвышение»[61].

 

ВОЗВЫШЕНИЕ ПОТРЕБНОСТЕЙ

Сама природа является действительной частью

истории природы, становления природы чело­веком.

К. Маркс[62]

 

Справедливо подчеркивая культурно-историческое происхождение психики человека, мы подчас недооцени­ваем принцип историзма. Протест против вульгарной биологизации оборачивается чрезмерным социологизмом, в результате чего жизнь человеческих существ как бы вырывается из общей истории развития живого на на­шей планете. Вместе с тем наука уже не раз встречалась с рядом универсальных принципов, которые обнару­живаются и в деятельности высших, социальных форм существования живой природы, и на дочеловеческих эта­пах эволюции. Назовем в качестве примера принцип об­ратной связи или категорию потребности как основы и движущей силы поведения любых живых систем, вклю­чая потребности существования и развития человеческих сообществ.

Нам представляется, что к числу таких универсаль­ных принципов относятся и общие правила возникнове­ния нового, ранее не существовавшего, независимо от того, идет ли речь о появлении новых форм живых су­ществ в процессе биологической эволюции или о принци­пиально новых достижениях творческой деятельности человека в виде научных открытий, технологии, произ­ведений искусства, этических норм и т. п. «Природой творчества является творчество природы» (Б. М. Рунин)[63].

Сразу же подчеркнем, что констатация черт сходства биологической эволюции с творческой деятельностью мозга ни в коей мере не означает сведения социально детерминированной психики человека к биологии, равно как и переноса законов психики на процесс биологиче­ской эволюции. Речь идет о наличии общих закономерно­стей, которые проявляют себя на различных уровнях пер­воначально биологического, а затем культурного раз­вития живой природы, включающей общественного чело­века. Ведь, когда мы обнаруживаем универсальный принцип обратной связи в регуляции физиологических (даже биохимических!) процессов и в управлении обще­ственным производством, мы отнюдь не «сводим» это про­изводство к схемам регуляции кровяного давления, равно как и не «распространяем» принципы социального управления на физиологию. Надеемся, что это положе­ние больше не требует дополнительных разъяснений.

Мысль о сходстве процесса возникновения новых форм живых существ («творчества природы») с творче­ской деятельностью мозга высказывали многие, в том числе К. А. Тимирязев[64]. Значение вторичного отбора временных нервных связей путем их сопоставления с действительностью подчеркнул И. П. Павлов, обсуждая механизм первой стадии выработки пищевого условного рефлекса, где в качестве сигнала был использован звуко­вой раздражитель — тон. «Когда связь с этими другими тонами действительно не оправдывается, — разъяснял Павлов, — тогда присоединяется процесс торможения. Та­ким образом, реальная связь ваша становится все точнее и точнее. Таковым является и процесс научной мысли. Все навыки научной мысли заключаются в том, чтобы, во-первых, получить более постоянную и более точную связь, а во-вторых, откинуть потом связи случайные»[65].

В свете этого высказывания И. П. Павлова представ­ляется совершенно необоснованным предложение Карла Поппера «заменить» теорию условных рефлексов теорией формировании гипотез и их последующей проверки (се­лекции). «Я полагаю, — пишет Поппер, — что организм не ждет пассивно повторения события (или двух), чтобы запечатлеть или зарегистрировать в памяти существова­ние закономерной связи. Скорее организм пытается на­вязать миру догадку о закономерности... Не ожидая повторения событий, мы создаем догадки, без ожидания предпосылок мы делаем заключения. Они могут быть отброшены. Если мы не отбросим их вовремя, мы можем быть устранены вместе с ними. Эту теорию активного предложения догадок и их опровержения (разновидность естественного отбора) я предлагаю поместить на место теории условного рефлекса...»[66]. В ходе дальнейшего из­ложения мы постараемся показать, что генерирование гипотез и их отбор представляют необходимые и взаимо­дополняющие моменты высшей нервной деятельности. Их физиологической основой являются в первую очередь принцип доминанты, открытый А. А. Ухтомским, и услов­ный рефлекс И. П. Павлова.

В сущности, творческая деятельность человека есть проявление на качественно новом уровне универсальных тенденций самосохранения и саморазвития живой при­роды, будь то все более полное и специализированное освоение ранее занятой зоны (аллогенез в биологической эволюции) или выход в новую зону (арогенез). Эти две основные формы филогенеза напоминают две разновид­ности творчески-познавательной деятельности человека: мы имеем в виду детальную разработку более или менее знакомых явлений наряду с «прорывом» познающей мысли в качественно новую сферу познаваемой действи­тельности.

Процесс развития требует накопления новой ценной информации, причем под ценностью информации мы, вслед за А. А. Харкевичем, будем понимать возрастание вероятности достижения цели (удовлетворения потребно­сти), благодаря получению данного сообщения[67]. «Входе биологического развития, — пишет М. В. Волькенштейн, — возрастает не только ценность информации, на­личествующей в организме, но и способность биологиче­ских систем к отбору ценной информации... Отбор ценной информации лежит в основе всей творческой деятель­ности человека»[68]. Эта ценная информация может быть либо выделена из маскирующих ее «шумов» (обнаруже­ние объективно существовавшей, но ранее не познанной закономерности), либо создана заново в виде «второй природы» — произведений искусства, технических соору­жений и т. п.

Подчеркнем, что и в случае приобретения цепной ин­формации путем ее извлечения из шума включается ме­ханизм выдвижения гипотез, т. е. таких рекомбинаций ранее накопленного опыта, соответствие которых действи­тельности должно быть установлено в ходе дальнейшей про­верки. Жизнь показывает, что такой механизм значи­тельно ускоряет процесс познания по сравнению с выделе­нием информации из шума путем чисто статистического накопления полезных сигналов. «Формой развития есте­ствознания, — утверждал Энгельс, — поскольку оно мыс­лит, является гипотеза... Если бы мы захотели ждать, пока материал будет готов в чистом виде для закона, то это значило бы приостановить до тех пор мыслящее иссле­дование, и уже по одному этому мы никогда не полу­чили бы закона»[69].

Говорить о сходных чертах органической эволюции («творчества природы») и творческой деятельности че­ловека можно только в том случае, если в динамике твор­чества мы обнаружим аналоги основных компонентов эво­люционного развития, а именно: 1) эволюционирующую популяцию; 2) изменчивость, ценность которой выясня­ется лишь вторично; 3) отбор; 4) фиксирование резуль­татов этого отбора. Мы полагаем, что такие аналоги суще­ствуют.

Напомним, что, хоти элементарной единицей эволюции является популяция, а не отдельная особь, отбор дей­ствует только на уровне особей. В сфере творческой дея­тельности человека эволюционирует его опыт, неизбежно включающий в себя присвоенный субъектом опыт других людей, в том числе опыт предшествующих поколений. Однако этот коллективный опыт, совокупность знаний, умений, технологии, этических и эстетических норм, т. е. культура в целом, пополняется открытиями и достиже­ниями, первоначально возникающими не в абстрактной «культуре», а в конкретной индивидуальной голове тво­рящего субъекта.

Под изменчивостью мы будем понимать такие транс­формации хранящихся в памяти следов (энграмм), такие их рекомбинации, такое ассоциирование этих следов, чье соответствие или несоответствие объективной действитель­ности устанавливается лишь позднее. Подобные вариации следов ранее полученных впечатлений мы назвали в I960 г. «психическими мутациями», хотя, возможно, их правильнее аналогизировать с рекомбинацией генов[70]. В дальнейшем изложении мы будем употреблять выраже­ние «психическая мутация» как обозначение любой моди­фикации хранящихся в памяти энграмм, чья ценность и адекватность реальной действительности подлежат выяс­нению. В случае установления подобной адекватности пси­хическая мутация оказывается объективно верным отра­жением действительности, хотя это отражение и носит вторичный по сравнению с рекомбинированной памятью характер.

Отбор модифицированных и рекомбинированных эн­грамм (догадок, гипотез, предположений) осуществляется в несколько этапов. Вначале он производится путем со­поставления с непосредственным опытом субъекта, а за­тем вступает в действие критерий общественной практики, в ходе которой уточняются истинность нового знания и его ценность, т. е. способность служить удовлетворению каких-либо человеческих потребностей — биологических, социальных или идеальных.

Результаты отбора фиксируются в памяти субъекта и передаются другим людям — как современникам, так и представителям следующих поколений.

Сигнальное (не зафиксированное в генах) наследо­вание существует уже у животных в виде, например, обу­чения приемам охоты или мелодии пения у некоторых птиц. Но подлинное культурное (или социальное) насле­дование присуще только человеку, благодаря наличию у него второй (речевой) сигнальной системы действи­тельности. «Культурное наследие или унаследование тра­диций, — пишет эволюционист В. Грант, — это вся сово­купность знаний, представлений, искусств, обычаев и тех­нологических навыков, которыми располагает данное че­ловеческое сообщество в любой данный момент своей истории. Вся эта сумма знаний и традиций — результат открытий и изобретений, сделанных предшествующими поколениями. Она передается и будет передаваться из поколения в поколение путем обучения в широком смысле этого слова»[71].

Теперь, когда мы уточнили содержание используемых понятий, рассмотрим более детально основные этапы творческой деятельности, сопоставляя их с ключевыми поло­жениями эволюционной теории.

Изменчивость. Применительно к творческой деятель­ности мозга можно сказать, что динамическим фактором, инициирующим и побуждающим генерирование психиче­ских мутаций, является сила актуализированной потреб­ности (мотивации), а факторами, вероятностно детерми­нирующими («канализирующими») содержание мута­ций, — качество этой потребности и вооруженность тво­рящего субъекта запасом навыков и знаний.

Экспериментально показано, что при демонстрации че­ловеку неопределенных зрительных стимулов количество стимулов, ассоциируемых с нищей, нарастает по мере усиления голода. Это правило справедливо не только для биологических потребностей типа голода или жажды, но имеет универсальный характер: непосредственно не кон­тролируемая сознанием интуиция всегда работает па по­требность, доминирующую в иерархии потребностей дан­ной личности. Зависимость интуиции от главенствующей потребности (материальной, социальной, познавательной и т. д.), устойчиво доминирующей в системе мотивов дан­ного субъекта, необходимо учитывать в сфере профессио­нального отбора и практики воспитания. Без выражен­ной потребности познания (ньютоновского «терпения ду­мать об одном и том же») трудно рассчитывать па про­дуктивную деятельность в науке. Если решение научной проблемы является для субъекта лишь средством для достижения каких-то иных (например, социально пре­стижных) целей, его интуиция будет генерировать гипо­тезы и идеи, связанные с удовлетворением соответству­ющих потребностей. Шанс на принципиально повое на­учное открытие в этом случае сравнительно невелик.

Ярким примером «канализации» психических мутаций актуальной потребностью могут служить сновидения. И. П. Павлов считал сновидения результатом хаотиче­ской, бессистемной деятельности больших полушарий го­ловного мозга, т. е. совершенно случайными комбинациями нервных следов. Для 3. Фрейда сновидения были вполне упорядоченным сообщением о вытесненных в подсозна­ние неудовлетворенных влечениях и конфликтах, только сообщением, зашифрованным особым символическим ко­дом. Зная код, можно прочесть содержание сновидения, как любой другой текст. По-видимому, обе точки зрения неверны. Скорее всего, содержание сновидений лишь ве­роятностно определяется характером мотивационной доминанты, сообщающей содержательной стороне сновидений некоторую тенденцию, направление, в рамках кото­рого следы комбинируются и варьируются достаточно случайно.

Может вызвать удивление тот факт, что человек дли­тельное время сохраняет в памяти и передает другим лю­дям психические мутации, соответствие которых действи­тельности не только не получило подтверждения, по под­час весьма сомнительно. Мы имеем в виду «вещие» сны, предрассудки и заблуждения. Длительное сохранение та­кого рода мутаций в значительной мере определяется их социальным отбором, о чем специально речь пойдет ниже. Вместе с тем подобная живучесть напоминает биологиче­ский феномен конвариантной редупликации, т. е. насле­дование мутаций, их передачу следующим поколениям. По аналогии с этим феноменом длительное сохранение психических мутаций не только в памяти отдельного субъ­екта, но и в общем фонде культурного наследия имеет свою положительную сторону. Ведь иногда окончательная проверка жизнеспособности «безумной идеи», ее соответ­ствия или несоответствия действительности требует до­статочно продолжительного времени. Вот почему наряду с апробированными знаниями в общий объем интеллек­туальных накоплений включаются и гипотезы, отверга­емые современниками.

Вторым фактором, канализирующим содержание пси­хических мутаций, является вооруженность субъекта зна­ниями, навыками, впечатлениями и т. д. Совершенно оче­видно, что гипотеза, приведшая к открытию периодиче­ского закона, не могла возникнуть у человека, не обла­давшего знанием химических свойств и атомного веса элементов, хотя сам по себе этот запас знаний не гаран­тирует рождения гипотезы.

При крайней ограниченности наших знаний о нейро­физиологических основах творческой деятельности мозга можно указать па отдельные факты, заслуживающие внимания и дальнейшей разработки.

Большую роль здесь несомненно играет правое (у правшей) неречевое полушарие мозга, связанное с опе­рированием чувственно непосредственными образами, с музыкальными и комбинаторными способностями. Свой­ство сновидений заменять абстрактные понятия конкрет­ными (зрительными, слуховыми и т. д.) образами[72] интересно сопоставить с наблюдениями исследователей твор­чества, показавшими, что в процессе обдумывания какой-либо теоретической проблемы ученые нередко склонны временно заменять отвлеченные понятия их чув­ственно наглядными моделями. «На первой стадии рож­дения новой идеи, — пишет математик Ж. Адамар,— многие используют расплывчатые образы, а не мышление в словах и точных алгебраических знаках»[73]. С этим на­блюдением согласен психолингвист Р. Якобсон: «... внут­ренняя мысль, особенно когда это мысль творческая, охотно использует другие системы знаков, более гибкие и менее стандартизированные, чем речь, и которые остав­ляют больше свободы, подвижности творческой мысли»[74]. Отмеченное нами сходство сновидений с творческим актом отнюдь не означает, что открытия делаются во сне: еди­ничные случаи таких открытий — скорее исключение, чем правило. Например, 69 опрошенных математиков сооб­щили, что они никогда не видели математических снов[75].

---

Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 172; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!