ПО ТУ СТОРОНУ ЭМОЦИОНАЛЬНОСТИ 10 страница

Принципиально важным для понимания нейрофизио­логических основ творчества является механизм доми­нанты, описанный А. А. Ухтомским, способность доми­нантного очага возбуждения придавать явлениям действи­тельности и их следам объективно не присущее им значение, например значение сигналов опасности, како­выми на самом деле они не являются. Нейрофизиологиче­ские механизмы доминанты практически совпадают с пер­воначальной стадией генерализации условного рефлекса, о которой говорил Павлов в приведенном нами высказыва­нии[76]. В случае затруднений с удовлетворением какой-либо потребности по мере роста эмоционального напря­жения нередко наблюдается феномен вторичной генера­лизации, т. е. обратный переход узкоспециализированного условного рефлекса в доминантное состояние. С этим фе­номеном мы познакомились па примере пищевых ассоциа­ций у голодного наблюдателя. Вторичная генерализация, столь характерная для деятельности эмоционально воз­бужденного мозга, напоминает дестабилизирующее влияние эмоционального стресса в процессе эволюции. По мне­нию Д. К. Беляева, эмоциональный стресс усиливает раз­нообразие, с которым оперирует естественный отбор, и тем самым ускоряет эволюцию[77].

Длительно сохраняющийся, устойчивый очаг возбуж­дения может привести к повышенному содержанию в тка­нях мозга норадреналина, который в свою очередь спо­собен повысить чувствительность синаптических мембран нервных клеток к ацетилхолину. В результате произойдет замыкание временных нервных связей — не благодаря сочетанному во времени действию внешних стимулов, а пер­вично, «изнутри». Другой возможный механизм первич­ного замыкания предположил А. И. Ройтбак[78]. Мощный очаг возбуждения будет сопровождаться накоплением меж­клеточного калия, под влиянием которого активируется миелинизация аксонных окончаний, и ранее неэффектив­ные синапсы станут эффективными. Таким образом, ги­потеза о возможности первичного замыкания временных нервных связей в принципе не противоречит данным со­временной нейрофизиологии.

Для психофизиологии творчества важны и функции гиппокампа — отдела мозга, регулирующего поток инфор­мации, извлекаемой из памяти. Структуры гиппокампа обладают высокой чувствительностью к действию химиче­ских галлюциногенов с характерными для них причудли­выми сочетаниями зрительных и слуховых образов. Весьма вероятно, что именно на уровне гиппокампа мотивационное возбуждение оказывает влияние на количество и ка­чество извлекаемых из памяти энграмм, участвуя в фор­мировании сновидений, а в состоянии бодрствования — в генерировании психических мутаций. Не случайно ли­шение так называемого быстрого сна сказывается у людей на решении творческих задач типа теста Роршиха, а доля быстрого сна у спящего человека возрастает в ситуациях, требующих творческого подхода к решению стоящих пе­ред человеком проблем и мотивационных конфликтов[79].

Изменчивости хранящихся в памяти следов способ­ствует избыточность энграмм — свойство мозга фиксиро­вать и те детали внешнего стимула, которые не представ­ляются актуальными, приспособительно значимыми в мо­мент восприятия. Такое запоминание «впрок», «на всякий случай» резко повышает детерминирующий потенциал прошлого опыта, нацеливая его на прагматически неопре­деленное будущее[80].

Итак, психические мутации — принципиально новые модификации хранящихся в памяти энграмм, их комби­нации, непосредственно не вытекающие из ранее накопленного субъектом опыта (включая присвоенный им опыт других людей), — представляют тот исходный материал, который подлежит последующему отбору. Этот отбор осу­ществляет социально детерминированное сознание чело­века, вначале путем сопоставления гипотезы с имеющимся знанием, а затем благодаря критерию практики — экспе­риментальной, производственной и общественной в самом широком смысле слова.

Отбор. В процессе биологической эволюции наблюда­ются две разновидности выживания: благодаря лучшей адаптированности к среде каждой отдельной особи и с по­мощью высокой плодовитости. Последняя форма не обя­зательно связана с лучшей защищенностью. В сфере творчества отбору по приспособленности, по-видимому, соответствует отбор психических мутаций, адекватных объективной действительности, т.е. гипотез и догадок, вы­державших сопоставление с этой действительностью. Но жизнеспособными могут оказаться и такие мутации, кото­рые не имеют своего реально существующего эквивалента: бог, черт, Земля, покоящаяся па слонах, телепатия, теле­кинез и т. д. Удовлетворяя ту или иную человеческую потребность в упорядочивании представлений об окружа­ющем мире, в канонизировании социальных норм и т. д., такого рода мутации-мифы приобретают широкое распро­странение и за отсутствием подлинных знаний о мире пе­редаются от поколения к поколению, овладевая сознанием множества людей.

Наличие обостренной потребности объясняет стреми­тельное распространение (копирование, тиражирование, своеобразную «плодовитость») всякого рода слухов, псев­донаучных сенсаций и домыслов, в то время как подлинные открытия, родившиеся из гипотез, подтвержденных тщательной проверкой, могут длительное время оставаться достоянием узкого круга специалистов. Только претворив­шись в технологию, в новые способы производства, откры­тия и изобретения входят в жизнь широких масс населе­ния, становятся общеизвестными.

Имеют свою аналогию и такие типы отбора, которые в биологии получили наименование направленного, ста­билизирующего и дизруптивного отбора. Направленный отбор наблюдается при изменении среды или при адапта­ции к вновь освоенной среде, когда элиминируются наиме­нее приспособленные особи с присущей им наследственно­стью. Такой тип отбора гипотез имеет место в случае определившегося и кажущегося достаточно перспектив­ным направлением поиска отсутствующих решений. Сознание будет исходно отбрасывать предположения, дале­кие от господствующего круга идей.

Когда популяция хорошо приспособлена к среде, ста­билизирующий отбор удаляет крайние вариации, возника­ющие в результате мутаций, потока генов, расщепления и рекомбинации. Так относится к психическим мутациям догматическое сознание, ориентированное на сохранение сложившихся представлений.

При дизруптивном отборе в полиморфной популяции, осваивающей неоднородную среду обитания, адаптивную ценность представляют именно крайние варианты измен­чивости, а наименее ценны «усредненные» особи. Подоб­ный тип отбора характерен для творческого процесса, где возникшая проблема по находит сколько-нибудь готовых предпосылок ее разрешения. Требуются поистине «безум­ные идеи», крайние варианты психического мутагенеза.

В процессе биологической эволюции индивидуально приобретаемая (фенотипическая) пластичность задержи­вает выбраковку и обеспечивает популяции время, необ­ходимое для появления новых генетических вариаций (мутаций), т. е. время для генетической реакции на изме­нившиеся условия среды. Нечто подобное мы находим и в сфере творчества. Модификации, уточнения, подновление старых теорий, способов производства и социальных норм продолжается до тех пор, пока появление принци­пиально новых гипотез не приведет к качественному скачку в творческом и практическом освоении изменя­ющейся действительности.

Ограничения. Биологическая эволюция предполагает диалектически противоречивое сочетание тенденций из­менчивости и стабилизации. Сохранению вида способ­ствуют специальные изолирующие механизмы: внешние (изоляция видов во времени и пространстве, экологиче­ское и механическое препятствие к скрещиванию) и внут­ренние (несовместимость, нежизнеспособность гибридов, их стерильность и разрушение). Функция этих механиз­мов состоит в том, чтобы удерживать свободное скрещи­вание и создание рекомбинаций в пределах, полезных и приспособительном отношении.

Нечто подобное мы находим и в области творчества, где специальные механизмы удерживают генерирование психических мутаций в пределах, не позволяющих твор­ческому процессу превратиться в слепое угадывание или психопатологию. Эти механизмы также можно разделить на внешние и внутренние. К разряду внешних ограничи­телей следует отнести влияние традиций и достигнутого уровня мыслительной деятельности. Как мы уже писали выше, хотя сознание непосредственно не вмешивается в процесс психического мутагенеза, оно оказывает опо­средствованное влияние па этот процесс формулировкой вопросов, подлежащих разрешению.

Не менее эффективны и механизмы внутренней за­щиты. Если нарастание пищевой потребности на первых этапах ведет к увеличению пищевых ассоциаций при экс­позиции субъекту неопределенных зрительных стимулов, то после суточного голодания количество таких ассоциа­ций уменьшается. Иными словами, здесь включается ме­ханизм, который препятствует беспочвенным фантазиям и ориентирует субъекта на анализ реальной действительно­сти, способный привести к удовлетворению имеющейся у него потребности[81]. Наличие контролирующих психи­ческие мутации механизмов выступает особенно наглядно при сопоставлении гипотез ученого или замыслов худож­ника с содержанием сновидений, не говоря уже о бреде и галлюцинациях больного мозга. Хотя тема «гений и бе­зумство» занимала умы на протяжении столетий, сегодня совершенно очевидно качественное различие между оза­рением здорового творческого мышления и психопатоло­гией. Искусством может быть только то, что духовyо здо­рово, утверждал Ван Гог. «Творить, — по мнению А. Пуан­каре,— это означает не создавать бесполезных комбинаций, а создавать полезные, которых ничтожное меньшин­ство… Бесплодные комбинации даже не придут в голову изобретателю. В поле зрения его сознания попадают лишь действительно полезные комбинации и некоторые другие, имеющие признаки полезных, которые он затем отбросит»[82].

Приведенное высказывание не следует понимать бук­вально. Творчество — это отнюдь не сплошные озарения и успехи. Достаточно вспомнить работу выдающихся уче­ных, предшествовавшую открытию, черновики великих пи­сателей, эскизы художников и зодчих, чтобы понять, сколь невелик процент «полезных комбинаций» по сравнению с «тысячами тонн словесной руды», о которых говорил Маяковский. Мы процитировали А. Пуанкаре лишь для того, чтобы лишний раз подчеркнуть, что деятельность сверхсознания (интуиции, психического мутагенеза) — не калейдоскоп, не бросание орла и решки, но процесс неосо­знаваемого поиска, имеющий свои, пока что неведомые нам правила рекомбинирования ранее накопленного опыта.

Не менее существенна разница между догадками ди­летанта и творческими гипотезами профессионала, хотя дилетант порой и может нащупать верный путь к реше­нию проблемы. И снова здесь напрашивается аналогия с биологической эволюцией. Примитивные организмы эли­минируются хищниками неизбирательно, поэтому их эво­люция протекает очень медленно. Сложные организмы, способные к активному расселению и сопротивлению, к быстрому бегу, элиминируются избирательно в зависи­мости от эффективности их действий, благодаря чему они эволюционируют гораздо быстрее. Здесь возникают слож­ные обратные связи организма со средой, которые влияют па направление филогенеза и ускоряют его течение[83]. Надо ли говорить, что ход порождения гипотез, их отбор и выдвижение новых идей протекают у талантливого и вооруженного знаниями профессионала совершенно в иных временных интервалах, чем более или менее слу­чайное угадывание даже одаренного дилетанта.

Прогресс. Новые формы живых существ появляются преимущественно в изолированных периферических попу­ляциях, отделившихся от свободно скрещивающейся предковой популяции. Возникновение новых крупных биоло­гических групп совпадает, как правило, с занятием этой группой ранее не освоенных адаптивных зон. Этот про­цесс чрезвычайно напоминает те благоприятные условия для порождения и развития новых идей, которые склады­ваются в немногочисленных, как бы изолированных от гос­подствующих научных представлений группах исследова­телей. Примером такой «дочерней популяции» может служить, скажем, «Копенгагенский кружок» физиков или школа Павлова при жизни своего основателя. Связь появ­ления новых групп живых существ с занятием новой адаптивной зоны сопоставима с бурным развитием ориги­нальных научных идей на «свободных территориях», в том числе в зонах, граничащих с различными отраслями знаний (биофизика, молекулярная биология, кибернетика и т. д.).

Наиболее важным признаком прогресса в органической эволюции считается способность управлять средой, что ведет к уменьшению зависимости от ее изменений. Нараста­ющая специализация но может быть признана критерием прогресса, потому что она препятствует освоению новых сред и часто закапчивается тупиком. «Прогрессивная эво­люция слагается из приспособлений к ряду последовательных сред, все более отдаляющихся от первоначальной среды, в которой обитали предки»[84]. Прогресс есть «по­степенное завоевание сред». Это определение В. Гранта почти текстуально воспроизводит идеи В. И. Вернадского и А. А. Ухтомского. После возникновения того, что Вер­надский назвал ноосферой, освоение окружающего про­странства приобретает не только физический, но и интел­лектуальный характер: так наука осваивает глубины Все­ленной, физически недостижимые для человека.

Рассматривая эту тенденцию на уровне потребностей, инициирующих индивидуальное поведение, А. А. Ухтом­ский считал, что основной тенденцией в развитии мотивов является экспансия в смысле овладения средой во все расширяющихся пространственно-временных масштабах (хропотопе), а не редукция как стремление к «защите» от среды, уравновешенности с ней, разрядке внутреннего напряжения[85]. Таким образом, освоение окружающего мира в свете идей Вернадского—Ухтомского включает в себя: 1) физическое заселение путем роста и размноже­ния (место в геосфере); 2) необходимость занимать опре­деленную позицию среди других живых существ своего и чужих видов (место в биосфере, которое на уровне чело­века становится местом в социосфере); 3) интеллектуаль­ное освоение мира путем присвоения уже имеющихся культурных ценностей и познания неизвестного предше­ствующим поколениям (место в ноосфере). Эта тенденция развития («потребности роста» — по терминологии запад­ных авторов) может реализоваться только благодаря ее диалектическому единству со способностью к сохранению живых систем и результатов их деятельности, благодаря удовлетворению «потребностей нужды».

О самодетерминации поведения и творчества. Процесс самодвижения живой природы предстает как диалекти­чески противоречивое единство тенденций самосохранения и саморазвития. Признавая наличие самодвижения, само­развития и самосохранения, мы тем самым предполагаем и факт самодетерминации этого развития, поскольку в про­тивном случае его «самость» теряет смысл. Однако боль­шинство авторов считает самодетерминацию свойством, присущим только высшим и наиболее сложным живым существам. «Свободный выбор, — пишет Д. И. Дубров­ский, — ... это особый тип детерминации — самодетерми­нация, присущая определенному классу высокоорганизо­ванных материальных систем»[86]. Современное естество­знание знает два источника детерминации поведения жи­вых существ. Это — либо врожденные формы поведения, детерминированные процессом филогенеза, либо индиви­дуально приобретенный опыт, детерминированный влия­нием внешней (для человека — прежде всего социальной) среды, т. е. воспитанием в широком смысле. Откуда же берется, что из себя представляет загадочное «третье», дающее основание говорить о самодетерминации!

Оно исчезает, как только исследователь пытается сколько-нибудь детально обсудить вопрос об источниках самодетерминации. В качестве примера приведем рассуж­дение Р. Сперри — одного из первооткрывателей функциональной асимметрии головного мозга. «Принятие решений человеком не индетерминировано, но самодетерминировано. Каждый нормальный субъект стремится контроли­ровать, то, что он делает, и определяет свой выбор в соот­ветствии со своими собственными желаниями... Самоде-терминанты включают ресурсы памяти, накопленные во время предшествующей жизни, систему ценностей, врож­денных и приобретенных, плюс все разнообразные психи­ческие факторы осознания, рационального мышления, ин­туиции и т. п.»[87]. Но ведь и память, и структура потреб­ностей («желаний»), присущих данной личности, детер­минированы, как признает сам Сперри, врожденными задатками и «предшествующей жизнью». При чем же здесь «самодетерминация»?

Считается, что поведение является тем более самоде-термипированпым (т. е. свободным), чем лучше и полнее познаны объективные законы действительности. Но ведь в случае познания объективных законов поведение начи­нает детерминироваться этой познанной необходимостью. Познанная необходимость определяет и выбор поступка, действия, принимаемого решения. Какая уж тут «само­детерминация» и «свобода выбора»!

Мы полагаем, что в основе самодетерминации лежит универсальное для всего живого, хотя и качественно раз­личное по своим конкретным проявлениям, сочетание пер­вичной вариабельности, изменчивости исходного мате­риала (мутации, рекомбинации генов, модификация и рекомбинирование хранящихся в памяти следов) с вторич­ным действием отбора. На биологической стадии развития живой природы этот отбор предстает как естественный (а затем и искусственный) отбор, открытый Дарвиным. На уровне творческой деятельности человека речь идет об отборе гипотез, предположений и других результатов рекомбинированного сверхсознанием опыта путем их сопоставления с реальной действительностью, с многообраз­ными потребностями человеческих обществ.

Важно подчеркнуть, что изменчивость и отбор суще­ствуют не изолированно друг от друга, но будучи взаимо­обусловлены сложнейшей системой обратных связей. Мы уже ссылались на М. С. Гилярова, показавшего неко­торые из этих связей в сфере биологической эволюции. Роль подобных связей резко возрастает и приобретает новое качество в сфере творческой деятельности человека. Здесь социально детерминированные человеческие потреб­ности, с одной стороны, выполняют отбирающую функ­цию, поскольку ценность новой информации определяется через ее способность повышать вероятность удовлетворе­ния этих потребностей. С другой стороны, именно актуа­лизированная потребность и сопровождающие ее эмоции оказываются фактором, побуждающим и канализирующим деятельность интуиции (сверхсознания).

Впрочем, аналогичную ситуацию мы находим и в сфере эволюции, где, по данным академика Д. К. Бе­ляева, эмоциональный стресс одновременно представляет собой и фактор отбора (например, по стрессоустойчивости), и фактор, усиливающий разнообразие подлежащего отбору генетического материала.

В самом начале раздела мы подчеркнули, что мысль о сходстве фундаментальных принципов, лежащих в ос­нове биологической эволюции и эволюции культуры — творческой деятельности человеческого мозга, высказы­вали многие авторы. В чем мы видим наш собственный вклад в развитие этой идеи, имеющей непосредственное отношение к проблеме человеческой индивидуальности? Прежде всего, в утверждении о том, что механизмы сверх­сознания обслуживают потребность, главенствующую в структуре мотивов данной личности. Творческая актив­ность порождается недостаточностью для субъекта суще­ствующей нормы удовлетворения этой потребности. Ин­туиция непреложно работает на доминирующую потреб­ность, и бессмысленно ждать озарений на базе второсте­пенного для субъекта мотива. Следовательно, формиро­вание социально ценной творческой личности начинается с формирования достаточно сильной социально ценной потребности. Тренировка «творческого мышления», «твор­ческого труда», развитие так называемой «креативности» сами по себе ничуть не лучше воспитания «эмоционально богатой» личности безотносительно к характеру ее по­требностей.

Далее. Интуиция (сверхсознание) включается там, где мотивационная доминанта встречается с информационным дефицитом, с разрывом логической цепи мышления и дей­ствий. Вот почему игровая деятельность детей с их позна­вательными доминантами и чрезвычайно слабой «воору­женностью» сознания оказывается периодом интенсивной тренировки механизмов интуиции, где озарения, догадки и открытия следуют буквально друг за другом. Не зря говорят, что творческие личности — это люди, сохранив­шие в себе черты детства с его изумлением перед окру­жающим миром и свежестью взгляда, не отягощенного мыслительными стереотипами и готовыми решениями. По мере взросления происходит обогащение как сознания (вполне осознаваемого опыта), так и подсознания, т. е. совокупности вторично неосознаваемых, автоматизирован­ных навыков и умений. На определенном этапе у сверх­сознания (творческой интуиции) появляется возможность непосредственного использования опыта, хранящегося в подсознании. «Творческая личность, — утверждает аме­риканский психолог Л. С. Кьюби, — это такая, которая некоторым, еще случайным образом сохраняет способность использовать свои подсознательные функции более сво­бодно, чем другие люди, которые, быть может, потен­циально являются в равной мере одаренными»[88].

---

Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 199; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!