ПО ТУ СТОРОНУ ЭМОЦИОНАЛЬНОСТИ 7 страница



В процессе организации целенаправленного поведения, безусловно, участвуют и многие другие образования лимбической системы (перегородка, неспецифические ядра таламуса, цингулярная и энторииальная кора), не говоря уже о мощной системе анализаторов (зрение, слух, обо­няние и т. д.), регуляции уровня бодрствования (рети­кулярные формации) и структурах, осуществляющих двигательные акты. Но мы ведем речь о тех структурно-функциональных системах мозга, которые определяют стратегию и тактику поведения, где решается вопрос о том, на какие сигналы и каким образом следует отве­чать. Пока нам не удалось обнаружить структуру, кото­рая по своему функциональному значению могла бы быть поставлена в один ряд с передними отделами новой коры, гиппокампом, миндалиной и гипоталамусом.

Имеются основания предположить, что индивидуаль­ные особенности взаимодействия этих четырех структур и лежат в основе типов, выделенных Гиппократом и Пав­ловым.

Какие черты будут характеризовать поведение субъ­екта с относительным функциональным преоблада­нием системы «гипоталамус—лобная кора»? Это будет субъект с четко выраженным доминированием той или иной потребности, целеустремленно направленный на сигналы объектов, способных ее удовлетворить. При этом он склонен игнорировать и конкурирующие мотивации и сигналы, отвлекающие его от продвижения к намеченной цели. А теперь сопоставим нашу гипотетическую харак­теристику с описанием конкретного мальчика Саши П., которого В. С. Мерлин и Б. А. Вяткин приводят в каче­стве примера холерического темперамента — сильного возбудимого типа по Павлову[44]. Его интересы посто­янны и устойчивы, но он не теряется и при встрече с трудностями, упорен в их преодолении. На уроках мальчик сосредоточенно слушает и работает, не отвле­каясь посторонними событиями.

Согласно приведенным выше данным, функциональное преобладание системы «миндалина—гиппокамп» будет сопровождаться трудностью выделения доминирующего мотива и готовностью реагировать на самый широкий круг объективно малозначимых сигналов. Отсюда сочета­ние нерешительности, бесконечных колебаний с повы­шенной чувствительностью, с переоценкой значимости внешних событий. Не таков ли Коля М. — по мнению В. С. Мерлина и Б. А. Вяткина, типичный меланхолик, или слабый тип, по терминологии И. П. Павлова? Коля болезненно чувствителен к мелочам, легко теряется, сму­щается, не уверен в себе. Доминирующая потребность легко уступает субдоминантной.

Преобладание системы «гипоталамус—гиппокамп» должно вести к несколько парадоксальной комбинации четкого выделения доминирующих мотивов с генерализо­ванными реакциями на сигналы маловероятных событий, на сигналы с невыясненным значением. И снова на па­мять приходит описание типичного сангвиника (сильный, уравновешенный, подвижный тип) Сережи Т., который настойчив, энергичен, работоспособен, но только на ин­тересных для него уроках (доминирующий мотив). Па неинтересных уроках он легко отвлекается, увлекается посторонними вещами. Сережа легко привыкает к новой обстановке, его нетрудно дисциилинировать.

Если в системе четырех структур преобладает под­система «миндалина—лобная кора», мы получим субъ­екта с хорошо сбалансированными потребностями без осо­бого акцентирования одной из них. Подобный субъект игнорирует множество происходящих вокруг него собы­тий. Побудить к деятельности его могут только высоко­значимые сигналы. Не такова ли Аида Н., описанная Мерлиным и Вяткиным в качестве примера флегматика — сильного, уравновешенного, инертного типа? Она терпелива, выдержанна, хорошо владеет собой. На уроках спо­койна, не отвлекается. Эта инертность имеет и свою обо­ротную сторону: девочка трудно переключается па реше­ние новых задач, долго привыкает к новой обстановке.

Мы рассмотрели четыре варианта функционального преобладания структурных «пар» и обнаружили их со­ответствие психологическим характеристикам типов Гип­пократа—Павлова. Остаются еще два возможных вари­анта: «лобная кора—гиппокамп» и «гипоталамус—мин­далина». Последствия повреждения этих мозговых обра­зований в опытах на животных побуждают нас предположить, что от их соотношения зависит параметр экстра- и интровертированности.

Заметим, что представления об интро- и экстравертированности страдают крайней противоречивостью. Об экстра- или интровертированности судят по тому, от чего преимущественно зависят реакции и деятельность человека — от внешних впечатлений, возникающих в дан­ный момент (экстравертированность), или от образов, представлений и мыслей, связанных с прошлым и буду­щим (интровертированность). Л. Мартой и Я. Урбан характеризуют интроверта как сильного, малочувстви­тельного, неуравновешенного, а экстраверта — как сла­бого, чувствительного, склонного к торможению индиви­дуума. Согласно Дж. Грею, чем выше чувствительность субъекта к наказанию и неуспеху (ненаграде), тем глубже степень его интроверсии. По утверждению Л. Мар-тона и Я. Урбана, экстраверты хорошо усваивают со­циальные нормы и легко устанавливают межличностные контакты, в то время как интроверты плохо устанавли­вают связи и с трудом входят в чуждый им мир чувств других. Согласно Грею, все обстоит наоборот: интроверты социализируются хорошо, а экстраверты плохо. Перечень подобных недоразумений можно было бы продолжить, и все же деление на интро- и экстравертов, по-видимому, имеет свои основания, иначе эта классификация не оказалась бы столь живучей. Ее жизнеспособность подтвер­ждается и клинической практикой: невроз экстравертов чаще протекает с симптомами истерии и психастении, тогда как невротики-интроверты склонны к тревоге, реак­тивной депрессии и фобиям. Исследование вызванных потенциалов на слуховой стимул у экстра- и интровертов обнаружило особенности этих потенциалов как на корко­вом, так и на подкорковом уровне.

Если учесть описанные выше функции мозговых структур, то преобладание «информационной» подсистемы (новая кора и гиппокамп) даст гипотетического субъекта преимущественно ориентированного на внешнюю среду и поведенчески зависимого от происходящих в этой среде событий. По-видимому, его можно назвать экстравертом, с характерной для последнего общительностью, стремлением к другим людям, склонностью к переменам, к движению, к освоению среды. Иные черты обнаружатся у субъекта с преобладанием «мотивационной» системы. Здесь сфера внутренних мотивов и установок окажется достаточно ригидной по отношению к внешним влияниям. И действительно, по описанию В. М. Смирнова и А. Ю. Панасюка, интроверты склонны придерживаться ранее усвоенных этических норм, они выдержанны, стремятся к порядку, застенчивы, малообщительны с окружающими.

Нетрудно видеть, что концепция «четырех структур» позволяет интегрировать классификацию Гиппократа—Павлова с параметром экстра- и интровертированности. При этом нет необходимости ни отождествлять экстраверированность с параметром силы нервной системы (как поступил Айзенк), ни рассматривать экстра- и интровертированность совершенно изолированно от павловской типологии. Концепция «четырех структур» постулирует экстра- и интровертов с такой же необходимостью, как темпераменты по Гиппократу и типы нервной системы по Павлову. Возможно, что каждый из типов (темпера­ментов) обладает в то же время определенной степенью экстра- и интровертированности.

Разумеется, все перечисленные выше типы есть абстракция. Реальная жизнь предъявляет нам бесконеч­ное разнообразие промежуточных вариантов взаимодей­ствия четырех мозговых структур. Здесь мы полностью солидарны с В. М. Тепловым и В. Д. Небылицыным и предпочитаем говорить скорее о свойствах головного мозга, чем о типах в их старом понимании. Вместе с тем мы не склонны совершенно отказываться от типологии Гиппократа и Павлова, выдержавшей эмпирическую про­верку двух тысячелетий. Понятия об «активности во­обще», равно как и об «эмоциональности вообще», пред­ставляются нам очень расплывчатыми и неутонченными.

Отмеченную еще И. П. Павловым тенденцию к пре­имущественному реагированию одной из базальных эмо­ций мы пытаемся понять с позиции информационной тео­рии эмоций. Поскольку холерик (сильный безудержный тип) движим устойчиво доминирующей потребностью, его действия, как правило, обладают чертами преодоления и борьбы с характерной для этих действий эмоцией гнева, ярости, агрессивности. Меланхолик (слабый тип), напротив, всегда тяготеет к обороне, к защите, нередко окра­шенной эмоциями страха, неуверенности, растерянности, обладающий выраженным мотивационным «стержнем» и одновременно любознательный, ищущий, «открытый» среде сангвиник (сильный подвижный тип) чаще других испытывает положительные эмоции. Что касается флег­матика, то при всей его эмоциональной индифферент­ности он тем не менее опять-таки тяготеет к положитель­ным эмоциям, поскольку его внутренний мир хорошо сбалансирован и устойчив. И снова мы обязаны подчер­кнуть, что речь идет именно о тенденции, о предпочти­тельной склонности, поскольку представители любого типа наделены всем арсеналом человеческих эмоций.

Далее мы можем сделать еще один шаг и попытаться показать, что индивидуальные особенности взаимодейст­вия четырех структур в случае их патологического на­рушения определяют основные разновидности человече­ских неврозов, описанных клиницистами. «Следует пола­гать, — пишет невропатолог Г. К. Ушаков, — что ни неврозы, ни психозы не могут возникнуть без предше­ствующей конституциональной или приобретенной недо­статочности соответствующих функциональных систем мозга»[45]. На значение расстройства функций лимбической системы при неврозах указывает в своих работах А. М. Вейн[46].

При неврастении ослабление волевых побуждений со­четается с обостренной чувствительностью, раздражитель­ностью. Любое неожиданное событие — стук в дверь, те­лефонный звонок, телеграмма — способно вызвать состоя­ние тревоги, сердцебиение, потливость, мышечный тремор. Не указывают ли эти симптомы на известное ослабление системы мотивационных структур (прежде всего гипоталамуса) наряду с усиленным функциониро­ванием гиппокампа, поддерживающего реакции на сиг­налы объективно маловероятных событий?

Для истерии, напротив, характерна сверхценная идея, занимающая господствующее положение в жизни субъекта. Истерик навязывает среде свою версию истол-кования внешних событий. Здесь снова можно заподоз­рить патологически усиленное функционирование гиппо­кампа, но теперь уже сочетающееся с мощной мотиваци­онной доминантой.

Характернейшая черта психастении — нерешитель­ность, неспособность быстро принять решение и руко­водствоваться им (патологическое нарушение функций миндалины?). Этой нерешительности сопутствуют мни­тельность, навязчивое мудрствование, навязчивые страхи, ипохондрия. Последняя группа симптомов заставляет думать о дефекте функций лобных отделов коры.

Если принять общее положение И. П. Павлова о том, что основными «поставщиками» неврозов являются край­ние типы — сильный неуравновешенный и слабый, и совместить это положение со схемой взаимодействия че­тырех структур, то окажется следующее. Патология под­системы «лобная кора — гипоталамус» дает истерию по гипоталамическому варианту с чертами экстравертированности или невроз навязчивых состояний в случае пре­имущественного дефекта передних отделов новой коры и склонности к интроверсии. Вызванное болезнью нару­шение функций подсистемы «гиппокамп—миндалина» приведет к неврастении, которая, как правило, не затра­гивает высших интеллектуальных функций, свидетель­ствуя о полноценной деятельности неокортикальных структур. Вовлечение в патологический процесс передних отделов неокортекса в сочетании с нарушенным функцио­нированием миндалины поведет к психастенической симптоматике.

До сих пор, говоря о доминирующей потребности и субдоминантных мотивах, мы абстрагировались от их ка­чества. Но подобное абстрагирование становится невоз­можным, как только мы вступаем в область невротиче­ских заболеваний человека. Выраженный «социальный эгоизм» истерика качественно отличен от «биологического эгоизма» психастеника, сосредоточенного на малейших признаках своих внутренних болезненных ощущений. Тем более сложное происхождение имеют чувства неяс­ной вины и обостренной ответственности, столь характер­ные для ряда случаев неврастении.

Индивидуальные особенности взаимодействия четырех мозговых структур при всем их значении далеко не полностыо определяют симптоматику невротических заболе­ваний. В поведении истерика, ожесточенно требующего к себе внимания окружающих, в его вычурной театраль­ности отчетливо проступает болезненно трансформиро­ванная социальная потребность «для себя». Озабочен­ность своим здоровьем, при которой весь мир оказывается заслонен малейшими признаками (подчас несуществую­щих!) заболеваний, есть не что иное, как утрированная биологическая потребность «для себя» — основа ипохон­дрических состояний. Другое дело — чувство болезненной ответственности, преследующей субъекта вины, тревога и отчаяние при мысли о том, что «ничего у меня не полу­чается и ничто мне не удается». Здесь уже доминирует хронически неудовлетворенная социальная потребность «для других».

Не менее отчетливо значение качества потребностей обнаруживается в генезе невротических депрессий. Мы имеем в виду две их распространенные разновид­ности: депрессию тревоги и депрессию тоски. В основе депрессии тревоги лежит хроническое неудовлетворение потребностей сохранения с типичными для этих потреб­ностей эмоциями тревоги, ощущения какой-то постоянной угрозы, неведомой опасности, нависшей над субъектом, его положением в семье и на работе, над его близкими. Депрессия тоски порождается неудовлетворенностью потребностей развития, продвижения, улучшения своей жизненной позиции.

Если индивидуальные особенности функционирования четырех структур, несомненно, имеют врожденный компо­нент, подвергающийся затем онтогенетической трансфор­мации, то вопрос о генетическом элементе в формирова­нии иерархии потребностей остается открытым. Впрочем, различная легкость социализации экстра- и интровертов, подчеркнутый эгоизм истерика и хроническое чувство вины при некоторых формах невротической депрессии позволяют думать, что взаимодействие четырех структур определенным образом коррелирует с индивидуальным набором потребностей. Вероятность принятия функций лидера субъектом холерического темперамента выше, чем у меланхолика — слабого типа нервной системы, по клас­сификации Павлова. И все же решающая роль в конкрет­ной трансформации потребностей, бесспорно, принадле­жит онтогенезу, а у человека — воспитанию микро- и макросоциальным окружением.

В природе не существует «хороших» и «плохих» ти­пов нервной системы. Сам факт их сохранения на протя­жении миллионов лет сначала биологической, а затем культурно-исторической эволюции показывает, что для человечества в целом необходимо и полезно наличие разных типов (темпераментов). В. М. Теплов и В. Д. Не-былицын представили в свое время убедительные дока­зательства тому, что для различных видов деятельности оптимальными оказываются свойства, присущие тому или иному темпераменту. Если «сильный» тип обнаруживает высокую устойчивость в экстремальных ситуациях, то повышенная чувствительность «слабого» типа представ­ляет не менее ценное качество в иных условиях, где требуется способность к быстрому и тонкому различению внешних сигналов. Специальные эксперименты показали, что представители разных типов нервной системы ре­шают одни и те же задачи в равной мере успешно, только каждый из них использует свою тактику деятель­ности. Человечество сильно своим разнообразием.

Мы не раз подчеркивали значение воспитания для формирования личности на базе индивидуальных особен­ностей нервной системы, природных способностей и за­датков. Полезно более подробно рассмотреть, каким обра­зом это происходит.

 

ВООРУЖЕНИЕ КУЛЬТУРОЙ

 

Всего необыкновеннее слышать жалобы на

страсти, но как справедливо сказал Мабли: чем

страсти сильнее, тем они полезнее в об­ществе;

подавление их может быть тольковредно.

Н. И. Лобачевский[47]

 

Каждый из нас, приходя в мир, застает совокупность общественно-исторических норм удовлетворения потреб­ностей, выработанных человечеством к моменту нашего рождения. Способы, средства и нормы, присущие данной эпохе, сообществу, социальной группе, составляют их культуру[48], а овладение субъектом способами, средствами и нормами удовлетворения своих потребностей есть его воспитание.

Норм так же много, как и потребностей. Нормы усва­иваются в ходе удовлетворения потребностей и передаются от поколения к поколению. При этом самые перво­начальные, наиболее значительные и устойчивые нормы усваиваются путем подражания и в большой мере под­сознательно, как нечто, не нуждающееся в логических обоснованиях. Более того, наиболее эффективно нормы выполняют свое назначенние, лишь перейдя в подсозна­ние, даже в том случае, если они приобретались вполне сознательно. Лучшая иллюстрация тому — овладение лю­бым иностранным языком. Язык можно считать освоен­ным начиная с момента, когда его употребление не тре­бует специальных усилий со стороны сознания.

Выше мы уже говорили о том, что происходящие с помощью эмоций трансформации, развитие, усиление (или, напротив, подавление) той или иной потребности зависят от своевременности и эффективности вооруже­ния. Так, в зависимости от способов и средств удовлетво­рения присущая подростку потребность занять определенное место в группе сверстников, утвердить себя среди других, а следовательно, и в своих собственных глазах может трансформироваться в общественно полезную дея­тельность — учебу, изобретательство, спорт и т. п. или в хулиганские действия, кажущиеся «немотивированными».

Дело осложняется тем, что многие потребности не получают адекватного отражения в сознании субъекта, особенно если речь идет о наиболее глубоких, исходных потребностях. Вот почему прямая апелляция к сознанию, настойчивые попытки разъяснить, «что такое хорошо и что такое плохо», как правило, остаются удручающе не­эффективными. Еще Сократ был поражен алогичностью поведения человека, который знает, что хорошо, а делает то, что плохо. Человек ведет себя асоциально отнюдь не потому, что он не ведает, что творит. «Ошибки и недо­умения ума исчезают скорее и бесследнее, чем ошибки сердца... — писал Ф. М. Достоевский. — Ошибки сердца есть вещь страшно важная… которая не излечивается даже ни перед какими фактами, сколько бы они ни ука­зывали на прямую дорогу; напротив, перерабатывающая эти факты на свой лад, ассимилирующая их со своим выраженным духом...»[49]. Это замечание великого худож­ника созвучно утверждению физиолога А. А. Ухтомского: «... доминанта всегда оправдывается и логика — слуга ее»[50].

Сколько случаев антиобщественного поведения под­ростков, бессмысленных травм и пьянства можно было бы избежать, если бы естественные потребности занять ме­сто в группе, потребности освоения новых сфер действи­тельности (информационное голодание), потребности овладения навыками, которые могут понадобиться лишь в дальнейшем (игровая потребность, с возрастом пере­растающая в потребность универсальной вооруженности), были бы канализированы в желательном для общества направлении. Но дефекты воспитания оставили этих под­ростков без оптимальных способов удовлетворения пере­численных и подобных им потребностей, а результатом явились уродливые формы трансформации неудовлетво­ренных влечений. Социальный и духовный голод оста­ется, хотя, как правило, субъект не сознает, в чем именно он так остро, так мучительно нуждается. Этот голод тол­кает его к водке, стремительно упрощающей сферу по­требностей и способы их удовлетворения. И тогда любой собутыльник становится другом, любая женщина — же­ланна, любой незнакомый — объект для агрессии. В ре­зультате 80% убийств и 90% хулиганств совершается подростками в пьяном виде.

Значит, задачей воспитания является не проповедь преимуществ «хорошего» по сравнению с «плохим», не абстрактное стремление к «культуре чувств и богатству эмоций», а точное и конкретное информирование воспитуемого о тех способах, средствах и путях удовлетворения этих потребностей, которые не ведут к нарушению обще­ственно продуктивных норм и представляют ценность для прогрессивного развития общества и самореализации личности во всем богатстве ее потенциальных способно­стей и задатков. Выше уже говорилось о том, что «пло­хих» исходных потребностей нет, что их асоциальные трансформации возникают в столкновениях потребностей, когда удовлетворение одной, более значительной, прино­сится в жертву другой, менее значительной, но в данный момент обостренной и усиленной кажущейся легкостью ее удовлетворения. А раз так, то борьба с этими транс­формациями должна заключаться в вооружении (прежде всего информацией) той потребности, которая может, но не должна быть оттеснена давлением другой, трансфор­мирующейся в нечто легко доступное и обещающее не­медленное удовольствие. Возрастающая вероятность удов­летворения вооруженной соответствующей информацией потребности породит те положительные эмоции, которые


Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 174; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!