XVIII О квалификации управленцев: семнадцать мгновений лета
Для понимания внутренней логики принимаемых тогда в Кремле решений рассмотрим некое событие сентября 1918 года. Итак, положение Германии абсолютно безнадежно, ее армии разгромлены во Франции и она абсолютно точно проигрывает войну. Вследствие чего угроза непосредственной атаки немцев на Москву снимается. И на этом фоне большевистское, антибуржуазное, красное, антиимпериалистическое, революционное, антимонархическое, советское «и прочая, и прочая, и прочая» правительство – вдруг решает передать Берлину 95 тонн золота.
Подчеркнем нелепость ситуации: это происходит не в феврале-апреле, когда было непонятно, где именно остановится волна немецкого вторжения на Украину и далее, на Крым и на Кавказ. И не в начале июля, когда имелся очевидный смысл откупаться после убийства Мирбаха. А на два месяца позднее, когда стало ясно, что Срединные империи критически ослабли и прежней угрозы для РСФСР, в сущности, уже не представляют. Зачем это было сделано?
Ответ достаточно простой. Как известно, двадцать семь лет спустя после рассматриваемых событий, весною 1945 года в Берне велись тайные сепаратные переговоры между Даллесом, представлявшим Рузвельта, и Карлом фон Вольфом, генералом СС, посланником Гиммлера. Дело вышло на поверхность («Не думай о секундах свысока»), и после жесткой ноты Сталина лавочка закрылась.
И ровно такие же переговоры шли, естественно, все в том же Берне, весной и летом 1918 года. США изначально представлял скромный профессор Джордж Херрон (доверенное лицо Уолл-стрит, к России относился немного хуже леди Клинтон), а Германию – не менее непритязательный турист де Фиори, прибывший в Швейцарию в июне 1918 г. под видом баварского журналиста. В реальности де Фиори — один из наиболее способных агентов Людендорфа, имевший право беспрепятственного пересечения границы. (Кто играл роль Штирлица, история умалчивает, хотя многократные речи Ленина на тему «сговора империалистов» наводят на некие мысли.) После каждой такой встречи Херрон немедленно направлялся в американское посольство и отправлял отчет по переговорам, по нескольку десятков страниц каждый раз. Очевидно, тем же был занят и де Фиори.
|
|
|
Суть обсуждаемого: сепаратный мир между Германией и США при завершении войны на обоюдовыгодных условиях. Каковые означали резкое уменьшение влияния Британии и Франции в Старом Свете при одновременном статусе Германии как привилегированного европейского партнера Вашингтона (что-то вроде Польши при Обаме). Ресурс, за счет которого планировалось решить все противоречия – Россия («слабых бьют»), для коей предусматривалась роль протектората или младшего партнера. Переговоры вполне успешно шли до середины августа. И здесь вдруг нашла коса на камень.
|
|
|
Нет, не как в «Крестном отце» у двух достойных донов, Корлеоне и Солоццо, по прозванью «Турок» – в Берне никого не застрелили. Просто здесь высокие договаривающиеся стороны не смогли согласовать долю шкуры неубитого русского медведя. В августе 1918 года аналитик немецкого генштаба полковник Герварт фон Биттенфельд (будущий военный атташе в США) с тевтонской простой писал кайзеровскому генерал-адъютанту Хелиусу, что «мы должны отказаться от никогда не вызывавшей у меня симпатии идеи достигнуть решения на Западе и должны там, сократив линию фронта, перейти к обороне. [Мы должны] военным путем пройти через Россию, как прошли через Украину. Мы должны навести порядок в России и сделать ее дружественной, причем быстро. Такая Россия в сочетании с центральными державами будет представлять собой столь сильный экономический блок, что Англия должна будет с нами считаться. Тогда мы сможем делать предложения какой-либо стране Антанты.»
Другими словами, немецким империалистам Россия представлялась как подчиненная страна с элементами полуколонии (девяностые, «друг Билл – друг Борис»). То есть территория, используя ресурсы которой можно было (а) не проиграть войну с Антантой и далее приступить к выполнению пункта (б). Он формулировался в следующем виде: «Россия — столь огромная область, что мы в одиночку явно не сможем ее эксплуатировать. Для этого мы слишком ослаблены, а Австрия тем более. В этом гешефте нам нужен компаньон. Тот, кого мы возьмем в компаньоны и кто будет готов вместе с нами делать этот гешефт, по необходимости станет нашим союзником.» Разумеется, для этого, согласно Герварту, повторим, следует в России «навести военным путем порядок, причем немедленно».
|
|
|
Таким образом, Россия вплоть до конца августа – середины сентября 1918 года рассматривалась германскими империалистами как исключительно их личный военный приз. К получению ее ресурсов могли привлекаться другие страны, но лишь на тевтонских условиях. Разумеется, такая позиция относительно «русской добычи» привела США в состояние абсолютной ярости. Поскольку на переговорах в Берне янки устами Херрона предлагали нечто иное: Германия – младший партнер США (включаем телевизор и смотрим новости про Меркель), и именно Штаты имеют право на принятие ключевых решений по эксплуатации России. Ибо они вполне обоснованно считали, что Берлин стоит перед лицом полной катастрофы, а посему будет согласен на любые условия во имя ее избежания. Но, судя по всему, в августе немцы совершенно неожиданно и абсолютно иррационально уперлись, что привело к приостановке переговоров на месяц. Нет, неправильно – на целый месяц. И этот месяц изменил все судьбы мира.
|
|
|
Итак, с точки зрения правительства РСФСР, к середине лета 1918 года возникла очевидная угроза замирения милитаристов Германии с империализмом США, после чего последний без особых проблем продавил бы аналогичное решение правительств Англии и Франции. Для России это означало бы «дальше – тишина», то есть не только оставление немцев на занятых ими территориях от Одессы до Кавказа, но и быстрый поход на Москву войск либо одной Германии, либо всех перечисленных. После чего возникало бы своего рода «империалистическое разделение труда»: армия ЕИВ Вильгельма II благородно устанавливает и поддерживает в России ordnung (никто другой на это не решается: большевистская угроза). За это Германия получает свою долю добычи, львиную в немецком варианте и «так себе» в американской версии, и подписание приемлемой редакции мирного договора. С момента заключения которого снимается угроза внутренней немецкой революции, что стабилизирует всю конструкцию.
Другими словами, исходя из собственных интересов, президент Вильсон предлагает кайзеру Вильгельму условия почетного и вполне приемлемого для него в тех условиях мира. Переговоры успешно идут вплоть до середины августа, и здесь, на фоне начала очевидной военной катастрофы, Германия вдруг резко ужесточает свои требования. Почему?
Ответ весьма простой и сводится к крайне необычному способу противодействия, реализованному Москвой. В августе 1918 года германское правительство потребовало от правительства РСФСР немедленной выплаты по условиям Брестского мира. И большевики без колебаний дают гарантии переправки 95 тонн золота в течение месяца. И в сентябре это выполняют. В результате до Берлина в конце лета неожиданно доходит, что теперь буквально мановением руки можно получить из России все, что пожелаешь. После чего германская переговорная позиция резко ужесточается: предельно жалко отдавать источник столь легкого обогащения. В ответ изумленная американская сторона переговоры прерывает.
Другими словами, в августе 1918 года красные комиссары поступили абсолютно бесчестно по отношению «к нашим берлинским партнерам». Поскольку им следовало бы на каждом слитке отправляемого желтого металла нарисовать символ ехидно смеющейся лошади. Ибо сам факт их прибытия в Берлин (буквально по первому требованию, что крайне важно) был эквивалентом появления некоего деревянного объекта перед воротами Трои. Поскольку он до предела обострил противоречия местной элиты и заокеанских «владельцев заводов, газет, пароходов», что резко затруднило взаимодействие между ними. Попросту говоря, граждане германские империалисты испытали необыкновенно мощный импульс жадности: вот оно, золото, настоящее, русское, холодное, желтое, тяжелое!
То есть в Берлине начальники попросту щелкнули пальцами – и на вокзале Фридрихштрассе материализовался эшелон со слитками. А если попробовать щелкнуть еще раз? В общем, преодолеть такой коллективный порыв эмоций немецкие «главные буржуины» (им пригрезилось, что они впервые в истории получили настоящую колонию, своего рода «Северную Индию» – и подобный дар судьбы прямо сейчас отдать за океан?) смогли лишь к концу сентября. Ибо это было сродни ощущениям бандита, который только что ограбил даже не ювелирный бутик, а прямо Эрмитаж или Форт Нокс. И вдруг ему, «совсем не по понятиям», члены конкурирующей банды «по беспределу шлют предъяву на почти весь добытый хабар»?!
Как следствие подобных рассуждений, империалисты с набережной Шпрее приблизительно на месяц с лишним впали в состояние неконтролируемой ненависти по адресу своих «коллег» из Штатов. Вследствие чего на это время потеряли способность логично мыслить. И в итоге, придя в себя только к началу октября-1918, просто не успели согласовать с американским Белым домом единую политику (уже почти было намеченную в Женеве) по отношению к России, а также к завершению мировой войны в целом. Недаром пишут, что из государственных деятелей того времени во всем мире Ленин был единственным, кто понимал Гегеля с его «Наукой логики».
Между тем военное положение II Рейха непрерывно ухудшается, отступление следует за отступлением. Атаки войск Антанты с участием сотен английских и французских танков становятся особо эффективными, а ограниченность призывных ресурсов Фатерлянда дает себя знать все острее.
И вот к концу сентября фон Биттенфельд пишет на имя адьютанта кайзера уже совсем иные строки: «Мы должны были бы с помощью американских денег организовать Россию как область, на которой можно нажиться, и поделить прибыль 50:50. Если будет получена поддержка этого плана со стороны Уолл-стрита, дело осуществимо.» То есть благородные германские разбойники в великодушии своем уже согласны были лишь на половину ожидаемой «русской добычи».
Осталось создать надежный канал для связи. Полуофициальные, на стыке разведки и дипломатии, линии контактов определились быстро, и в 20-х числах октября уже вовсю шел обмен мирными нотами со Штатами. Но нужно было нечто иное: найти человека, который связан с высшими вашингтонскими кругами, желательно финансовыми, ибо в реальности правят именно они, и которому можно говорить все. Включая те нюансы политики по отношении к «русской проблеме» (уровня не столь давней фразы Нуланд о Европе), которые ну уж никак недопустимо оглашать в присутствии более двух собеседников. Такой персонаж достаточно быстро находится. Это профессор Эмери — бывший директор Тарифного ведомства США, теперь агент одного из крупнейших нью-йоркских банков «Гаранта траст компани», для которого он работал во время войны в течение полутора лет в России. Эмери был взят в плен немцами на Аландских островах, на обратном пути в США.
Услышав фразу «фифти-фифти», пребывающий в Берлине в роли почетного пленника профессор приходит в бурный восторг и заявляет, что на такое предложение его друзья с Уолл-стрит, вне всякого сомнения, откликнутся с энтузиазмом. При одном условии – что «до этого времени Германия не будет вовлечена в революцию». После завершения всех обсуждений с немецкими банкирами и членами правительства он нетерпеливо убывает в направлении Нью-Йорка. Это происходит 24 октября 1918 года.
Таким образом, несмотря на военный проигрыш, Германия вроде бы вполне обеспечила себе безбедное будущее за счет раздела шкуры русского медведя. Судьба которого вполне была предрешена, ибо сразу после начала предполагаемого перемирия произошло бы немедленное снятие морской блокады и последующее резкое улучшение продовольственного снабжения немецкого населения. При этом вероятность революции мгновенно исчезала, и вполне боеспособные германские войска готовы были бы двинуться nach Moskau. Готовые, как в Рыльске, Севастополе и Николаеве, «немношко расстрелить и повесить». И все так бы и случилось, но было упущено главное – время. Тот месяц с лишним, с середины августа по конец сентября, он оказался абсолютно судьбоносным. Ибо 4 ноября вспыхивает восстание матросов в Киле, и уже 9 ноября известно становится об отречении кайзера от обоих престолов (прусского и имперского). Эмери в своих тревогах был совсем не глуп.
Все планы тут же разлетелись прахом. Разумеется, в подписанном 11 ноября Компьенском перемирии был пункт об оставлении немецких и австрийских войск в России. Иного от Антанты ждать не приходилось (Европа, сэр!). Но боевая ценность этих 42 дивизий немедленно упала до нуля, ибо после сноса власти кайзера в Берлине ключевой идеей немецкого солдата стало только одно: «Nach Vaterland». Кроме того, по итогам подобной революции (равно как и после неудавшейся попытки военного переворота, что мы недавно наблюдали в Турции), элиты в некоторых странах иногда, на небольшое время, перестают «голосовать сердцем» и начинают думать, применяя голову. В итоге немцы бурно эвакуируются с Украины, равно как из остальных занятых территорий, так что германская угроза исчезает.
Для чего было рассмотрено все это? Да просто для констатации сверхвысокого уровня управленцев из большевистского правительства лета 1918 года. Которые, оказавшись в ситуации немногим лучшей, чем Сталин в октябре 1941 года, смогли найти элементарный и предельно нестандартный выход. Что позволило на два с половиной года, вплоть до польского нашествия весны 1920-го, нейтрализовать военную угрозу с извечно страшного для России западного направления.
На этом фоне воздействий на события на уровне тончайших, почти неуловимых и крайне необычных механизмов все рассуждения «о кремлевском приказе о расстреле царя» (из личной мести Ленина за брата Александра, по повелению банкиров из Нью-Йорка, для того, чтобы не оставить белым знамени, вообще просто так, etc) – являются не более чем предъявлением свидетельства о бедности. Хотя бы потому, что очевидный испуг кайзера по поводу «ипатьевского подвала» (а вдруг в пределах, скажем, Бисмаркштрассе тоже что-нибудь подобное найдется?) резко сглаживал межимпериалистические противоречия Берлина не только и с Вашингтоном, но и с Лондоном и Парижем. Что на корню ломало всю политику Москвы.
XIX . Странность № 12. Сроки
Итак, допустим, что Малиновский, Наметкин, Сергеев и Кирста оказались правы в своих сомнениях (для справки: у трех последних вместе не менее 50 лет следственного стажа). Это означало принятие в Москве решения об имитации расстрела с одновременным исчезновением царя и семьи под прикрытием версии об их гибели. (И, разумеется, с информированием Берлина о реальном положении вещей.) Причина такого решения – убийство Мирбаха и необходимость «откупиться» от Вильгельма. По аналогии с тем, как иранский шах откупался от России в 1829 году после истребления фанатиками (натравленными Англией) русского посольства во главе с Грибоедовым.
Момент принятия плана действий – не ранее 8 июля, то тесть не ранее чем через 24 часа после подавления левоэсеровского бунта. Поскольку на недавнем примере Стамбула в августе 2016 года мы знаем, что такое столица государства после попытки военного переворота. Прямой путь по железной дороге через Ярославль невозможен из-за восстания правых эсеров (взбунтовавшихся также 6 июля, случайность-с, и тоже первым делом объявивших войну немцам, а потом, спустя две недели, на этом основании патриотично сдавшимся в плен немецким же военнопленным, содержавшимся в городе: бедные тевтоны!). Стало быть, ранее 12 или 13 числа потенциальный курьер из Кремля с инструкциями до Екатеринбурга вряд ли бы добрались. Добавляем два или три дня на подготовку – и получаем как раз 16 июля. Совпадение? Конечно, так как доказательства этого дела состоят исключительно из совпадений, странностей или вообще чудес. (К имени возможного курьера мы еще вернемся; оно может оказаться неожиданным.)
Дата добавления: 2018-10-27; просмотров: 176; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!