PS. Жора – Георгий Александрович Чуич ушел от нас в мае 2013 года. 128 страница
- А Тина?
- Толкотня была адская! Столпотворение! Вавилонское! Воистину всевселенское преставление! Папарацци не давали проходу…
Кто-то поднёс к костру балончик и пшикнул на огонь, и тотчас яркая вспышка озарила лица. Все вдруг радостно разулыбались – понравилось.
Костёр разгорался…
Юля даже не пыталась его погасить: её бы просто… Ей бы не дали! Она только смотрела и смотрела на Жору, ела его пытливым взглядом, но он был увлечён огнём.
Tibi et igni!
Запах свежего дыма щекотал ноздри, дым слезил глаза…
- Вы что же, совсем там все очумели? – спрашивает Лена.
- Чучма в чёрном балахоне, как и положено инквизитору, с капюшоном…
- Чучма?
- Чучма - Инквизитор… Потом мы так его и называли – Чучма. Чума!
- Почему Чучма?
- … с капюшоном на большой лысой голове, Чучма стоял нерушимо. Как памятник. Чёрный человек, чёрный-чёрный… Охраняя огонь от всяких покушений. Почёсывая рука об руку.
Никаких покушений на его жизнь и не было.
- На жизнь Чумного?
- На жизнь огня.
Кто-то сзади отчаянно возопил. Все разом обернулись, как на выстрел, но тотчас вернули взгляды огню. С благодарностью – он искуплял их вину. Ведь вина жила в каждом, в каждом…
- Какая вина? – спрашивает Лена.
- Невыразимая. Это такой комплекс вины. Объяснить и понять – невозможно.
Tibi et igni!
Каждый мог так сказать, но не смог сформулировать. Мне вдруг пришло в голову: огонь – их стихия!.. Эт игни, эт игни!..
- Чья стихия?
|
|
|
- Чья. Они словно сговорились. Ясно чья… Тинка с её огненной гривой, её взгляд, её призывы и восклицания. О неё можно было зажигать не только спички.
«Ломая нимбы, крылья и стихи Устроим оглушительный аврал…».
Устроили!
Ломая нимбы святости! Выгибая их под себя, примеряя, притирая, перетирая…
А крылья – обесперили, обескровили… Стихи исковеркали, наломали дров из междометий и слов…
«На крюк!
Распинаю тушею
То, что вчера ещё было телом.
Тут было сердце, смотри –
Вот под него место.
Тут оно билось, страдало
В этой юдоли тесной.
И никому до его спазмов
Просто не было дела.
На крюк!
За горло. Оно же пело…».
Тинка…
«Вот под него место!..».
Ти…
- Налить? – спрашивает Лена.
- Телевизионщиков прибывало… Некуда было плюнуть! Разве что на Иуду! С ним, как ты понимаешь, - полный кавараджизм! Хотя, правда, без него, без Иуды… Сама понимаешь…
- Понимаю, - говорит Лена, - кара…
- Кара?
- Караваджизм, - говорит Лена, - а не кавараджизм. Не кавардак, а кара!
Я соглашаюсь: конечно, - кара!
Становилось тепло. Белый солнечный диск ещё виднелся сквозь дым, но свет солнца угасал, мерк по мере того, как разгорался костерец. Уже пошли в ход пояса и сумки, затем туфельки и ботинки…
|
|
|
Дым уже не просто ел глаза – выедал…
Жора что-то громко говорил, глазами указывая то на Папу, то на Иуду, то на Инквизитора… Разобрать слов было невозможно…
- Зрелищеце… - говорит Лена.
Юля кричала: «Светааа!..». Будто ночь была на дворе.
- Хлеба и зрелищ! – говорю я. – Просто хлебом не корми – поддай огня! Ночь же на дворе, ночь… ночь… тьма невысказуемая… несказанная…
Вскоре полетели в огонь кепки, косынки, носовые платки и галстуки, чулки… пиджаки и брюки, фраки, смокинги, наконец, платья, да-да платья и сарафаны… Представь картинку – коллективный обоеполый стриптиз…
- Рест, у тебя тяга к… Это уже было. Ты случайно не…
- К чему тяга-то?
- К голым телам.
- И ты заметила. Да, представь себе. Как у любого художника. Вспомни хотя бы своего любимого…
- Ты художник?
- Как и ты. Все мы в своём роде художники. В меру своего предсталения о... Ты, кстати, видела Тинины работы?
- Рест, ты случайно не…
- Не!.. Не-не!.. Ты бы видела!..
- Тинины?
- У меня и в мыслях не было…
- Но ты же их уже раздевал. Когда Жору распинали…
- Тинины. Видела?
- Где бы я могла их видеть?
- Посмотри, присмотрись… Там… Её тяга к… Посмотри… Надо видеть.
|
|
|
Лена только пожимает плечами.
- Подошли другие, новые и новые… Шли и шли… Раздеваясь и поддерживая огонь. Дровами-то не запаслись, а дать огню умереть – значит похоронить праздник. Так что…
Юля ушла. Она не бросила в костёр ни щепочки, ни соломинки. Только прощальный взгляд. Я видел, как она снизу вверх посмотрела на Жору, как что-то немо прошептали её губы… Я смог прочитать одно только слово. И это слово было «Люблю». И Жора тоже его прочитал: я видел, как он кивнул Юле, мол, взаимно…
И Юра, и Лёсик без всякого любопытства наблюдали за жертвой – Жорой, который ещё не корчился на огне, но только задыхался… Было видно, как он… Такой же как, как всегда… Висит в задумчивости… Вот только дышать нечем. Нечем!...
- Слушай, Рест, - говорит Лена, - ты так рассказываешь… Вы что там все сдурели совсем?! Как можно было…
- Совсем, - говорю я.
- Нет-нет, ты послушай! Вам нет оправдания! Как можно было там стоять истуканами и наблюдать за происходящим?! Своим невмешательством вы просто позволили водрузить новое средневековье! Инквизиция, экзекуции… Вы же… Да на вас просто…
- Что водрузили?
- Вы просто дикари, дикари… Какой век на дворе?!
- Лен…
- Да я даже слушать не хочу!
|
|
|
Лена демонстративно встаёт и идёт в кухню. Я тоже встаю, беру сигарету. Думаю. Я думаю, что единственное оправдание нашей немоте и покорности заключается в том, что…
Какой покорности?
Кому?
Разве мы были покорны? Покорены?
Я включаю свет, чтобы посмотреть на себя в зеркале – ну и рожа! Со стаканом в руке, сигарета в уголке губ… Глаза – пусты!.. А ведь глаза – зеркало души. Так что там в твоей душе, малыш? Признаться, я до сих пор не могу найти оправдания нашей мягкотелости. Хотя если посмотреть… Жора с Тиной тут, конечно, дали всем жару. С этим распятием, с этим костром у креста! И Папа… Неужто нельзя было придумать что-нибудь поспокойнее, посветлее, чем эти огненные кресты? Чем эти толпы голых тел… Смех и слёзы… Никто ведь не принуждал их донага раздеваться…
Но других идей, как сказано, просто не было.
Тина с Жорой…
Что они задумали?
Черти!
Или всё-таки боги?
Ха! Боги…
- На, - примирительно говорит Лена, войдя, - кофеёк, хочешь? С малиновой… Как ты любишь…
Я целую её в щечку: сенк…
- Ты уж прости меня, - говорю я, - плз…
- Тебя-то за что?
- Можно было видеть, - продолжаю я, - как Папа что-то время от времени шептал, его губы и руки, пальцы, его пальцы, словно ощупывали слова, которые вышёптывали его сухие холодные губы… Словно пальцы давали волю этим словам. Молитве?.. Я не умею читать по губам, но мне казалось, что они произносили одно и тоже – «Ne quid nimis!.. Ne guid nimis!..» (Ничего сверх меры, лат.). О какой мере были его мысли? Он время от времени шушукался. То с Инквизитором, то с губернатором, то с Иудой…
А Юля ушла…
- Я бы тоже сбежала, - признаётся Лена, - такое накуролесить могли только…
- Аня прибежала, запыхавшись. Как ей удалось найти нас и протиснуться к нам – загадка. Она вся была – нетерпение:
- Ну что, что?!. Получается?.. Получилось?..
Она была настолько взволнована, что не могла сформулировать свой вопрос.
Что получается?
Я указал на висящего на кресте Жору, мол, смотри – видишь?.. Порядок!..
Аня только кивнула и улыбнулась, коротко махнув Жоре рукой. Я ничего не понимал, и даже не старался понять – пусть уж будет что будет.
- Тебе нравится? – спросила Аня, всё еще глядя на Жору.
- Да вы там все были чокнутые, что ли? – спрашивает Лена.
- Нет, - отвечаю я, - не все.
- А Тина?
- Юля ушла, - повторяю я. – Как только она…
- Ты говорил. А Тина?..
- Тина занималась Ковчегом. Потом я узнал, что ей удалось… Но это – потом, много позже. Она, как Ной начала строить… И как Колумб открыла нам вскоре… Как Муссолини…
- Как кто?! Муссолини?.. При чём тут этот…
- Он как Ной, спасающий нас от Потопа, выстроил свой Ковчег для возрождения Римской империи. Ну, ты знаешь эту историю со строительством огромного судна на озере…
- Знаю.
- Как Америго Веспуччи со своей Америкой…
- Так что Тина-то?
- Вот и Тинка со своим Ковчегом… Она, знаешь ли… Ах, как она была права! Ей бы… Но об этом чуть позже, потом…
- Ты и в самом деле считаешь, что Тина…
- Ха! А то! А то кто же?!. Царица!
- Брось, - говорит Лена, - ты как всегда перебарщиваешь…
- Не всегда! Никогда, даже никогда! Что касается Тины – никогда!
Теперь Лена молчит. Я продолжаю:
- Я присмотрелся к Папе, его губы шептали: «Nihil admirari» (Ничему не удивляться, лат.). Вот уж верный призыв! Но почему шёпотом, даже немо, беззвучно? Я на какое-то время покинул Жору и мне удалось расслышать – «Nec vixit male, qui natus moriensqui fefellit» (Не худо прожил жизнь тот, кто безвестным родился и умер, лат).
Далеко не худо, подумал я, думая о Тине. Почему о Тине? Она ведь ещё совсем не жила.
«…а время роняло сухой горох секунд… трик-трак».
Есть люди, ускоряющие обычный ход вещей и даже историю цивилизации.
Трик-трак…
Есть же люди!.. Или всё-таки боги? Обжигающие горшки…
И о ком я могу думать в первую очередь?!.
Жора разгорался… «…то, что вчера ещё было телом».
Не вчера – только что! Что ещё есть ещё…
Пламя уже лизало его розовые пятки… Он тоже, было видно, задыхался…
Трик-трак…
Дождик снова прошуршал своё: «На крюк».
И тотчас стих…
«Распинаю тушею то…».
Он только, прошипев, придал силы костру… Как будто этот самый костерчик был свежим зелёным ростком в знойной пустыне, пробившимся, наконец, сквозь толщу пустынного песка тысячелетий и увидевшим, наконец, свет солнца, свет Неба…
Белого Неба Пустыни…
Спасительный дождик огня…
Глава 15
- … ты бы ещё приплел сюда своего Наполеона и Гитлера с…
Я не понимаю Лену: о чём она говорит?
- О чём? Об империи, которую вы задумали выстроить. Очередной рейх!
Ах, вот в чём всё дело – империя!
- Империи, - говорю я, - эти местнические свалки человечества себя давно исчерпали. И Македонский, и Рим с его Цезарями и Суллами, Неронами и Калигулами, и Чингиз-хан, и Осман-паша, и Наполеон, и даже Твой Ленин со Сталиным со своими Марксами и Энгельсами, Гегелями и Фейербахами…
- Никого не забыл?
- Да все они вместе взятые не стоят…
- Ты хочешь сказать, что…
- Верно. Верно! Ведь все они держались на силе, на дикой силе злазлазлазла! И насилия, и насилилия.
- Насилия силой, это понятно! И вот вы решили…
- И вот мы решили, - говорю я, - хватит зла!
- Вы решили! Ха!.. Да знаешь ли ты, что то, что вы решили давно уже…
- Знаю…
Я не знаю, зачем Лене вдруг понадобились эти империи зла и насилия. Тут уже всем давно всё стало ясно – так жить нельзя! Все вдруг стали талдычить на всех языках и по всем закоулкам – так жить нельзя! Но никто не предлагал, как можно. Нет-нет – предлагали, конечно. Сколько было благих намерений, которыми выстилали дороги…
Известно, куда они привели. И вот новый виток… Хай-тек!
- Нельзя ошибаться, - говорю я, - пустячный прокол, одно неверное
решение, гнилой шаг в сторону и – привет…
И тут я не разыгрываю никаких комедий: нельзя ошибаться! Наша жизнь в её руках, в Тининых. Я не знаю, откуда у меня такая уверенность! Витки витками, хай-теки хай-теками, это – да! Жизнь ведь не перестаёт эволюционировать ни на миг. И вот она, эта самая Жизнь, без всяких видимых на то причин, выбирает себе в поводыри Тинку! Это – правда? Может быть, это я выбираю, я, для которого Тина просто заслонила собой эту жалкую никчемную жизнь, я, который ослеплён этой Тиной (мне удалось, удалось-таки видеть её пару раз вживую!), я, который силой своего необузданного воображения (силой, а не какими-то там скудными его поползновениями, но смелой силой!.. Это признал даже Жора!) вылепил из липкой желтой глины, как какого-то там воробышка… играючи выдул весёлым хмельным предпраздничным дутьём из бутылочного стекла, как сверкающий шарик для новогодней ёлки, выдул эту самую сказочную Тинку-картинку для собственных умозрительных нужд и забав, я, которому…
- Да уж, - бурчит Лена, - что выдул, то выдул… Надул…
- Не бурчи, не бурчи, - прошу я, - ты же знаешь, что я был в числе первых, кто настаивал на её клонировании. Мы с Жорой точно просчитали…
- Нет-нет, - говорит Лена, - я уверена, что вы с вашей Тиной не просчитались. Я даже признаю, что без неё вы бы так и не угомонились с вашими потугами вылечить планету…
- Вылечить?
- А на что вы, врачи, ещё способны? Вам же и в голову не приходит, что…
- Приходит, приходит, - защищаюсь я. – Вот мы и уцепились за Тину!
- Вы сделали из неё наркотик, - говорит Лена, - и теперь нанизаны на её иглу как… Как бабочки-однодневки, как… кузнечики… прыг-прыг…
- Прыг-прыг?..
- Конечно! Вы уже допрыгались до того, что…
- Что что?!.
- Рестик, родной мой, ты меня хоть убей, но я не силах понять…
- Хорошо, хорошо, - успокаиваю я Лену, - я тебя просвещу нашей Тиной. Живи…
Хорошо бы, думаю я, и саму себе объяснить свою, так сказать, завязку на Тину, заточенность на неё. Хорошо бы… Я только, признаю, только тем и занят теперь, что думаю, думаю, непрестанно только и думаю о своей Тине. Не много ли ей, славной моей, не много ли чести!
Не много…
Или всё-таки мало?!.
Давайте-ка разбираться.
- А что же Иисус?! Разве он тоже себя исчерпал? – спрашивает Лена.
Кстати, наш Иисус… Мы как-то выпустили его из виду. Где он, что он? Тина как-то вдруг заслонила даже Иисуса. По крайней мере – нашего, клонированного. Иисуса же, Христа, - никто не в состоянии заслонить. Даже Тина, даже Тина.
- Они там с Папой шушукались, - говорю я, - не переставая… Чучма, Папа и Иисус… И с Иудой… Пилат даже отвесил подзатыльник Иуде, как бы шутя, но по всему было видно, что он был зол…
- Иуда?
- Иисус.
Неужели Тинка так уж и заслонила Иисуса, думаю я.
- А Ватикан, - спрашивает Лена, - тоже империя? Неужели зла?
- И вот, - говорю я, - дождик прошелестел…
- Боже мой, - говорит Лена, - пирог, мой грибной пирог!
Империи подождут.
Что же касается Иисуса, думаю я, то Тина как раз и настаивала на том, чтобы он, наш Иисус, не больно-то споспешествовал Чучме в его сладострастии поджаривать Жору. Она-то как раз и назвала его, нашего Иисуса, приспешником и пособником этого самого Чумы, примазавшегося к Папе в его желании заполучить пепел, только пепел – пф!.. И ничего больше! Развеять Жору по ветру и положить, наконец, конец мытарствам…
Пф!..
И ведь нечему поклоняться!
Так, кажется, думала Тина.
Может, и заслонила… Иисуса. Клонированного, конечно.
Её мыслей об империях зла я не знал. Что она могла думать о Македонском, о Цезаре или Наполеоне? О Ленине, Сталине, Гитлере и, скажем, о Мубараке и Каддафи я понятия не имел. А о Путине, об Обаме? Она ни разу о них не вспомнила! А Китай! Мне кажется, одной из её заветных мечт, была мечта об исчезновении границ. Простая мечта. Как палец! Вдруг все – едины! И безгранично счастливы без границ!
Я, конечно, - за! За сбычу её мечт!..
Я – за то и другое, и третье, и четвёртое!.. И пятое, и десятое Я – за! Я – за Тинку!)
Я за Тину! И не перестану, и не перестану… Слушай, говорю я себе, ты опять про халву. Есть же мера всему, понимаешь – мера! Я это не выдумал для себя («Есть же мера»), об этом мне напомнила Тина. Она так и сказала – «МЕРА. МЕРА»!.. Большими сказала буквами.
Мера мер…
Но дайте мне ту рулетку, чтобы измерить эту её МЕРУ!
Хм, мера… Химера…
- Чуть-чуть пригорел, - говорит Лена, входя и привнося запах подгоревшего пирога, - самую малость. Даже удачно… Чуток горчит. Но ты даже не заметишь.
Я замечаю блеск в её глазах, когда ей таки удаётся меня попотчевать чем-то вкусным. И мне ничего не остаётся, как минуту спустя, нахваливать этот пригоревший пирог.
- Не ел в жизни ничего вкуснее!
Я вижу, как она счастлива!
А что же наш хай-тек?
- Фишка в том, - говорит Лена, - что ваш Иисус…
И делится своими мыслями относительно роли и судьбы нашего клонированного Иисуса.
- …да-да, точно, - говорю я, - ты права…
Не могу же я возражать ей, жуя её восхитительное произведение кулинарного искусства! Ах, какая прелесть! До чего же вкусно!..
- Ты права, - повторяю я, - наш Иисус, теперь это уже ясно, так и не сумел…
Так в чём всё-таки фишка?
Нужна формула нашего будущего. Как бы это пафосно не звучало. Как бы выспренно не выпирало.
И теперь я просто не могу не думать о Тине: вот формула… Я вовсе не считаю, что ей уже удалось сформулировать эту непостижимость, выткать, так сказать, узор будущего. Но она впервые в истории…
Здесь нельзя ошибиться!
Ведь фишка как раз в том и состоит, что из простой ленточно-нитевой последовательности каких-то там разносортных лоскутков (генов) строится этот самый Храм Жизни – огромное объёмное здание… Храмище! Строится, надо признать, вкривь и вкось! Строилось вот уже более пяти миллиардов лет. Вкривь! И, конечно, вкось! На песке и на глиняных ногах. Колосс? Да! Но с дрожащими коленками и на плоских стопах. Это плоскостопие дорого нам обошлось. И вот только сегодня-сейчас, не далее как мгновение тому назад, совершенство свершилось.
Тинка!..
(МЕРУ, знай, брат)
А вы как думали?!.
Из её, я подчеркну – только из её слов и промежутков между ними и вяжется, и ткётся, и нижется ажурная вязь совершенства…
Как бы это высокопарно не звучало!
Это непостижимо?
Ну да!..
Такое не укладывается пока в голове.
- Горяченького? – спрашивает Лена.
- Пожалуй… ага… Спасибо… Ты сегодня прям…
- Всегда, - поправляет меня Лена.
- Конечно-конечно… Всегда-всегда…
При этом я думаю, что и сам толком-то пока не осознаю Тинкиного величия, её умения низать и нанизывать свои бусинки… Тинино коралловое монисто… Вас когда-нибудь захватывало коралловое монисто? Когда алеет мочка ушка и ты…
Нет?..
Я вам сочувствую…
Нет?!.
Вы не жили…
Когда меня осенило, я просто не знал, куда девать этот миг, этот час, мгновение, куда девать самого себя с моим пониманием произошедшего. А что, собственно, произошло? Да, что случилось-то?.. Ну как бы это вам всем заяснить… Это как если бы… словно… точь-в-точь как… нууу… да-да…
Как с Иисусом на Джабель-Мусе, на Хориве или на какой-то горе, кажется, на Синае. Ну, когда Сам Бог… Известная история… Вот и мне Бог свистнул: Ти-и-и-и-нкааааааа…
Преображение!
Я не понимал, как пришло ко мне это понимание! В тот час, в ту минуту, я ел какой-то подгоревший пирог…
- Ещё? – спрашивает Лена.
- Можно…
Итак, значит, простая последовательность букв и слов… Знаки препинания, многоточия… И здесь – мой позор: трудности в отличии ямба от хорея. Нет, я, конечно, понимаю Гомера – успеть выдать, так сказать, на гора набор слов, созвучный с плеском набегающих волн… Его слепота, его пронзительная прозрачная гениальная слепота! Ритм волны – как подсказка природы, Самого Бога.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 203; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!