PS. Жора – Георгий Александрович Чуич ушел от нас в мае 2013 года. 132 страница
- Лен, - говорю я, - ты… знаешь… ты просто… Иди сюда…
Я тяну к ней руки – иди же! Брось эти бомбы куда-подальше…
- Да спи ты уже, - говорит Лена, - продолжая листать айфон.
Дался он ей!
Нет уж вот нет! Не надо было будить…
- Ле-эн…
- Вот послушай ещё, - говорит Лена и читает дальше:
«…я тебя из сердца высосу, аки яд змеиный...
я тебя недовыношу-недовынянчу, мой любимый...
я с тобой, мой лелеемый Лель, мой линялый июль
дефлорация тонких рифм, декораций тюль...
мед зеленый в глазах или яд - резберемся потом.
взяли из колыбели дитя - уложили фантом.
куклой Вуду, вот - лежит, ножки тонкие,
мне считает деньки...
кукушонк-Ami ...».
- Аки яд, - говорит Лена, - Ami… Ты знаешь, что значит это «Ami»?..
- Кукушонок, - говорю я, - вот что. А что? Ты идёшь?..
- Да так…
Я укладываю себя на бок и, не высовывая головы из-под одеяла, снова засыпаю. Когда я просыпаюсь, Лена, заметив меня проснувшегося, торжественно заявляет:
- Дочитала! А знаешь…
Будто бы она взяла Бастилию! Аромат кофе сводит с ума!..
- Понимаешь… - говорит она.
Мне интересно, что она скажет. Ведь я уже сто тысяч раз перечитал это письмо, эти Тинины скрижали – послание богов! - мне интересно знать, что там вычитала Лена. Надо же – всю ночь не спать!
Но Лена ничего не говорит, сидит задумчиво, затем:
- Кофе будешь?
- Хорошо бы…
- Держи, - говорит она, - подавая мне дымящуюся чашечку, - я всю ночь дудлю…
Она так и говорит – «дудлю»! Время от времени она позволяет себе словца, не существующие ни в одном словаре мира, зато, как считает Лена, ярко подчёркивающие момент истины той или иной ситуации – «дудлю!», и всё тут!.. Значит – пью в избытке, аж чересчур!
|
|
|
- Ух! – восклицаю я, - а-ага… сенк, милая…
И, пригубив, делаю первый глоток: нет в мире ничего восхитительнее!))
- С коричкой, - говорю я, и благодарю Лену ещё раз.
- Я дочитала, - говорит Лена, - вот послушай.
Она даже не листает айфон:
«Я, возможно, зачата в похмелье
В пьяном раже. В горячем бреду
А иначе я вряд ли б сумела
Выжить в трижды треклятом аду.
Я, возможно, несчастлива…».
- Понимаешь, - говорит Лена, - чтобы выжить в этом мире, надо и в самом деле жить начинать с запоя. Твоя Тина, видимо…
- Или с похмелья…
- Ты, пожалуйста, не перебивай меня, ладно? Послушай… Здесь хочется до конца…
И сощурив свои неожиданно потускневшие, Лена, словно сквозь вдруг нахлынувшее на неё неизбывное горе, цитирует:
«Я, возможно, несчастлива. Всуе ,
в мире троллей, принцесс и погонь,
я пытаюсь собою умаслить
в подреберье горящий огонь.
Я наверное нищая вечно.
Я полцарства себе отхвачу.
Там, где всем отведенное место.
Где правителю и палачу
Одинаковы почести. Теста
Хватит ровно на сорок хлебов
И отслужит последнюю мессу
Поп-расстрига для отчих гробов…
Оттого ли скупыми стихами
по дырявым карманам звеня
их теряю налево-направо,
и все больше «их есть у меня».
Оттого ли времен не считая,
Не считаясь... изменам взамен,
с головою опять я бросаюсь
в леденящий поток перемен.
И меня – Эх! заносит в такие
позабытые богом края,
где какие-то странные силы
по старинным лекалам кроят
человечью материю…».
|
|
|
Лена умолкает, вдруг таращит глаза и быстро-быстро мигает ресницами, затем указательными пальцами смахивает вдруг вызревшие на щеках бусинки слёз…
- Извини, - говорит она, - прости, пожалуйста, не могу…
Видимо, судорога сдавила ей горло.
Я в замешательстве. Я не знаю, что предпринять и инстинктивно делаю очередной глоток. И смотрю на Лену взглядом провинившегося ученика.
Взяв себя в руки, помолчав и прокашлявшись, она продолжает:
«…Скальпель
испокон над любым занесен.
И не нужно на серое капать,
и с бездушными петь в унисон.
О душе. А потом для прикола
Сделать шаг – чтоб обрушиться вниз.
...
Непокойною яркой заплатой
Клок рубахи украсил карниз…
…из-мо-ча-ле-на…»…
Без единой запинки… Ровно… Чтец от бога! Не прикасаясь к айфону, даже не глядя на него, устремив взор в угол комнаты. По памяти!.. Я всегда завидовал её способности запоминать текст страницами и воспроизводить его с безукоризненной точностью до каждой запятой, до точки. Мы как-то даже поспорили…
|
|
|
Затем следует пауза тишины. Эта пауза, я понимаю, нужна Лене,
чтобы совладать с нахлынушей волной восторга. Она вот-вот
вспыхнет огоньком разгорающейся спички, да какой там спички –
ярким сполохом новой звезды… Мне бы следовало хоть каким-то
словом, хоть каким-то движением проявить своё участие во вдруг возникшей ситуации, но я и сам охвачен внутренним трепетом этого восторга, сижу, молча рассматривая свои ладони, совершенно обездвижен и нем…
Медитирующий йог. Если не мумия Тутанхамона! Сидящего в позе лотоса…
- «С бездушными петь в унисон. О душе», - это круто! – тихо произносит Лена.
Такова сила слова!
Тинкиного!
Наконец, она берёт себя в руки, смотрит мне в глаза и, прокашлявшись, произносит:
- Не понимаю, как такое возможно…
И смотрит на меня, растеряно хлебающего немыслимо вскусный кофе с ложечкой коньячку, из своей горяченькой мирненькой ленивенькой чашечки… С голубой каёмочкой…
Я никогда прежде не видел, чтобы Лена так на меня смотрела!
- Хочешь? – неожиданно для себя спрашиваю я и протягиваю ей чашечку с напитком.
|
|
|
- Да-да… Спасибо-спасибо…
Она берет и делает несколько неспешных глотков.
- Ты можешь пояснить мне, - спрашивает она, - как так может быть?
Да, с радостью! Я мог бы всю эту словесную вязь, эту магическую глубину и мощь Тининых слов расшифровать и представить Лене наилучшим образом в самой простой и доступной форме. Да, конечно!.. Ведь всё дело в том, что…
Я мог бы…
Я этого не делаю: хм! если бы я мог это знать! Как только начинаешь излагать своими словами весь этот волшебный феномен, тот же час теряется вся его таинственность. Рассказать словами о значении слов – трудная задача и по силам лишь людям сведущим, рассказать же тайну Тининых слов – для меня непосильная! Надо быть… Да, не меньше! Ведь вся, так сказать, трансцедентность и весь экзистенциализм этой тайны в том и состоит… Даже мысленно я не могу себе сформулировать… А кто может?
Лена с лёгкостью принимает моё очевидное бессилие, и не дожидаясь моих пояснений, снова берёт айфон, листает…
- «Так я была измочалена лишь однажды…».
Думает, затем снова листает, листает… Говорит:
- «Завод кончился… Я просто ушла. Вслед за караваном… ».
Снова листает…
«…а я стоном дрогну…».
Затем читает, что-то бубня себе под нос…
«Чую беду…» - только и удаётся мне расслышать. Наконец говорит громко:
- «… а сейчас мы будем слушать скрипичный концерт Гайдна…».
Я не совсем понимаю Лену: какой концерт, какого Гайдна? Молча смотрю на неё вопросительно. Я решительно не могу взять в толк, о чём она говорит!
- И фото моё убери, - произносит Лена, - мне его тиражирование не нужно.
Ну, мать, думаю я, это уже чересчур, это уж слишком. И вот что ещё поразительно: она ни словом не упоминает о Жоре! Будто этой истории с его распятием никогда и не было, будто он до сих пор не висит на кресте, роскошествуя своей непокорностью пламени вовсю разгорающегося костра! Жорино пламя для Лены – пшик, мелкая рыбёшка…
Я жду. Чего, собственно? Я знаю, что это ожидание может оказаться тщетным: у Лены даже мысли о костре не возникнет! Её мысли порабощены Тиной.
- Держи, - произносит она, глядя куда-то в сторону и отдавая мне чашку с остатками кофе, - спасибо…
Пожалуйста!
Лена смотрит на меня как на кактус, задумавшись, молчит. Проходит минута. Затем:
- Это всё? Или…
- Да, - говорю я, - всё… обе…
- Что обе-то?
- Половинки…
Я беру обе половинки… и сопоставляю их по месту разлома. И хотя это только копии этих самых Жориной и Тининой финтифлюшек, сделанные из какого-то пластика, удержать их на весу не так-то легко. А что говорить об оригинале! Помню…
- Тут, - говорит Лена, указав бровью на слепленную из половинок табличку, - всего несколько жалких карлючек… птички, зайчики, человечки… Детский сад…
- Ни одного зайчика, - поправляю я, - птички, стрелочки, человечки…
- Пусть, - говорит Лена, - пусть нет зайчиков и синичек… Но ты мне уже целый месяц читаешь какой-то взбалмошный текст о каких-то там золотых рыбках и скрипичном концерте Гайдна, о талерах и йенах… Бред какой-то! Ты вот уже… ноябрь на дворе! с конца лета… Ой, какого лета?! Сколько я тебя знаю, ты только и лепишь мне об этих ваших финтифлюшках… Жора на блошином рынке в Стокгольме сто лет тому назад… Не понимаю, почему на рынке?..
- Да не было никакого рынка! Это был Жорин бзик…
- Жорин что?..
- Ну… Жорина закрутка…
- Рест, скажи по-русски!
- Ну, выдумка, придумка… Бзик! Неужели не ясно?
- Зачем?
- Чтоб не приставали с расспросами.
- И?..
- И вот, когда удалось расшифровать этих зайчиков из детского сада…
- Слушай, - говорит Лена, - как могут эти несколько зайчиков с синичками и червячками вмещать в себе столько неприкрытой белиберды. Ты сам-то, когда читал мне, хорошо уразумел, что там написано?
- Детский сад, - отвечаю я, чем ещё больше возмущаю Лену.
Она молчит, смотрит на меня, не мигая, затем встаёт, всем своим видом показывая, что больше не намерена меня слушать. А я ведь искренне хочу донести до неё: то, что нам удалось расшифровать… Тинино письмо, текст…
Детский сад!
В этом-то всё и дело! Лена, сама того не подозревая, подтвердила известную мудрость: «Устами ребёнка глаголет истина». Всё дело в том, что…
Да, в этом-то всё и дело: Элис!
Но об этом – потом…
- Оказалось, - теперь уверяю я, - что весь этот набор Тининых словотворений, что называется, тютелька в тютельку совпадает с последовательностью нуклеотидов в ДНК Элис. Что это и есть тот ключ, за которым тысячи лет охотились… Тот философский камень… алхимики многих поколений… Тот самый-пресамый…
Я не подбираю слова, нахожу самые точные, самые сильные, даже не пытаясь связать их в простые и ясные предложения.
- …эликсир бессмертия, - заключаю я.
- Пожалуйста, - просит Лена, - помолчи, пожалуйста…
Она теперь стоит у окна, рассматривая с высоты птичьего полёта свой любимый Питер. Я подхожу – город как на ладони: вон Исаакий, левее… а там дальше - синий извив залива и беконечная, слившаяся с небом, притуманенная молочной дымкой ноябрьская даль…
Чтобы знать её настроение, я беру её за плечи. Ни единым движением она не противится моим обьятиям, только произносит тихо:
- Побрейся…
И затем:
- Смотри…
Я эту картинку видел уже сто тысяч раз.
- Смотри, - повторяет она, - берём ДНК…
Ничего неожиданного в её словах нет – мы ведь уже вспоминали о ДНК Эллис. Эллис или Элис? Тина не принимает никаких искажений: Эллис и Элис – два разных человека! Это я и сам понимаю.
- Итак, - говорит Лена, - берём ДНК… А кто эта Элли? – спрашивает Лена.
Я же рассказывал уже много раз! Я и сам до сих пор… Малышка!.. Та, что время от временя появляется в моей жизни совсем неожиданно, как снег на голову, совершенно случайно… Совершенно!... То там, то тут…
- Ну, помнишь… я тебе рассказывал, как она знакомилась со мной в Кейра? Глаза – бриллианты, пухлые удивлённые губки, комочки Биша на щеках…
- Комочки?
И комочки, и эта копна рыжих волос - маленький взрыв!.. Словно антенна, пышным цветком распустившаяся на этой чудной головке (головка Эриннии!) и нацеленная своими щупальцами в Космос, точно выпытывающая у него его тайны – чем живёшь, Малыш?
- Ага, говорю я, - комочки…
И, конечно, взгляд, этот проникающий в тебя и пронизывающий насквозь Элин взгляд… Невозможно устоять!..
- Биша, - говорю я, - комочки Биша, свидетельствующие о её возрасте. Они исчезают сами по себе уже через… А у неё ещё ярко выражены – дитя… Ну, вспомни, я же тебе рассказывал, как она… Комочки, - уточняю я, - как тест на детскость! Это – важно! До того как они схлынут, нам надо успеть…
- Помню.
Я жду.
- А люди, - говорит Лена, кивнув на город, - как горох… Видишь… Смешные… Катятся как горошины из стороны в сторону… Смешные, жалкие…
Я жду.
- Тебе жалко людей?
- Нет, - говорю я, - не жалко.
- И мне тоже…
Пауза.
- С комочками мне всё ясно, - говорит Лена, - ясно, что ей едва ли набежало года четыре... ЭлЛис, - уточняет Лена, - или Элисс… Это важно?
- Очень, - говорю я. – Как раз в этом возрасте надо успеть…
И рассказываю нашу историю знакомства и случайных встреч с Эл ещё раз. Бесконечную историю её детства, возрастные характеристики… всё, что успел узнать о ней из её уст, пока бдительная няня не выхватила ее у меня, таща за руку, машущее на прощанье ладошкой, маленькое Чудо!
И почему нам так необходимо успеть…
- Всё дело в том, - говорю я, - что её ДНК, только её ДНК является…
Теперь-то я не только твёрдо уверен, я это знаю наверняка!
История…
Ясно одно: если бы не Тина… Если бы она тогда… Человечество б ещё пару тысяч лет блуждало в потёмках. И вот, значит, Тина… Несомненно! И Элис, и Элис… Вот поколение!.. Элис – как воплощение совершенства! Но и ключ к пониманию… Только в этом колене спрятана тайна спасения, только здесь надо рыть наш колодец!
Как мессия!
Лена мягко освобождается от моих объятий…
- Ты опять говоришь загадками… Обрывки мыслей и фраз… Ты можешь хоть когда-нибудь сосредоточиться и простым русским языком…
Если б мог – рассказал бы!
- Русским?
- Завтракать будем? – спрашивает Лена.
- Пожалуй, обедать, - говорю я, посмотрев на часы.
- Что тебе приготовить?
- Как всегда, - говорю я, - яйцо всмяточку, тостик с граммиком маслица, крепенький чёрный чай…
- Апельсиновый фреш?
- Нет, спасибо, - говорю я, - фреш потом…
Мы уже сидим за столом в кухне, Лена колдует с тостером, я выжидаю минуту, когда смгу наброситься на тепленькое яйцо и, когда тостер выстреливает первую порцию моих любимых поджарышей, беру первый попавшийся, с золотистым бочком…
- Нож?
- Ах!..
- Да…
Приходит в голову мысль о том, что Лена совершенно не умеет метать нож так, как Тина. Не научена. Я сам несколько раз пытался метнуть в дерево, подражая
Тине – бряк… бряк… Ничего не вышло. У Тины это, я позже понял, у неё это в крови – нож, конь, стих… Род, Ковчег…
- Прости, пожалуйста.
Да уж – в крови… Род!..
Завтрак отменный! Чай с морошковым вареньем, янтарная струйка мёда… Хрустящий хлебец… На яйцо всмятку Юля никогда бы не согласилась. Помню, как она убеждала меня в том, что яйца, даже самые диетические…
Но я ем с наслаждением!
Есть то я ем, пью свой чай, осторожно тяну губами из чашки… Щурюсь, дую… Стараясь не смотреть Лене в глаза. Хруст тоста – как защита от преследования! Ленина претензия о том, что я не могу связать в предложение несколько слов до сих пор остаётся ведь неудовлетворённой.
Завтрак отменный!
- Рест, я прошу тебя, не клади мёд в горячий чай. Просто больно смотреть, как ты убиваешь…
- Прости, я…
- Допивай, - говорит Лена, - мне надо бежать. Я позвоню. Прости…
Я киваю, жуя…
Ещё полчаса уходит в ожидании, и когда я слышу щелчёк замка, позволяю себе не думать о Тине. О Юле, о Жоре, о Папе и об Иисусе я тоже стараюсь не думать. Я вдруг думаю о белой вороне. Когда группу людей попросили сосредоточить свои мысли на решении какой-то очень простой задачки (какой из предметов домашнего обихода вы бы взяли с собой выходя из дома в дождливую погоду?) и при этом не думать о белой вороне, никто так и не смог ответить – все только и знали что думать об этой чёртовой вороне!
Так и я.
Как сказала бы Тина – «ты уже заточен на это!».
Я прекрасно понимаю: «это» - мой крест.
Когда Лена уходит, я беру новый пакетик чая, два!, беру чистую чашку, и нагрев её кипятком, завариваю свежую порцию. И кладу, кладу в янтарную дымящуюся ароматную жидкость янтарную порцию завораживающего мой взгляд, утекающего меда. Ложечку за ложечкой! Сладкий-пресладкий чай с мёдом – моя слабость! И пусть прослыву я последним садистом, изголяющимся над живым существом, я не могу удержать себя от этого тончайшего наслаждения! Я и не подумаю ограничивать свою страсть – пью, причмокивая, прищуриваясь, дуя и думая… И думая! Я просто не могу не думать о своей белой вороне – о Жоре, о Юле, об Ане и Тине…
Теперь вот и Элис – крепкий предмет моих дум. Орешек!
Итак, давайте-ка мы снова попробуем… Для себя! Надо же в конце концов уяснить: КАК жить дальше?! Интересно, думаю я, если бы можно было разработать компьютерную программу для самого мощного сегодня компьютера, занести в неё все исходные данные о нашей Пирамиде, о целях и задачах, о роли Жоры и Реста, Гильгамеша и Гитлера… О роли Лены и Юли, Клеопатры и Таис, и Ани, и Переметчика, и Валерочки Чергинца… О роли амёб и спирохет, планктона и планарий… Об их роли в достижении вершин совершенства… О роли Иуды… И Христа, и Христа, и, конечно, Христа!.. И этот до сих пор разгорающийся Жорин костёр, Жорин крест, мой крест, крест человечества…
Наконец, о роли Тины…
И, конечно, о роли Элис! Или Эллис!
Как теперь стало ясно это – краеугольная, так сказать, роль!
Поскольку у меня нет под рукой плазменного компьтера, я доверяю выяснение этих ролей своему мозгу. Чем не компьютер! Серость его вещества – как сгусток плазмы!
Чай с мёдом – горючее для полёта ракеты моей мысли!
Итак, значит, роль…
Проходит не меньше часа прежде, чем мне удаётся ухватить Ариаднову нить моих рассуждений о роли ролей… Я зацепил, что называется, просто прирос к ней, пророс ею, чтобы неустанно тянуть эту нить, разматывая этот тугой клубок нашей жизни с тем, чтобы, наконец, ухватить хотя бы за лапу эту неуловимую Жар-птицу, эту истину истин – как достичь высот совершенства!
Как?..
Я думаю. Я думаю, что все пути постижения мне давно известны, все выкладки, факты и аргументы давно сформулированы, все чистые листы бумаги разложены в строгом порядке, счёты и арифмометры, весы и калькуляторы, чернила сварены, ручки подобраны, перья отточены – работай!.. Вот стол, вот стул, чай выпит часа полтора тому назад… Что ещё?..
Ах, да – фреш, апельсиновый фреш! Пришло время фреша. А как же! Где же мои апельсины?!
Вдруг звонок.
- Если будешь пить фреш, - говорит Лена, - не забудь выдернуть шнур из розетки. Там барахлит рычажок. Как бы не случилось короткого замыкания. Ну ты помнишь…
- Помню, - говорю я.
- Давно мог бы починить сам или отнести мастеру.
- Сам, - говорю я.
- Буду поздно, не скучай без меня.
- О, кей! Не буду…
- И побрейся, пожалуйста, к моему возвращению.
- О, кей, - обещаю я.
Итак, настраиваю я себя снова, первая роль – Ленина! Не Ульянова-Ленина Владимира Ильича, мумии и христопродавца, а Ленина – Лены! Нет никого, кто мог бы взять это первенство на себя! Главная роль…
Но сперва – фреш… Не спеша, глоток за глоточком…
И с рычажком разобраться! Я не могу его осилить вот уже… с лета, да с лета!
Стыд, просто стыд!
«…из-мо-ча-ле-на…».
Как это сочетается с Элис?..
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 177; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!