PS. Жора – Георгий Александрович Чуич ушел от нас в мае 2013 года. 127 страница
- Знаю…
- И хотя ей только-только за двадцать, она уже… Вот! Ты только послушай!..
Лена ждёт: ну-ка, ну-ка? Даже сигарета слушает - затухает.
- Дождёмся, - говорю я, - тридцати трёх.
Лена не понимает.
- Хотя, - предполагаю я, - в наш век акселерации и «хайтек» вполне может быть…
- Что слушать-то? – спрашивает Лена.
- Вот, - говорю я, - пожалуйста!
Я беру первое, что приходит на ум:
«Не верь приметам. Снам. И ворожбе. Пророкам. Истинам. Провидицам, Мессиям. А верь Любви. Безудержной любви. Её глазам, ввергающим в стихию».
Какое глубокое и яркое знание веры! Разделение её на «Не верь» и «Верь»! Это не какие-то там притчи и проповеди, не какие-то призывы и лозунги. Это – тавр. Клеймо. Если хочешь – знак качества! Aut – aut (Или – или)!
«Не верь мессиям»!
Это мессия говорит о мессианстве: не верь! В то время, когда весь мир ждёт нового мессию, жаждет его прихода, вслушиваясь в роковую предсмертную тишину – что проречёт мессия?
- Роковую? – спрашивает Лена. – Предсмертную?.. О каком роке ты говоришь?
- «А верь Любви!», - говорю я, - как булат! Правда?
- Правда!
- Надо только уметь распознать её, эту Любовь, притронуться к Ней, прилепиться, прорасти в Неё всем сердцем. Здесь – суть веры!
«Тошно от евангельских бесед:
Мол нельзя нам даже в ад без веры.
И в садах любви нам места нет –
Всё для суетливых браконьеров».
Лена думает.
- Здесь-здесь, - повторяю я, - здесь суть веры! В этом величественном слове – Любовь! Так что вот так: сперва берётся Слово… Вот точно так и рождаются звёзды… Так родилась и «Безымянная» звезда, и Вифлеемская… И Тинкина!..
|
|
|
- Её звезда уже взошла?
- Да! Вызвездилась!.. Уже сияет!.. И только слепой… Только кургузый жалкий подслеповатый тупица не в состоянии…
- Ты про что? – спрашивает Лена.
- Оно же не в состоянии даже…
- Что «Оно»-то?..
- Ответить в рифму?
Лена снова просит огня. Прикурив сигарету и сделав пару жадных затяжек, она тотчас сует её в пепельницу и жестоко раздавливает. Как поверженного врага! Она давно дала себе слово бросить курить. И вот это слово настигло её.
- Всё! - говорит Лена.
Я не понимаю, о чём это она. Киваю только, мол, согласен: всё! И продолжаю:
- И начало начал, - говорю я, - Na4alo, о котором гремит теперь весь мир и которое так своебразно провозгласила Тина, было положено!
- Как?..
- Как?!. Так! Так, что даже…Словом! Тининым Словом. Как всегда! Ведь в Начале всегда было Слово!
- Что же, получается, что ваша Тина своим таким своеобразным Na4alo,м и раскрутила новый виток…
- Закрутила, - уточняю я, - заварила кашу…
- Да уж!
- Если хочешь - кашу новой эры. И положила конец эре греха.
- Да уж… Тут хочешь – не хочешь…
- Как ты знаешь, - говорю я, - наступившая Эра Водолея как раз и зачата в наши дни. Кому-то надо было об этом заявить в полный голос. Кому? Ждали-ждали… Кому?! Ни Обама, ни Путин, ни Корея, ни Китай… Все как воды в рот набрали! Масоны молчат, мормоны тоже, ротарианцы и подавно. Кто?.. Бильдербергеры? Молчание… Кто возьмет на себя эту миссию?!
|
|
|
Тишина…
- А что Папа? – спрашивает Лена.
- Ватикан? Нем!..
Вот Тина и вызвалась. Мужество в том, чтобы возопить на весь мир, чеканя каждое слово: «Na4alo положено!». Не гласом вопиющего в пустыне, но ровным тонким точным Словом, не скованным льдами вечной человеческой мерзлоты: «А верь Любви!». И расписать эту Любовь по нотам, разложить по полочкам… Разжевать для каждого утлого ума и недоумка – вот Что Это значит! Про Это у неё – в каждой строчке! Ну не в каждой, конечно, но каждое её слово исполнено и дышит Любовью. С большой буквы! А то!..
Такая вот Тина…
- И что до сих пор было неясно, что…
- Неясно. Мгла, тьма, Содом и Гоморра, полный Армагеддон… Ты же сама видишь, что…
- Что?
- Это был настоящий Хаос… До тех пор, пока…
- Да, да-да, вот и я об этом, - говорит Лена, - разобраться во всём этом нагромождении тел и дел…
- Нам, - киваю я, - так и не удалось. Вот даже ты…
- Да уж… Тут с вами и вашими клонами не то что чёрт ногу – бог голову… Повредит.
|
|
|
- Бог, - говорю я, - надеюсь, всё поставит на место. На то он и Бог! Это ведь его промысел. Ему, правда, понадобятся помощники, чьими руками Он сможет разложить всё по полочкам.
- И кто же теперь возьмёт на себя роль Его ангелов на земле?
- Он пока еще думает, - говорю я, - нас Он пока не приглашал.
- Вас? Снова вас? Это кого же – снова тебя, снова Жору, Юру, Аню, Юлю, Наталью? Снова Лёсика, Ушкова и Ваську Тамарова?... С вашими планариями… Вы же себя целиком и полностью дескридитировали!
- Лен, - говорю я, - так категорично…
- А как?! Вы же…
- Мы…
- А что – ваши гильгамеши и навуходоносеры?! Ваши цезари и македонские?! ленины, сталины и волочковы?!..
Так разувериться!
… и вся эта ваша шушера… шапари, шматковы, швецы… шариковы… швондеры…
- Милая моя, - пытаюсь я её утихомирить, - это же… Мы и все наши клоны… Вообще вся наша Пирамида – это же просто очередной шаг прогресса… Это как если бы…
- Прогресса?! Да вы…
- Колесо истории невозможно остановить.
- Колесо?! Да ваша телега… Собственно, что ткое история? Она не подвластна простым смертным.
- Колея, в которой оно забуксовало…
- Рест, хватит мне пудрить мозги! Ведь нет оправдания вашей узкоумости. Вы взвалили на себя непосильную ношу, вот и расхлёбываете… Нужны новые взгляды, новые…
|
|
|
- Всё новое, - говорю я, - это хорошо забытое старое. Нам нельзя растерять то, что добыто с киркой в руках. Наши технологии социоинженерии и те новые знания, что позволили сделать шаг…
- Да ясно, ясно… Рест, всё это ясно… Вопрос в том, кто теперь сможет взять на себя труд продолжить ваше дело? Кто осмелится утихомирить эти цунами, погасить эти пожары…
- Ты права – omne exit in fumo (всё пошло дымом. Лат.), но у нас теперь есть…
Стоп, стоп! Рест, говорю я себе, помолчи! Ты это уже говорил сто тысяч раз на двухстах тысячах языках мира! Тебе не надоело? Халва же слаще не станет! Стоп! Передышка…
Я как никто другой знаю, Кто должен взять на себя эту роль обновления человечества, его возрождения – Тина! Я просто голову даю на отрез, что только она и способна… Что только ей предназначено… Что только с нею…
И если не она, то кто?
И если кто-то, почему не Она?!
Тина!..
Я знаю: она одна знает КАК это сделать! Что только они с Жорой…
- Ти, - говорю я, - понимаешь, в чём тут всё дело? Вот послушай…
- Я не Ти, - говорит Лена, взяв новую сигарету, - я – Лена. Огня дай…
- Огня, - говорю я, огня – это пожалуйста!
И выбрасываю зажигалку в окно.
- Рест? – Лена удивлена.
- Ты просила огня, говорю я, - лови…
И делаю вид, что думаю, думаю…
- …потом подожгли, - говорю я, минуту повременив. Кому-то ведь пришло в голову… Всё началось с никудышней забавы. Жоре сунули в зубы его любимую трубку: покури перед тем, как… Чиркнули спичкой, раскурили, ф-па, ф-пааа… И сунули… В зубы!..
- Дай и мне, - просит Лена, - спичку дай… Пожалуйста.
Я подношу горящую спичку.
- Спасибо, - говорит она, задув огонёк.
- Только потом, - продолжаю я, - мы узнали, рассказывал Юра, что так и было задумано, продумано так, что, якобы… Да-да, - изысканные поповьи экзерциции…
- Что изысканное? – спрашивает Лена.
- Муштра такая, только не для вояк – для Жоры. И, естественно, для толпы… Этакий душераздираюший, доведенный до автоматизма садизм. Да-да, не иначе – всё продумано до мелочей, но подано как забава.
- Как?
- Чиркнули спичкой – дали прикурить… Вот с этого огонька-то и началось светопреставление.
Ах, какой это был костёр!
- Подожгли? Жору? Инквизиторы…
- Ага. Тут вот какая история… Инквизиторы… Ты же помнишь, я рассказывал, как мы клонировали самых, так сказать, выдающихся прыщей истории?
- Как же, как же…
- Нам удалось сработать и выпестовать классный клон и самого Великого Инквизитора.
- Это ж кто такой?
- Мы взяли его описание из «Карамазовых» и, что называется, тютелька в тютельку… Одним словом Жора носился с Фёдором Михалычем и с его Инквизитором, как с писаной торбой. Клон этого палача стал для Жоры… Собственно… Это уже не имеет значения.
- Но зачем он вам понадобился? – удивляется Лена.
- История была бы не полной без Яна Жижки и Яна Гуса, без Жанны д,Арк и Джордано Бруно, без… Да сколько их было – тысячи тысяч! Жгли напропалую! Эта история посыпана и их пеплом. И как же нам можно было обойтись без огня?! Вот Жора вместе с Фёдором и сотворили своего Змея Горыныча и Франкенштейна… В одном флаконе.
- Но зачем?
- А зачем нужны КГБ и… Зачистка…
- Невероятно, - восклицает Лена. – мертвые души…
- Между прочим, - говорю я, - нам удалось, воспользовавшись услугами нашего Инквизитора, воскресить из пепла не только второй том «Мёртвых душ», но и «Теорию единого поля» Эйнштейна. Там…
- Да-да, и что же там?
- Там так и написано, чёрным по белому: этому миру нужно другое человечество.
- Чёрным по белому?
- Чёрным-пречёрным!
- И его сожгли? Жору-то?..
- Ага, Жору! Жжик… Иисус так решил. Чтобы не воскрес! Чтобы Жора твой не воскрес, не вознёсся на какие-то там небеса… Чтобы не явился снова народу через каких-то там девять или сорок дней, лишь для того, чтобы дать новую веру в Жорино воскресение… Чтобы колесо истории не провернулось ещё раз… Понимаешь?..
- Не совсем…
- Пепел… Только пепел от Твоего Жоры остался – пф!... и всё, и всё… Просто – пффф…
- Пепел… Пыль… Напылили вы тут… На земле… Спрашивается – зачем?
- Чтобы не взошли ростки новой религии…
- Какой ещё религии? – спрашивает Лена.
- Жорианства!
Лена улыбается.
- Смешные вы… Как дети… Насмешите мир со свои Жорианством…
С Жорианством – пожалуй. Но не с Тиной!..
Вот они-то с Жорой…
Г лава 14
…- вот именно, - убеждаю я, - именно так всё и было! Прошуршал небольшой дождик… Ну, так… Курам на смех…
Теперь я пытаюсь восстановить в деталях весь ход событий: Жоре дали прикурить…
-…ты не поверишь! – восклицаю я.
Лена удивлена: с чего бы вдруг?
- Нет-нет, - отвечаю я, - было просто невтерпёж! И не только я – многие пытались! Юрка даже кому-то морду набил. А Васька Тамаров даже стрельнул из своего «ТТ». В воздух – предупреждающий выстрел. Ушков – укакался… В том смысле, что тотчас ретировался, и не стал перечить. Он ведь всегда старался довести дело до конца. Усердно старался. Но как только Васька… Да!.. И вот наш Великий Инквизитор, прозванный кем-то Чумным, бросил горевшую спичку… Все напряжённо ожидали его решения, а он только спичку бросил. Словно это и было его решение. Пустяк. Можно было предположить, что не всё с этим распятием впопыхах ему нравилось. Голову бы на плаху! Иии… ррраз… Топором! Тюк! Чтоб отлетела, как… капустный кочан!
«Мгновение! И голова падёт Как тот кочан у срубленной капусты».
Он долго стоял молча, как бы прикидывая, щуря глаза и мотая своим чёрным капюшоном из стороны в сторону, мол, нет-нет, так не пойдёт, нужен другой подход. А ничего другого в голову не шло. Жаль. Жаль! Ведь если бы не эта спичка, всё могло бы развиваться по иному сценарию. И какой другой подход? В конце концов, со спичками нет никаких проблем: чирк…Эта спичка высветила все тёмные углы мира. А с распятием? А что делать с распятием, милые мои? Э-ка куда его занесло – распять! В наш-то век! Когда вокруг только… Только хай-тек и хай-тек!.. Новые, милые мои, технологии! Разуйте, глАзы! Но он-то тут при чём? Это уже дело Пилатов с Каиафами. С Иудами и пр. и пр… Сегодняшними… Их же никто не отменял! Так, значит, тому и быть – чирк… Как-никак…
Платок долго тлел, порождая сизый дымок… Но как только Жора, сделав пару-тройку затяжек, выплюнул трубку, её жар, рассыпавшись золотыми искорками, маленький фейерверк!, придал спичке живительных сил – платок вспыхнул… Я уж и не упомню, чей это был платок, шёлковый, прозрачный такой, как паутинка. Женщин ведь было пруд пруди, плакали, сморкаясь, кто-то выл… Тайка уткнулась Стасу в плечо, а Светка, та просто рвала на себе волосы… Сидя с Переметчиком на каком-то бревне. Ната попросила воды. Чтобы плеснуть в этот огонь? Нет – сделать глоток-другой и, выплеснув остатки на газон, отдать кому-то стакан, даже не поблагодарив. Теперь все смотрели на этот пожарец у Жориных ног, все к нему вдруг потянулись взглядами и он ожил, ожил… Будто этот мерцающий огонёк только и живился этими взглядами. Чушь, конечно! Что толку-то от этих скорбных пугливых взглядов толпы? И эти её бесхитростные никчемные телодвижения – урвать бы хоть йоту, хоть йоточку. Тина права:
«Охочая до зрелища толпа растащит на клочки мою рубаху…».
Ещё как растащит! Окажись ты в роли жертвы. Это уже рефлекс! Инстинкт толпы – разодрать одежды приговорённого на мелкие лоскутки – и мне, и мне!.. Ну хоть ниточку, хоть волосок с её головы…
Вит молчал… Взгляд его желтых глаз упрекал нас: я же говорил, говорил…
«И не дай бог с её головы упадёт хоть один волос!» - придумал же кто-то эту бахвальную угрозу. Упадёт, упадёт… Просто рухнет! Ты только дай слабинку, дрогни, сожмись от испуга в комочек… И тот же час – упадёт.
Надо хорошо знать Чумного, чтобы… Надо видеть его глаза.
«Бездонные глаза у палача. Они не знают ни любви, ни страха».
А я ведь помню его ещё вполне здоровым и чистым… Чистым…
Затаив дыхание, все следили за этим едва мерцающим огоньком. Казалось, что толпа выдышала весь кислород, и ему тоже не хватает воздуха. Тем не менее, огонёк жил, трепетал… Как маленький флаг на флагштоке… Скороговоркой… Он только-только начинался… Его нужно было разговорить. Что же касается этих тусклых болезненных взглядов… Нет, они не способны были ничего оживить или воспламенить. Эти – нет. Вспомнилось, как Тинка… Лишь однажды она бросила на меня свой мимолётный уничтожающий взор… Пожар! Я как-то там в чём-то чуть-чуть замешкался, сдал, слил, одним словом промазал, что привело к невосполнимой потере, и вот Тинка тогда… Ох уж!.. Два её глаза – как жерла двустволки… Меня словно огнём обожгло! Это был выстрел в упор. Огнемёт! И волосы её помню в тот миг, её огненную гриву молодой кобылицы – змей, просто Змей Горыныч! Правда, - одноголовый… Но такой же огнедышащий… И настырный, настырный… Настигающий, обжигающий, испепеляющий взгляд… Тинкин! Из-под огненной гривы… Это не то, что какой-то там змей искуситель; от Тинкиного – спасения нет.
- Ещё один гимн своей Тине? – спрашивает Лена.
Гимны Тине! В огне!..
И ни слова о её ворожбе. Во удав-то! Удавище! Я – как кролик, как тот пресловутый дрожащий кролик… Приворожила! Пригвоздила! Неповиновение невозможно!
Но сейчас – гимны, гимны…
- Ну, - говорит Лена, - что же было дальше?
- Платок, - говорю я, - сгорел в миг, но поскольку нельзя было допустить, чтобы этот росток жизни тотчас угас, кто-то нерешительно подлил, так сказать, масла… В огонь… Бросил клочок газеты… Или что-то там… Да! Все вдруг встрепенулись, радуясь, что огоньку не дали умереть, что хоть эта новая вспышка стала надеждой…
На что?!
Никто не искал ответа на этот вопрос. Да и некогда было – ведь радовались, радовались… Огню!.. И благодарили, улыбаясь сквозь слёзы, мол, здорово, это здорово, что огонь не угас…
- Tibi et igni? (Тебе и огню, лат.) – спрашивает Лена.
Гимны Тине!..
- Ага, тебе и огню! Огню и тебе… Это как если бы каждому из нас позволили подживить этот огонь… Чем угодно! Клочком газеты, рублём или ремешком от сандалий… Коллективное такое участие в деле. В общем деле!..
Теперь все глаза были устремлены на этот оживший огонь. Все были просто заворожены этим сизым вьюнком. И уж кто во что горазд – подпитывали его всем, что только было под рукой, что горело и не горело, только бы не дать ему умереть.
Чумной вдруг откинул свой чёрный капюшон, оглянулся и стал пристально вглядываться в глаза присутствующих: может быть, у кого-то есть другая идея?! Он не спрашивал, спрашивали его желтые глаза. Невозмутимо сверля. Других идей не было. Все, кому доставалось от его тяжёлого взгяда, отводили глаза в сторону, упирая свои взгляды кто в спину соседа, кто прикрываясь локтем, как от удара, а кто и топя их в урнах с мусором или в свежих дождевых лужицах… В чем попало…
Нет так и нет! Досадно!.. Да и какая другая идея?! Предать всё опостылевшее за тысячи лет огню – что может быть прекраснее!
Чистка! Может, даже чистилище…
Это – как Тунгусский метеорит: всё – подчистую… И вскоре – новая поросль…
Что может быть прекраснее!
У Чумы рожа вполне довольная! Никто не смог с ним сравниться. Даже Папа! Иуда? Этот жалкий заморыш? Этот скупердяй Караваджишко со своим «Поцелуем», со своим «Взятием Христа…»?
Чума, глядя на осклабившегося Иуду, даже руки потёр от удовольствия: ну что, Микельанджело, взял своего Христа под стражу?
Здесь не хватало нам только «Головы Голиафа» и «Усекновения головы Иоанна Крестителя». Не хватало только поэтики крика – кровавого fecit michela, fecit michela…
Абсолютный шедевр Караваджо!
Он (Чумной) – лучший и всемогущий, даже растоптал Жорину трубку. «Жжжах!» - его восклицание! Он снова поправляет съехавший на бок капюшон и чешет руки.
Итак…
На Жору уже не обращали внимания. Да он и сам был зачарован зрелищем.
Пожарец разгорался.
Вдруг мысль: что если… О, Господи милостивый! Что если все они в сговоре? И Чума со своей спичкой, и Жора на кресте со своей едва раскуренной трубкой? Что если они… Да ну! Нет!.. И Папа со своим Иудой… Что если они… И Тинка, и Тинка! Ведь все они просто жить не могут без огненных фейерий, без того, чтобы… И Тина?!
Я медленно повернул голову, заглянул настоящему замаскированному Жоре, с любопытством следящим за действиями Чумы, заглянул ему в глаза.
Он даже не удостоил меня взглядом.
Я дёрнул его за рукав легкой куртки.
- Что?
Он даже не повернул головы.
Внезапно в небе появился вертолёт. Затем ещё. И ещё… Они как какие-то огромные стрекозы из мезозоя летали кругами над нами, стрекоча и стрекоча. Теперь все задрали головы вверх. Яркие лучи прожекторов резали сумерки, выискивая Жору. Стало ясно, что это то ли полиция, то ли телевизионщики или киношники… Я никак не мог вспомнить, какое сегодня число.
- Жор, - сказал я и ещё раз дёрнул его за рукав.
- Ну?
Он лишь мельком взглянул на вертолёты и тотчас потерял к ним всякий интерес.
- Сегодня семнадцатое? – спросил я.
- Восемнадцатое, - сказал он.
Это был день его рождения. Дождя не было, только дальние зарницы. Жорины руки были пусты. Теперь, видимо, уже навеки. Тина верно тогда… Ей бы… Ну да бог с ней.
- Что? – спрашивает Лена, - договаривай. Эти твои полуфразы-полунамёки…
- Мне показалось, что Жора взволнован, но только показалось – его пальцы были спокойны. У меня не было никакого желания поздравлять его. Да и дата не совсем круглая, не юбилейная, даже квадратная… Если все цифры упорядочить соответсвтвующим образом. Если вот как-то так – то как раз и получался квадрат. Ребус!
- Что, тридцать три? – спрашивает Лена.
- Что «тридцать три»? Какие «тридцать три»?! Где теперь эти его «тридцать три»?
Я мог бы, конечно, напомнить ему – вдруг он забыл! Но зачем? Это ничего бы не изменило. К тому же надо было дождаться развязки. Это распятие, этот пожарец…
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 187; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!